Читать книгу: «Морская звезда», страница 2

Глава 1. Гардемарин

В начале мая привычный ритм жизни Морского кадетского шляхетского корпуса резко изменился. Стук кадетских сапог по длинным коридорам теперь раздавался живее и слаженнее; обрывки латинских, немецких и французских фраз, которые кадеты зазубривали наизусть теперь звучали бойче и выразительнее, а приказы старших офицеров – громче. Невские воды, освободившиеся от ледяного плена, переливались на солнце серебристыми бликами, а легкий майский бриз приносил прохладу, приправленную запахом моря.

Гардемарин Алексей Григорьев, без пяти минут мичман, пробуждающейся вокруг жизни не замечал. Предстояло сдать последний экзамен по “Артиллерийскому искусству”, а дальше… дальше его ожидала морская служба.

Алексей отложил в сторону томик «Записок артиллерийских» Сюререя де Сен-Реми и с тоской посмотрел в окно. Моря не хватало. Казалось вот оно, рядом. Из окна видно как Нева волны гонит. А чуть вниз по течению проплыть и уже море. Но с берега тоску по нему не унять.

После вешны с Ионой матушка наказала дядьке Спиридону на глаза ей не показываться, и сказала, что с рыбаками Алешку больше никогда не отпустит.

– Видано ли дело, мальчонку одного в карбасе оставить да в море потерять? У вас хоть на вершок ума осталась? Али весь пропили? – грозно спрашивала она с артельщиков, – Ох, не стоило вас с безлюдного острова спасать. Заслужили вы ту кару.

Поморы стояли перед матушкой, как провинившиеся холопы перед государыней. И не мудрено, кровь-то боярская, древнего рода Репниных в ней взыграла. Осанка горделивая, царская. Из глаз словно молнии блещут. И бесстрашные артельщики поморы, что самого лютого шторма не боятся, заробели перед матушкой, сникли, глаза в пол опустили. Да и почто оправдываться? Виноваты, как есть виноваты.

И не ходить бы Алешке более в море, если бы не капитан Лукьянов.

Тот разговор, чего греха таить, Алексей невольно подслушал.

– У мальчонки тяга к морю, – говорил матушке дядька Афанасий, – это дар от Бога. Негоже этой тяге препятствовать. Грех это. Да и род нужно из опалы выводить, а служба отечеству – прямая к этому дорога. Алексея к морю тянет, вот и отдай мальца в Морскую Академию.

Много чего еще говорил Афанасий Лукьянов, и смог таки достучаться до материнского сердца. И вот Алексей шесть лет на Васильевском острове, сначала в Морской Академии – альма матер российских флотоводцев, затем в переименованной в Морской кадетский шляхетский корпус, но только летние практики на фрегатах «Урании» или «Милом» делали его жизнь полноценной. Большую же часть года занимали занятия по математике, тригонометрии, навигации, истории, инженерному делу, генеалогии, риторике, французскому языку, и многому другому. Алексей не мог дождаться, когда он закончит обучение и получит назначение на первый корабль. А это зависело от прилежности в учебе.

Вспомнив об экзамене Алексей тяжело вздохнул и снова взялся за трактат де Сен-Реми, где, как гласило название, содержалось “описание мортир, петард, допель-гакенов, мушкетов, фузей, и иного, что принадлежит ко всем сим видам оружия”.

Преподаватель по артиллерийскому искусству, невысокий сутулый цейхва́хтер Платонов, окинул взглядом гардемаринов прошедших сквозь сито теоретической части экзамена. Они выстроились у длинноствольной шести фунтовой пушки на корабельном лафете, специально для практических стрельб воспитанников корпуса установленной на бастионе. Гардемарины с тревогой смотрели на цейхва́хтера, гадая какую каверзу на этот раз придумали фармазоны, чтобы оставить их еще на год в корпусе. Практические стрельбы кадеты проходили еще в третьем-втором классе и любой из них легко мог управиться с орудием. Но ожидать от Платонова легких задач было бы самодеянно.

– Первым пойдет Григорьев, – выбрал жертву Платонов.

Алексей шагнул вперед.

– Ядром заряжай, – приказал цейхва́хтер Алексею и отвернулся, даже не глядя, как гардемарин выполняет приказ.

Алексей с подозрением осмотрел пушку. Не обнаружив ничего необычного, он пробанил орудие, хорошо утрамбовал картуз с порохом и пыж, вложил ядро со вторым пыжом, вставил запальную трубку и отрапортовал о готовности.

– Определить расстояние до судна, – кивнул Платонов в сторону старого галиота, стоящего на якоре у самого берега.

Прищурившись, Алексей посмотрел на судно. В памяти вертелись рекомендации из «Артиллерийского устава» и чертежи из трактата Бардета де Веленье, но там требовалось знать высоту одной из мачт или длину корпуса судна. Раньше кадетам так задачу и ставили, мол высота мачты судна такая-то, определить расстояние до цели. Сегодня фармазоны уточнять условия задания не спешили, прекрасно зная, что для точных тригонометрических расчетов не хватало значения переменных. Вот только вряд ли каверза Платонова в банальном определении расстояния. Алексей отбросил сомнения, и имитируя будто он использует квадрант, просто-напросто прикинул сколько карбасов Ионы поместится между ним и кораблем.

– Полсотни морских саженей, – обернувшись, с напускной уверенностью ответил он.

Николай Поспелов, его лучший друг и компаньон по кадетским проказам, кивнул, то ли одобряя сам расчет, то ли уверенность ответа.

Преподаватель же с удивлением приподнял бровь. «Угадал», – понял Алексей, а еще он понял, что поблажек и подсказок сегодня не будет.

– Для стрельбы на полмили чугунным ядром из шести фунтового орудия с длиной ствола в полторы сажени, одной мерой пороха – продолжал гардемарин, – нужно поднять ствол на двадцать градусов вверх от линии прицеливания.

Алексей вопросительно посмотрел на преподавателя, но тот ответил насмешливым, колким взглядом.

– Ваша задача с первого выстрела лишить галиот руля. Выполняйте, – поставил Платонов задачу и отвернулся, пряча усмешку.

Гардемарины зашептались. Слыханное ли дело, с первого выстрела, да без пристрелки. В судно с такого расстояния попасть немудрено, а вот руль подвешенный на ахтерштевень – сложная цель, да и большая его часть находится ниже ватерлинии. Тут не всякий мастер-артиллерист справится.

Ко тому же кадетам еще ни разу не доводилось стрелять сверху вниз, и нетрудно догадаться что заученные правила расчета поправки тут не работают. В дополнение ко всем этим сложностям, пушка оказалась наведенной по центру галиота, а метить нужно в корму. Гардемарин поискал глазами гандшпуг. Дюжина ядер и книппелей, деревянные ящики с картузами и картечью, банник, пальник и набойник, но ничего похожего на ганшпуг возле орудия не обнаружилось.

– Николай, подсобишь? – повернулся он к другу.

Вдвоем они подкатили пушку к амбразуре и попытались развернуть тяжелый лафет, но не тут то было. Пришлось использовать набойник в качестве рычага. Цейхва́хтер поморщился, но промолчал. В итоге Алексею удалось таки направить дуло на корму галиота. Припав щекой к холодному чугуну пушки гардемарин тщательно навел орудие и с помощью квадранта взял вертикальную поправку, – не положенные по расчетом двадцать градусов, а по наитию, на четверть меньше, – после чего зафиксировал положение ствола клином.

– Готово, – отчитался Алексей преподавателю и ища одобрения обернулся к товарищам. Николай подмигнул, но большинство смотрели с сомнением.

– Пали! – скомандовал цейхва́хтер

Шепотом Алексей воззвал к святой Варваре, покровительнице моряков и артиллеристов, моля о точном выстреле, и поднес пальник к запальной трубке. В это мгновение мир для него будто замер. Затаив дыхание Алексей вслушивался в шипение горящего затравочного пороха и стук своего сердца. Пушка оглушительно рявкнула, выплюнула ядро и откатилась назад. Все взгляды были прикованы к старому торговому кораблю. Сам цейхва́хтер Платонов и оба его подмастерья смотрели на галиот в подзорные трубы.

– Попал! – раздался радостный и в то же время удивленный возглас Николая.

Алексей выдохнул с облегчением. Сам он сквозь густой пороховой дым результатов выстрела не разглядел. Гардемарины зашумели, переговариваясь. Не все радовались успеху товарища, но все признавали удачный выстрел.

– Госпожа фортуна сегодня вам благоволит, Григорьев, – складывая подзорную трубу, подвел итог Платонов, – Стрельба по целям расположенным ниже линии горизонта, требует меньшей поправки. Поступи Григорьев по книжным правилам и торговец с партией отборного свежего табака в трюме отправился бы сейчас в лиссабонский или какой-нибудь другой порт. Однако ваш товарищ правильно оценил расстояние и угол наведения. В итоге ядро точно поразило цель. Галиот потерял управление и будет взят на абордаж, а мы все набьем наши трубки отличным табаком. Может перейдете в артиллеристы, Григорьев?

– Никак нет, – возмущенно отказался Алексей, – мое призвание корабли, а не пушки.

– Он у нас «теорист», – вставил кто-то из гардемаринов, то ли с иронией то ли с завистью, – «зейман».

– Вы правы, не стоит. – не смутился от столь категоричного отказа Платонов, – Я-то знаю, что ваш точный выстрел – чистое везение, а не результат знаний и способностей. В любом случае – примите мои поздравления – вы успешно сдали экзамен. Везучие офицеры – неплохое приобретение для русского флота, гораздо лучшее, чем невезучие, уж поверьте моему опыту.

– Признавайся, ты ведь наводил пушку наугад? – допытывался Николай, по возвращении на Васильевский остров.

– А как же еще, – не стал скрывать Алексей, – но этот фармазон следил только за углом поправки. А так… орудие-то незнакомое. Считай, не считай углы – все без толку. Кто же без пристрелки поймет, как оно бьет? Чудом попал.

– Но ведь попал же! Хорошо попал. Аж щепа полетела. Сам видел. А Платонов-то расстроился, заметил? Видать хотел дураком тебя выставить, да нас на твоем промахе уму-разуму поучить. Да ишь, не вышло. Сам он в дураках и остался, лис старый, – Николай рассмеялся, – После твоего попадания он всем экзамен засчитал. Давай это сегодня в кабаке отпразднуем. Я угощаю. С прапорщиком Егоровым договорюсь, отпустит, никуда не денется. За ним должок водится.

В отличии от Николая не ускающего возможности гульнуть, кабаки Алексей не любил, как впрочем и горячительные напитки, о чем и напомнил другу. Тот ничуть не смутился и пообещал подыскать что-нибудь более приличное, достойное блестящей победы над кознями цейхва́хтера Платонова.

Удивительная способность проныры Николая со всеми договариваться, не подвела и на этот раз. Дежурный офицер выпустил их в город без лишних вопросов.

В трактирных домах Алексей раньше не бывал. Не по карману. Николай Поспелов же не испытывал финансовых затруднений. Он был младшим любимым сыном и родители баловали отпрыска вполне приличным содержанием, которое Николай спускал на развлечения, гулянки и подкуп ротных унтер-офицеров. Будучи года на три старше Григорьева, учился Поспелов спустя рукава и за неуспеваемость пробыл во втором классе вдвое дольше Алексея. Пару раз в корпусе его ловили пьяного и пороли, но чаще он выходил сухим из воды. Серьезный, целеустремленный и почти не пьющий Алексей не совсем понимал, что связывает его с этим пройдохой и балагуром, но тем не менее сдружились они крепко.

Заказав французского виноградного вина и закусок, Николай поднял первый тост за удачу Григорьева.

– Есть у меня к тебе разговор, – когда оба гардемарина слегка захмелели, несвойственным для него серьезным тоном, сказал Поспелов, – Понимаешь, отец мой договорился за меня в Адмиралтейств Коллегии. Подарок кому нужно преподнес, заплатил, поговорил, и в итоге обозначилась мне практика заграничная.

– Поздравляю, – поднял бокал Алексей.

– Да погоди поздравлять, – как от уксуса скривился Николай, – Дело в том, что не хочу я ехать. Язык плохо знаю, в науках не первый… да и вообще не мое это. Здесь, дома, все как-то попривычнее будет. Но отец меня запорет если откажусь, ведь деньги и подарки уже не вернуть.

– Чудак-человек. Это же такая возможность! Весь мир можно посмотреть, на разных кораблях походить, опыт бесценный получить, а ты отказываешься. Мне бы кто предложил…

Николай оживился.

– Вот об этом я как раз и толкую. Езжай за меня, – предложил он.

– А как это тебя спасет от гнева отца? – удивился Алексей, – Ведь они же на тебя деньги тратили.

– Это уже моя забота. Ну как, по рукам?

Алексей задумался, рассеянно наблюдая, как в центре зала пара, – судя по доносившимся обрывкам реплик, – немцев, катает шары на бильярде. То, что Поспелов может уболтать кого угодно, он не сомневался. И с отцом своим как-то сладит.

– А что я тебе буду должен за это? – осторожно спросил Григорьев.

– Должен? Окстись! – воскликнул Николай, – Это я тебе буду должен за то, что спасешь меня от этой ссылки. Соглашайся, выручи по-дружески.

Поутру непривычный к вину Алексей ходил рассеянный. Занятия заканчивались воспитанники корпуса разъезжались: кто на мореходные практики, кто отправлялся в лагерь на Смоленское поле, кого отпускали к родителям. Погрузившись в мысли о предложении Николая, он и не заметил, как очутился на лагерном дворе корпуса. Там еще проходили занятия и доносился звон шпаг и гул марширующих сапог. Кадеты третьего класса, изможденные муштрой, едва завершили упражнения, когда к ним подошла небольшая группа гардемаринов из второй роты.

– Эй, мелюзга! – окликнул самый старший и рослый из них, Панкратов, остановившись напротив третьеклассников, – Быстро скинулись и метнулись в кабак. Принесли штоф водки и закуску. Одна нога здесь, другая там.

Панкратов – высокий и сильный переросток, привыкший добиваться своего с помощью силы. Начал он обучение поздно, лет в восемнадцать, в московской Навигацкой школе, потом его перевели со всеми воспитанникам в Санкт-Петербург. Обладая незаурядными физическими качествами и превосходством в возрасте, Панкратов стал в ранжир и поколотил всех соперников, подчиняя их себе. С тех пор он находил извращенное удовольствие в издевательствах над слабыми. В отличии от остальных гардемаринов, при переходе в первый класс, его дикие замашки не смягчились. К счастью Алексей был из другой роты и в свое кадетство с ним не пересекался, а в не частых стычках между ротами Панкратов опасался связываться с теми, кто мог дать хороший отпор.

Третьеклассники поникли, понимая, что спорить бесполезно. Вот только требование Панкратова, выходило за рамки обычного использования младших и слабых в качестве денщиков и прислуги. Это больше походило на вымогательство и грабеж.

– Мы не обязаны это делать, – раздался тихий, но твердый голос одного из младших, маленького щуплого паренька лет тринадцати, на которого Алексей раньше никогда не обращал внимания.

– Что ты сказал? – рассвирепел Панкратов, нависая над смельчаком, – Ты наверное еще не понял: я здесь командую, а ты выполняешь то, что я скажу.

– Это несправедливо, – не испугался кадет, – Нами и так все помыкают. Почему вы считаете, что имеете на это право? Мы вообще не из вашей роты, чтобы нами командовать. У нас свои командиры есть.

В воздухе повисла тишина. Младшие кадеты стояли насупившись, не глядя в сторону товарища, рискнувшего дать отпор Панкратову, самому беспощадному и деспотичному из всех воспитанников корпуса. Поговаривали, что в детстве Панкратова избивал отец, и теперь он вымещал накопившиеся обиды, злобу и ненависть на окружающих. Алексей тоже был наслышан о его зверствах. Слабый в навигации и точных науках, Панкратов обладал недюжей физической силой и охотно применял ее направо и налево, унижал, оббирал сотоварищей, а тех, кто не хотел ему покоряться, беспощадно бил. Иногда он был порот за мордобой, но чаще, ему, сыну влиятельного и баснословно богатого московского помещика, спускали с рук то, за что строго карали других. Гардемарины знали об этом, но ничего поделать не могли, или не хотели, опасаясь мордобоя.

Сжав кулаки Алексей наблюдал. Он боролся между желанием вмешаться и пониманием строгих гласных и негласных правил корпуса, которые ему, без пяти минут выпускнику, нарушать не хотелось. Алексей видел как Панкратов все ближе подходит к смельчаку, как медленно заносит руку над его лицом и как кадет продолжает стойко смотреть обидчику в глаза. Кадеты понимали, что жаловаться некому. «Не смейте жаловаться на обидчиков», – совет, который часто повторял корпусной офицер Бестужев. Поэтому все терпели. А этот не стал. Григорьеву импонировала смелость парня, поэтому он не смог не вмешаться.

– Панкратов, оставь его, – окликнул он забияку и твердо шагнул вперед. Или ты не способен жить не унижая тех, кто слабее?

Такого поворота событий не ожидал никто. Кадеты и гардемарины застыли. Панкратов медленно развернулся к Алексею. Кривая, неприятная усмешка исказила его лицо.

– А это у нас тут кто? Надо же, нищий из рода бунтовщиков Григорьевых. И здесь против правил бунтуешь? Или теперь у нас оборванцы на равных правах с остальными? Проваливай пока я тебе не напомнил, где твое место, – зло процедил Панкратов и глаза его, как у быка при виде красной тряпки, стали наливаться кровью. Алексей был наслышан про этот “бычий” взгляд и про то, что ослепленный яростью, тот становился неуправляемым. Но не отступать же теперь, раз ввязался.

Дружки и подхалимы Панкратова, из гардемаринов, обрадовались предстоящей драке и приготовились к зрелищу.

– Отцепись от кадетов. Если охота подраться – дерись со мной, – предложил Алексей, понимая, что потасовки не избежать. На кулаках Панкратова конечно не одолеть. Но вот на шпагах… На шпагах у похожего на быка громилы против Алексея нет ни одного шанса, и они оба об этом знают. А до шпаг вполне может и дойти.

– Эх, Панкратов, Панкратов… – раздался рядом голос Николая, – договор нарушаешь? Нехорошо это.

Громила повернул свою бычью шею к говорящему и по-звериному зарычал. Николай не смутился и продолжил укорять.

– Нет, ну посмотрите на него. Ведь давече дружно посидели, выпили, ударили по рукам. Все чин по чину и со свидетелями. И тут вдруг…

Панкратов тряхнул головой словно сбрасывая наваждение, опять развернулся к Алексею и сделал шаг вперед.

– Гардемарина Григорьева к господину капитану 1-го ранга Нагаеву вызывают, срочно, – привел другой аргумент Николай.

– Врешь небось – не отрывая горящего ненавистью взгляда от Алексея, прошипел Панкратов.

– Да вот те крест, – забожился Поспелов, – Как ты думаешь, что с тобой станется если Григорьев не дойдет до господина директора?

Панкратов шумно выдохнул, сплюнул себе под ноги и с недовольным видом отступил.

Только тогда Алексей подошел к смельчаку:

– Как тебя зовут?

– Федор Караваев.

– Держись. Ты не один здесь, – тихо сказал Алексей, – И на таких как Панкратов управа найдется.

– Григорьев, ну что же ты вечно нарываешься? – когда друзья уже шли по набережной Большой Невы, перевел упреки на Алексея, Николай.

– За то, что заступился, спасибо. Но я бы и сам справился, – угрюмо отвечал Алексей, не любящий никому быть должным.

– Справился бы он, как же. Но вопрос не в этом. Ты вчерашний разговор помнишь? Так вот, иди к Нагаеву. Тебя ждет подписанное назначение.

Алексей резко остановился.

– Так ты не врал? И как ты так быстро с назначением все провернул? Ведь только вчера обсудили.

– А я заранее знал, что не откажешься.

– Лис ты, Поспелов. Хитрющий лис, почище фармазона Платонова. И чего же ты Панкратову сразу не сказал, что меня директор зовет?

– Э, нет, – рассмеялся Николай, – Тут дело не в тебе. Панкратов договор нарушил, а я такого не прощаю. Должен знать за что и от кого теперь прилетит. Урок ему будет.

– Страшный ты человек, – улыбнулся Алексей, – мстительный и все у тебя везде схвачено. Не хотел бы я с тобой враждовать.

– Так и не надо, – снисходительно похлопал друга по плечу, Николай.

Воздух наполнял аромат весны. Начинался летний сезон. На плацу перед зданием Морского корпуса стояли многочисленные кареты и коляски, суетились кадеты, офицеры, прислуга. Воодушевление воспитанников корпуса и их наставников неуловимо передавалось, казалось, даже лошадям, которые были копытами и норовили укусить пробегающих мимо людей. Ликование от последнего сданного экзамена у гардемарина Алексея Григорьева сменилась пьянящим чувством свободы.

В руках он бережно держал бумаги полученные от директора Корпуса, капитана 1-го ранга Алексея Ивановича Нагаева

“За глубокие знания в навигации, артиллерии и других морских науках гардемарин Григорьев рекомендован для прохождения практики на французском Королевском флоте» – гласила бумага. К ней прилагался запрос в Коллегию иностранных дел, к графу Бестужеву-Рюмину, послу во Франции, и калиграфически выведенное рекомендательное письмо на французском для Государственного секретаря по иностранным делам его величества короля Людовика XV, графа де Жуи. Практика оплачивалась из государственной казны. Позади – шесть сложных лет учебы. Впереди – море, приключения, далекие страны. Гордость наполнила душу молодого выпускника. Гордость и надежда, что он не подведет Россию.

Оформление практики затянулось. Шли уже первые дни Июня, а Комиссариат Адмиралтейств коллегии все еще не подтвердил выделение жалования и подорожных. Чтобы гардемарин не “прохлаждался и не чинил неприятностей”, Алексея до поры до времени отправили в лагерь на Смоленское поле, в помощь офицерам, муштрующим там младших кадетов.

В разгар учебного дня в поле гремели пушки и мушкетные залпы, там проходили занятия по стрельбе и артиллерийскому делу. Под майскими теплыми солнечными лучами офицеры-преподаватели лениво наблюдали, как воспитанники упражняются с оружием. Григорьева тоже приставили к делу.

По счастливой случайности, ему в ученики попался тот самый кадет Караваев, смельчак, с которым Алексей познакомился накануне.

– Итак, Караваев, – произнес Григорьев, останавливаясь у лафета полевой трех-фунтовой пушки, – Сегодня ты научишься обращаться с орудием. Запомни, пушка – не игрушка. Она не прощает небрежности.

Кадет Караваев, застыв по стойке смирно, сдержанно кивнул. Алексей улыбнулся, наблюдая за его волнением. Пять лет назад он был таким же. Память услужливо напомнила о трепетном предвкушении перед тем, как сделать первый выстрел из настоящей пушки.

– Назови состав орудийной прислуги полевой трех-фунтовки, – попросил Алексей, хоть и не сомневался, что паренек знает теорию.

– Из канонира, возничего и двух гандлангеров, – бойко ответил кадет.

Порасспрашивав про порядок подготовки орудия и заряжания, Алексей приказал продемонстрировать это на деле.

Федор Караваев вложил в дуло картуз с пыжом, утрамбовал прибойником.

– Сильнее бей, не боись, – напутствовал Григорьев, – останется лишнее пространство и выстрел выйдет слабее.

Кадет волновался, и когда дело дошло до ядра, то оно выскользнуло из рук и упало прямо кадету на ногу. Сдержав крик боли, Федор вопросительно поглядел на своего инструктора. Алексей не смог сдержать улыбки:

– Ронять ядра на ноги не стоит. Ноги-то не казенные. И в «Артиллерийском уставе» такого пункта нет.

Кадет насупился, а в его глазах появились слезы.

– Ладно не переживай. Первый блин комом, – смилостивился Алексей, – продолжай.

Караваев поднял злополучное ядро, вкатил его в ствол пушки, добавил пыж ядра и утрамбовал. Потом проколол картуз через запальное отверстие, вставил запальную трубку и отрапортовал о готовности.

– Пали, – разрешил Алексей.

Кадет поднес пальник и пушка громыхнула, укутавшись в облако белого порохового дыма.

– Молодец, – глядя в полные слез, но счастливые глаза мальчишки, похвалил Григорьев, но запомни на будущее – в бою нет времени и шанса на ошибки. Каждая из них может стоить жизни тебе и твоим товарищам. Задержишься с заряжанием и пушка не успеет к залпу. Уронишь трех фунтовое ядро, и оно будет кататься по палубе, пока кто нибудь на него не наступит и не свернет себе шею. А двенадцати или двадцати-четырех фунтовые ядра я на ноги вообще ронять не советую. Останешься без ног. Выполняй все быстро, но спокойно и осмысленно. Тогда ни товарища, ни корабль, ни себя не подведешь. Понял?

– Так точно, – по уставу ответил кадет Караваев.

– Гардемарин Григорьев, – разнесся крик над полем, – к директору!

– Ну вот и мое время уезжать пришло. Учись прилежно и станешь отличным офицером. – напутствовал напоследок Алексей, – А таких как Панкратов и впредь никогда не пужайся. На любую силу другая сила найдется.