Читать книгу: «Клин Клином», страница 6

Смена 13

Воскресенье выдалось напряженным. Эрнест пришелся по душе только Глафире Аскаковне – с остальными жильцами он общий язык не нашел. К вечеру, когда собралось больше людей, уровень враждебности достиг максимума. Все привыкли к тому, что по общежитию шарились чьи-то знакомые, но никто не давал добро на то, чтобы один такой хитрец остался и при этом решил дерзить.

Сосед, озабоченный вопросами выселения старушки, перехватил Есения в коридоре и проследил недобрым взглядом за Эрнестом, который забрел в ванную комнату. Незваный гость уже чувствовал себя в квартире хозяином и вел себя соответствующе.

– Есений, я тут пытаюсь одну несносную старуху выселить, а ты к нам еще какого-то странного типка подселил! – прошептал недовольно сосед, сжав пальцы обеих рук в кулаки. – Ты зачем сюда людей, как котят с улицы, притаскиваешь? У нас здесь не центр передержки! Ладно Слава, она нормальная. Но этот! Стоп, что он там делает? – сосед услышал, как в ванной комнате включилась электрическая бритва. – Только у меня она есть! Да как это понимать! – мужчина, шокированный наглостью Эрнеста, бросился на спасение электробритвы.

Бывают же люди, для которых хочется придумать систему предупреждения, похожую на дорожную: если стоит знак «Свободное передвижение случайных гостей по общежитию запрещено», то нарушение указанного правила приводит к штрафу. Для Эрнеста и ради тех, кому приходится иметь с ним дело, стоит задуматься о создании регулирующего поведение кодекса, подкрепленного обучающими рисунками.

Звуки, доносящиеся из ванной, Есению напомнили тот момент, когда Эрнест остался один на один с офисным начальником. Он не знал, кто одерживал победу в борьбе за бритву, но то, что электроприбор все еще трещал, настораживало: ему было страшно зайти и увидеть безобразную, вселяющую ужас, сцену, где один другого валяет на полу.

После череды озверелых криков и громких хлопков, напоминающих удары, Слава встревоженно выскочила из своей комнаты и поспешила проверить, что происходит. Заметив Есения, она прижала руку к грудной клетке и повела зрачки вверх, словно отпустила тяжелый груз с плеч. К своему стыду, она подумала, что Эрнест дрался с Есением, но беда миновала. Слава подлетела к другу и потеребила его за футболку.

– Есеня, еще день не закончился, а наш дом уже дымится! У всех нервы на пределе, – девушка округлила глаза и умоляюще посмотрела на Есения. – Тебе надо с ним поговорить, а не то он все здесь разрушит. Но не говори с ним так, будто ты ему все на свете должен!

Есений отвел взгляд, собираясь с мыслями. Ему казалось, что он обязан помочь Эрнесту всем, чем может, поскольку никто не просил его совершать ту бессмысленную и трусливую ошибку.

– Он злой, потому что одинокий и грустный. А все беззащитные и расстроенные люди становятся такими грубиянами, не видя другого способа свои раны скрыть или залатать. Я поступил плохо, был виноват, и только я должен все это терпеть, а не вы. Конечно, я с ним поговорю, но так выходит, что я и впрямь все на свете ему должен, – сказал Есений, в потолок подняв поникший взор, где боролись философская тоска и грызущее бессилие.

Слава зажевала внутреннюю губу после того как поняла, насколько сильно состояние ее друга усугубилось. После «исчезновения» Эрнеста он редко расходился на длинные речи, а теперь, когда «исчезнувший» вернулся, его первым высказыванием стала торжественная ода чувству вины.

Я здесь ничего не могу сделать, не вслух отметила Слава с грустью и увидела оранжевую шапку, валяющуюся у грязных ботинок. Ее неприятие Эрнеста распространилось на головной убор, с которого все началось. Она демонстративно подняла шапку, бросила ее к ногам Есения, выразив протест против вопиющей несправедливости, и вернулась в свою комнату.

Есений поднял любимую шапку и вернул ее на верхнюю полку шкафа-купе, в котором она обычно хранилась. Первой его мыслью было сходить за Славой и узнать, что ее так опечалило, однако мужские разборки из ванной комнаты переместились в гостиную и безотказно привлекли его внимание. Вася, вооружившийся ведром холодной воды, пошлепал босыми ногами в сторону зачинщиков потасовки и, кажется, задумал что-то нехорошее.

– Вася, остановись! – воскликнул Есений и гончим конем поскакал за маляром.

Эрнест и рассерженный сосед возились на полу перед Глафирой Аскаковной. Старушка, сидя на диване, тюкала веником по лицу ее личного недоброжелателя, работая на победу Эрнеста.

Конфликт был в самом разгаре. Электробритва побывала в руках у каждого. Вибрирующие лезвия не раз угрожали попортить чье-то лицо. Аппарат для бритья уже не сильно интересовал мужчин: распаленные соперничеством, они не отступали больше из гордости, чем из желания заполучить бритву.

Вася, подгоняемый криками Есения, прискочил с ведром и вылил его содержимое прямо на борющихся мужчин. Вода была ледяная. Она произвела отрезвляющий эффект на Эрнеста и соседа – они отскочили, как два магнита, и замерли. Промокшая электробритва свалилась в лужу, что образовалась на старом паркете, и заглохла.

– Живо прекратите это! – голос Васи дребезжал, как сломанная гитара. – Кто в конце концов мне заплатит за мою еду? – вопрос был риторический, но маляр все-таки надеялся услышать извинения Эрнеста.

Есений не подоспел вовремя, но застал то, как Эрнест и сосед сморщились после холодного душа. Они оба стояли в луже, постепенно впитывающейся в щели паркета, и сотрясали все общежитие своей дрожью.

– Вася, я куплю тебе два бутерброда завтра, – выпалил Есений, на что маляр вздернул нос и задумчиво помял подбородок.

Есений не ждал дальнейшую реакцию Васи и впопыхах убежал в ванную. С полотенцами в руках он вернулся в гостиную. Васи и ведра там уже не было. Есений вручил полотенца подравшимся мужчинам и неуверенно улыбнулся. Только сейчас он заметил, что Эрнест побрился и внешне стал совершенно другим человеком (чего, к сожалению, не скажешь про его характер). Черты лица Эрнеста разгладились и растеряли былую враждебность. У Есения моментально вылетело из головы, что он должен был объяснить ему как себя вести в их общежитии.

– Вот сволочь! – отошел Эрнест от ступора. – Мерзкий головастик!

– Моя бритва! – сосед пригнулся, чтобы вернуть свою вещь. – Халявщик! – Он фыркнул на Эрнеста и отправился в свою комнату, оставляя за собой мокрые следы.

– Извините, пожалуйста. Надеюсь, мы вас не потревожили, дорогая наша Глафира Аскаковна! – обратился к старушке Есений. – Все, пойдем, Эрнест. Я дам тебе сухую одежду, – он схватил Эрнеста за плечо и потащил в свою комнату.

– Ты мне должен, Еся. Я теперь без дома, так что поговори с ними, чтобы они больше не возникали, – процедил Эрнест сквозь зубы и пошевелил темными бровями, издеваясь.

В глубине души он понимал, что есть и другая сторона медали, но только Есению знать про нее было не нужно.

– Хорошо, ты только не злись. Живи здесь, сколько понадобится, но я тебя очень прошу не брать вещи без разрешения. Здесь все очень ранимые. Тебе ведь не понравилось, когда твои вещи выбросили, – попробовал Есений сгладить углы и протянул дружищу комплект сухой одежды.

Эрнест закатил глаза, но от благотворительной помощи не отказался.

* * *

Эрнест спал на раскладном диване в комнате коллеги. Слава проследила за тем, чтобы Есений не предложил ему спать на своей кровати. Но, по правде сказать, мягкая постель Есению никак не помогла справиться с тем храпом, который изрыгал Эрнест. Этот львиный рык пугал до самой потери пульса; это страшное творение, рвущееся из глотки, терзало слух до звона в ушах. Есений всю ночь сидел, подтянув колени к груди, и следил за тем, чтобы его друг не задохнулся. По ощущениям, лев не просто рычал – он рычал, местами кашляя и шипя, как будто над ним издевались: душили, царапали, ругали, били. С каждым часом рев становился громче, приобретал новые интонации: от испуганной до веселой, – и приближал Есения к преждевременной старости.

По закону подлости рано утром, когда уже рабочий долг звал проснуться, Есений засопел от усталости. Эрнест, напротив, в кои-то веки выспался и чувствовал себя обновленным. Про Есения со скрюченной спиной и прижатой между коленями головой трудно было сказать то же самое.

«И зачем ему была кровать, если он спит сидя? – пробежала мысль в голосе Эрнеста, когда он задвигал кресло, которое в разложенном виде мешало выйти из комнаты. – А все говорят, что я эгоист. Я просто не притворяюсь, в отличие от некоторых!»

Эрнест вышел в коридор, с трудом переставляя ноги. Одежда Есения ему была как узковата, так и длинновата. Он чувствовал себя то сарделькой в комбинезоне, то Карлсоном в одежде Малыша. Как и в чем он дойдет до работы – хороший вопрос, ответ на который ему заранее не нравился.

В ванной комнате Эрнест обнаружил сверкающие пустотой полочки. После вчерашнего инцидента жильцы попрятали свои вещи. Его это ничуть не удивило, потому что судил он по себе: да кто вообще поступил бы иначе? Эрнест посмотрел на свое отражение в маленьком зеркале, поразившись тому как он удачно побрился в спартанских условиях, и прополоскал рот, раз для него не нашлось зубной щетки.

– А ты там долго? Здесь очередь! – послышался голос Васи вместе со стуком.

Эрнест передразнил маляра и грубым пинком отворил дверь, чуть не организовав Васе сотрясение мозга. Очередь и вправду собралась длинная – только Глафиры Аскаковны и Есения не хватало. Вася со зреющей шишкой на лбу покосился на Эрнеста и еле-еле сохранил смурное лицо. Все другие вместе со Славой не скрывали восторга и подхихикивали над внешним видом Эрнеста.

– Смейтесь-смейтесь! – возмутился Эрнест и растолкал всех, кто ухохатывался в коридоре. – Когда вы крыши над головой лишитесь, я тоже посмеюсь!

Есений тем временем все еще спал в позе обезьяны – это уже позабавило самого Эрнеста. Никогда еще костлявый философ не выглядел как неотесанный зверек в вольере. Эрнест, впрочем, над ним не сжалился и громко захлопал в ладони.

– Вставай, дурень, нам на работу скоро выходить! – он подошел к Есению и похлопал несколько раз прямо ему в ухо.

Способ Эрнест выбрал, конечно, безотказный. У Есения не осталось выбора, и он раззевался на всю округу. Опьяненный бессонницей Есеня высунул ноги из-под одеяла, надел тапочки и косящими глазами посмотрел на Эрнеста. Молча, моментами закрывая глаза и роняя голову лицом вниз, Есений потащился в ванную комнату.

– Есеня, доброе утро, ты как? Если что, я забрала твои штуки из ванной. И я очень поздно уснула, слышала этот жуткий храп, – обратилась Слава к другу, но тот проплыл призрачным явлением мимо нее и пролез к раковине раньше соседки Славы, которая, между прочим, была не самой робкой женщиной.

Слава наблюдала за всей ситуацией и оценивала ее как опасную для жизни. «Вася с шишкой на лбу, другой сосед со сломанной бритвой, Есеня с психологической травмой, а все вместе мы с недосыпом, – размышляла она, постукивая ногой. – Еще чуть-чуть и здесь только Эрнест с Глафирой Аскаковной останется» Ей не хотелось переживать из-за этого, когда у нее и так была зимняя сессия на носу. Издевательства Эрнеста должны были прекратиться как можно скорее, пока ее опасения не материализовались в катастрофу.

* * *

Когда все общежитие, кроме Глафиры Аскаковны, разошлось по делам, тучи над ним не переставали сгущаться. Груз ответственности за возникший беспредел все дружно возложили на плечи добряка Есения – он ведь привел Эрнеста в их дом. Уровень доверия, который выстраивался несколько лет, стремительно снижался до нуля. Затолканные по укромным местам зубные щетки – первый признак грядущей баррикадизации. Вот странно: как только люди берут в привычку прятаться за нарисованными границами, они начинают во всех окружающих видеть врагов. Человеку почему-то интереснее придумывать новые оскорбления для тех, кто только недавно здоровался с ним в коридоре и помогал менять потухшую лампу в комнате, чем искать повод спросить «чем я могу помочь?» и вспоминать дарованное ему добро за простое спасибо. Смаковать чужие ошибки – это так по-человечески бесчеловечно.

Есений и Эрнест шли на работу без настроения. Один ни одному облачку не выказал восхищения, другой хмурым взглядом уткнулся в землю. Эрнест всеми правдами и неправдами пытался стерпеть тот наряд, что ему на сонную голову выдал Есений: синие штаны в белую полоску на тугой резинке, серый свитер, врезающийся в подмышки, и дутая лимонная куртка, которая не застегнулась. Грязные вещи Эрнеста куда-то попрятали, возможно, выкинули. Ему было не привыкать терять свою собственность.

Каждый шаг давался им с невыносимым усилием. Из-за того, что Есений проспал, он не поел. Эрнесту подойти к холодильнику не позволил Вася. Они буквально чувствовали как во рту бушует металлический привкус голода.

Как и следовало ожидать, пораньше Эрнест не пришел. Вместе с Есением они опоздали ровно на одну минуту. У Эрнеста после насыщенных выходных в голове не отложилось то указание, которое ему дал кадровик, к тому же он с самого начала настроился его не выполнять.

Перед тем как идти в кладовую, голодные напарники решили использовать автомат с едой, который стоял у самого входа. Есений купил им по энергетическому батончику с фисташковым вкусом. Стоило им надкусить заветную сладость, как они оба раскраснелись от прилива сил и наслаждения. Подпитка едой произвела временный примирительный эффект.

– А ты всегда форму в пакете носишь? – внезапно спросил Эрнест.

– Да, я отношу ее домой на стирку. А ты разве так не делаешь?

– Ну, теперь буду.

Есений нисколько не удивился попустительскому отношению Эрнеста к гигиене. Ему было страшно представить, какие ароматы на самом деле испускала униформа коллеги: сам Есений вряд ли различал запах, попросту привыкнув к нему. «Так он же не шевелился, работал я один» – вдруг вспомнил Есений и высунул кончик языка, лихорадочно сопротивляясь предположить, через какие испытания ему предстоит сегодня пройти.

В кладовой стоял все тот же бардак, что и раньше. В логове уборщиков ощущалась доминирующая индивидуальность Эрнеста – она же подавляла рвение Есения сотворить из этого места уютный и светлый уголок, куда захочется возвращаться, несмотря на ведра и швабры. Эрнест боялся перемен: ему было проще жить так, как ему не нравится, и находить своей грустной жизни виноватых, чем поверить в себя, в людей и в мир. Справедливости ради нужно добавить, что он не догадывался о внутренних ограничениях свободы, вросших в его сознание.

Пока Есений возился со своей одеждой, Эрнест в нечистой униформе снова полез в пакеты под стеллажом.

– Что ты там снова ищешь? – спросил Есений, зевая.

– Ничего такого, о чем ты должен знать, – явно довольным голосом произнес Эрнест и сунул что-то в свой карман.

– Покажи! Ты снова за свое? – взмолился Есений, заранее зная ответ.

Эрнест вытащил из кармана тот самый портсигар и пожал плечами, не видя никакой проблемы.

– Я думал, тебя из-за этого так долго держал начальник! – рука Есения рефлекторно хлопнула по лбу. – Тогда почему кадровик сказал мне, что чужие вещи трогать нельзя? Портсигар остался у тебя! Боже, какое несчастье! Я все еще соучастник преступления! Какие силы тебя потянули совершить такое варварство? Начальник наверняка работал на этот портсигар полжизни, а ты забрал его за один присест! – после экспрессивного выступления Есений прибился к стеллажу, ощутив сильное головокружение.

– Кадровик сказал что? – упоминание пижона из десятого кабинета Эрнеста привлекло больше, чем обвинение в варварстве. – Он с тобой говорил?

– Чего? – не сообразил Есений.

– Да ничего, терпеть этого вшивого павлина не могу, – фыркнул Эрнест, вернув портсигар в карман.

– Павлины хороши только в зоопарке, – покачал головой Есений и потер глаза, чтобы не провалиться в сон.

– Ты тоже заметил, каким напыщенным дармоедом он стал? Деревянным, как табурет, он мне больше нравился. Сейчас без отвращения не взглянешь. Ходячее посмешище, – выдал тираду Эрнест.

– С портсигаром ты что собираешься сделать? Я советую тебе его вернуть. Сделаешь доброе дело и тебе воздастся!

– Да-да, рассказывай мне сказки. После работы ты мне поможешь кое-что сделать. Отказаться ты не можешь, потому что ты мне должен, – указательный палец Эрнеста уткнулся в грудь Есения.

– Я понимаю, – в глазах Есения поселилась самая настоящая скорбь. Он скорбел о честности и нравственности Эрнеста, которые умерли задолго до состоявшейся между ними беседы.