Люди без прошлого

© Шарапов В., 2023

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024

* * *

Глава первая

Автобус тряхнуло на повороте – колесо провалилось в рытвину. Выпал бидон из рук задремавшей пенсионерки, покатился по проходу, весело бренча, – хорошо, что пустой.

– Что же ты делаешь, ирод проклятый! – заголосила старушка – немощная, но обладающая развитыми голосовыми связками. – Да чтобы тебя дети родные так возили! Ни дна тебе, ни покрышки!

– Макарыч, в натуре, зеньки разуй, – пробурчал татуированный небритый товарищ в кепке, надвинутой на глаза. – Ты двадцать лет на маршруте, мог бы и вызубрить эти ямы.

– Пардон, граждане, – засмеялся седой водитель, – задремал малёк. Не было тут никаких ям, видать, «зилок» шальной разбил! Откуда они только берутся?

– Откуда такие, как ты, берутся, – проворчала старушка.

Граждане возмущались, кто-то посмеивался: покатились, дескать, косточки пассажиров. Проворный отрок с копной засаленных волос подхватил бидон, сунул старушке и вернулся на место.

Павел неохотно открыл глаза. Дорогу когда-то закатывали в асфальт, этим ее достоинства и ограничивались. Проезжая часть петляла между скалами, в прорехах между глыбами зеленели леса. Вторая половина августа пока была теплой, почти без осадков. Впрочем, прогнозы на ближайшее будущее оптимизма не внушали – в средней полосе России обещали проливные дожди с похолоданием.

Встречный самосвал волочил за собой шлейф пыли. Старенький «ЛАЗ» угодил в густое облако – видимость пропала. Водитель сбавил скорость, избегая аварийной ситуации. Пыль развеялась, мелькнул дорожный знак «Гуськи». Потянулись плетни, завалившиеся заборы, яблоневые деревья со зреющими плодами. Деревушка явно не процветала. Проплыла изба сельсовета – над крыльцом развевался красный флаг.

За деревней – информационный щит: «До Плиевска – 12 км».

Болдин машинально глянул на часы. Автобус опаздывал в конечную точку минут на двадцать. Это даже не опоздание – так, задержка. Стих гул в салоне. Сидящая рядом девочка-подросток покосилась на молчаливого соседа и снова раскрыла потрепанных «Красных дьяволят». Родители ее, сидевшие сзади, дружно похрапывали. Настроение не улучшалось.

Павел снова закрыл глаза. Светлая полоса в жизни резко оборвалась, начиналось что-то беспросветное. Где она – безмятежная столичная жизнь? Еще неделю назад он – один из лучших сотрудников московского уголовного розыска, сыщик от бога. Квартира на улице Горького, оставшаяся от почившей тетушки (родители его погибли в вертолетной катастрофе на Камчатке еще пятнадцать лет назад), уважение коллег, масса друзей. Карьерная лестница тянулась в небо, надо было только забраться. Понимал, что это не само произойдет, но от работы не отлынивал. Звание капитана в тридцать лет – в общем, неплохо. Неделю не пробегал с четырьмя звездами на погонах – все рухнуло в один момент.

Обмывали новое звание в ресторане. Никогда не приветствовал он эти пьянки, а тут расслабился, решил, что можно. Давний завистник старлей Лемуров подливал водку, делался в доску своим. Казалось, что именно он – лучший друг и доброжелатель. Особо пьяным Павел не был, но осторожность потерял. Коллеги разошлись, остались самые стойкие. Возникли представительницы слабого пола. Одна понравилась. Дамам было скучно, пересели к офицерам. Слово за слово, и как-то само поехало. Впоследствии всплывало подозрение, что это Лемуров провел успешную операцию, но доказать это Павел не мог.

Женские глаза запали в душу. Барышня лучилась обаянием, потешно морщила нос. Избегал Павел Болдин случайных связей, но тут бес попутал. Даму звали Мариэттой. «Ваша фамилия случайно не Шагинян?» – туповато шутил Павел. «Фу, какой вы, – смеялась новая знакомая, – Мариэтте Сергеевне 82 года, я так плохо выгляжу? Но в чем-то вы правы, я такая же активная, целеустремленная и иногда пишу стихи».

У остроумной особы было два высших образования. Дальше ничего оригинального: прогулка в парке за рестораном «Рапсодия», такси, помпезный дом на Кутузовском проспекте, ночь с восклицательными знаками! Мариэтта была приличной женщиной и, подобно Павлу, пала жертвой. Простились на рассвете, он поспешно сделал ноги, словно чувствовал подвох. Супругом Мариэтты оказался некий генерал-майор, главный инспектор Группы советских войск в Германии. Вернулся из командировки в тот же день и обо всем узнал. Доброжелатели постарались. Скандал был такой, что тряслись стены на Петровке и отдавалось на Знаменке.

1937 год, по счастью, канул в Лету. Но последствия не замедлили сказаться. «Болдин, ты не охренел? – осведомился подполковник Зиновьев, когда Павел явился с объяснительной. – Засунь эту бумажку сам знаешь куда. Что прикажешь – гнать тебя из органов? А ведь еще вчера ты был моим лучшим оперативником… Если честно, я бы лично тебя расстрелял. Зачем мне эти головные боли? Ладно, увольнять тебя не будем, но Москве ты больше не нужен. И звания лишаешься, жди приказа. Теперь ты снова старший лейтенант, прими мои поздравления. И чтобы в ближайшие полгода в столице не появлялся. А там посмотрим. Единственное, что могу сделать, – перевод в Смоленскую область, в город Плиевск. Будешь работать простым опером. У них нехватка кадров, а местную милицию возглавляет мой хороший знакомый Ваншенин Егор Тарасович. Я ему звонил – тебя готовы принять. Исключительно ради нашей дружбы. Либо да, либо нет, другого не будет. Если нет, уходи из органов со всеми вытекающими. Если да… посмотрим, шум уляжется – когда-нибудь вернешься». «Как же так, Михаил Евдокимович? – голос Павла предательски дрожал. – Я же столичный житель, у меня квартира в Москве…» «Ты прежде всего советский человек, – отрезал Зиновьев, – куда послала Родина, там и приносишь пользу. Семьи у тебя нет, квартиру законсервируешь. По месту службы получишь комнату в общежитии. Можешь приезжать в Москву, но чтобы в Управление ни ногой! Все, иди – и не просто иди, а… сам знаешь».

История вышла пронзительно печальной. С Мариэттой больше не виделись – прошел слушок, что главный инспектор посадил жену под замок. Коллеги сочувствовали, но помощь не предлагали. В принципе отделался легко, могло быть хуже. Увольняться из органов Павел не хотел, прикипел к профессии. Даже интересно стало – что же будет дальше…

Судя по всему, ничего хорошего. 90 километров к западу от Смоленска. Да и сам Смоленск, мягко говоря, не центр вселенной. Информация о Плиевске практически отсутствовала. Райцентр, 20 тысяч населения, не город, не деревня, но места красивые – ельники, черничные боры. С одной стороны – река Каинка, вполне полноводная, приток Днепра, с другой – красивейшее Лебяжье озеро в окружении величественных скал. В городе всего две приличные улицы – Пролетарская и Героев Труда, а все прочее – переулки, боковые проезды и тупики. Несколько промышленных предприятий, элеватор. Контингент не особо криминальный, исправительных колоний в округе нет…

Павел приоткрыл один глаз. Татуированный товарищ пялился в окно. Пассажир был явно с биографией, но вел себя мирно, возможно, завязал с прошлым.

Автостанция находилась на восточной окраине Плиевска – не лучшее расположение. Водитель раскрыл двери посреди глинистого пустыря, окольцованного лачугами. Часть пассажиров побежала на остановку – здесь находилась конечная курсирующего по городу маршрута.

Павел не спешил, закинул на плечо спортивную сумку, закурил «Яву» с фильтром. Местечко, как и ожидалось, депрессивное. Частные дома, западнее – двухэтажные бараки. На фасаде одноэтажной автостанции транспарант: «26 сентября – 27-я годовщина освобождения города от немецко-фашистских захватчиков!» Шел 1970-й год от Рождества Христова, которое в Советском Союзе решительно отменили.

Павел двинулся пешком – ноша к земле не тянула. Городские окраины оставляли гнетущее впечатление. Со времен войны тут мало что изменилось. Частные дома сменились бараками, выросли пыльные тополя. Дул прохладный ветерок – предвестие грядущего похолодания. Но сегодня можно было куртку не застегивать.

Городок тянулся с востока на запад. Севернее протекала Каинка, на юге за скалами раскинулось озеро – возможно, единственная достопримечательность города. В частном секторе кудахтали куры и лаяли собаки. С лязгом и копотью работали механические мастерские. Люди озадаченно поглядывали на необычно одетого незнакомца.

За бараками пролегал пустырь со свалкой. Из живых существ – только собаки, все остальные работали или учились. Огибать горы мусора пришлось по проезжей части. Вся страна была такая – и при этом бодро шла к намеченной цели. Антураж красили только лозунги. «Верной дорогой идете, товарищи!» – значилось на воротах текстильной фабрики.

«А я, интересно, верной дорогой иду?» – подумал Павел, беспокойно озираясь.

Обнаружил табличку – «ул. Пролетарская» – и успокоился. За бараками тянулась вереница панельных пятиэтажек. В минувшие 60-е годы их строили везде – от черноморского юга до Крайнего Севера. Можно сколь угодно критиковать эти несуразные постройки с квартирами-клетушками, но жилищную проблему они облегчили. На детских площадках сохло белье, на газонах паслись коровы.

«Так вот она какая – смычка города и деревни», – подумал Болдин.

Центр Плиевска выглядел приличнее. Старые купеческие особняки перемежались зелеными зонами, остался в стороне городской парк, над ним – застывшее «чертово колесо». Работали продуктовые и промышленные магазины. За едой еще не давились, но товарный дефицит чувствовался даже в Москве. Проверять, как обстоят дела в провинции, пока не хотелось. Павел прошел мимо клуба с колоннами, мимо кафе с фривольным названием «Магнолия», мимо газораспределительной станции.

У трехэтажного здания отдела милиции, облицованного силикатным кирпичом, стояли микроавтобус «РАФ-977» с «милицейской» полосой и «ГАЗ-69» повышенной проходимости. У открытого капота курили люди в форме. Табличка на входе еще не утратила нарядный вид. Их меняли по всей стране два года назад, когда союзное и республиканские министерства охраны общественного порядка переименовали в министерства внутренних дел.

Проникнуть внутрь оказалось несложно. Дежурный изучил удостоверение, сопроводительные бумаги, пальцем показал – наверх. Лишних слов здесь на ветер не бросали. Павел поднялся по скрипучей лестнице, опасливо заглянул в полутемный коридор. Кабинет начальства находился недалеко от лестницы.

– Так-так, позвольте догадаться… – проворчал сидящий за столом товарищ, поднимая голову.

– Здравия желаю, товарищ майор, – поздоровался Павел, – капитан… м-м… старший лейтенант Болдин, командирован из Москвы…

– С единственным концертом? – товарищ в форме язвительно осклабился. Он был еще не стар, под пятьдесят, держал себя в форме, но кожа на подбородке одрябла и волос на голове осталось немного. – Насчет командировки – это ты сильно, приятель. Передо мной можешь не стараться. Зиновьев звонил, все про тебя рассказал. Ссыльный ты, а не командированный… Ладно, не греют меня твои амурные истории, будем знакомы: Ваншенин Егор Тарасович. – Мужчина поднялся, протянул руку. В целом он выглядел весомо и убедительно. – Если ты и вправду так хорош, как расписывал Михаил Евдокимович, можем сработаться. Присаживайся.

В кабинете было прохладно, даже чересчур – все форточки нараспашку. Очевидно, майор милиции не относился к теплолюбивым созданиям.

– На работу примем, люди нам нужны, – бормотал Ваншенин. – Опытные кадры – на вес золота. Не скажу, что город стонет от криминала, но милиция должна быть на высоте, согласен? Можешь оформляться. Пойдешь в отдел капитана Микульчина, это дальше по коридору, не ошибешься. Поселишься в общежитии в Конном переулке… не обращай внимания на название, там раньше работал конезавод, теперь макаронная фабрика. Что кислый такой? Хорошее общежитие, не расстраивайся. Кухня, душ, уборная – на этаже, зато комнаты просторные и стены толстые. Это для начала, посмотрим, как себя покажешь. Есть возможность встать в очередь на квартиру… Совсем ты скис, москвич, – подметил Ваншенин. – Ладно, не буду пугать. У нас страна свободная – всегда можешь в столицу вернуться. Устраивайся, знакомься с коллективом. Столовая – через дорогу. Кормят… нормально, – майор с усилием сглотнул. – Вечером топай в Конный переулок – комендант будет в курсе. Это недалеко, бодрой рысью за четверть часа добежишь. Не понравился наш городок? – смекнул майор. – Так он никому не нравится. Ничего, свыкнешься. По центру погуляй, на озеро сходи. Кстати, город скоро не узнаешь. Новый секретарь райкома товарищ Лапиков – чрезвычайно деятельный работник. Под его руководством принята программа благоустройства города. И даже средства выделены. Будем приводить Плиевск в порядок – свалки убирать, дороги в асфальт закатывать. Ладно, иди, – Ваншенин засмеялся, – а то расплачешься, а мне тут плаксы не нужны…

В просторном помещении, уставленном канцелярскими столами, гулял ветер, шевелил бумаги, едва закрепленную на стене карту района. Здесь не то что форточка – целая фрамуга была нараспашку. В углу возвышался сейф, со стены строго взирал основатель ВЧК, с обратной стороны – молодой и чернобровый Леонид Ильич Брежнев, генеральный секретарь ЦК КПСС (в общем-то, и в жизни не старый). В комнате находился единственный сотрудник – молодой паренек с узким лицом, ушастый и в очках.

– Добрый день, – поздоровался Павел, прикрывая дверь.

Сквозняк был такой, что без усилий не получилось. Молодой человек поднял голову, вздохнул. Пришелец был подтянут, аккуратно пострижен, одет необычно – в провинции зарубежная джинса была в диковинку.

– Добрый, – согласился молодой человек. – Хотя под каким углом посмотреть. Вы пришли сознаться в преступлении?

– Нет, – покачал головой Павел.

– А, понимаю, вы сын лейтенанта Шмидта, – догадался сотрудник. – Но это не к нам, это в исполком, а мы бедные.

– Снова не угадали. Болдин моя фамилия, старший лейтенант Болдин Павел Викторович, буду работать в вашем отделе.

– А, вы тот ссыльный, которого… – молодой человек не закончил, выразительно кашлянул. – Сочувствую, Павел. Про вас уже рассказали… извините. Располагайтесь, будьте как дома. Свободный стол вон там, – он кивнул на девственно чистый канцелярский стол в углу. – Только осторожнее, верхний ящик выпадает. Максимов вчера решил проверить, не осталось ли чего от вашего предшественника, так ему палец защемило.

– Спасибо, что предупредили… – стул под пятой точкой качнулся и издал подозрительный хруст, словно намекнул: не засиживайся. Верхний ящик Павел сразу вынул и пристроил за шторой – хватит двух.

– Закрою? – Болдин кивнул на окно.

– Зачем? – не понял молодой человек.

– Холодно.

– Ну, закройте, – парень пожал плечами. – Мы часто проветриваем. На свежем воздухе лучше думается.

– Есть о чем подумать? – Рассохшаяся рама с треском захлопнулась, задребезжало стекло.

– Конечно, – удивился молодой человек. – Мы же работники умственного труда. Некоторые считают, что оперативника ноги кормят, но это не так. Прежде подумай, а потом уж бегай. Чайкин, Борис, лейтенант милиции, – сотрудник снял очки и устремил на нового работника подслеповатый взгляд. – Деньгами не богат, товарищ? Обещаю, в получку отдам. Получка в пятницу, через четыре дня. Дотянуть бы на бреющем…

«Мальчик из бедной еврейской семьи», – сообразил Павел, нашаривая купюры в кармане джинсов. В провинции таких встретишь не часто, но все бывает, места под солнцем жестко расписаны.

– Пять рублей хватит? – Павел извлек сиреневую купюру с изображением Спасской башни Кремля.

– Ух ты! Балуете, – восхитился Чайкин, выбрался из-за стола, прибрал пятерку и вернулся на место, сделав лицо погорельца. – Зарплата у нас, конечно, хорошая, но маленькая, вечно не хватает. Когда отменят наконец эти деньги? Что слышно в Москве?

Вопрос, кстати, был архиважный. Деньги обещали отменить при коммунизме – как абсолютно ненужное звено между человеком и товаром. А до коммунизма оставалось десять лет – так сказали на XXII съезде КПСС. В историческом плане – просто секунда. Восторжествует социальная справедливость, каждый будет отдавать по способностям, а получать по потребностям.

– В ближайшей перспективе деньги не отменят, плохо работаем. Давно в этом городе, Борис?

– Давно, – вздохнул Чайкин. – Учился в Пскове, прокурором хотел стать, да не сбылось. Родители умерли, от бабушки ушел… У меня такая, знаешь, бабушка, – Борис заулыбался, – ей бы в гестапо работать. Потом женился, до Смоленска не доехал, задержался в Плиевске… В общем, непонятно все, – заключил Борис. – Без бутылки не разобраться.

– Понятно, что непонятно, – улыбнулся Павел. – Ничего, жизнь наведет порядок. Что по работе? Серьезные дела бывают?

– А как же, – Чайкин засмеялся. – Все вот ушли, сижу на телефоне, работаю. Нужно было книжку взять, да Микульчин ругается… это наш начальник отдела. Рутина у нас, – признался Борис. – Не Москва, где страсти кипят. Убийства только бытовые или мужики по пьяни чего не поделят. Банды не орудуют – на чем им тут поживиться? Беглые зэки не лютуют – до ближайшей колонии верст двести с гаком. Тоска, поручик… Драки, поножовщина, семейные дрязги, доходящие до рукоприкладства. Не только мужики своих избранниц дубасят. На той неделе гражданка Протасова так отделала мужа сковородкой, что чуть череп не раскроила. Мужик до автомата кое-как доплелся в милицию позвонить. Серьезно, чуть не убила своего благоверного. И было за что – этот утырок всю зарплату пропил. Вообще всю. Стоило бабе к сестре на пару дней уехать, так он закатил пир горой со своими дружками…

– Арестовали бабу?

– Не стали, все правильно сделала. К черту мужскую солидарность. Гнать таких надо из семей… или сковородки о них ломать. Вся лестничная площадка Протасовой аплодировала. А мы народная милиция – не можем пойти против народа, соображаешь? Ну, погорячилась, бывает. Мужик-то жив. Нам интересно даже стало – где она так драться научилась? Микульчин предложил ей пару уроков операм преподать – показать, как надо обезвреживать хулиганов… А больше и вспомнить нечего. – Чайкин устремил задумчивый взгляд в потолок. – Девятого числа кассу на ремонтном заводе пытались взять – аванс привезли и оставили на ночь, дураки… Но дилетанты попались: сейф поковыряли, вскрыть не смогли, а связанный сторож прекрасно слышал, как они друг друга по именам называли. Потом и взяли по его показаниям: троих молодчиков-тунеядцев из деревни Быково. Дурачье, короче. В школе плохо учились, иначе знали бы, что сейф стамеской не вскрывают и пилкой по металлу его не возьмешь. Теперь зона всему научит… 15-го числа квартиру взломали на Героев Труда – нормальная трехкомнатная квартира, последний этаж. Забрали меховые изделия, деньги, ювелирку… и по крыше ушли. Явно залетные, по наводке орудовали. Сработали умно, ни следов, ни свидетелей. Пострадавший – замдиректора свинокомплекса Ракитин, в прошлом проходил свидетелем по делу о хищениях. Жаль, не подозреваемым. А еще в Игнатьевском переулке некую бабу Женю повязали, – Чайкин оживился, – энергичная старушка, продает самогон собственного изготовления – первосортный, между прочим… по свидетельству тех, кто пил. Сколько раз ее накрывали, изымали товар, проводили разъяснительные беседы, а она ни в какую. Пенсии, говорит, на безбедную жизнь не хватает. В общем, самогон реквизировали, сделали последнее предупреждение. Жалко ее, 84 года бабке, рассказывала, как с Котовским в одной тачанке каталась…

– Да, не Москва, – констатировал Павел. – А за этим столом кто работал? – он осторожно постучал по столешнице.

– Нет его больше, – охотно отозвался Борис. – Скончался дорогой товарищ, Малышев Виктор Семенович. На этом месте его инфаркт и подкараулил. Сидел, работал, ничто не предвещало, вдруг голову уронил, задергался… Вдвоем мы с ним были – как с тобой сейчас. Только ты живой, а он нет. Месяц назад случилось. Хороший человек был, только пожилой уже, возглавлял нашу первичную партийную организацию. В РОВД 12 человек – члены КПСС. Напрягся ты что-то, Павел, – Чайкин прищурился. – Не бойся, место не проклято, ну, помер человек, с кем не бывает…

– Со мной еще не бывало… Слушай, а Микульчин скоро придет? Рабочий день в разгаре, это ничего?

– Эй, поосторожнее, – забеспокоился Чайкин. – А то и впрямь придет. Был уже с утра, потом в больницу побежал. Нездоров Константин Юрьевич, язва не дает покоя, ходит через день на процедуры. Обычно вечером, но сегодня – вот так, с утра.

Отворилась дверь, тяжело ступая, вошел мужчина – жилистый, сухой. Он был еще не старый, лет пятидесяти. Жесткие волосы были тщательно выстрижены, помечены мазками седины. Чайкин укоризненно глянул на Павла: ну, и зачем спросил?

Обнаружив в комнате постороннего, мужчина нахмурился. Болдин поднялся.

– Это тот самый, товарищ капитан, – скупо пояснил Чайкин. – Вроде нормальный, не заносчивый, как все москвичи.

«А вы со всеми москвичами знакомы, товарищ лейтенант?» – чуть не сорвалось у Павла с языка.

– Разберемся, – у начальника отдела был неспешный хрипловатый голос. Обменялись рукопожатием, Микульчин направился к столу в центре комнаты. Проблемы со здоровьем были видны невооруженным глазом. Человек тяжело ходил, плохо дышал. Когда садился, не сдержал гримасу боли.

– Все в порядке, Константин Юрьевич? – участливо спросил Чайкин.

Микульчин отмахнулся:

– Нормально. Где все?

– Работают, товарищ капитан. Ну… так они сказали. Чекалин пошел опрашивать свидетелей драки на Мостовой. Максимов на пристань убежал – там ЧП.

– Ладно… – Микульчин хмуро уставился на новенького. В глазах начальника отдела застыла затаенная печаль. – Значит, ты у нас Болдин, которого так расхваливал Ваншенин… Понял уже, что это не Москва?

– Понял, товарищ капитан.

– В партии состоишь?

– Нет, товарищ капитан.

– Надо состоять, товарищ старший лейтенант.

– Понимаю, товарищ капитан. Разрешите не сегодня? Не готов еще.

Хрюкнул Чайкин – и тут же сделался серьезным, даже озабоченным.

– Вижу, что не готов, – взгляд начальника скользнул по потертой джинсовой ткани. – Ладно, живи пока, посмотрим, что ты из себя представляешь. Уже устроился?

– Нет, Константин Юрьевич, только прибыл – и сразу сюда.

– Один, без жены?

– Чтобы она ему всю ссылку испортила? – хихикнул Чайкин.

– Не женат, товарищ капитан.

– Ну, конечно, не сообразил, – Микульчин тяжело вздохнул, стал перебирать папки на краю стола.

«Я же здесь со скуки подохну», – тоскливо подумал Болдин.

Срочными делами, от которых зависит судьба страны, отдел явно не перегружен. Мог бы уйти в работу – но нет. И чем глушить тоску по утраченному? Алкоголем? Рано еще, да и нет подобного опыта.

Отворилась дверь, ворвался крепыш с широкой физиономией и густыми волосами. Модные баки сползали по вискам почти до скул. Жилетка и клетчатая рубаха смотрелись еще ничего, а вот пижонские туфли с острыми носками – хуже некуда. Провинциальная мода была сурова, как сибирская зима.

– Представляете, товарищ капитан, на Каинке потерпел крушение прогулочный теплоход! – объявил крепыш. – Из Бакатино к Днепру шел. Народа на борту – полно. Экспедиция какая-то, дачники, просто отдыхающие. Аккурат напротив нас и навернулись.

– Это как? – не понял Микульчин. – Как на нашей Каинке можно навернуться?

– Ну, не то чтобы совсем, – смутился парень в безрукавке, – сошли с фарватера, сели на мель…

– Ошибка пилотирования, – подсказал Чайкин.

– Точно, – согласился крепыш. – А еще закусывать надо при управлении крупногабаритными плавсредствами. В общем, теплоход брюхо пропорол, но по инерции двигался дальше, с мели сошел – и к причалу… Пока дошел, тонуть начал. Народ – в панику, кто на причал перепрыгивает, кто в воду сигает – а потом вплавь до берега… Полностью не затонул, глубина небольшая, но осел основательно. Теперь торчит на причале – картинка, я вам скажу. Спасательная команда из береговой конторы прибыла, давай людей с теплохода эвакуировать… В общем, все живы, особо пострадавших нет, но есть крупный материальный ущерб – целый теплоход. Просто так его не вытащишь, пробоину надо чинить, воду откачивать. Теперь у нас, как в Севастополе, есть собственный памятник погибшим кораблям. Максимов, – оперативник сунул Павлу широкую ладонь, – Владимир Максимов, старший лейтенант, оперуполномоченный. А ты тот самый, о котором все уши прожужжали? Ну, как вам новость, мужики?

– А что, незабываемо, – оценил известие Чайкин. – Такую прогулку на всю жизнь запомнишь.

– Прокурорские работают, – добавил Максимов. – Пока не выяснят обстоятельства, никого не отпустят. Членов команды, конечно, задержат, капитана точно посадят, даже если не виноват, у руководства порта приписки будут крупные неприятности…

– Хорошо, что без жертв, – крякнул Микульчин. – Наши люди там нужны?

– Перебьются, – махнул рукой Максимов. – Халатность – не по нашей части, сами разберутся. Интрига в том, что делать теперь с теплоходом? Не оставишь же его на вечном приколе – тогда причал передвигать придется. Будут латать, потом буксировать в Смоленск – больше некуда. А это по реке – сто верст.

– Надо же, – задумчиво вымолвил Микульчин. – Не припомню, чтобы у нас подобное происходило.

Все присутствующие задумчиво уставились на нового сотрудника. Стало неуютно.

– Это не я, – сказал Павел.

– Но до тебя этого не было, – сказал Микульчин.

Снова растворилась дверь, объявился еще один персонаж – лет тридцати с хвостиком – худой, лысоватый, одетый в обтягивающую водолазку и распахнутую ветровку. Буркнув «здрасьте», направился к единственному не занятому столу, остановил туманный взгляд на незнакомце. Включилась память, пожали руки, сотрудник отправился дальше.

– Старший лейтенант Чекалин Геннадий Тимофеевич, – представил стороны Чайкин, – и старший лейтенант Болдин Павел… как тебя по батюшке?

– Викторович.

– Я понял, – буркнул сотрудник. – Как там столица?

– Спит спокойно, – пожал плечами Болдин.

– Дымком потянуло, – зашмыгал носом Борис. – Шашлыки жарил, Геннадий Тимофеевич?

– Если бы, – огрызнулся Чекалин. – Пожар на деревообрабатывающем комбинате, не слышали еще? Я свидетелей по драке опрашивал – они в палаточном городке обитают, возвращался в город… ну и, знаешь, командир, не смог проехать мимо. Дым такой, словно ядерная бомба рванула. Народ через лес удирал, дышать там нечем… Возгорание у столярного цеха – эти умники там покрышки от грузовой автотехники складировали. Вот же додумались… Хотя все мы задним умом крепки. Окна нараспашку, вылетела искра от шлифовального круга. Пожарку до последнего не вызывали, директор запретил, орал, чтобы сами тушили. Думал, обойдется. Да и звания передового производства можно лишиться, не говоря уж о прочих прелестях, например тюрьме… Работяги так и бегали с ведрами, пока разгоралось. Потом ветерок подул, огонь на соседнее здание перекинулся. Бухгалтер не выдержал – ударил в набат… Когда пожарники приехали, столярный цех почти полностью выгорел, соседнее здание – наполовину, несколько человек по скорой увезли – надышались дыма. Теперь хана всему руководству предприятия. Не представляю, как будут восстанавливать сгоревшие цеха и оборудование – это какие же колоссальные убытки!..

– Вот же незадача, – проворчал Микульчин. – Два ЧП за один день – многовато.

И снова, не сговариваясь, все посмотрели на Болдина.

– Что? – разозлился Павел. – Пожар – тоже моя работа?

– Я что-то пропустил? – заволновался Чекалин.

– Вестник несчастья у нас объявился, – пояснил капитан.

Обсудить необычную новость коллективу не дали. Распахнулась дверь, показался нос дежурного по РОВД с лейтенантскими погонами.

– Константин Юрьевич, трубку поправьте, до вас опять не дозвониться. Драка в общежитии на Васильковой улице, вахтер позвонил. Все наряды заняты, так что решайте сами, – дверь с сухим треском захлопнулась.

Микульчин удивленно посмотрел на телефонную трубку. Действительно, лежала криво. Осторожно приподнял ее и снова опустил.

– Так, Чекалин и Чайкин остаются в отделе, остальные на выезд. Болдин, тебя это тоже касается.