Читать книгу: «Особняк покинутых холстов», страница 6

Часть вторая

6

Такими были знакомство и первые встречи с Михаилом. После этого он стал бывать у нее в гостях по два-три раза в неделю. Иногда чаще. И звонить каждое утро, справляясь о том, как ей спалось и как у нее настроение. Постепенно она привыкла к нему настолько, что отсутствие в определенное время звонка или пропущенное посещение ее не просто нервировали, но воспринимались как ненормальность. Их встречи и звонки не носили характера влюбленности, его ухаживания были дружескими, но не настолько, чтобы он и она в полной мере открывали друг перед другом свои души. Впрочем, сначала иногда, а потом чаще у Михаила прорывались признания, что он любит ее, что она приятна ему. При этом Лилия принимала безразличный вид, воспринимая его слова как обыкновенную вежливость, не имеющую ничего общего с настоящей любовью. Они беседовали о разных и многих предметах. И о Хаюрдо – тоже. В этих разговорах Лилия стала уже более покладистой, а подчас близка к тому, чтобы поверить, что Хаюрдо жив и ныне. Ибо Михаил был настолько убедителен, что она не находила весомых доводов, которые могли бы напрочь опровергнуть его утверждения. А бесконечно тупо подсмеиваться и отнекиваться становилось уже неучтиво и оскорбительно для собеседника. Чувствуя ее настроение, он не отступался и говорил, что она должна безоговорочно поверить в долгую жизнь Хаюрдо для того, чтобы ей открылись тайны прошлого. Все было заманчиво, хотя она не разумела, зачем ей нужны секреты прошлого и как вера в долгую жизнь Хаюрдо может открыть ей эти тайны. А еще не постигала, как это может знать Михаил. Что за связь у него с Хаюрдо? С тем, кого сейчас не должно существовать. Если все – игра воображения, тогда понятно. А если нет? Тогда это точно где-то за гранью существующей реальности. В голове был полный бедлам. Лилия видела в Михаиле такую же тайну, как в Хаюрдо. Но не пыталась разгадать ее, потому что чувствовала, что вход в эти секреты для нее закрыт, что для этого не пришло время. А посему бесполезно ломиться в закрытую дверь. И, видимо, дверь эта будет закрыта до того момента, пока она не поверит в жизнь Хаюрдо. Оставаясь в одиночестве, она спрашивала себя: а может, отбросить все условности и согласиться с тем, что Хаюрдо живет поныне? Вот так просто взять и согласиться. Побоку современную науку и не искать никаких доказательств. Ведь она верит в то, что Бог существует, хотя никто никогда его не видел. Почему бы не поверить в существование Хаюрдо? Разумеется, он не Бог. Но ведь долго жить никто никому не запрещает. Конечно, это так, но, к сожалению, она с молоком матери всосала в себя уверенность, что человеку не дано жить так долго. И эта уверенность всякий раз, когда Лилия готова была уже сдаться, подводила ее к отрицанию долгой жизни художника. Вместе с тем мгновенно наплывали сомнения другого порядка: а почему не может быть исключения? Известно ведь, что во всяком правиле бывают исключения. И тут они вполне возможны. Даже закономерны, потому что жизни человеческие также подчинены своим законам. В минуты таких бесстрастных, но сумбурных размышлений она осознавала, что всеми людьми управляют высшие силы, а стало быть, у нее нет оснований сомневаться, что срок жизни Хаюрдо может быть определен ими как исключение из правил. Лилия не делилась своими раздумьями с Михаилом, но чувствовала, что тот ведает о них, как будто считывает ее мысли. Поначалу, когда Лилия осознала это, ей сильно не понравилась его способности проникать в ее мозг, но постепенно привыкла и перестала обращать внимание на подобное положение вещей. Сомнения в долгой жизни Хаюрдо продолжались до тех пор, пока, наконец, не наступило нечто вроде прозрения. Вдруг пришло на ум: а чего, собственно, она сопротивляется? Зачем выносить мозг тупым упрямством? Если Михаил втирает ей мозги, то это на его совести. И если она доверчиво отнесется к его утверждениям, это тоже на его совести. И пусть без всякой насмешки Хаюрдо в ее глазах станет живым, коль Михаилу так хочется. Пусть художник живет и продолжает рисовать свои картины. Одна из них в ее прихожей. Надо просто забыть о заключении эксперта, что это копия. И поверить в утверждение Михаила, что это кисть Хаюрдо. Талантливо написанный портрет, к которому она уже настолько привыкла, что не может себе представить прихожую без этой картины. И не только прихожую, но саму себя, и даже свою жизнь. А ведь не так давно все было иначе. Она не слышала о художнике, не знала Михаила. Но вот теперь станет ждать встречи с полным сил Хаюрдо. И не считать это игрой между нею и Михаилом, как недавно для себя определяла. Что она скажет художнику, когда они встретятся? Да очень просто. Пожелает долгих лет жизни. А вот что он ей скажет, она не представляла, хотя ей было это крайне любопытно. Итак, наконец Лилия окончательно определилась. И для этого ей совершенно не понадобилось, чтобы эксперт произвел экспертизу второй картины, которая была у Эльвиры. Он так порывался сделать ее, даже назначил время, но, услышав от Эльвиры, что во время его экспертизы хочет присутствовать Михаил, отказался приезжать к ней. Исчез с концами. Тогда это привело Лилию в замешательство. Думалось: что же все это значит? Михаил в тот миг только усмехнулся в ответ на ее вопрос и ничего не сказал. Теперь же, когда ею принято нелегкое, но окончательное решение, Михаил посмотрел на нее одобрительно. Было ясно: он рад, что она бесповоротно приняла мысль о ныне здравствующем Хаюрдо.

7

В этот день Михаил задержался у нее до вечера. Когда за окном потемнело от внезапно наплывших на небо туч и хлынувшего дождя, он распрощался и ушел. Она не задерживала, только, провожая, предложила свой зонт, чтобы Михаил не намок, но тот отказался. Лилия пожала плечами: мол, как хочешь. Затем, закрыв дверь, глянула на время. До ночи было неблизко, тем не менее она почему-то почувствовала странную усталость, ее сильно потянуло в сон. Сопротивляться такому желанию не стала – разобрала постель, легла. И сама не заметила, как уснула. А среди ночи как будто что-то ее толкнуло. Лилия вздрогнула, открыла глаза, прислушалась. За окном продолжал идти дождь, капли били по стеклам и ручьями стекали вниз. Ей почудилось, что сквозь эти звуки она уловила какой-то шелест за дверью спальни. И хотя точно знала, что в прихожей никого и ничего не может быть, Лилия все же решила выглянуть за дверь спальни. Откинув одеяло, спустила с кровати ноги, сунула ступни в тапочки и слегка потянулась. Появилось ощущение, что выспалась. В общем-то, не удивительно. Легла рано. Сколько можно спать? Она вообще была ранней птахой. Иногда лишь по выходным дням позволяла себе расслабиться и поваляться в постели несколько дольше обычного. Но и то не спала. Или чутко дремала, или погружалась в какие-нибудь мысли, закинув руки за голову. В прихожей опять что-то прошелестело, и по спальне как будто пробежал легкий ветерок. Лилия насторожилась, встала на ноги. Дверь открыла, прислушиваясь к тишине в квартире. Никаких шумов, кроме звука дождя за окном. В голове мелькнуло, что шелест в прихожей почудился. Откуда он может быть, когда в квартире, кроме нее, никого нет? И все же надо пройти, посмотреть. И тут, в ответ на ее мысли, над входной дверью резко зазвонил звонок. Она содрогнулась от неожиданности. Сердце заколотило. Кто бы это мог быть среди ночи? Замерла. Звонок повторился. Настойчиво и противно. Тихонько по ковровой дорожке, не включая свет, Лилия пробежала к двери. Посмотрела в глазок. За дверью на лестничной площадке горел яркий свет. И никого перед дверью. Неприятный холодок прошелся по коже. Она не отрывалась от глазка, ждала. Но напрасно. Никто на площадке не появился. Странно. Она подумала: не послышалось ли ей? Хотя вряд ли. Такое послышаться не может. Отстранилась от двери, прижалась к косяку, подумала: надо включить свет. Потянулась к выключателю, как вдруг снова пронзительно разорвал тишину звон над головой. Лилия дернулась и опять прильнула к глазку. Лестничная площадка по-прежнему пуста. А свет на ней словно стал еще ярче.

– Кто там? – подала голос девушка. На всякий случай. А вдруг кто-то отзовется? Но никто не отозвался. Отчего-то ей сразу сделалось страшно. Темнота в прихожей стала пугающей. Лилия стремительно нажала пальцем на выключатель сбоку от двери. Вспыхнула люстра под потолком. Девушка вновь припала к глазку. На этот раз свет на площадке показался тусклым. Но, как и недавно, перед дверью было пусто. Она долго прислушивалась, надеясь услышать чьи-нибудь шаги, но в подъезде стояла ночная тишина. Некоторое время она, взволнованная, не отходила от двери. Звонок молчал. Еще раз Лилия задала тот же вопрос в пустоту и, не получив ответа, вздохнула. Решив, что кто-то из жильцов подъезда просто побаловался среди ночи, сделала более глубокий вздох, успокаиваясь.

Затем, проверив закрыт ли замок, подергав за ручку дверь, отступила от нее, медленно развернулась и остолбенела. На стене не было картины. Не поверила собственным глазам. Как такое может быть? Куда делась картина? Внезапно ее насквозь пробило словно током. Ведь, проснувшись, она из спальни слышала какой-то шелест. Что это был за шорох? Девушка проворно метнулась к выключателям, включая свет во всей квартире. Затем кинулась к окнам, балконной двери, проверяя, закрыто ли все. Все было затворено, а картины на стене нет. Исчезла. Лилия смотрела на то место, где висело полотно, и ничего не могла сообразить. В голове не укладывалось, как и куда мог пропасть огромный холст. Ведь она одна в квартире, кроме нее – никого. И шорох, видимо, просто почудился. Все закрыто, все заперто. Никаких чужих следов. Заикаться о краже глупо. Мистика. Тело осыпало мелкой дрожью, как болезненной сыпью. В глазах застыл ужас. Мозг точно окостенел: ни одной мысли, даже самой тощенькой. Уши заложило, и сердце остановилось. И кажется, дождь за окном тоже остановился. Сколько длилось такое состояние у девушки, она не ведала. Не чувствовала не только ног под собой, но и всего тела. Точно она была не она, а что-то совершенно бессмысленное и пустое. Исчезновение картины как будто лишало девушку опоры и некой надежды на мечту. Шок раздавил. Первая мысль, которая появилась после того, как шоковое состояние стало таять, – немедля позвонить Михаилу. Сообщить о пропаже. Но тут же остановила себя. Какой смысл среди ночи поднимать его на ноги? Ведь ей нужна помощь, а чем он поможет? Сообщить можно и утром, и днем. А помощь? Какая помощь ей нужна сейчас? Разве кто-то способен сказать, куда делась картина? Тупик. Впрочем, можно звякнуть Эльвире – узнать, на месте ли ее холст. Как-никак, две картины, хоть и с разными портретами, но связаны между собой, как две подруги. А если утверждения Михаила верны… а они не могут быть неверны, потому что идут от Хаюрдо, две подруги связаны жизнями предков. Стало быть, все теперь стянуто в одну крепкую связку: предки, подруги, картины. Лилия кинулась в спальню за телефоном. Схватила его с тумбочки и набрала номер. Сонный голос Эльвиры выдал с хрипотцой:

– Чего тебе не спится? Ночь ведь.

– Твоя картина на месте? – без всяких объяснений огорошила Лилия.

– Какая картина? – не поняла Эльвира.

– Картина в прихожей, которую подвесил Леопольд. Твой портрет.

– Ты что, с ума сошла или шутишь? Разбудила среди ночи, чтобы спросить про картину?

– Я не шучу! – едва не до крика повысила голос Лилия. – Выгляни в прихожую, посмотри! – упорно не отставала.

– Ты точно чокнулась! Чего смотреть? Где же ей быть? Конечно на месте! – не хотела подниматься подруга. – Никуда я не стану выглядывать. Я сплю, – начала нервничать она.

– Моя пропала! – объявила Лилия.

– Куда пропала? – спросонья не соображала Эльвира.

– Да не куда, а вообще! Была, и нет. Стена пустая. Представляешь, картина со стены исчезла!

– Украли, что ли? – Похоже, мозг Эльвиры стал медленно включать извилины в работу. – Вызывай полицию. Сейчас воры знаешь какие крученые: подберут любые ключи, утащат – не услышишь.

– Вызову, конечно. А ты не ленись, проверь свою.

– Сейчас. Подожди. – Эльвира растолкала Леопольда, который посапывал рядом. Спал как убитый, даже не слышал, как звонил телефон, как проснулась она и разговаривала с Лилией. Впрочем, пришло ей в голову, делает вид, паразит, что не слышит, – хитро-мудрый карась! Недовольно хлестнула его по щеке напоследок и сползла с кровати. Он промычал что-то и повернулся на другой бок. Она босиком потопала к двери, держа возле уха включенный смартфон. Вышла в прихожую. В темноте отыскала выключатель, щелкнула им. И обмерла. Стена была голая. От картины следа не осталось. – Нету, – растерянно икнула себе под нос.

– Тоже пропала? – услышала ее икоту Лилия.

– Стена пустая, – пролепетала.

– Проверь квартиру.

– Я боюсь.

– Чего боишься?

– Боюсь, и все.

– А чего твой козел делает?

– Дрыхнет.

– Козлина! Дай ему пинка! Пусть встает!

Сорвавшись с места, Эльвира вернулась в спальню, включила свет и стала вновь тормошить Леопольда. Морщась от света, тот нехотя повернулся к ней лицом:

– Что еще?

– Мой портрет сперли! Нету на стене! Проверь квартиру! Воры!

Медленно поднявшись, Леопольд протер руками глаза, поискал взглядом, что прихватить в руку для защиты на случай, если придется схватиться с похитителями. Взял с подоконника попавшиеся под руку ножницы и осторожно двинулся к выходу из спальни. Эльвира, выглядывая у него из-за спины, ступала следом. Так они вышли из комнаты. Леопольд удивленно остановился. У Эльвиры тоже расширились глаза. Оторопь прилипла к ее лицу. Картина висела на месте. На том самом, куда Леопольд подвешивал ее. Он хмыкнул сонно:

– Приснилось тебе, что ли?

– Ее не было, – прошептала Эльвира.

– Интересно, а меня ты сейчас видишь? Сомневаюсь.

– Гад. Я тебе засомневаюсь! – Стукнула его кулаком в спину. – Я же не чокнутая.

– Смотри и не говори потом, что ее нет! – Леопольд потрогал пальцами раму, проверяя, насколько надежно та закреплена на стене.

Начиная уже колебаться, что картины действительно не было, Эльвира промолчала, глядя на полотно с тайным страхом.

– Все твоя чертова подруга подняла бучу на пустом месте, – беззлобно вырвалось у Леопольда. – Звони ей. Может, и у нее спросонья тоже черти в глазах прыгали.

– Почему тоже? Никакие черти у меня в глазах не прыгали, – огрызнулась Эльвира, разворачиваясь к спальне. Там взяла телефон, позвонила Лилии.

– Ну что? – опередила та вопросом.

– Да ничего, картина на месте. – Эльвира с завистью глянула, как сожитель опять забрался на кровать, лег набок и мгновенно с удовольствием засопел. – С Леопольдом вышли – она висит. Наверно, мне спросонья почудилось, что ее нет. Возможно, и тебе впросонках показалось. А может, приснилось.

– Не говори глупости! – У Лилии кольнуло сердце от возникших сомнений. Она озадаченно отключила телефон, положила его на тумбочку и шагнула в сторону прихожей. Выйдя из спальни, захлебнулась изумлением. Картина висела на стене как ни в чем не бывало. Как всегда. Слов не было. Поверить в то, что она увидела ее пропажу во сне или что ей показалось спросонок, было бы глупостью. Стало быть, все происходило на самом деле. Тогда это мистика. Лилия обежала взором все полотно, цепко вгляделась в портрет и раму, пытаясь глазами наткнуться на что-нибудь, подсказывающее ей, что картина побывала в чужих руках. И ничего не заметила. Холст и рама безупречно чисты. Девушка облегченно потерла пальцами лоб и отошла от картины. Выключила везде свет, отправилась досыпать. Но не успела лечь в постель, только поправила подушку и расстелила одеяло, как в прихожей раздался новый звонок в дверь. «Опять», – пронеслось у нее в голове. Нет, больше она не побежит в прихожую, пусть хоть обзвонится! Шагнула от кровати к двери из спальни, плотнее закрыла ее.

Звонок давил на уши не переставая. Действовал на нервы. Из подсознания стало выбиваться раздражение, начало подталкивать Лилию: тебе звонят, не стой столбом, иди, спроси, кто это, чего хочет, может, сообщит что-то важное для тебя. Однако важного ничего она не ждала. Откуда оно появится среди ночи? Разве что с неба свалится. Девушка, начиная злиться на звонок и на себя, скрипя зубами, нырнула в постель под одеяло. Укрылась с головой, зажала уши. А звонок, казалось, принялся звонить еще громче, доставал до самых кишок.

– Негодяй! – выплеснула она из-под одеяла в адрес того, кто на лестничной площадке давил пальцем на кнопку звонка. Лилия пробовала представить его внешний вид, но в сознании этот вид менялся ежесекундно: то вытягивался вверх к потолку, то изгибался в разные стороны как попало, то расплывался, становясь бесформенной массой, то становился глыбой, то тонул в молочном тумане.

Вдруг на минуту звонок прекратил трезвонить. И на Лилию обрушилась тишина. Такая пронзительная, что почудилась еще более звучной и более едкой, просто невыносимой. Девушка застонала, скинула с себя одеяло:

– Да что это такое? Какой теперь сон? Это ужасно! Вся ночь насмарку! Что за идиот устраивает мне кошмары? Глаза бы выцарапала и руки оторвала! – Но беда в том, что она не знала, с кем желала так радикально расправиться. Да, в общем, не хотела знать. И это угнетало ее более всего. Она села. Взгляд остановился на окне. «Скорее бы наступило утро, – пришло в голову, – все равно до утра уже не уснуть».

А звонок снова прорвало. Показалось, он не просто зазвонил – он заголосил, завопил, задребезжал. Лилия взорвалась, вскакивая на ноги:

– Я не знаю, что я тебе сделаю! – яростно бросилась в прихожую к входной двери. Сейчас она уже не помнила ни про картину, ни про ночь за окном, ни про прерванный сон. Ее захлестнуло неистовство. Подскочила к дверному полотну, точно готовая с маху снести дверь.

И в этот миг звонок стих, а у нее за спиной в гостиной вспыхнул свет. Он сквозь дверной проем облил девушку с ног до головы. Лилия оторопела от неожиданности, глядя на свою тень на входной двери. Почему свет? Она не включала. Мгновенно забыла о звонке. Резко развернулась лицом к распахнутой двери в гостиную. Сверкнула мысль: почему дверь распахнута, ведь она закрывала перед тем, как пойти спать? Впрочем, Лилия вообще всегда закрывала двери в комнаты. Не только перед сном. В глаза бил свет от яркой люстры. Горели все двенадцать лампочек. И опять блеснуло в голове: зачем горят все лампочки? Она редко включала их все – света было достаточно и от половины. На секунду сомкнула веки, пугающее предчувствие иголками прокололо мозг, девушка похолодела, вернее сказать, душа ушла в пятки. Затем медленно открыла глаза и пошла навстречу световому потоку.

Переступив порог гостиной, Лилия оцепенела. На стуле посреди комнаты сидела девушка с внешностью точь-в-точь похожей на нее, в наряде, который Лилия видела на картине.

– Ты кто? – Она очумело смотрела на незнакомку.

– Я – это ты, – ответила та.

– То есть как?

– Обыкновенно. Я – твое изображение с картины.

Несколько секунд длилось замешательство Лилии. Ее мозг не мог воспринять услышанного. Наконец с трудом из нее вырвалось:

– Но ты живая.

– Разумеется, – подтвердила та. – Удостоверься, дотронься до меня.

Совершенно ошалевшая, Лилия задержала дыхание, не двинулась, словно уперлась в тупик. Ее сознание никак не могло принять то, что она видела перед собой свой образ с картины, живой, разговаривающий с нею. Чуть отступила в прихожую, но так, чтобы при этом не выпускать из вида собеседницу, глянула на стену, где недавно висела картина, и не увидела ее. Ошарашенно раскрыла рот.

– Не веришь, что я твой портрет? – подала голос незнакомка. – Напрасно. Это так. Тебе придется поверить.

На лице Лилии было смятение:

– Я ничего не понимаю.

– Ты пройди в гостиную, сядь, – невозмутимо предложила девушка на стуле. – Так будет удобней разговаривать.

– Я в своей квартире, и сама решу, как мне удобнее! – Лилия точно вырывалась из непонятной западни.

– Я тоже тут живу и так же могу решать, кому что предложить, – уверенно парировала собеседница.

– Ты здесь живешь? – вспыхнула Лилия. Услышанное утверждение восприняла как грубую наглость, которой явно не ожидала. – Что ты себе позволяешь?!

– Ровно то, что и ты себе! – решительным тоном выдала та.

– Нет, вы посмотрите на эту хамку! – впилась в нее испепеляющим взглядом Лилия. – Она мне еще что-то диктует! Воровка! Где картина? – дыша жаром, повернулась лицом к голой стене.

– Повторяю: я с картины. Я твой портрет, – раздалось в ответ из гостиной.

Не отрывая глаз от того места на стене, где дотоле было полотно, Лилия машинально потянулась к выключателю. Нажала. В прихожей вспыхнул свет. И зыбкая внутренняя надежда на то, что, включив свет, она увидит холст, рухнула, растаяла. Холст не появился.

– Я схожу с ума, – едва слышно шепнула сама себе.

– Нет, ты вполне нормальная, – услыхала голос из комнаты. Однако Лилии почудилось, что он несся из нее самой, точно она сама сказала это себе. А голос звучал. – Да, ты нормальная. Впрочем, как и я. Зачем тебе нужна картина? Разве без рамы и холста я хуже? Посмотри внимательно.

– Как ты здесь очутилась? – с усилием выдавила Лилия. – Если ты с картины, то не можешь быть живой и разговаривать со мной. Ты мне мерещишься?

– Ничего подобного. Я такая, какой тебя видит Хаюрдо и какой ты сама с детства видишь себя. Вернее, мы с тобой, – поправила себя ее визави. – Твои корни не дают тебе покоя. Хаюрдо, надев на меня это платье, – скользнула небольшими ладонями по наряду, – показал эти корни тебе. А очутилась я в твоей квартире очень просто. Михаил помог тебе привезти меня из салона-магазина и повесить холст на стену в прихожей. С того момента я видела все, что происходило здесь. Однако висеть постоянно на стене – это унизительно для меня.

– Но картины создаются для того, чтобы их вешали на стены.

– Нет, – твердо отбила собеседница. – Мы не должны прозябать на стенах. В нас живые души. Мы храним образы и прошлое людей. В этом смысл наших жизней.

– Не морочь мне голову! – возмутилась Лилия. – Я тебя насквозь вижу.

– Если бы это было так, ты бы сейчас не задавала мне свои глупые вопросы, – упрекнула собеседница.

– Я? Глупые? – Лилию всю вывернуло от возмущения. Однако тут же она ощутила, как глубоко внутри нее стала формироваться уступчивость, которая подталкивала ее прекратить препирательства и пойти навстречу визави. Овладевало какое-то нарастающее чувство умиротворения. Избавиться от него было трудно. Оно захватило сознание целиком. Оживший образ с холста отчетливо и ярко заслонил все в глазах Лилии. Это был ее образ. От парика до носков обуви. Удивительно, но тут же перестал витать в воздухе вопрос: как могло произойти, что портрет ожил? Раз произошло – значит, так должно быть. Ведь этот портрет создан самим мэтром Хаюрдо. И все вдруг стало предельно ясно без лишних слов. Иначе быть не могло. Впредь не стоит удивляться, что картина ожила. Никакой загадки в этом нет. Обыкновенно. Так должно быть. Между тем возник новый вопрос: зачем? Ответа не находилось.

А девушка на стуле в этот момент шевельнулась, платье на ней зашуршало. И в сознании Лилии всплыл этот шелест, который она до того слышала в ночной тишине квартиры. На душе ощутимо стало легче. Теперь, вдруг раскрыв тайну ночного шуршания, она готова была полностью довериться своему образу с холста, созданному художником. Иначе говоря, своему портрету. Длинный, до пола подол платья с множеством складок снова прошелестел, тронутый носком обуви девушки на стуле. Прозвучал голос, ничем не отличавшийся от голоса Лилии:

– Я вижу, тебе хочется примерить на себя мой наряд.

– С чего ты взяла? – у Лилии замерло сердце.

– Чувствую.

По правде говоря, Лилия действительно была бы не прочь обрядиться в это платье и почувствовать себя придворной дамой. Вот только совсем не была уверена, что это убранство даст ей такие ощущения. Может, и появится какое-то новое ощущение, но оно, увы, не сделает ее настоящей дамой, а тем более фрейлиной императрицы. Мир придворных дам, как был неблизко от нее, так и останется далеко.

– Разумеется, в этом платье ты не станешь придворной дамой, но оно даст тебе чувство высокого происхождения, – вдруг раздался голос девушки на стуле. – И это чувство – как полет души.

Вздрогнув обескураженно, Лилия внезапно постигла, что визави вслух произносит ее тайные мысли. Получалось, что та обыкновенно ведала их. Лилия поежилась, ей стало не по себе. Но раскинув мозгами, она мало-помалу начала сознавать, что это не было чтением ее мыслей, попросту ее образ с холста рассуждал примерно так же, как она. Конечно, Лилия была тщеславна, как все нормальные девушки, и, конечно, ей хотелось ощутить себя дворянкой, но не в современной жизни, где титулы дворян давно стерлись.

– Я тебя понимаю. – Девушка на стуле развела руки. – Я тебя очень понимаю. Но ничем не могу помочь. Кроме того, что предложила. Не более. Я всего лишь твой портрет, твоя копия. Я могу чувствовать и мыслить почти так, как чувствуешь и мыслишь ты. Мне самой иногда так хочется заглянуть в прошлое, чтобы увидеть себя настоящей фрейлиной императрицы, погрузиться в дела государыни, почувствовать ее благосклонность и ощутить себя настоящей придворной дамой. Но я твой портрет, а не фрейлины императрицы. Настоящая наследница – это ты, а не я. Ты защищена и можешь заглянуть в прошлое, а я лишь как твоя тень. Могу быть только рядом с тобой.

– Кем защищена? – насторожилась Лилия.

– Не знаю. Но он может пособить тебе заглянуть в прошлое.

– Откуда ты ведаешь это?

– Само пришло.

– Ну вот, мочало-мочало, начинай сначала, – сердито сморщилась Лилия. – Михаил сказал, что Хаюрдо хочет встретиться со мной. Только неизвестно, сколько ждать этой встречи.

– Я тебя понимаю. Время в человеческой жизни бесценно, потому что она коротка. Но ты ничего изменить не можешь, – посочувствовала визави.

Последовала небольшая пауза. Они смотрели друг на друга, и мысли их были близки друг другу. Наконец Лилия прервала тишину:

– Зачем ты ожила передо мной?

– У меня возникло непреодолимое желание. Мне захотелось хотя бы день побыть тобой. Пожить твоей жизнью. Другого объяснения нет. Рано или поздно это должно было произойти, – прозвучало из уст девушки на стуле.

– А мне куда прикажешь деться?

– Мы с тобой поменяемся местами, – предложила визави. – Ты займешь мое место на холсте.

– И как ты себе представляешь это?

– Сначала обменяемся платьями.

– Разве этого достаточно? – Лилия, уверенная в эту минуту, что подобное никогда не случится, резко отвергла. – Забудь!

– Не договорились, – улыбнулась ее визави, тронув руками платье на талии, под которым плотно обтягивал фигуру корсет. Прямая спина девушки чуть подалась к спинке стула, но тут же снова вернулась в прежнее положение. – А теперь извини, мне пора. – Она поднялась со стула. Платье зашуршало всеми своими складками.

С любопытством ожидая, как ее визави приобретет свой первоначальный вид, Лилия не успела даже глазом моргнуть, как девушка исчезла и гостиная опустела. Лилия на мгновение остолбенела. Затем шагнула вглубь комнаты и изумленно пробежала взором по всем углам. Пустота. Лишь стул одиноко стоял посреди комнаты на мягком небольшом ковре. Девушка озадаченно метнулась в прихожую. Там на стене на своем месте висела картина. Лилия застыла перед нею. Помня, как собеседница говорила, что, находясь на холсте, та все видела и слышала, Лилия обратилась к ней:

– Буду знать, что теперь я в квартире не одна. – С минуту помолчала, словно ждала отклика от портрета, но, не дождавшись, закончила: – Теперь мне будет не так одиноко. Хотя вместе с тобой я все равно остаюсь сама с собой, ведь ты мое изображение на холсте. – Нахмурилась, вернулась в гостиную, придвинула стул к столу.