Читать книгу: «Какой народ, такая и армия. Вооруженные Силы России глазами журналиста», страница 4

В ЭТИХ ГОРАХ – СМЕРТЬ

Война идет на территории бывшего Советского Союза, гибнут женщины и дети, горят города и села, звереют в боях люди, а политики никак не могут договориться.

Он пришел в редакцию и первым делом показал пачку фотографий – разрушенные дома, бородачи на фоне гор, бронетранспортеры на улицах, могилы, занесенные снегом. Потом показал «сувениры»: осколок от ракеты «Алазань», обломок от сбитого вертолета.

Андрей Т. (он просил не называть фамилию по понятным соображениям) только что из Южной Осетии.

По образованию он историк, после землетрясения в Армении работал строителем в Спитаке, оттуда в ноябре прошлого года заехал в Цхинвал. Сначала просто так, посмотреть…

– Когда первый раз увидел по видику в Цхинвале расчлененные тела людей, а потом и своими глазами горе осетин, понял, что мое место сегодня там.

Конфликт в Южной Осетии разгорелся потому, что народ этой страны хочет жить в составе России. Грузия же считает, что осетины должны жить с ними.

– Какая сейчас обстановка в Южной Осетии?

– Цхинвал уже около года в осаде. В прошлом году там было 45 тысяч человек населения, в том числе 11 тысяч беженцев из окрестных сел, сегодня – 27 тысяч. Зимой в городе не было света, тепла; продовольствие строго нормируется. Много стариков умерло от переохлаждения.

Он показал мне карту Цхинвала с нанесенной на ней боевой обстановкой.

– Из окон здания Верховного Совета Южной Осетии видны позиции грузинских боевиков.

– Какое сейчас там соотношение сил?

– На стороне грузин от 14 до 21 тысячи человек. Отряды национальной гвардии, «Мхедриони», которые подчиняются Джабе Иоселиани. Есть у них и тяжелое оружие – минометы, артиллерия, около десятка танков. На стороне осетин – отряды республиканской гвардии и добровольцев, около полутора тысяч человек всего. Раньше отряды действовали самостоятельно в горных селах, потому что связи почти нет, сейчас до 80 проц. их контролирует правительство. Внутренние войска СНГ оттуда выведены в апреле, остались только саперный полк и вертолетный.

– Как интенсивно идут боевые действия?

– Перестрелки каждый день. На сегодня количество убитых в Южной Осетии достигло полутора тысяч человек. Полностью сожжено и разграблено 96 селений, это точные данные, или около трети всей Южной Осетии. Грузины контролируют один район из четырех. Один, Знаурский, фактически не существует, там в селах всего человек 80 осталось. Сколько угодно можно привести фактов зверств грузинских боевиков…

– Андрей, с вашей точки зрения, кто воюет лучше – грузины или осетины?

– Я сначала думал, что грузины – крутые ребята. Нет, не вояки они. С техникой еще могут, а без нее в бой стараются не ввязываться. Я был свидетелем, как четыре огневые точки осетин успешно отбились от шестнадцати огневых точек грузин. Да что говорить: год не могут, взять город при таком превосходстве сил.

– Когда мы здесь узнали, что Э. Шеварднадзе снова во главе Грузии, подумали, что он добьется справедливого мира в Южной Осетии…

– Шеварднадзе не контролирует ситуацию и не влияет на события в южной Осетии. Иоселиани и Кетовани от него нисколько не зависят, у них есть люди, это как в Афганистане полевые командиры моджахедов, сами по себе.

– Какие же вы видите перспективы развития событий в Южной Осетии?

– Она уже не останется в Грузии, слишком много крови пролито. Осетины скорее погибнут все, чем согласятся жить в составе Грузии. Последнее заявление правительства России свидетельствует, что оно начинает предпринимать практические меры для стабилизации обстановки в Южной Осетии. Осетины надеются, что Россия их не оставит. А воевать они умеют лучше грузин, вот только с оружием у них плохо.

– Опять туда?

– Да, надо ехать. Не могу не ехать. Русские добровольцы там есть.

Но неужели нельзя обойтись в разрешении конфликта в Южной Осетии без добровольцев из России, без применения каких-то санкций? А ведь первая кровь тянет за собой и вторую, третью, заслоняет разум. Но, с другой стороны, стоять ли в стороне Великой России, когда на ее окраинах люди убивают друг друга?

24.06.92 г.

ПОЧУДИЛИ, ПОКУРАЖИЛИСЬ

– Кто это такие, не пойму?

– Десантники, бабушка.

– А чего они так кричат?

– Праздник у них.

Такой диалог состоялся у меня с одной старушкой на площади Минина и Пожарского в День Воздушно-десантных войск.

Да, поорали парни всласть, досыта. Представьте себе, кто не видел их в этот день, на всю Б. Покровскую: «Вэ-дэ-вэ! Вэ-дэ-вэ!»

– Десантура! Витебские! Баграм! Самарканд! – на всю площадь крики, свист. То и дело на асфальт кто-нибудь роняет бутылку. Чего-то взорвали, дыму красного напустили на площадь. Милиция стояла на почтительном расстоянии. Ветераны-десантники, прошедшие Великую Отечественную, все это воспринимали нелегко.

Долго ждали на площади духовой оркестр, но не дождались, хотя узнали, что музыканты «выехали». Куда заехали музыканты, неизвестно, но в общем-то и без оркестра шуму хватало. На минуту-другую успокоились только у Вечного огня, когда преклонили колени перед памятью павших и возложили цветы.

А потом опять – крики, свист, пока не дошли до стадиона «Динамо», где состоялись показательные прыжки парашютистов. АН-2 из Богородского аэроклуба с высоты 1100 метров выбросил четыре группы парашютистов. Яркие купола в голубом небе. С изумительной точностью опускаются в центре поля.

А после этого праздник практически подошел к завершению, так как выступления спортсменов не состоялись, на трибунах опять начали прикладываться к бутылкам, разбившись на компании.

Отгуляли нижегородцы-десантники свой праздник. Городу это обошлось всего лишь в 30 тысяч рублей – разве это деньги по нынешним временам!

А ведь есть в истории Воздушно-десантных войск страны и действительно славные страницы. Все-таки одно то, что первые десантники в мире были в нашей стране, о многом говорит. В годы Великой Отечественной десантники дрались с гитлеровцами под Вязьмой, Сталинградом, Будапештом, десять их дивизий стали гвардейскими. И, наконец, Афганистан.

А теперь грустная статистика: в этот день было задержано за нарушение общественного порядка 23 десантника.

4.08.92 г.

ПОД ПЕПЛОМ КРОВЬ…

Эти люди – очевидцы и участники событий – не политики, у них, конечно, своя «кочка зрения», свое понимание причин и хода событий. Вольно ли, невольно, но россияне участвуют в них. Что влечет их туда, где стреляют? «Испанские» гены, появившиеся у некоторых из нас с 30-х годов, инстинктивное ли чувство справедливости, патриотизма и национализма, жажда ли приключений, заложенная прочитанными в детстве «индейскими» романами? Кто эти люди, добровольцами отправляющиеся воевать в чужие теперь для России земли, – фанатики, просто авантюристы или они из тех, кто первым приходил в ополчение Минина и Пожарского?

– Южная Осетия

Андрей Тихомиров, боец отряда русских добровольцев в Южной Осетии. В Цхинвале был три раза по нескольку месяцев. Вернулся оттуда, как только там начался процесс стабилизации после Дагомысских соглашений.

– Еле удалось пробиться в город, положение его защитников, осетин, было почти безнадежным. Грузинские отряды овладели заречной частью Цхинвала и с высот простреливали город насквозь. По данным разведки, у грузин было до 25 тысяч человек, две установки «Град», пулеметы, минометы, танки, гаубицы. Численность осетинских отрядов – около двух тысяч человек.

– А все-таки почему вы, русский, там оказались? Может быть, осетины и грузины сами бы разобрались?

– Это трудно сразу объяснить… Считаю своим долгом защищать тех, кого убивают только за то, что они хотят жить на своей земле, со своим народом. Те, кто приезжал в Южную Осетию в поисках приключений, обычно быстро уезжали, остались те, кто осетин считает за своих. Там верят в Россию. А вот российскому правительству – не очень.

– В таком случае, что вы имеете против грузин?

– Меня убивали грузины, когда я к ним попал в плен, но и спасли меня грузины. Так что отношение к ним у меня неадекватное.

– После подписания Дагомысских соглашений что изменилось в Южной Осетии?

– Никогда не забуду этот день – 14 июля, когда после подписания соглашений в Цхинвал вошел батальон десантников из Псковской дивизии для разъединения враждующих сторон. Их встречали цветами. Да и грузины тоже, им также надоело воевать.

– Значит, есть надежда на мирное разрешение конфликта?

– Трудно сказать. Пока там российские войска – будет мир. Но грузины из отрядов, осаждавших Цхинвал, не скрывают, что будут спокойны только тогда, когда здесь не останется ни одного осетина. Осетины свою родину покидать не собираются. У обеих сторон – лобовые позиции. Сложно мириться после такой крови.

– И все-таки – начинает ли возрождаться жизнь в Цхинвале?

– Город сильно разрушен. Например, когда установки «Град» дали залп по еврейскому кварталу – от него ничего не осталось, хорошо, что жителей никого там уже не было. В город начали возвращаться беженцы. Я был на заседании правительства Южной Осетии – готовят к пуску заводы. Начинают разбирать развалины, пустили первые автобусы. Очень сильно разбиты окрестные села. Правительство хочет их сейчас быстрее заселить, чтобы создать там отряды из мужчин для самообороны. Там никто не верит, что мир продлится долго, так, перекур. Все ждут, чем закончатся выборы президента Грузии в октябре, может быть, после этого положение начнет по-настоящему стабилизироваться. Если война продолжится, Грузия Южную Осетию задавит, ее могут спасти только политики.

– Значит, говорить, что эта горячая точка начинает остывать, еще рано?

– Да, всем ясно, что бои будут еще. И очень плохо, что в конфликте и на стороне грузинских отрядов действуют русские наемники. Мы как-то подбили танк, экипаж сгорел, но по документам погибших установили, что это солдаты из танкового полка в Гори. Один из погибших был, помню, рязанец. Наверное, грузины их наняли повоевать после демобилизации. Вообще, считаю, рано говорить о мире в Южной Осетии. Эта рана будет кровоточить еще долго.

– Андрей, какая обстановка была в Цхинвале, когда вы туда приехали в конце июня?

Приднестровье

Владимир Майоров, старший лейтенант запаса, командир взвода российских добровольцев в Дубоссарах. Находился в Приднестровье с 23 мая по 15 августа. Женат, имеет двоих детей.

– Владимир, первый вопрос такой: как жена отпустила туда?

– А я сказал, что в военкомат вызывают, на сборы. Потом подал телеграмму: «Я в Дубоссарах». А так – какая бы жена отпустила.

– Можете все же назвать причины, почему вы туда поехали? Не лучше ли заниматься дома, например, огородом?

– Мне еще в армии, когда служил, всегда было стыдно за русских. Все национальности держатся вместе, только мы врозь. Меня часто сейчас спрашивают: зачем, почему я туда поехал? Лучше всего съездить туда самому и поговорить с местными жителями, они скажут, нужны ли там были русские добровольцы.

– И все же, на ваш взгляд, из-за чего в Приднестровье начался конфликт, а потом и настоящая война?

– Приднестровье – это кусок России, в свое время несправедливо переданный Сталиным в Молдавию. Две трети там русские и украинцы, да и молдаване многие обрусевшие. Когда президент Молдовы Снегур захотел ввести латиницу вместо кириллицы и учить в школах детей только на молдавском языке – с этого и начался конфликт. Пошла политика румынизации страны, а многим это не нравится.

– А может быть, сами молдаване и хотели бы соединиться с Румынией?

– В Приднестровье таких молдаван очень мало. У нас, например, командир роты был молдаванин, во взводе у меня были молдаване. Это не какой-то межнациональный конфликт, а гражданская война. Приднестровье не хочет жить в составе Румынии, и это его право.

– А насколько все же можно утверждать, что со стороны Молдовы действовали и румыны?

– Отряды «бурундуков», так они себя называют, состоят из людей про-румынской ориентации, отряды «Кишинэу» – из студентов, прошедших боевую подготовку в Румынии, а «скорпионы» – это отряды сигуранцы и молдовских спецслужб. Оружие у них в основном румынское. Ополченцы молдавские, от сохи, не очень-то хотят воевать. Если заключаем с ними перемирие, то нам и им в спину стреляют «бурундуки» и «скорпионы», чтобы стравить обе стороны.

– Владимир, какая была обстановка в те дни, когда вы приехали в Дубоссары?

– Встретили сначала недоверчиво, потому что многие приезжают, могут быть и шпионы. Но дали взвод, сначала нас было 10—12 человек, потом 26. Обороняли участок в 1200 метров на окраине Дубоссар. Сначала был у нас на двоих-троих один автомат и по три-четыре гранаты. Специально ездил к генералу Лебедю просить оружие. Дал. Когда он приехал, как раз в этот день снаряд с той стороны попал в здание горсовета. Много людей тогда погибло из руководителей города. Лебедь объявил ультиматум: «Еще один выстрел!..» Не поняли. По этой гаубичной батарее наша армия дала один залп из установок «Град». Я потом был на этом месте – все сожжено. Только после этого началось настоящее перемирие.

22.09.92 г.

КОМАНДИРОВКА В ИНГУШЕТИЮ

Не уменьшается напряженность в этой горной республике, что вынуждает МВД России направлять туда оперативные группы. Наш корреспондент встретился с заместителем командира спецгруппы Нижегородского УВД, которая вернулась из Ингушетии, где находилась 40 дней, В. Тисленко.

– Василий Лукьянович, из кого состояла ваша группа и какие выполняла задачи?

– Нас было 30 человек. Из них 20 – спецназ, рядовой и сержантский состав, остальные – следователи и дознаватели, офицеры. В Москве был сформирован специальный эшелон со всей России, несколько сот оперативно-следственных работников. А задачи нам были поставлены такие: охрана общественного порядка на разделительной полосе, изъятие оружия у населения, прикрытие границы с Северной Осетией.

– В каких условиях вам приходилось работать?

– Жили в вагончиках, пищу готовили сами, кто как мог. А работали по 12 часов в сутки как минимум, без выходных. Напряжение было очень большое. Мы находились на посту №13 у Назрани, проверяли транспорт, идущий в Чечню. Сопровождали беженцев, уходящих из опасных мест. С маневренными группами ездили в рейды.

– А под огнем приходилось бывать?

– Несколько раз наш пост обстреливали трассирующими пулями, ночью. С какой стороны – установить было трудно. Приходилось ловить бронетранспортеры, тоже неопознанные.

– В вашей группе были потери?

– У нас нет, в других были. Одного раненого отправили в Рязань, погибшего – в Тамбов.

– Какие итоги работы вашей группы можно подвести?

– Раскрыли 5 преступлений, изъяли большое количество оружия. Очень много там оружия. На базаре можно легко купить кинжал, даже радиостанцию. А вот патроны – в дефиците. Один патрон стоит тысячу рублей.

– С вашей точки зрения, кто же виновен в этом конфликте?

– Мы соблюдали нейтралитет и обязаны были разоружать обе стороны. Там дошло до кровной мести. За голову ингуша дают от 2 до 10 миллионов рублей. В Назрани 6 декабря был президент России Б. Ельцин, но после его визита обстановка к лучшему не изменилась. Конфликт затягивается и может превратиться во второй Карабах. Сложно сказать, когда в Ингушетии будет мир.

– Но оправданны ли такие командировки туда специалистов со всей России?

– Приказ есть приказ. Думаю, что они нецелесообразны. И дома работы хватает. Там надо обустроить границу, и пусть бы противоборствующие стороны разбирались между собой без участия России.

– Но, может быть, в Ингушетии много русских, поэтому есть необходимость их защитить?

– Русских там нет, все выехали. Местное население нищее в основной массе. Но есть и такие, кто денег не считает. Есть дома-дворцы, из одного забора можно еще три дома построить. Но приходилось видеть и очень много разрушенных домов,

– Вы уехали, а вам на смену – другая группа?

– Да. Работы там еще много и надолго.

А МЫ ЗДЕСЬ ДЛЯ ТОГО, ЧТОБ МЕНЬШЕ БЫЛО КРОВИ…»

Когда вернулся из командировки в Северную Осетию – Аланию отряд нижегородской милиции, во время встречи на вокзале я попросил одного бойца хотя бы кратко рассказать о своих впечатлениях. «Очень устал…» – неохотно ответил он, давая понять, что не расположен к разговору. «Да что рассказывать, все одно и то же, ничего не меняется», – ответил второй, для которого это была восьмая командировка в «горячие точки».

В 1994 году нижегородские милиционеры ездили в Северную Осетию первый раз. Нашим отрядом тогда командовал подполковник милиции Олег Мандрусов. Он работал заместителем коменданта поселка Карца. Его воспоминания помогут составить впечатление о том, что происходило и происходит сегодня в этой северокавказской республике.

– Помню недавний сюжет по телевидению: на аэродроме в Чкаловском приземлился самолет с пятью освобожденными из чеченского плена российскими офицерами. Они были похищены с территории Северной Осетии, из местечка Карца…

Карца… Перед глазами встает череда разрушенных домов. Когда я прибыл туда во главе сводного отряда УВД области, там из 960 домов разрушены и сожжены были 264, из 1684 жителей проживало не более трехсот. А до событий октября 1992 года в поселке дружной семьей жили ингуши, осетины, русские, армяне… Жутким памятником кровавым событиям 92-го лежали развалины Дома культуры. Здесь были расстреляны осетины, около полутора десятков человек.

Все окружающее нам казалось тогда нереальным. Улицы, по которым мы ездили на бронетранспортере, назывались улицами Дружбы, Мира. А вокруг стояли разрушенные дома, здесь убивали людей.

Главной задачей нашего отряда была поддержка общественного порядка, а если проще – не давать ингушам и осетинам убивать друг друга. Никакой власти в поселке не было, все хозяйственные вопросы риходилось решать нам, комендатуре. Как заместителю коменданта, мне часто приходилось встречаться с местными жителями, в основном с ингушами. Многие жаловались на трудности, вызванные войной, на бедность. Кстати, с выражения «Я бедный ингуш» начинались почти все разговоры со мной. При этом в качестве свидетельства своей бедности человек показывал мне свой двух-трехэтажный дом с гаражом для нескольких автомашин. На мой вопрос, кто же тогда здесь считается богатым, мне показывали дом в 42 окна и с личным автопарком в 13 автомашин…

А тогда, в октябре – ноябре 1994 года, бойцам моего отряда приходилось несладко: почти ежедневные обстрелы КПП, надо было проводить конвои, участвовать в операциях. Всех нас потрясла гибель сотрудников УВД Омской области.

Не давала покоя мысль: почему здесь гибнут люди? Как. случилось, что на улицах Мира и Дружбы соседи убивают друг друга? Тогда на эти вопросы я не находил ответа, да и некогда было. Сегодня, особенно после чеченской кампании, многое становится яснее.

По существу, у России не было и нет четкой национальной политики. Простые люди не понимают, чего хочет Москва на Кавказе. Знаменитый призыв Б. Ельцина: «Берите суверенитета столько, сколько сумеете проглотить», обернулся на Кавказе бедой. Малые народы «подавились» суверенитетом. А принятый в 1991 году закон о реабилитации репрессированных народов только подлил масла в огонь. И вот уже семь лет прошло, а ингуши и осетины все еще стреляют друг в друга.

Бурлит Дагестан, а теперь и Карачаево-Черкесия. И тянутся на Кавказ эшелоны с нижегородскими милиционерами, напевающими под гитару популярную среди «бывалых» песню Леры Тамбовского «А мы здесь для того, чтоб меньше было крови…»

ДНЕВНИК РУССКОГО ДОБРОВОЛЬЦА

Однажды он пришел в редакцию в черной форме морского пехотинца, и оставил тетрадь. На первой странице был список какой-то спецгруппы «Москва» – имена и фамилии, из них несколько москвичей, волгоградец, казак по имени Рома, Костя-омоновец из Орска. Это был дневник, который велся во время военных действий в Приднестровье с конца марта 1992 года. О той войне, для многих из нас неизвестной, уже начали забывать. Осталось после ее окончания никем не признанное государство, а люди, его защищавшие, разлетелись по горячим точкам. Вот и автор дневника давал о себе знать, приезжая из горячих точек, а потом сказал, что собирается в Чечню. С тех пор о нем ни слуху ни духу. Зачем и в кого они там стреляли, в Приднестровье, нужны ли были вообще – об этом и дневник. В нем почти нет дат, и написан он языком человека, привыкшего держать автомат, а не авторучку. Не собирался он делать и какие-то политические выводы. Давайте сделаем их сами.

Март 1992 года. Сформировалась группа из 12 человек, владеющих приемами рукопашного боя. В конце марта получили назначение в Григориополь, что между Тирасполем и Дубоссарами. Поступили в распоряжение майора Болгова и приступили к патрулированию населенного пункта. Комендантский час – с 22 часов до 5 утра. Задерживаем подозрительных. Ночью нас обстреливают с правого берега молдавские румыны. У нас есть раненые. Против нас действуют диверсионные группы.

Нашу группу послали на перехват диверсантов. Были в засаде на берегу Днестра, всю ночь. В 5 часов утра нас сменили из батальона «Днестр». Их группа вооружена лучше нас – есть приборы ночного видения, снайперские винтовки, радиостанция и гранаты. У нас – всего по 3 магазина к автомату и по одной гранате.

Защищаем военкомат Григориополя. Всю ночь просидели в засаде. Перехватили радиосообщение, что военкомат защищают «черные береты» спецгруппы «Москва». Поэтому никто и не рискнул идти на нас.

В 2 часа ночи подняли по тревоге, и на двух «уазиках» поехали в сторону села Ташлык. Здесь была расстреляна машина «скорой помощи». Она стояла на середине дороги, без стекол, там были раненые. Одна женщина убита наповал, вся в пулевых дырках

Получили приказ охранять установки «Алазань» и боеприпасы к ним. На этом участке, нам сказали, погиб Саша Р., его окоп был у самого Днестра. Ночью нас с той стороны обстреливают снайперы, но мы молчим: пусть думают, что здесь никого нет. А пойдут – мы их встретим как положено, по-русски.

Ночью был сильный обстрел, и нам пришлось занять позиции и открыть огонь по той стороне. Стреляли, пока они не затихли.

Днем отдыхаем, иногда и выпиваем все дружно.

Ездил провожать друзей до Москвы и заехал домой, в Нижний Новгород.

3 июля снова отбыл в Приднестровье, воевать. Надо было ехать снова в Григориополь, но туда только по пропуску, а так – посты задержат. Проехать не удалось, и остался с необстрелянными ребятами. Кормят обещаниями, что скоро на передовую, но чувствуется, что идет саботаж.

Послали людей на разведку, узнать, где требуется личный состав для защиты Приднестровья. Наконец договорились с командованием, что нас возьмут воевать. Дали нам ЗИЛ-130, и мы всем взводом приехали в расположение комбата Косарева. Он построил нас, спросил, кто командир, ребята показали на меня. Назначил командовать взводом. Вечером нас одели и вооружили, каждому записали номер его оружия в военный билет или в паспорт. Дали по магазину и по пачке патронов. Старшина обещал дать сапоги, а то обуты кто во что.

Побыли при штабе как комендантский взвод и увидели всю прелесть штабной жизни: пьянки офицеров, стрельбы по бутылкам, выходки комбата.

(Далее в дневнике опять список взвода. География обширная: Москва, Нижний Тагил, Кишинев, Баку, Санкт-Петербург, Воронеж, Выборг, Иваново, Джамбул. У одной фамилии приписка: «Трус. Расстрелян», у другой: «Засланный молдаванин, ушел к румынам»).

Прибыли на передовую и ознакомились с позициями нашего левого фланга. Окопы на дамбе. Расставил людей, готовимся к открытию огня. Ночью на левом фланге был убит наповал доброволец не из нашего взвода, ему всего 17 лет. Бегал за патронами, и его снял снайпер. У нас ночь прошла без боя, все живы.

9 июля. Прибыло пополнение из ленинградцев, заняли окопы.

10 июля. Ночью нас обстреляли так внезапно, что многие не поняли, в чем дело. Все бойцы сидели по своим окопам, и только наш Наркоша ползал и кувыркался под пулями, боясь, что его убьют. Жене он сказал, что поехал косить сено, а сам сюда, на войну.

11 июля. Ночью неожиданно у нас за спиной начался бой. В., предатель, подозвал к себе Васю и Малого и начал стрелять по ним. Тяжело ранил Васю, а Малого – в ногу. И тут же смылся. К Василию подбежали наши, и он сказал, что измена, среди нас предатель. Мы услышали крик о помощи, но сначала не придали значения. Потом узнали голос Малого, долго всматривались в темноту, но ничего не было видно. Тогда Олег побежал на крик. На плащпалатке притащил Малого, тот кричал от боли. Перевязал ему ногу своей портянкой, но он все равно кричал.

Утром пошли прочесывать лес и нашли убитого пулей в челюсть Пашку, а потом и Наркошу. Он был убит в спину в упор. Кругом были разбросаны боеприпасы, штык-нож воткнут в землю. За убитыми пришла машина.

Из леса вышли Лебедев, поцарапанный, но с оружием, и М. – без оружия и в одних трусах. Побежал такой в штаб, стал кричать, что нас всех обложили румыны, его за трусость арестовали, а когда он хотел бежать, пристрелили из автомата.

13 июля. Нас сменили и отвели на отдых в штаб батальона. Вечером послали гонцов, чтобы помянуть погибших ребят. Олег принес шесть банок по три литра. Но вино у нас было изъято и поставлено у штаба на виду у всех. Думали, что банки с вином расстреляют в упор, но потом комбат все же отдал, когда я сказал, что собираемся помянуть погибших.

14 июля. Пошли на свои позиции и взяли на пополнение одного лейтенанта из Москвы, рядовым. Проверим на деле, чего он стоит. Румыны от нас за садом, на окраине села Кицканы, в 300 метрах. Даже ночью слышно, как у них техника гудит. Разведчики говорят, что там у них танки и БТРы.

Всю ночь ползал, проверял посты. Б., москвич, спит, гад, на посту, то и дело его проверяю и бью слегка по шее прикладом. Все, выдохся он. Когда его сменили, он дополз до землянки и тут же уснул.

На рассвете к нам пришли соседи и сказали, что есть распоряжение президента Приднестровья Смирнова: всех добровольцев и казаков уволить, а кто хочет – пусть подписывает контракт и служит в 14-й армии. Большинство согласились ехать домой.

В 5 утра снимаемся с позиций, отдаем лишние патроны и гранаты смене и пешком по дамбе уходим к штабу батальона. Доложил командиру, что прибыл сдать оружие и обмундирование и получить документы. Сдали все и стали ждать машину.

Не доезжая моста через Днестр, свернули с дороги на площадку, остановились, все построились для проведения личного досмотра. У пятерых из нас нашли патроны, магазины, штык-ножи. Их и меня, как командира, сразу арестовали – и в машину.

По дороге нас спрашивали, где оружие, кому переносили, где прятали и кому продавали в Тирасполе. Пообещали, если не скажем, расстрелять у берега Днестра и спустить в реку.

Привезли в Тирасполь к коменданту города. Тот, не посмотрев на нас, сказал: «Делайте с ними, что хотите». Снова посадили в машину и куда-то повезли, по дороге продолжая допрашивать.

Привезли на автобазу, посадили в бункер под землей. Пришел рыжий майор и сказал: «Или вы все расскажете, или живыми отсюда не выйдете». Повели на допрос Леню Б., москвича, не было его больше двух часов, привели еле-еле. Вызвали меня, повели под охраной двоих автоматчиков. Сказали: «Шаг влево-вправо – стреляем без предупреждения».

Привели в полутемную комнату с плиточным полом. Спросили: «Наручники тебе надеть или как?» Я сказал, что не считаю себя и своих ребят виноватыми. «Ах так! А ты знаешь, куда попал?» – «Догадываюсь. В контрразведку». – «Точно. Давай рассказывай, а то размажем тебя по этому полу, а потом смоем водой». Я сказал, что мы приехали сюда на помощь, добровольцами, были в окопах, ребят потеряли, а вы нас обвиняете в том, что мы и не могли сделать, мы же все время были на глазах или на передовой.

Контрразведчик продолжал утверждать, что у них есть сведения, как мы похищали оружие и продавали его в городе. Один из них приказал мне встать и ударил пистолетом по шее, и давай кричать и угрожать. Я ему говорю: «Давай уж сразу, чтоб не мучиться». – «У нас так просто не уйдешь, даже на тот свет». А другой неожиданно ударил меня локтем в бок. Думаю, упаду и затопчут. Один бьет пистолетом, второй – прикладом автомата. Очнулся я уже в бункере, голова трещит. После меня повели допрашивать другого из моей группы.

Утром опять зовут меня: «Будешь себе могилу копать!» Привели к траншеям, приказали спрыгнуть. Говорят мне: «Ну, иди». В висках стучит, ноги стали как ватные. Думаю, почему не стреляют? Подошел рыжий майор: «Ну, прапор, давай колись, где оружие». Чувствую запах алкоголя, глаза его налились кровью. Ударил меня ногой в живот. Тогда он приставил к горлу румынский штык-нож: «Ну, говори, а то я тебя отправлю к тем, кого я уже отправил туда, откуда не возвращаются». – «Убей меня, но никакого оружия ни я, ни ребята не брали». Чувствую, как сталь ножа вонзается в шею, он полоснул им снизу вверх, пошла кровь.

Ночью нас всех вывели с усиленной охраной и поставили к стене. Охранник сказал, что приехал следователь из управления контрразведки и будет разбираться с нами. Уводили по одному, и никто не возвращался. Значит, расстреливают, думаю. Привели и меня к командиру в камуфляже. Стал расспрашивать, я рассказал, как попал в Приднестровье, а он заявил мне: «Есть данные, что вы похитили оружие и хотели уйти с ним в Турцию или в Ирак». Ответил, что это бред, мы же воевали за вас.

Следователь пообещал мне сообщить родным, что я погиб при защите Приднестровья. Опять пришел рыжий майор, сел сзади и шепчет: «Колись, прапор, колись». Был он пьяным. Следователь попросил его уйти, а потом дал команду увести и меня.

Утром нам принесли бак с макаронами, ведро с компотом. Наелись, и стало повеселей. Вывели подышать свежим воздухом. Пришел следователь и сказал, что скоро нас всех отсюда выпустят, а кто хочет, может влиться в 14-ю армию по контракту.

На следующий день нас вывели из бункера, построили и извинились. Прощаясь, контрразведчики попросили нас не держать обиды на них и на Приднестровье.

Через несколько дней я вернулся домой. В буфете меня ждал графинчик водки. О том, что произошло со мной, не жалею, не держу и обиды на тех, кто нас пытал. Война есть война, она всегда безжалостна к людям.