Читать книгу: «Мечта на велосипеде. Повесть и рассказы», страница 2

На солнцепеке

С детства у Андрея было такое ощущение, что он живет не сам по себе, а в неких рамках, которые ограничивают его возможности. Это были рамки семьи, общества, государства. И в каждой из этих рамок действовали свои законы, преступать которые было нельзя, хотя за этими рамками было так много всего манящего, так много интересного, что временами становилось даже обидно.

Как только он вырос – его обступили со всех сторон квадратные дома, острые углы тяжелых жизненных проблем, квадратные от излишней полноты женщины и мужчины. Но не смотря на все это, мечта когда-нибудь подняться выше всех не умирала. Не умирала и тяга к стихам. И звездное небо стало манить еще больше. Оно удивляло своим бесконечным овалом. Андрей, глядя в небо, думал порой о том, что только там существует настоящая, ничем не ограниченная свобода, только там может свободно парить его душа.

К тридцати годам Андрея даже книги перестали интересовать. В книгах жили люди свободные, а он постоянно ощущал свою внутреннюю несвободу. И эта несвобода почему-то угнетала его. Правда однажды его по-настоящему увлек американский писатель Френсис Скотт Фицджеральд своим романом «Великий Гэтсби», где Андрей нашел нечто созвучное своим чувствам, потом чем-то загадочным и роковым поразил его художник Врубель. Вот и все, пожалуй… После этого были только вспышки в полутьме. Полутьма родила апатию, и Андрей решил жениться, чтобы на какое-то время позабыть обо всем на свете. Стал искать себе спутницу жизни, но поиски эти сильно затянулись, потому что излишне полные особы его не интересовали, а изящные женщины в провинции долго не задерживались, старались уехать в более перспективные и привлекательные места.

Маленькое село, в котором жил Андрей со старой и больной матерью, представлялось ему нагромождением серых деревянных квадратов, окруженных со всех сторон высокими заборами. Временами Андрею казалось, что квадратные здания были наставлены в Пентюхино без какого-либо расчета и перспективы. Они образовывали то горы, то обрывистые кручи, то нависающие друг над другом выступы. И казалось странным, что в этих домах по вечерам зажигается свет, что там порой слышится музыка.

Все дороги в Пентюхино шли в гору, или с горы, поэтому весной и осенью множество людей тут разбивалось насмерть при неудачном падении, а некоторые умудрялись упасть так легко, что не получали даже ушибов.

В этом селе когда-то была очень красивая и высокая церковь, но ее золоченые кресты выступали за рамки новых революционных веяний, поэтому эти кресты было решено спилить, а память о древней церкви увековечить в художественных картинах, написанных маслом. После рыночных реформ старую церковь решено было реставрировать. Она порой обрастала строительными лесами, но дальше изготовления деревянных лесов дело почему-то не шло. Постепенно церковь стала ветшать и разрушаться, а на её куполах поселились ленивые и упитанные местные вороны, которые каркали довольно редко, но очень пронзительно.

Самым примечательным местом в этом старом селе была большая канава, которую вымыло когда-то весной непокорными талыми водами. Эта канава делила большое село на две живописные части. С незапамятных времен местные жители привыкли сбрасывать в канаву разный домашний мусор: полиэтиленовые пакеты, стеклянные бутылки, старые туфли и сапоги, дохлых крыс и кошек. На дне этой канавы, в густых зарослях ивы, жили бездомные собаки, лисы и еноты. А в конце канавы, у речки Бушуйки, с давних пор лежали два огромных валуна, происхождение которых было никому неизвестно. В солнечные дни эти гладкие дымчато-серые валуны так сильно нагревались, что не остывали до глубокой ночи. На одном из этих валунов после рабочего дня Андрей привык проводить свое свободное время. Обычно он задумчиво сидел на теплом валуне, обхватив тонкими руками худые колени, и смотрел вдаль, туда, где лесистые склоны подходили к самому берегу реки и образовывали нечто живописное, отдаленно напоминающее северную Швейцарию. И мысли при этом у Андрея рождались какие-то иностранные, несвойственные пологому течению провинциальной российской жизни.

Однажды возле этих валунов Андрей познакомился со своим лучшим другом Колей Лебедевым. Николай тоже часто приходил сюда по вечерам. Беседовать с Николаем Андрею всегда было интересно. Они легко находили общую тему для разговора и так увлекались, что иногда не могли расстаться до позднего вечера.

Однажды Андрей с серьезным лицом признался Николаю:

– Я никому об этом не говорил, а тебе скажу.

– О чем? – заинтересовался друг.

– Я во Франции побывать хочу. Что-то в душе такое проснулось, знаешь ли. Мир хочется поглядеть, вырваться за обыденные рамки.

Николай удивленно посмотрел на друга, но ничего не сказал. Тогда Андрей продолжил:

– Как ты думаешь, до Франции можно пешком добраться?

– А почему пешком? – удивился Николай.

– Да у меня на туристическую путевку денег нет. А так, пешком-то, я бы пошел, пожалуй. До Польши я бы добрался как-нибудь, а там посмотрел бы… Может есть какие-то тайные тропы?

– До Франции через Польшу не дойти, – заверил Николай, немного подумав. – Там же еще граница с Германией, кажется… А у немцев на границе строго… Нет, пешком нереально. Если бы можно было пешком, я бы тоже пошел. Мне тоже охота поглядеть, как живут люди за кордоном… Хотя, говорят, где-то у нас в местной администрации есть кабинет правящей партии.

– Какой? – переспросил Андрей.

– А у нас одна правящая партия – «Единая Россия», – пояснил Николай. – Там с путевками по зарубежным странам молодым активистам помогают.

– Как помогают? Каким образом? – заинтересовался Андрей.

– Точно не знаю, но каким-то образом способствуют.

– Хорошо бы такую путевку получить, – признался Андрей. – Меня на днях Сережка Адъютант позвал могилы копать. На могилах сейчас много можно заработать. Народ мрет, как мухи. Может и на путевку во Францию заработал бы, если не за полную рыночную стоимость, как ты говоришь.

Николай отрешенно посмотрел в сторону реки и проговорил:

– А я тут новое стихотворение написал. Хочешь послушать?

– Валяй, – согласился Андрей. – Все равно заняться-то нечем.

И Николай стал читать новое стихотворение, сопровождая чтение театральными взмахами правой руки. При чтении он сильно бледнел, но совсем переставал заикаться.

 
Принимаю мир без правил,
Так, как Бог его оставил,
В пирамидах и крестах
На насиженных местах.
Принимаю всех любимых,
Всех святых, в душе хранимых,
Все мосты, что сожжены,
И над ними – лик жены.
 

– Ну как? – спросил Николай, после того как немного успокоился.

– Хорошо, – ответил Андрей. – Трогает.

– Хочешь, еще почитаю.

– Нет, не нужно. Я ведь тоже стихи-то пишу, только чуть похуже твоих. Но когда я на собеседование в местную редакцию ездил, меня главная редакторша похвалила. Ничего, говорит, такие стихи уже печатать можно. Есть в них что-то дельное, только нужно в них кое-что переделать.

– Ну… и?

– Я переделывать отказался… Принципиально.

Андрей сидел на камне сутуло, сжимая в руке узкий подбородок, и глядел на воду, а Николай стоял возле него, заложив руки за спину и размышлял о чем-то своем. Его длинные волнистые волосы иногда пошевеливал теплый южный ветер. Андрей посмотрел сбоку на своего друга и решил, что с таким можно отправляться в самое рискованное путешествие. Он потом стихи напишет о своих злоключениях, прочитает ему, Андрей послушает.

Между тем мечта посетить Францию Андрея не отпускала. Он решил вырваться на денек в город и походить там по разным инстанциям, а вдруг «Единая Россия» и правда поможет как-то решить его проблему. Ему бы только воздухом Парижа подышать, послушать его многоголосый гул. Ему бы только посмотреть, что за люди французы. О чем они говорят, чем интересуются? К тому же, может ему в Париже с какой-нибудь француженкой повезет познакомиться. Она полюбит его, он ее. Потом они поженятся, и он привезет ее в Россию. Правда, ему при ней будет неудобно возвращаться на свою тяжелую работу в школьную котельную. Но это ничего. Он заранее расскажет ей, что он не бизнесмен вовсе и даже не сильно образованный человек, зато его большая любовь все на свете затмит, все скрасит.

На следующий день Андрей с воодушевлением сел в автобус, доехал до районного центра, и по узким улочкам стал пробираться к зданию районной администрации. Здание районной администрации тоже было квадратным, только этот серый квадрат возвышался над всем городом. Андрей походил по гулким коридорам этого монументального строения, постоял перед высокими дверьми в разные кабинеты, и незаметно растерял всю свою решительность. Язык у него отчего-то сделался деревянным, настроение испортилось, а левая рука так и норовила почесать холодеющий затылок.

Набираясь смелости, Андрей два раза заходил в просторный туалет на втором этаже, мыл там руки и смотрел сам на себя в широкое зеркало. Видел в нем испуганное лицо чужого человека, и не мог понять, отчего этот человек так волнуется? Чего он боится? Потом достал из целлофанового пакета бутылку красного вина, отпил от нее немного, заткнул горлышко бутылки пробкой из бумаги, закусил сухим печеньем и поставил бутылку обратно. После этого спустил в унитаз большую порцию воды и снова вышел в коридор.

Наконец в середине длинного коридора на третьем этаже он нашел нужный кабинет. На двери кабинета было написано: «Референт по работе с обращениями граждан Хохрякова Тамара Минеевна». Андрей нерешительно постучал в высокую дверь, потом слегка приоткрыл ее, сделал шаг внутрь светлого кабинета и от сильного волнения неожиданно забыл, что ему тут нужно? Тучная женщина за столом приветливо улыбнулась ему и проговорила мягким голосом:

– Во-первых, здравствуйте, молодой человек, а во-вторых, у нас перед дамой принято снимать головной убор.

– Здрасте! – еле слышно выдавил из себя Андрей и весь покраснел. Потом нерешительно, как бы извиняясь, снял с головы кепку и засунул ее в карман куртки. – Я, это самое, к вам по делу пришел.

– По какому? – с улыбкой поинтересовалась тучная женщина за столом.

– Понимаете, мне нужно съездить во Францию. И…

Лицо женщины на мгновение дрогнуло, она попыталась прикрыть рот ладошкой так, как это делают люди, желающие скрыть ненужную улыбку.

– Во Францию? Ха-ха! И кто же вам посоветовал обратиться именно ко мне?

– Да никто, я сам, – смущенно проговорил Андрей.

– Ну ладно. Тогда давайте знакомиться. Меня зовут Тамара Минеевна. Я заведую отделом районной администрации по работе с молодежными организациями и обращениями граждан… А с кем, извиняюсь, имею честь беседовать?

– Голенищин Андрей Иванович – кочегар из Пентюхино, – немного осмелев, представился посетитель.

– Мне бы хотелось узнать, где вы конкретно работаете? – уточнила женщина. – В какой организации?

– Я в школьной котельной работаю. А на лето устраиваюсь сборщиком живицы в Уржумский леспромхоз.

– А лет вам лет сколько? – снова спросила Тамара Минеевна.

– Тридцать три.

– И вы не женаты?

– Нет.

– С кем живете? – не давая Андрею опомниться, снова заговорила тучная женщина. Он заметил, что она говорит непривычно быстро и при этом еще успевает что-то записывать на маленьком листке бумаги.

– Я, это самое, с матерью живу.

– В ее доме, надо полагать?

– Да.

– Мать на пенсии?

– Да.

– Сколько получает?

– Это самое. Десять тысяч.

– Тяжеловато с такой пенсией… Вам, наверное, приходиться ей помогать.

– В смысле? – не понял Андрей.

– Деньгами.

– Нет, ей хватает. Чего она больно покупает-то. Старуха уже.

– Хозяйство у вас есть?

– Это самое. Корову держим, двух поросят. Курицы имеются.

– Молоко сдаете?

– Куда?

– В СПК имени Кирова для обмена на комбикорма.

– Сдаем, это самое, но комбикормов за молоко нам не дают, и зерна тоже не продают, хотя в договоре написано, что обязуются.

– Приусадебный участок у вас есть? – снова спросила Тамара Минеевна.

– Есть… Это самое, двадцать пять соток.

– Что садите?

– Это самое. Картошку садим, свеклу для коровы и для поросят тоже, огурцы, помидоры, естественно. Это больше все мать насчет овощей-то, а я только поливаю.

– В деревне без хозяйства нельзя.

– Нельзя, – согласился Андрей. – Мы с материю на окраине села живем, там, где большая канава начинается.

– Какая еще канава? – не поняла Тамара Минеевна.

– Ну, где речка Бушуйка течет. Куда мусор сваливают соседи.

– Там колхоз имени Кирова рядом?

– Да, это самое, его контора за нашим домом стоит.

– Вот как… Ну, вам, знаете, еще можно жить. Можно жить, знаете ли. Все свое. Корова есть, поросята, как вы говорите. Излишки можно на базар в зимнюю пору… Личное хозяйство – это, я вам скажу, хорошее подспорье для всей нашей экономике. Не бросайте его, работайте на земле… Мы, знаете, сейчас настраиваем людей именно на это. Владимир Владимирович в последнем выступлении сказал, что крестьянам надо помогать… Мы наращиваем темпы дорожного строительства на селе. Так сказать, сельскому жителю – особое внимание… И надо устраивать быт. Вам тридцать лет.

– Да, это самое. Тридцать три исполнилось.

– Вы, можно сказать, уже зрелый мужчина в возрасте Христа, а живете бобылем. Нехорошо! Вот отсюда и неустроенность, дискомфорт, странные желания. Возраст требует свое, знаете… Вот у меня, например, отец тоже в деревне жил. Так он, знаете, валенки катал, сети вязал, морды и корзины плел. Породистый был крестьянин. А породистый крестьянин должен все уметь. Ведь это и есть культура. Внешняя-то культура у многих сейчас имеется. Люди много читают, музыку слушают, кинокартины разные смотрят, а вот житейской культуры у них нет.

– Почему? – озадачился Андрей.

– Потому что такие люди ничего не могут сделать своими руками. Понимаете… Человек живет в деревне – и дом не может срубить. Топор не может насадить, косу не может отбить, как положено. Да мало ли чего еще… Вот, например, у меня отец всегда сам поросенка резал по осени. Считал позором кого-то со стороны для этого дела приглашать.

– Но я, это самое, резать не могу, – попробовал пояснить Андрей. – И поросята у нас вырастают большие. Страшно подойти…

– Это не важно, – перебила его Тамара Минеевна. – Надо стараться обеспечивать себя самому. Чтобы мясо было свое, молоко свое, яйца… У нас столько земли кругом, столько полей зарастает сорной растительностью, а мы ничего делать не хотим. Все ждем от государства манны небесной…

– Да нет. Мы все сами…

– Вот и правильно.

Тамара Минеевна все говорила и говорила, и то, что она говорила, было чистой правдой, только Андрей почему-то ее не слушал. На ум пришли красивые строки Ахматовой: «Высокие стены костела синей, чем небесная твердь. Прости меня, мальчик веселый, что я принесла тебе смерть».

В общем, после беседы с мудрой женщиной из районной администрации, уличная тишина показалась Андрею праздничной. Он подошел к огромной витрине универмага и посмотрел на свое отражение в темном стекле нижнего этажа. Худой, длиннорукий с вытянутым смуглым лицом и впалыми от вечной усталости глазами. Кожа да кости, как говорит мать. Пожалуй, за такого прощелыгу ни одна француженка выйти замуж не согласиться. Русые волосы спускаются до плеч некрасивыми жирными кудельками, тонкая шея. Он похож на обыкновенного деревенского мужика, который может хорошо работать и много производить. У него большие оттопыренные уши, покатый и низкий лоб. «С кем вы живете? Сколько вам лет»? – повторил он слова Тамары Минеевны тонким до неприличия голоском и, скорчив противную рожу, сплюнул в сердцах на землю…

Дома, едва он переступил через порог, мать ехидно спросила его из-за перегородки в спальную комнату:

– Ну, чего выходил-то, француз?

– Ничего, – буркнул вполголоса Андрей и прошел в переднюю, нагибаясь под низким косяком. А мать из-за перегородки спокойно продолжила:

– Не пускают тебя, дурака, во Францию-то? Вот и правильно! Нечего тебе там делать! Ишь, заговорил чего-то не по-нашему «эпс – пепс». Начитался небось дурнины разной – вот в башке-то и засвербило. Во Францию он, видите ли, собрался, министр какой. А крыша над чуланами течет. Заборы падают… Чем деньги-то на поездки транжирить, лучше бы рубероиду купил, али шиферу, да уделал крышу-то… И мухи вон кусаются. Другой бы был хороший сын, давно бы уже мухобойку сделал из резины, и перебил бы всех мух, если дихлофосить не хочешь… От дихлофосу, видите ли, у него удушье. Интеллигент какой!

– Мама! – не выдержал Андрей.

– Чего?

– Перестаньте, мама, а то задавлюсь, честное слово.

– Честное слово еще говорит, балбес! Эх ты! Да чем по району-то шастать без цели – женись лучше. Женишься – вот и некогда будет дурнину-то молоть. Детки будут молочко пить, поросяток прикупите ещё парочку. Осенью зарежете их, мясо продадите на базаре – вот тебе и деньги. А то ходишь, как понява… От безделья это у тебя, от безделья, ясное дело! Умные-то люди, вон, дома строят, машины покупают. А ты безграничный какой-то у меня, и урезонить тебя некому. Свободы много вашему брату дали – вот вы и беситесь…

– Эх, мама!

Мать села на табурет и замолчала.

– Уж как вы-то, мама, свою жизнь прожили, я так жить не буду.

– Да куды ты денешься? – уверенно проговорила мать.

– Не буду и все, – упрямо заверил сын.

– Ну женись тогда, а то я скоро не смогу одна по дому управляться.

Важный шаг

– Женюсь, – сказал Андрей матери, когда она в очередной раз завела речь о близкой старости, которая к ней подбирается. Скоро она ничего не сможет делать по дому, а заменить ее некому. Вот была бы у них молодушка – тогда другое дело. Только сын у нее непутевый. Рохля сын – не может ничего.

– Мама! – попытался остановить ее Андрей.

– Что, мама?

– Перестаньте, пожалуйста… Я сказал, что женюсь.

– Да скорей бы уж, – со вздохом произнесла мать и посмотрела на сына по-новому, с лукавинкой во взоре. – Неужели нашел кого? Даже не верится.

– Нашел, – похвалился Андрей смущенно.

– Кого?

– Мне новая повариха в школьной столовой глазки строит. Вчера на обеде вместо одной котлеты на второе положила две… И так – она женщина приличная. Полновата, правда, немного, но это ничего… Зато глаза большие.

– Ну? – снова произнесла мать.

– Что, ну?

– Ты с ней уже поговорил? – переспросила мать.

– Нет еще, но ведь дураку понятно… Чего бы она стала на меня так поглядывать ни с того ни с сего… Две котлеты положила…

– Вот дурак! А я ведь подумала было…

– Что? – переспросил сын.

– Ну, что вы уже сговорились. Что у вас все, как у людей.

– Да вот пойду в следующий раз на смену и поговорю. У меня не заржавеет. Она мне по две котлеты…

– Да уж. Знаю я тебя. Поговоришь ты. Не рыба, ни мясо…

– Мама!

– Что мама?

– Опять вы начинаете выводить меня из себя, – грубо высказал свое возмущение сын. – Говорю же, что познакомлюсь и узнаю все о ней. Чего тебе еще?

– Скорей бы уж, – со вздохом произнесла мать.

– Мама!

– Что?

– Не торопите меня. Я же сказал, по две котлеты дает, смотрит с интересом. Чего еще?

На этот раз Андрей почему-то был уверен, будто все, что он говорит матери – это правда. Как-то само собой получилось. И повариха из школьной столовой не выходила у него из головы. Он еще не знал, как ее зовут, откуда она к ним в село приехала, но почему-то был уверен, что она не такая как все. Что в столовой она работает временно, потому что не нашла пока что место бухгалтера или учителя. Не определилась с постоянным местом жительства. И вообще, возможно, жила она где-нибудь за границей, что отец у нее был немец или француз, а мать русская. Во время перестройки мать этой поварихи (бывало ведь такое) встретила в Москве какого-нибудь инженера из Лондона и полюбила его. Они поженились и уехали жить в Манчестер или Париж… Ну может, конечно, не в сам Париж, а куда-нибудь в пригород Сен Дени. Осели там, но вскоре мать у нее заболела от тоски по родине и умерла. А как в чужой стране жить без матери? Одной. Вот Луиза и приехала обратно к себе на родину… Эта версия судьбы для новой поварихи показалась Андрею наиболее приемлемой, наиболее правдоподобной. Вот завтра он придет к ней в столовую и этак между делом скажет что-нибудь по-французски. «Эпс пепс». И если она ему по-французски же ответит – значит он прав. Только для этого ему на всякий случай надо выучить какую-нибудь незамысловатую фразу – простенькое приветствие на французском, или на английском, потому что все французы английский язык тоже хорошо знают.

Ночью после разговора с матерью, Андрею приснился сон, как будто он живет за границей, за высоким деревянным забором с колючей проволокой на верху, и работает в муниципальной котельной кочегаром. Что эта котельная обогревает целый квартал аккуратных двухэтажных домов вместе с ратушей и костелом. И будто ездит он на свою работу из пригорода в центр незнакомого города на большой ярко-синей машине с открытым верхом. И смущает его только одно обстоятельство, что все жители в этом городе почему-то одеты в легкие полосатые костюмы серого цвета, и у каждого на спине номер нарисован. Сто двадцать три, двести сорок восемь – и так далее. Андрей едет по красивому иностранному городу, где на каждом углу розы цветут, и не может понять, почему эти странные иностранцы так примитивно одеваются. Прямо, как заключенные или военнопленные. Такое впечатление, как будто это не просто одежда, а что-то символичное, некий тайный знак.

А на следующий день у Андрея как раз была смена в котельной. Он пришел на работу пораньше, чтобы у сменщика претензий к нему не возникло. Зашел в комнату для кочегаров и увидел, что на деревянных нарах, где Вася Рашпиль всегда отдыхал, кто-то другой спит. И этот спящий был явно не кочегар. Закрылся с головой, дышит ровно, и перегаром от него не пахнет. Через пару минут следом за Андреем в котельную зашел Вася Рашпиль, и сразу приставил палец к своим губам – не шуми, мол, – видишь спит человек. Андрей нерешительно взял Васю за рукав и увлек на улицу.

– Что такое? – спросил. – Кого это там спит? Кого черт принес к нам в котельную?

– Ты не кричи, – ответил Вася. – Чего зря шуметь. Это дочь моя неродная с Украины приехала.

– Когда? – для чего-то спросил Андрей, удивленно хлопая глазами.

– Две недели назад.

– А почему ты раньше о ней не рассказывал? И что она тут делает?

– А чего рассказывать-то. Не родная она мне. Но с матерю ее мы жили долго… Считай, я ее воспитал. Вот она ко мне и привязалась. Отцом меня называла… Мать-то у нее, дура, пока я в тюрьме сидел, третий раз замуж вышла. Лиза моя с новым отчимом не ужилась, вот и прикатила ко мне. Да ты ее уже видел.

– Где это? – удивился Андрей.

– В столовой у нас.

– В столовой? – переспросил он.

– Да. Она временно тут пристроилась. Поварам помогает… Я с директором школы договорился. А так-то она у меня бухгалтер. Техникум на Украине закончила, работала на солидном предприятии… Лизка у меня девка умная… Вот подожди, она проснется, я тебя с ней познакомлю. Хорошая девка. Вчера у меня на смене засиделась и уснула тут. Я ее домой посылал – она не идет. С новой бабой моей у нее ладить не получается. То она бабе что-нибудь грубое скажет, то баба на нее наорет. Знаешь ведь, как бывает.

После этих слов Вася Рашпиль повернулся к Андрею спиной и пошел куда-то в сторону школьного парка, а Андрей так и остался стоять возле двери в котельную с явным недоумением на лице. И постепенно в его голове сформировалась простая и понятная мысль, что, должно быть это судьба – и вчерашний разговор с матерью, и слова Васи Рашпиля, и странный сон – все свидетельствовало о том, что его жизнь может круто измениться. Только ему не надо столбом стоять, как сейчас, надо действовать. Возможно, это его последний шанс.

Через какое-то время, когда в котельную снова вернулся Вася Рашпиль, он обнаружил такую картину. Андрей и Лиза сидели на нарах рядом и о чем-то оживленно беседовали. При этом Вася сразу заметил, что у обоих возбужденно и радостно блестят глаза, что у Лизы румянец горит во всю щеку, а Андрей стал как-то необычно словоохотлив, скор в жестах, и смотрит на его дочь, как на новогоднюю елку в ожидании чуда. Вася даже говорить ничего не стал, просто улыбнулся в седые усы, повернулся и вышел снова на улицу. Пусть молодые поговорят. Может у них что-то и склеится, сложится чего-нибудь.

А еще через месяц Андрей и Лиза сыграли свадьбу. Был на этой свадьбе и лучший друг Андрея, Коля Лебедев, только до конца торжества он не досидел. Вышел на улицу покурить и пропал. Возможно его местные парни за что-то отметелили, а возможно он в пьяном виде решил идти во Францию пешком, как обещал. Кто его знает.