Я сидела на лоджии и с улыбкой вспоминала вчерашнее новоселье. Теперь надо подумать, как жить дальше? Мои жалкие сбережения заканчиваются. Ценности, которые остались от родителей – неприкосновенны. Конечно, продай я хоть одну картину, уже можно было бы не думать о деньгах, но не имею права. Не мной это куплено, собрано, да и не мне завещано. Всё останется моим детям.

Печально, когда человек в возрасте должен искать работу, когда на тебя смотрят уже снисходительно и иной раз, жалостливо.

Куда же пойти? На прежнюю, любимую работу я уже не вернусь, многое упущено. Недавно зашла в тот проектный институт, где работала до болезни, но там пошли такие сокращения, что даже о возвращении заикаться не стала.

Накоплю денег, арендую мастерскую и буду писать, творить. Папа был прав. Всё ушло, а мой талант, моё ви́дение мира художника осталось со мной. Уже немало тем накопилось в голове. А пока пойду туда, куда возьмут. Я была так долго заперта в четырёх стенах, что согласна на любую работу и любой коллектив будет в радость.

Вначале устроилась на чистку овощей. Помню огромный холодный сырой амбар. Женщины в резиновых сапогах, устроившись в ряд, тупо, безостановочно чистят и бросают в вёдра – картошку, лук, морковь. В руках молнией мелькают овощерезки, а в глазах усталость и безразличие ко всему. Эту картину – тоскливые, пустые лица женщин – я запечатлела в своей голове и возможно, оставлю на полотне.

Тяжело было там: и спина ноет, и шея болит и тупеешь, мертвеешь от такой утомительной работы.

Вскоре я оттуда ушла, уж слишком мало платили, взялась за распространение косметики, но денег постоянно не хватало.

После удалось устроиться в ночной клуб посудомойщицей. Всякого я там нагляделась. Мне, оказывается, ещё повезло, а вот уборщице приходилось несладко. Её рабочий день начинался в восемь вечера и она всю ночь была на подхвате – если кто-то спьяну, что натворит. А утром, уже начиналась сама работа – подмести, очистить, помыть, привести в порядок огромный зал и туалеты, оплёванные, загаженные. И эту работу выполняла женщина лет шестидесяти.

Однажды… однажды я стала свидетелем её унижения, произошёл инцидент, который растревожил и всколыхнул меня.

– Где эта поломойка, куда она подевалась? – стал кричать кто-то из работников клуба. – А-а, явилась, убогая. Где ты шляешься? – Мальчишка лет двадцати кричал на женщину. Его рот искривился в презрительной и надменной гримасе: "Там блеванули, иди подотри, вылижи. Для чего ты здесь находишься?"

Словно пощёчину дали мне, словно плетью хлестнули по спине. Хотелось подскочить к женщине, встряхнуть её за плечи и выдохнуть в лицо: "Облей его грязной водой, нет ничего страшнее приниженности, никто, ни перед кем не должен склонять голову. В таком возрасте уже ничего не надо бояться".

Секунду-другую, женщина стояла помертвевшая, оледеневшая, потом подобострастно, с жалкой улыбкой, глядя на парня, мелко закивала головой и быстро пошла в зал. А после, я видела, как, выжимая половую тряпку, она роняет слёзы в ведро.

Через две недели женщину вышвырнули с работы. В её смену обнаружили пропажу бутылки дорогого виски. Позже уже выяснилось, что украли сами охранники, улучив момент, когда уборщицы не было в зале.

Как ни странно, жалости к ней у меня не было. Сочувствие могут вызывать только дети – самые зависимые, самые беспомощные существа в этом взрослом мире.

Помнится, в детстве я подолгу стояла перед картиной Василия Григорьевича Перова "Тройка". Мне, девочке из обеспеченной семьи, трудно было понять, почему взрослые позволяют детям тащить эту непосильную для них бочку с водой, да ещё в такой лютый мороз, когда даже струйки воды мгновенно замерзают на ходу. Я удивлялась смирению на этих личиках, покорности своей судьбе, потом поняла, что другой жизни они не знают и не будут знать.

А спустя десятилетия вновь увидела таких же детей – обездоленных, голодных, замерзающих. Это было в "святые 90-е годы", когда наступил праздник для кучки людей и беспросветный мрак для остальных.

Шёл мелкий дождь, вокруг мелькали зонтики, а мальчик лет восьми, в лёгкой курточке, весь мокрый, стоял у входа в магазин. Съёжившись, скукожившись, смахивая ладошкой с лица то ли капли дождя, то ли слёз, он с тайным страхом поднимал щемяще-тоскливые глаза и робко, вглядывался в лица проходящих мимо людей. Это была мольба о помощи, обращённая ко всем взрослым.

Подойдя поближе, я молча смотрела на него, а в горле набухал, разрастался горький комок. Он вжал худенькие, дрожащие плечики в шею и низко опустил голову.

– Что? – почему-то шёпотом спросила я.

Подбородок его задрожал и подрагивающими синими губками, чуть слышно прошептал:

– Хлебушка, – он медленно, боязливо, поднял на меня глаза. Этот пугливый взгляд прожёг, обжёг. На меня глянули синие, несчастные глаза. В них плескалась такая бесконечная собачья тоска, покорный страх отказа, растерянность перед этой жизнью, что мне захотелось опуститься на колени, крепко прижать его к себе и завыть от боли и жалости к этому маленькому существу.

– Идём, идём в магазин.

Я купила ему хлеб, и он тут же яростно вгрызся зубками в край буханки, и стал быстро, жадно откусывать куски и почти, не пережёвывая, глотать.

– Не спеши, не торопись, это всё твоё, – и побежав к прилавку, закупила всего понемногу: колбаски, сыра, печенья, творожники, гречку, может, есть у него кто приготовит.

Мальчик уже начал ика́ть.

– На, выпей водички, – он выпил воды и судорожно, протяжно, жалостно вздохнул. Взглянув в кулёк с продуктами, прерывисто, произнёс: "Спасибо, тётя, спасибо".

Вытащив платок, я стала обтирать его лицо, мокрые волосы. Мальчик старался скрыть, подавить подступающие к горлу рыдания. Но не выдержал. Его личико искривилось в жалкой гримасе, губы мелко задрожали и он выбежал из магазина. Ребёнок бежал, низко опустив голову, крепко прижимая к груди пакет с продуктами, и плакал так отчаянно, так громко, что проходящие останавливались и смотрели ему вслед.

Куда он бежал, кто его ждал, с кем хотел поделиться так необходимой едой? Ещё одна тайна, пущенная в эфир.

"Святые годы" продолжаются. Я часто прохожу по одному и тому же подземному переходу и каждый раз вижу мужчину лет пятидесяти. Он поёт и даже пританцовывает, рядом стоит коробка для подношения. Из его обуви, которую давно уже пора выбросить на свалку веером, будто в насмешку, выглядывают клочки газеты, которые он туда понапихал, чтобы теплее было. И как тут не вспомнить картину Леонида Соломаткина:"Нужда скачет, нужда плачет, нужда песенки поёт". Полтора века прошло. А что изменилось? Сколько у нас пляшущих, скачущих, поющих от безысходности жизни, людей.

"Святые годы" никуда не ушли. Во дворе жилого дома машина сбила кроху. Насмерть! Виновница этого протащила ребёнка по асфальту около десяти метров, остановилась только после истошных воплей, криков окружающих, и никто не спешит возбудить уголовное дело, а находящиеся на экспертизе видеозаписи пропадают.

Через месяц все стрелки перевели на ребёнка. Оказывается, шестилетний малыш, отправляясь на прогулку с дедушкой, был в стельку пьян.

И сколько сил, здоровья, нервов, седых волос, унизительных наскоков стоило претерпеть родителям, чтобы доказать то, о чем догадывалась вся страна. Экспертиза-то липовая была, фальшивая, сфальсифицированная.

Адвокат этой госпожи своей наглостью, цинизмом напомнил мне моего бывшего мужа. Хотя ей далеко до него, он бы так повёл дело, что обвиняемая превратилась бы в героиню.

Глава 27

Взгляните в детские глаза
Когда тоска и груз забот…
Улыбка ваша иль слеза
В глазах ребёнка отзовётся.

Я вспомнила эти строчки, когда стала работать в детском доме.

Взгляните в детские глаза
…Когда хотите ощутить,
Всё, что словами не сказать,
Всё, для чего есть смысл жить¹¹

И это действительно так, дети до шести лет – истинные волшебники, которые своей искренностью, чистотой будто обмывают, обновляют, очищают душу взрослого. Но потом они вырастают и все чудеса в их глазах почему-то исчезают.

Я получала удовольствие, работая с детьми. Стоило им только увидеть меня, как с криками и воплями подбегали ко мне: "тётя Лена пришла, пришла". Кто за платье цеплялся, кто за руку. А самые маленькие обхватывали ноги. И такой встречей они уже заряжали меня энергией, а я, глядя на них сверху вниз, блаженно улыбалась: вот она искренняя радость, любовь без условий. В эти минуты как бы заглядываешь в таинственную глубь жизни и отбрасываешь всю ненужную суету повседневности.

Но каждый раз я натыкалась на взгляд одной малышки, которой не было ещё и пяти лет. Она всегда стояла у стенки и с обидой, удивлением смотрела на меня. Я думала, что она очень стеснительная, поэтому стоит в сторонке и её надо растормошить. Однажды, подойдя к ней, ласково спросила:

– Ну что, Танюша, почему ты тут стоишь, идём в игровую комнату.

Но она молча, серьёзно смотрела на меня.

– В чём дело, Танечка? Ты обижена на меня?

– Что я тебе сделала? – произнесла неожиданно девочка.

Я растерялась.

– Что я тебе сделала? Что? – повторила она. – Почему ты меня бросила, почему ты не забираешь меня домой? Я знаю, ты моя мама.

– Таня, я не могу быть твоей мамой.

– Я узнала тебя по родинке, – она взяла мою руку, повернула её тыльной стороной ладони и показала на маленькую чёрную точку в центре кулачка. – Я помню, у моей мамы точно такая родинка.

Мне стало не по себе. Малышка поступила сюда два года назад. Её мать-одиночку лишили родительских прав. Дважды эта женщина, вдрызг пьяная, приходила навестить дочку, но её не допустили до ребёнка. И что ей теперь сказать?

– Танюша, – я присела на корточки, взяла её ручки в свои. – У тебя есть мама. Ты подрасти немножко, и мы пойдём к ней в гости.

– Нет, я помню свою маму, я не забыла её руки. И такая родинка была только у неё. – Почему ты меня разлюбила?

В её огромных, голубых глазах набухли слёзы и выплеснувшись, потекли по щёчкам. Выдернув свою ручку она медленно пошла по коридору.

Я смотрела на маленькую удаляющуюся фигурку и думала: "Нужно найти эту мерзавку, и показать ей фотографии её красивой, умной девочки, которая не забывает свою мать. И помнит, помнит маленькую родинку… на тыльной стороне ладони".

Глава 28

…В первый же мой выходной позвонила Капитолина.

– Мама, ну наконец-то ты ушла из этого заведения? Что это за жизнь такая? Ночью работаешь, днём отсыпаешься. Я могу сейчас приехать к тебе?

– Если дашь мне часика два, я успею приготовить твои любимые блюда. Жду.

Я приготовила хачапури, которое она так любит, лаваши с зеленью. Моя дочь почему-то предпочитает восточные острые блюда.

Капа пришла ко мне с подарком.

– Мама, я возвращаю тебе статуэтку. Это твоя любимая балеринка.

– Спасибо. Я всегда смотрела на неё, когда мне было грустно, как медитация. Сразу тоска развеивалась от такой красоты. Садись, наслаждайся едой.

И пока она ела, я любовалась её ангельской внешностью и осторожно начала разговор, который всё-таки меня беспокоил.

– Как с Юрой живёшь? Меня тревожит, что ты вышла замуж, только чтобы из дому уйти. Даже свадьбы у вас не было.

– Да что нам от этой свадьбы? Я это сделала, чтобы папа отстал от меня со своим сватовством. Но ты знаешь, мама… – она чуть помедлила, – тогда я в Юру была влюблена, а сейчас я его люблю. Оказывается, это не одно и то же.

– Капулька, ты сейчас искренна? Ты можешь отличить влюблённость от любви? В твоём возрасте?

– Послушай только, мечтательно сказала дочь:

…Двух душ соединенью воедино
Кто смеет помешать? Но это ли любовь
Когда она покорною осиной
Под ветром клонится. Дрожит и гнётся вновь.
О нет, любовь – неколебимый знак
Могучей силы, неподвластной бурям,
Звезда, зовущая сквозь ночи мрак,
Бесценный клад, что нам судьбой даруем…

– Ну всё, Капитолина, – засмеялась я, – раз ты перешла на сонеты Шекспира, значит, я могу быть спокойна за вас с Юрой? Так что же мне делать с твоим наследством?

– Пусть они лежат там, где лежат. Мы потом с Юрой решим, как лучше поступить. Мама, а папа знает, что дома одни копии?

– А пусть даже и поймёт, – вспыхнула я. – Я только посмеюсь ему в лицо. Это всё моё. Хватит быть клушей.

– Ну наконец-то ты перестала сутулиться.

Я замерла на секунду, зацепившись за эти слова: "Перестала сутулиться". Вот как я выгляжу в зеркале глаз дочери. Ведь Капелька имела в виду не мои сутулые плечи, а мою сгорбленность и надломленность по жизни. У счастливых людей макушка сама тянется к небу. Надо будет подумать над этим, поразмышлять…"

– И всё же я не понимаю, – продолжила дочь, – почему ты оставила дедушкину квартиру, а сама ушла? Выбрала вот такой вариант.

Я вздохнула, помолчала, подбирая нужные слова.

– Ты помнишь, Капочка, когда ты была совсем малышкой, задала недетский вопрос: "Мама, почему у нас пахнет тоской?" Помнишь? Я тоже чувствовала тоску и мне захотелось все неприятные мысли оставить там и начать новую жизнь.

И вновь запнулась от своих же слов. "А разве в новую квартиру я не взяла прежнюю голову, которая всё помнит. Может спросить у дочки…хотя залихорадило у меня внутри".

– Капа, а тот… Сашкин день рождения, ты не забыла? Помнишь, что было на кухне…? – Жаром обдало тело, я затихла в напряжённом ожидании. Как жутко, как стыдно вновь раскрывать эту позорную страницу прошлого.

– Помню, – тихо ответила дочь. – Тогда мы ничего не поняли, просто отложилось в памяти. А после, по обрывкам фраз, по каким-то недомолвкам взрослых, пазлы сложились. И однажды, был случай во дворе, который… ну, впрочем, не буду я сейчас об этом, ты расстроишься.

– Нет, нет, – вскинулась я, – выскажись, пожалуйста. – Мне казалось, что дочка слышит бешеное биение моего сердца.

Капа помедлила, внимательно посмотрела на меня и продолжила.

– Ну ты же помнишь, одно время они к нам часто приезжали – Юля и её родители. И как-то мы вместе игрались во дворе, и Юля, увидев машину своего отца, стала весело подпрыгивать, радостно хлопать в ладоши: "Папочка приехал, папуля мой…"

В это время Володька, из соседнего подъезда, который всегда в курсе всех дел. Он так насмешливо вытянул руку и со смехом сказал: "Дурочка, да какой он тебе папа, он чужой дядя. Твои родители живут в пятьдесят пятой квартире".

– И ты знаешь, что сделала Юля?

– Что? – помертвевшими губами выдохнула я.

– Ей тогда было всего шесть лет. Она подскочила к нему, толкнула, повалила на землю, вцепилась в волосы и даже расцарапала ему лицо. Володька опешил от неожиданности, а ведь был на четыре года старше.

Я сжала зубы, прикрыла глаза, стараясь не выплеснуть эмоции: "Так вот оно что, вот почему они так неожиданно уехали и даже не попрощались с нами, не оставили свой адрес. Видимо, девочка задавала вопросы, на которые они не знали как правильно ответить".

– Мама, ну что ты переживаешь? А почему бы нам всем не собраться и не поехать к ним. Я, ты, Сашка с Алёнушкой. Может быть Юру возьмём с собой. Если Юлечка увидит, что у неё столько родственников, которые её любят, помнят, так неужели она нас прогонит? Неужели не простит?

– Ты думаешь, простит?

– Не паникуй, попробовать-то можно. Будем ездить до тех пор, пока она не поймёт, что мы родные.

…Капулька давно уже ушла, а я, сидя на лоджии, всё перебирала наш с ней разговор. Надо подумать над тем, что дочка сказала. Дети мудрее своей матери.

Но этот выходной день у меня был особенным. Позвонила Рита и сказала, что зайдёт ненадолго, надо поговорить.

После разговора с дочкой я была взвинчена. Мне почему-то показалось, что и Рита придёт ко мне с неким важным сообщением для меня. Но то, что я услышала было полной неожиданностью, шоком.

– Лен, я не знаю, как ты воспримешь эту информацию, но всё же скажу тебе.

Она помолчала, задумчиво глядя на меня.

– Что-то плохое?

– Да нет, я бы сказала, что новости хорошие, но вот как ты это воспримешь? Словом, начну с главного: я виделась с твоим Серёжей.

Сердце обрушилось и забилось где-то в солнечном сплетении. Я подскочила.

– Не подпрыгивай. Не давала мне покоя та фотография, где вы не отрываясь, смотрели друг на друга.

– Зачем ты это сделала? Кто тебя просил? Мало мне было тогда унижений? В прошлое не нужно возвращаться. Это бессмысленно.

– Почему не нужно? Именно в прошлое и надо возвращаться. Туда, где тебе кажется что-то странным, непонятным. И потом, в любви не может быть гордости, пока ты не уверена в обстоятельствах.

– А я уверена. Я даже его беременную жену видела, а его мать не захотела со мной говорить.

– Успокойся, ты можешь ничего не предпринимать. Это будет твой выбор, твоё решение, но я считаю, что в жизни не должно быть никаких скрытых тайн. Сама же говорила, что всё произошло так странно и дико.

– Нет, эта страница уже прочитана, закрыта и даже сожжена.

–Ты даже не знаешь содержание предыдущих нескольких страниц, как же ты смогла её закрыть, так и не поняв ничего. Только предположения и домыслы. А вдруг это не так?

– Да я тогда ещё, много лет назад всё выяснила, разве я тебе не рассказывала. Банальная история – влюбился в другую. Но ты можешь… хоть… чуть-чуть подробнее.

– О его личной жизни я не знаю. Он сейчас занимает высокий пост. Запись к нему на месяц вперед. Но я решила проверить его реакцию и попросила передать, что пришла подруга Лены Соловьёвой. И через две минуты секретарша вышла и удивлённо пригласила меня войти.

Разговор у меня был короткий. Я ему сразу сказала, что Лена о моём приходе ничего не знает. И задала ему тот же вопрос, что и тебе: "Вы бы хотели увидеть Лену?"

Мне необходимо было понять реакцию на мой вопрос. И на пару секунд в его глазах вспыхнул яркий свет. Показалось ли мне это, нужно выяснить именно тебе. Сергей молча протянул вот эту визитку и добавил, что данный номер знает только его сын. И всё, я покинула его кабинет. Теперь – решай сама. Но мне кажется, в твоей жизни есть ещё тайны, о которых ты и не догадываешься. Я ухожу, пока…

Взволнованная разговором и с дочкой и с Ритой, я уже не могла усидеть на месте и решила тоже выйти из дому. Пойду-ка я похожу. Ходьбой растрясу, разгоню все смутные, неясные мысли, отгоню подступившую тоску.

Глава 29

Два отвердевших, окаменевших, загрубевших комка боли и горечи давно уже закрепились у меня в груди. Никак не растворятся. Время от времени они начинают разбухать, перекрывать дыхание, кровоточат и отравляют моё существование. И ничего не могу с этим поделать.

В ту памятную ночь, когда я всё крушила и разрушала вокруг себя, мне удалось разобраться с одним из комков. И возможно, смогу как-то исправить тогдашнюю свою слабость и малодушие. Но второй комок страдания так и остался в другой половине души – вечная тоска от предательства любимого человека.

И вот сейчас предлагают встретиться с этой болью. Впрочем, боли уже нет, ведь прошли годы, только память всё хранит. Быть может встреча позволит растворить и другой комок тяжести в душе?

Я гуляла по любимому парку. Было начало мая и вспомнилось, как много лет назад, именно здесь, ко мне подошла ватага молодежи и задала вопрос: "В чем смысл жизни, скажите?"

– В любви, – ни на минуту не задумываясь, вырвалось у меня.

– О-о, как хорошо вы сказали, – и умчались дальше.

Почему я так ответила? Мне было тридцать восемь лет и я уже годами не знала, что такое мужская ласка. Да и не хотела. Я ни к кому не чувствовала ни волнения, ни интереса, была равнодушна к мужским комплиментам, безразлична к их вниманию.

После инцидента с мужем, когда мне стошнило от него, я поставила крест на себе, как на женщине. Но тоска-то по любви никуда не делась. И как бы я ни сторонилась мужчин, не избегала личных отношений, а в глубине души не хватает именно любви – этого естественного желания, заложенного в нас природой.

А вот если бы у меня сейчас спросили, что бы я ответила? Я вздохнула – да так же. На любви земля держится. Даже безответная, неразделенная любовь меняет, обогащает, окрыляет душу. Именно в любви человек постоянно, непрестанно пополняется энергией, ослепительными эмоциями. Это нам кажется, что мы несчастны, если нас отвергли, но помимо нашей воли, внутри идет весеннее цветение.

И сейчас я уверена, что настоящая любовь – это действительно награда для человека, дар, благословение, посланное с небес. Хотя бы только тем, что ему дали понять, запомнить, прочувствовать это волшебное состояние.

Тогда, когда Серёжа влюбился в другую, было смертельно тяжело. Потом, постепенно стала выкарабкиваться из омута переживаний и вдруг почувствовала духовный жар, горение действовать, доказать всем и ему лично, что чего-то стою, чтобы он раскаялся, пожалел о своём поступке.

И ведь всё получалось, и университет закончила с отличием и работу свою любила, делала стремительную карьеру. Обо мне стали писать в журналах, газетах, начали приглашать на телевидение. И всё это время меня подстёгивала, подпитывала мысль – он прочитает, услышит, поймёт, кого потерял. И кто знает, каких бы высот я достигла, если бы не подлый, изуверский удар в спину моего бывшего мужа. Удар, от которого я ослабела. И вот теперь…

Дверь приоткрылась
Сказкой запахло
Может войти?

Нет, не стоит. Я так долго тосковала по Сереже, что в реальной жизни уже не хочется с ним встречаться. Да и смогу ли простить его, ведь это он меня предал, он меня бросил.

Часа три я бродила, размышляла, заходила в уютные кафеюшки и поднимала себе тонус с помощью кофе и сладкого. Иногда останавливалась возле витрин, вглядываясь в своё отражение. И хоть за последнее время я помолодела, похорошела, но разве можно тягаться со временем? Годы безжалостно забирают нашу красоту. А он меня видел другой.

А, может, стоит отбросить эту бессмысленную, мифическую гордость и самолюбие, жизнь-то идет к закату? Но что мне даст эта встреча? Лучшие, цветущие годы улетели и растворились в вечности навсегда, безвозвратно. И возвращаясь домой, я решила ничего не предпринимать, не звонить, не встречаться. Мой поезд уже ушел.

Но, оказывается, судьба взяла меня под руку и повела по желаемой ей дороге. Через два дня раздался звонок, который заставил опереться о край стола.

– Лена, здравствуй, – он даже не представился, а у меня огненные мурашки поползли по телу, пол поплыл подо мной и я вместе с ним.

Этот голос никогда не забывался, всегда завораживал, пьянил. Хотелось слушать его бесконечно, даже не вникая в суть. Этот голос принадлежал только одному человеку.

– Лена, ты слышишь меня, не молчи, скажи что-нибудь. Мы договорились?

– А о чём? – очнулась я от оцепенения.

– В субботу, в восемь вечера, я подъеду к твоему дому. Тебя устраивает?

– У меня теперь другой адрес.

– Я знаю. Буду ждать у подъезда. Тебе удобно это время?

– Да…

Минуту сидела без движения, пытаясь что-то понять и вникнуть в этот разговор, и стала звонить к Рите.

– Это ты дала ему мой номер мобильника и новый адрес?

– Нет, конечно, я бы сказала тебе об этом. Выходит он звонил, – почему-то вздохнула Рита. – Значит, всё серьезно, Лена. Сдаётся мне, тебе предстоит услышать что-то важное. Мужайся.

Я даже не предполагала, что встретившись со своим прошлым, я восстановлю и прочитаю вырванные, разодранные страницы из книги моей судьбы. А прочитанное станет потрясением для меня.

11. Алена Глазова