В нашей огромной квартире было крохотное помещение в восемь квадратных метров. Они поставили туда два кресла, над которыми уютно склонялся красивый дизайнерский торшер в форме тюльпана. Стены той комнаты, мама – талантливая художница, расписала сама. Было такое волшебное ощущение, что они сидят и любуются великолепным морским пейзажем, который успокаивал, умиротворял, навевал мысли о вечном празднике жизни.

Сколько раз я видела, как родители усаживаются в эти кресла и начинают шептаться, секретничать. Эта картина врезалась в память, навсегда. И так было вплоть до их смерти. Однажды, в детстве, они уложили меня в постель и я, притворившись, что уснула, через десять минут вскочила и побежала в ту комнату. Я знала, знала, что они уже там. И вбежав, обиженно прокричала:

– Ну что вы тут всё шепчетесь и шепчетесь, никак наговориться не можете. Я тоже хочу с вами.

– Ах ты, мартышка, значит, ты притворялась спящей, – папа посадил меня на колени, – ну хорошо, завтра мы купим ещё одно кресло и будем втроём секретничать.

– Обещаешь? – я с мольбой посмотрела на папу, – обещаешь?

На следующий день папа действительно дал распоряжение и туда поставили кресло-качалку для меня. Иногда мы там уже сидели вместе и говорили обо всём – как прошёл мой день, чем он запомнился? Я могла задать им любой вопрос, затронуть любую тему. Ведь это так важно, дружить в семье.

Я мечтала, надеялась, что у меня тоже так будет. Но не сложилось, не получилось. Фундамент у нашей со Славкой семьи изначально был хлипким, опасным для жизни. И продержался он всего несколько лет.

Родители почти одновременно покинули этот мир. Капульке был всего годик, когда папа умер на рабочем месте – инфаркт, мгновенная смерть, а мама спустя семь месяцев не справилась с управлением машины. И я уверена, я знаю, что это произошло, потому что всё её мысли были тогда о папе. После смерти родителей, у нас ещё два года с мужем были сравнительно нормальные отношения, а потом…

Моё кресло-качалку я забрала в свою комнату и поставила у окна. А то помещение заперла, чтобы никто туда не входил. На тех креслах остался запах, родной, сладкий запах моих родителей.

Однажды Славка спросил:

– Ну что ты эту каморку запираешь на ключ? Что там особенного есть, два кресла. Давай я тут устрою кладовку, у меня много папок накопилось на работе.

Но я посмотрела на него со жгучей ненавистью и окинула таким диким взором, что он даже отпрянул от меня. Знакомое чувство тошноты подкатило к горлу.

– Ты сюда даже не заглядывай, – с отвращением выдохнула я, – в квартире достаточно места.

Тогда мы уже не были семьёй. Тогда просто каждый из нас великолепно играл свою роль.

И всё же, почему я вышла замуж за Славку, ведь я его никогда не любила? И даже удивлялась, когда кто-то говорил: "Ах, какой красавчик, как же тебе повезло с мужем". Я всматривалась в него и не могла понять, что же привлекательного в нём? Да, он красив, но красота какая-то приторная. Вечно слащаво улыбается, вечно кому-то льстит и хочет угодить. Эта внешняя доброжелательность и мнимое внимание ко всем, мешали разглядеть его истинное лицо. Я была под влиянием умелого манипулирования.

Он был лучшим другом моего Сергея и так ловко вклинивался в наши встречи, что подчас меня раздражало. А позже, когда мы с Серёжей уже расстались, Славка постоянно был возле меня – встречал и провожал, утешал, пытался как-то развлечь, брал билеты на редкие концерты, спектакли. Почему я не отталкивала его? Была, была у меня потайная мысль, а вдруг они встретятся и, может, я ещё раз увижу любимого. Но время шло, а он так и не показывался.

Вячеслав уютно пристроился возле меня и каждый день вёл слащавые разговоры о любви.

– Лена, я бы никогда не позволил признаться тебе в своих чувствах, – говорил он, – если бы Серёжа до сих пор был рядом с тобой, но его нет, он счастлив с другой. Я хочу выплеснуть всё, что на душе накипело за эти годы. Ведь люблю тебя, люблю давно, безумно люблю…

Он будто подстраивался под моё дыхание, дышал в унисон со мной и каждый раз находил ласковые, трепетные слова, о которых мечтает любая женщина, при этом постоянно повторяя моё имя. Это был как гипноз: "Лена, самое прекрасное, что могла создать природа – это ты… я буду ждать твоего согласия столько, сколько надо. Я дышу тобой. Вся жизнь состоит из двух "Я" – твоей и моей. И то, что случилось у вас с Серёжей – это знак, данный нам свыше, что именно мы должны быть вместе, мы с тобой".

И всё это говорилось со страстным придыханием, с волнительной нежностью в глазах, порой вдруг поворачивался ко мне спиной, чтобы я не видела его слёз. Славка играл роль влюбленного мужчины, а я поверила. Правда, иной раз, мне чудилось, что в воздухе веет слащавой, приторной фальшью, но это был возраст любви, пора любви, когда так хочется верить, что ты единственная и неповторимая для кого-то.

Если месяцами, годами, тебе каждый день твердят о любви, то в душе постепенно образуется тёплый уголок, где всегда уютно, сладко, светло. Мне тогда показалось, что я столкнулась с чем-то чистым, искренним в своей жизни, и оттолкнув его, потеряю нечто ценное, настоящее.

… Через три года я дала своё согласие выйти за него замуж. Как же смешно и горько вспоминать мне теперь те любовные излияния. Не было никакой любви, один голый расчёт, я была выгодной невестой, которая устраивала его по всем параметрам.

"Мне без тебя не жить" – как часто он повторял эти слова. Тьфу, просто плеваться хочется, когда вспоминаю это лицемерие, ложь, игру. Но в этом я разобралась позже, гораздо позже, когда появились дети…

Однако, первые несколько лет, мы жили нормально, как мне казалось, часто отправлялись куда-то, ходили в театры, на выставки, вернисажи, звали к себе гостей и нас приглашали.

Папа предложил купить нам квартиру, однако мой муж вновь показал одну из своих масок.

– Я же вижу, как ты любишь и дорожишь своими родителями. Давай здесь останемся, а эти деньги прибережём для других целей – машину купим, съездим куда-нибудь.

Конечно, я была рада этому, а когда появились дети и внесли в нашу семью массу счастливых, солнечных эмоций, то мне казалось, лучшей жизни и не надо. А потом… потом, произошло то, что пронзительно высветило всю его суть.

И сейчас я вот думаю, если даже Рита вернётся с хорошими новостями и это медицинское учреждение окажется полезным для меня, я всё равно туда не поеду, уж слишком сильно моё недоверие к мужу, слишком…

У меня предчувствие, что подхожу к финалу своего болезненного состояния. Что-то произойдёт, что-то…

Глава 14

Через два дня пришла Рита с ворохом новостей. И к концу её рассказа я была уже на грани истерики, взрыва мозга. Я вновь оказалась раздавленной, уничтоженной.

Адрес этого медицинского учреждения подруга нашла по фамилии главного врача и, не теряя времени, отправилась туда. Четыре часа езды от города. То, что она там увидела, насторожило её. Там царила тяжёлая атмосфера – люди преклонного возраста, инвалиды без рук, без ног. Да это же обыкновенная богадельня, последний приют людей, которые оказались на обочине жизни – одинокие и никому не нужные, – думала она. – Но, может быть, здесь действительно лечат и творят чудеса?"

Рита отправилась к директору.

– Да-а, странные документы вы мне принесли, – удивился он, – вот последняя страничка, где стоит моя подпись – это действительно наше, а предыдущие листки взяты непонятно откуда и я не знаю, где творятся такие чудеса, что людей с того света возвращают.

Он снял очки, протёр их, задумчиво посмотрел в окно и продолжил:

– Подождите, как вы говорите, Елена Соловьёва? Ну да, припоминаю. Муж вашей подруги приходил. Очень беспокоился за свою жену. Говорит, что у супруги после паралича ног проблемы с психикой начались. Она то песни поёт, то сама с собой разговаривает, то начинает хохотать. Он даже боится заходить к ней в комнату. Я ему посоветовал консультацию психиатра, но супруг сказал, что не хочет травмировать жену. И пусть на какое-то время мы бы взяли заботы о ней. У нас ведь есть и внештатные психологи, психиатры. Просил поселить её в том отсеке, где лежат пациенты с болезнью Альцгеймера, чтобы была закрытая и более охраняемая территория.

Я слушала Риту, находясь в оцепенении. Мне казалось, что моя душа давно уже покрыта панцирем и уже ничего так сильно не затронет её, но при каждой подлости близкого человека она вздрагивает, съёживается и ноет, ноет…

– Нечто подобное я и ожидала, – вздохнула я. – Детям бы спел, что отправил меня лечиться в другую страну. С тобой бы вообще не стал объясняться, мол, это наши семейные дела. Возможно, там в еду стали бы подмешивать что-то. Он умеет договариваться с людьми. И нашли бы вы меня уже в психушке.

– Да почему ты так утрируешь? Это что, так просто запереть человека в больницу? – пыталась взбодрить меня подруга.

– Если есть деньги и нет совести, то – легко. Он бы такую душещипательную историю преподнёс медперсоналу, что они выполняли бы все его указания. Одно не учёл, что у каждого человека всё-таки найдётся хоть один верный друг.

– Лена, я тебя сейчас развлеку, самое интересное я оставила напоследок. Ты знаешь, кого я там встретила?

Всё ещё находясь под впечатлением подлых намерений моего мужа, я равнодушно пожала плечами.

– Твою свекровь…

– Вот как? Неделю назад он сказал, что купил ей квартиру в Крыму, – устало проговорила я. Из меня будто выжали жизненные соки. – И как же она живёт в "Крыму"?

– Мне кажется, Зоя Борисовна даже сама не поняла, почему там оказалась. Сыночек её, оказывается, делает капитальный ремонт в её квартире, полностью меняет планировку. Одну комнату соединяют с кухней, чтобы получилась огромная столовая, в ванной устанавливают джакузи. Уже четыре месяца она там находится. "Всё хорошо, – рассказывала она, – живу в отдельной комнате. Если надо, массажистку вызову или врача. Только далеко от города, поговорить не с кем, одни старички. Жду не дождусь, когда въеду в свою обновлённую квартиру.

Рита усмехнулась и покачала головой:

– Только я сомневаюсь, что она туда въедет. Упросила меня посидеть с ней. Я пошла, купила шампанское, торт, фрукты, думаю: может, ещё что интересное услышу. Выпила она, расслабилась немного и стала нести такой бред.

"Моя вина, моя… причитала она, не надо было мне включаться в ту игру. Уж лучше бы не вмешивалась, может быть, поэтому Лена заболела. Но ведь мой сын такой красивый, умный, обаятельный – мечта многих женщин. Она же на него молиться должна. И Славочка так меня просил…"

Вот оно, змейкой промелькнуло воспоминание: "Ты свою жизнь профукала". Я встрепенулась, напряглась, озноб пробежал по телу.

– О чём просил? Какая игра? Подробности, пожалуйста, – жадно спросила я, и задержав дыхание, замерла в ожидании.

– Да никаких подробностей. Она потом стала нести такую бессвязную ахинею, схватила меня за руки и говорит: "Рита, но в случае с продажей малышки, я ни при чём. Я даже просила сына не делать этого. Всё-таки родная кровиночка. Тут, Риточка, я не виновата". Дальше я уже не стала копаться, ну думаю, сериалов насмотрелась.

Я почти перестала дышать, слушая подругу. Вас когда-нибудь били в солнечное сплетение, когда кажется, что наступил конец света? Невыносимо больно, ты задыхаешься, скручиваешься, сгибаешься пополам, пытаясь вдохнуть в себя один спасительный вздох, только один. Вот и у меня наступил такой миг. В эту мучительную минуту всё прошлое пронеслось яркой молниеносной вспышкой. Душная волна прокатилась по телу. Я откинула плед, выпрямила спину и сильно сжала руку подруги. Мне было так страшно, что сейчас раскроется трагическая страница моей жизни.

– Лена, а что за эмоции сейчас пронеслись по твоему лицу? Есть ещё что-то, чего я не знаю? – Рита пристально всматривалась в меня. – У тебя не жизнь, а сплошные загадки.

"Я должна отвести, отодвинуть этот разговор. Эта тема запретная даже для меня. Не могу, не хочу думать об этом, сил нет ворошить те события". И сделав спасительный вздох, спокойно ответила Рите:

– Несколько лет назад моя свекровь проговорилась в разговоре, что я "проморгала свою жизнь…". Тогда я не смогла из неё ничего вытянуть. И вот вчера ты могла бы ухватиться за кончик этой информации, которая, мне кажется, очень важной. Почему она сказала, что без неё у Славки ничего бы не получилось? А что? Что они сделали и что у них не вышло?

– Так я уже не стала копаться. После того как она начала нести этот вздор о продаже внучки: "Славочку так хорошо отблагодарили. Ему подарили трёхкомнатную квартиру в центре, хорошую сумму денег перевели на его счёт, да и юридический офис с налаженной клиентурой был подарен". Слушая её несвязную речь, я подумала, что она не в себе и что "клиент" не готов к разговору. Хотя, – задумчиво протянула подруга, внимательно вглядываясь в меня, – она была достаточно искренна.

Я вздрогнула, как от укуса скорпиона, еле сдерживая в себе внутренний вскрик, тоскливый всхлип. "Нет, с меня на сегодня достаточно информации, надо прекратить этот мучительный разговор, иначе я не выдержу и заору, завоплю".

– Пожалуйста, Рита, оставь сейчас меня одну. Потом всё расскажу. Психиатр, которого ты мне направила, сказал, что мне время от времени надо оставаться одной, лишить себя всякой внешней информации. Кажется, я сейчас созрела. Эти новости меня оглушили. Отодвинь от меня всё – ноутбук, плеер, пульт от телевизора, книги, чтобы я ни до чего не могла дотянуться.

– Но объяснить ты что-то можешь? Почему сейчас? Что случилось? Да и как мне тебя оставить в таком состоянии?

– Я прошу тебя. Если что, позвоню. Да и Роза через час придёт.

Подруга выполнила мою просьбу и ушла. Я осталась одна, совсем одна, наедине со своими мыслями.

Глава 15

Я нервно сжала голову руками. Значит, Славка уже решил мою дальнейшую судьбу: упрятать в дом скорби. Детям бы сообщил, что отправил меня в Израиль, Германию, в США. Договорился бы в "санатории", чтобы не подпускали меня к телефону. Если он даже свою мать, ту еще манипуляторшу, смог спихнуть туда, то что обо мне говорить?

Рита не поняла, почему я так сильно разнервничалась. Но как ей это понять, если даже я, сегодня, спустя годы, узнала, что муж здорово нажился на продаже собственной дочери. Я со злостью швырнула мобильник о стенку. Кажется, вдребезги.

Вот и всё, я полностью оторвана от мира. По комнате поплыла, поползла напряжённая тишина, в которой вдруг стали раздаваться голоса, звуки, чудиться образы. Из всех щелей выползли мысли – страшные, пугающие, хихикающие. Я уже не могла их запрятать. Они выпущены на волю. Мобильник свой разбила, Роза придёт только завтра днём, компьютер далеко, до книг не дотянуться, даже один костыль я отбросила подальше от кровати, теперь только ползком. И сейчас мне надо разобраться со своей памятью. И что будет со мной, знает только моя судьба. Или захлебнусь и сгину в омуте тяжёлых воспоминаний или воскресну.

…Тогда Славка преподнёс себя бессребреником. Как он кричал на меня: "Что ты за мать такая… Отдала чужим людям свою дочь… ты во всём виновата, ты…" – он вбивал в мою душу ядовитые гвозди и я со смирением это позволяла. Долгие годы меня пожирало, съедало вот это мучительное чувство своей вины в той истории. И вот только что, только что я узнала, что это был многоходовой план, который он задумал ещё тогда, когда я ему сообщила о своей беременности. Теперь я понимаю смысл той фразы: "Дети – это богатство". Он решил судьбу своей дочери ещё до её рождения. Говорят нет дверей, которые бы не открыли деньги, особенно в нынешние времена. Он составил план и всё у него получилось, всё прошло гладко и легко.

Как же я себя ненавижу, ненавижу за то, что слишком поздно разглядела, кто скрывается под добродушной и обаятельной маской человека, под личиной мужа. Разве не было тревожных сигналов раньше? Было, но я их не хотела слышать. Первый звоночек прозвенел, когда он попросил меня продать наш загородный дом.

– Лена, деньги нужно вложить в фирму. Попозже мы купим другую дачу, ещё лучше.

Я никогда не была прагматичной, расчётливой. Надо так надо. Нужны деньги, ну что ж, продадим. Ведь он отец моих детей. Дача была продана, а новая до сих пор не куплена. "Но разве сто́ит осложнять свою жизнь такими мыслями, – думала я тогда, – ведь и так неплохо живём". У меня была интересная работа, дети, которые дарили мне столько энергии, радостных эмоций. Зачем же нервничать по этому поводу.

Эти его слова-дьяволята: "Согреешь человека и он подобен воску, лепи из него, что хочешь". И ведь лепил. Искусно заливал всем глаза.

А вот второй звоночек был громким, грозным. То дело с наркобароном ясно показало изворотливую гнилость его души. Швы моей семейной жизни расползались, а я отгоняла и заглушала беспокойство.

Предчувствие, которое охватило меня после тех слов: "Рожай, дети – это богатство…" – я тоже пыталась заглушить, чтобы все мои тревожные, смутные мысли не отразились на здоровье ещё нерождённого ребёнка. Именно тогда выскользнула одна из запрятанных нитей моей судьбы, но я не смогла понять эту странную фразу.

Я прошла мимо зловещих сигналов, оповещающих нечто важное. Но кто же мог предположить то, что он задумал? Кто? Это же невозможно было даже помыслить? Я никогда ничего не забывала. Всё помнила. Всё хранилось в голове, клетках, крови. Но если человек ничего не может изменить в своём прошлом, а жить как-то надо, поднимать детей, улыбаться им, ходить на работу, то оставался только один выход – не думать, не копаться, не ворошить. А иначе как жить дальше? И сейчас, я должна окунуться в тот вечер, который разрушил мою жизнь. У меня нет другого выхода.

…Вспоминая этот день, я постоянно терзаю себя вопросом: по заслугам ли мне предательский ход мужа или нет моей вины? Обычно, дойдя до этой мысли, я хваталась за книгу, придвигала к себе ноутбук, включала телевизор, чтобы только рассеять мучительный разлад в душе, который до сих пор не переосмыслен, а чувство вины так и не изжито. Вот и сейчас я по привычке дёрнулась к компьютеру. Но нет… нет, сегодня это не пройдёт, сегодня начнётся катарсис души, если выживу.

Нельзя загонять неприятные мысли внутрь и приспосабливаться к той жизни, от которой подташнивает. От прошлого не уйдёшь, не оставишь на дороге, не закопаешь, оно сверлит и долбит мою голову до сих пор. Прошлое неотступно плелось за мной, как одинокий, разочарованный, заблудившийся в жизни путник не отставало от меня, порой тоскливо заглядывало в глаза, молча вопрошало, осуждало, вздыхало. И теперь я должна повернуться лицом к этому спутнику и поговорить с ним.

Как сказал тот психиатр? "Вы загнали занозы глубоко в психику… "А вытащить их я смогу? Или уже поздно?

Пинок в живот
Смерти подобно
Пустыми стали глазницы

О чём говорит эта хайка, пришедшая мне в голову? Это то, что мучает, терзает и гнетёт меня уже десятилетиями. Врач прав, в моей копилке памяти много что понамешано.

Глава 16

Есть в моей душе два глубоких шрама, которые до сих пор дают о себе знать. Время от времени они начинают болеть, а иногда… иногда и кровоточить. Видимо, стрелы, пущенные тогда в меня, были ядовитыми. И эта отрава не даёт зарасти краям, разъедает их, вспучиваются рубцы, нестерпимо ноют и болят. Вот как сейчас, как сейчас.

Тот день рождения – стал началом конца нашей семейной жизни. Именно тогда я прозрела окончательно. Красивый фасад нашего дома обрушился и я оказалась под его обломками. Наверное, и болезнь моя зародилась в тот вечер.

Моему сыночку исполнялось восемь лет. Я тщательно подготовилась к празднику: сама всё организовала и спланировала так, чтобы было хорошо и детям, и взрослым. Я тогда ещё Юлечку кормила грудью и была счастлива, что у меня уже трое детей. Взбудораженная, я весело вбежала на кухню, чтобы взять второй торт – от первого уже ничего не осталось. Муж разговаривал по телефону, стоя спиной ко мне. До меня донеслись обрывки фраз, от которых потемнело в глазах. То, что я услышала было диким! Непостижимым!

– Да, Иван Александрович, как и договаривались, скоро Юлечка будет вашей… Когда? Всему свой час и своя минута… Конечно, согласна, я ей всё объяснил и она отнеслась к этому спокойно. Лена ведь понимает, к кому попадёт наша дочь…

Покачнувшись, я ухватилась за край столешницы. "Нет, этого не может быть, я что-то неправильно поняла. Это не обо мне, не о нашей дочери… Иначе мир сошёл с ума и я вместе с ним".

Муж, положив трубку, обернулся, и лёгкая тень досады промелькнула на лице.

– Что ты сейчас сказал? – тихо спросила я. Мне было так страшно, что я боялась вздохнуть поглубже.

– Лена, у нас день рождения. Гости уйдут, и мы с тобой сядем и поговорим. Когда я всё объясню, ты заговоришь по-другому.

– Что? Что мы с тобой будем обсуждать? Ты только вдумайся в свои слова, – от ужаса я говорила шёпотом. – Ты отец или дьявол?! Никогда этого не будет. Никогда! – в эти слова я вложила всю свою ярость, ненависть, гнев, кипящие внутри.

Я резко повернулась, чтобы бежать к своей девочке. Мне почему-то казалось, что её заберут именно сейчас. Перед глазами всё поплыло, закружилась голова, я неловко задела ногой детское креслице, ударилась о дверной косяк и упала, потеряв сознание.

Не знаю, сколько это длилось, но, придя в себя, услышала голоса:

– Что происходит?

– Ничего, она сейчас очнётся.

А дальнейшее я буду помнить до конца своих дней. Славка, видимо, хотел проверить моё самочувствие, не притворяюсь ли я? И … носком ботинка пнул меня в живот. Будто раскалённым металлом прикоснулись ко мне. От неожиданности, от жуткости происходящего я всколыхнулась всем телом и совершенно рефлекторно, судорожно, жалко дёрнула руками и ногами. Открыв глаза, увидела мужа, стоя́щего надо мной и его коллегу, который не смог сдержать усмешки на лице. Видимо, трепыхание моего тела показалось ему смешным, забавным.

Слабый пинок в живот подобно огненному зареву с безжалостной ясностью высветил внутреннюю суть моего мужа, прошлое и настоящее нашей супружеской жизни.

"О, господи, только бы дети не увидели это жуткое зрелище, это невероятное унижение своей матери".

Но было уже поздно. Ещё много лет в голове звенели изумлённые голосочки: "Мама, почему ты лежишь? Папа, что ты делаешь?"

В то мгновение мне хотелось исчезнуть, сгинуть, раствориться в воздухе. Мучительное чувство стыда, позора пронзило меня насквозь. Это было так невыносимо страшно и унизительно, что я вновь погрузилась в спасительный мрак…

Тщательно спрятанные жуткие воспоминания неудержимым потоком вынырнули на поверхность сознания. Мощная лавина ви́дений, образов, звуков хлынула и обрушилась на меня и остановить это движение было невозможно. Я задыхалась, я умирала от урагана эмоций, всколыхнувшихся во мне.

Лёжа в кровати, почувствовала как жгучие, будто ядовитые иголки проникли под кожу, дошли до костей, зашевелили кожу головы. Жаркая волна прожгла всё тело, пронзила ноги. Они пылали огнём. Они горели. Каждая клеточка бурлила, вибрировала, дрожала.

То, что происходило в ту жуткую и одинокую ночь, я переосмыслила и проанализировала потом, а в тот момент просто ощущала как во мне горячим свинцом разливается жгучий, пылающий сгусток стыда за своё позорно-распластанное на полу тело, нелепое дёрганье конечностей, непоправимое унижение.

Во мне клокотала ярость. Замороженные эмоции всколыхнувшись, образовали внутри смертельную, ядовитую клоаку, несовместимую с жизнью. И тут неистовая, мощная, звериная сила вышвырнула, вышибла меня из кровати и удержала на ногах. Я, бешено вращая глазами, схватила сиротливо, прислонённый к стенке единственный костыль и стала дико крушить всё вокруг.

С бешеным остервенением, исступлением и сумасшедшей яростью стала бить по всему, что попадалось на глаза – по журнальному столику, прикроватной тумбочке, настольной лампе. Взлетали вверх перья из разодранных подушек, что-то падало, крушилось, опрокидывалось, со звоном разбивалось. И, если бы в эту минуту в комнату вошёл мой муж, этот костыль без раздумий разбился бы о его голову.

Я не сознавала, что происходит, я даже не поняла тогда, что стою на ногах. Сама! Из меня выплёскивались какие-то междометия и звуки: "У-у. О-о. Уй. Нет! Никогда! Ненавижу!" Что это означало? О чём говорили эти возгласы? – Не знаю. Белый огонь в глазах сменялся красными бликами пожара. Я была на краю взрыва мозга, кровь пульсировала в голове, горячей струёй растекаясь, разливаясь по всему телу. Этими ударами костыля я спасала себя, а огонь, полыхающий в глубине, уничтожал, сжигал весь смертельный яд, годами копившийся во мне.

Как долго продолжалось моё душевное помешательство? Не знаю. Я остановилась только после того, как бедный мой костыль обломился на две части и, покачнувшись, ухватилась за край тумбочки. Острого чувства радости, счастья, оттого, что сама стою на ногах – не было. Я всё ещё находилась во власти горьких воспоминаний.

Пусть пройдёт тысячу лет и возродятся тысяча жизней, но и тогда я не смогу растворить в своей памяти боль, жгучую обиду от немыслимой сценки на кухне, потому что однажды пережитое унижение – это вечный огонь, в котором мучительно стонет и плачет душа.

Напряжение чуть-чуть отступило. Я, дрожа от озноба и тяжело дыша, медленно прошагала к своему креслу, и осторожно, с наслаждением опустилась в него.