Читать книгу: «Граф Соколов – гений сыска», страница 2

Тщетные предосторожности

Ровно в девять утра в Большом Гнездниковском произошла встреча: Соколов, еще накануне соединившись по телефону 171-86 с владельцем загадочного дома по Старой Басманной неким Половинкиным, пригласил его к себе: «Для конфиденциального разговора!»

Этот Половинкин, оказавшийся зажиточным владельцем многих домов и желчным, нервным господином, никак не мог уразуметь, зачем господа сыщики желают осмотреть его дом.

– Городская управа хочет его купить под наши нужды, – соврал Жеребцов. – За о-очень большие деньги.

– Поехали, – сразу же согласился Половинкин.

Путники поймали какого-то ваньку – древнего деда, не спешившего погонять полудохлую кобыленку рыжей масти, и скромненько отправились на Басманную. Хотя Соколов был в штатском неброском костюме, но его величественный вид, строгий взгляд умных глаз создавали впечатление чего-то генерал-губернаторского. Он внушительно произнес:

– Господин Половинкин, ни в коем случае не говорите вашим жильцам, что мы из сыска. Не следует волновать умы.

Половинкин в ответ что-то буркнул.

…Сначала для проформы зашли в хозяйские апартаменты. Бегло огляделись и направились к дантисту. В кресле у того, открыв рот, сидела пациентка в пышном шелковом платье и с крупными бриллиантами в ушах.

– Это супруга городского головы Гучкова, – с придыханием шепнул Половинкин. – Важная дама!

Дантист зашевелил усищами.

– Что угодно, любезные?

– Простите за беспокойство, – самым душевным тоном изрек Соколов, – осматриваем здания города, чтобы предотвратить обвалы.

– Господа из городской управы, – выпалил глупый Половинкин.

Дама, продолжая держать рот открытым, удивленно вытаращила глаза: сотрудники ее мужа? Но она таких никогда не видела.

Дантист гневно раздул щеки, отчего палкообразные усы зашевелились.

– И что вы намерены в моем доме делать?

– Осмотрим состояние кладки и быстро уйдем, – миролюбиво ответил Соколов. И поклонился даме: – Извините, такая у нас работа. – Кивнул Жеребцову: – Николай Иванович, приступай.

Квартира дантиста ничего примечательного не представляла. Кроме обычных удобств и спальни, были крошечный зубоврачебный кабинет и обширная гостиная с мраморным камином, диваном, книжным шкафом, малиновой козеткой и прочим. Зато на стене, отделявшей от хозяйской половины, висел громадный персидский ковер, от пола до потолка увешанный старинным оружием: алебардами, пистолетами и ружьями, пищалью с золотой насечкой, булатной саблей, цепью гремячей, плеткой с серебряным набалдашником и еще чем-то.

После беглого осмотра Соколов приказал:

– Николай, займись жилыми помещениями, а я спущусь в подвал.

Жеребцов старательно осмотрел полы – не подымали ли паркет, простучал наружные стены – нет ли полого звука, побывал на чердаке и даже слазил в печь и камин – ничего интересного!

Дантист криво усмехнулся:

– Этот дом к вечеру не рухнет?

– Нет, еще долго простоит, – ответил Соколов, поднявшийся из подвала. Когда сыщики вышли на улицу, он добавил: – В подвале человеческая рука ни к чему лет двести не прикасалась!

…Как доложит наружная служба, дантист сразу же побежал к начальству – жаловаться на самоуправство.

Кошки-мышки

Гартье и Соколов были вызваны к градоначальнику Адрианову. Генерал-майор гневно размахивал руками:

– Как вы смеете врываться в частные дома? Почему беспокоите честных обывателей? У дантиста Лепиньша прекрасные характеристики, у него лечатся достойные люди!

Гартье дрожал как осиновый лист, а Соколов насмешливо проговорил:

– Александр Александрович, у дантиста Лепиньша уже два года никто не лечится: он тихо лежит на кладбище. Об этом – телеграмма начальника рижского сыска Кошко. И уважаемый вами лекарь должен ответить: куда делись пять женщин? Да и шестая, войдя к лже-Лепиньшу в дом, бесследно исчезла. Заодно неплохо бы узнать его подлинное имя.

Соколов не сказал, что успел отправить для опознания в Ригу фото дантиста, добытое «оперативным путем». И еще он приказал усилить наблюдение за дантистом: «Дышать ему в затылок, куда бы он ни пошел, демонстративно сидеть возле его дверей. Пусть видит, что он у нас на крючке, и пусть нервничает, авось и выдаст себя чем!»

Зато Жеребцов начал сомневаться:

– В доме трупов нет! Может, дантист не убийца? А то, что живет по чужому виду – мало ли таких! Я бы за фальшивый паспорт арестовал его, допросил, и дело сразу бы прояснилось.

– Если он убийца – то трупы не выдаст, за свою шкуру будет бороться. Давай дождемся ответа из Риги. Но пока кое-что предпримем. – И Соколов поделился своей задумкой.

Жеребцов был в восторге: он хохотал, хлопал в ладоши и с нетерпением стал ждать ночи – времени осуществления плана.

Загробные голоса

Ночью под окнами спальни дантиста раздался хор женских голосов, жалобно стенавших: «Душегуб, почто жизни нас лишил? Ах, горько нам!»

Дантист, чей сон прерван был столь жутким способом, подскакивал к окну, кричал в темноту: «Кто тут? Чего вам?» Ответа не было. Проходило полчаса, и вновь раздавались стенания: «Убийца, душегуб!»

С первыми лучами солнца, взлохмаченный, с торчащими усами, в ночной пижаме, дантист с шумом распахнул дверь. Увидав агента, сидевшего на пороге, обрадовался, заикаясь, спросил:

– Ночью вы, извините, тут были? Голоса слышали? Женские…

Иван Гусаков строго отвечал:

– Да, господин дантист, всю ночь, скажу прямо, дежурил. Но насчет голосов – это у вас мерещенье слуха.

– Нет, голоса явственные. Более того… – Дантист достал из кармана фото – шесть изображений женщин. Шепотом произнес: – На полу возле окна лежали. Неужели никого не заметили?

– У меня муха не пролетит! – гордо сказал Гусаков. – Эй, Новиков! Ты с торца стоял, голоса женского рода не слышал?

Из густых кустов сирени тут же вылез квадратный парень крестьянского вида, удивился:

– Никак нет, Иван Матвеевич, такого ничего не было. Всю ночь тишина, вот разве кузнечики…

Дантист поник головой, молча ушел в дом, оттуда целый день не появлялся и прием не вел. Ночью все повторилось заново: женские стенания, крики и проклятия дантиста, однажды пальнувшего в окно из антикварной пищали.

Последний вздох

На другое утро, спозаранку, в квартире Соколова зазвонил телефон.

– Господин полковник, Аполлинарий Николаевич, это Гусаков-папаша беспокоит. Скорей приезжайте, дантист яд принял, благим матом орет.

Менее чем через десять минут Соколов прибыл на место. Дантист в судорогах катался по полу. Дыхание было прерывистым, голова судорожно откидывалась назад, зрачки сходились к переносице.

– Челябуху при-ня-ял… – прохрипел он. – Скорее, в больницу… Хочу жить!

– Где трупы? – грозно крикнул Соколов. – Пока не скажешь, в больницу не отправлю.

Дантист страшно застонал, дернул головой:

– Под ковром!

Соколов сорвал со стены персидский ковер, тот тяжело грохнулся на паркет. На стене под потолком желто отсвечивала большого размера бронзовая крышка. Сыщик пододвинул к стене стол, поднял валявшийся на полу старинный кинжал и, вставив в зазор, нажал на рукоять. В образовавшуюся щель просунул ладонь, натужась, приподнял крышку. Тут же пахнуло смрадом.

– Ясно, крышка закрывает вентиляционный короб. Дантист сюда и сбрасывал трупы. В подвале наверняка в незапамятные времена хранились припасы. Но потом стену укрепили, вентиляционный вход замуровали. Ковер с оружием был повешен не случайно. Маскировка удалась. – Так говорил Соколов успевшему прибыть Ирошникову. – Юрий Павлович, отправь это исчадие ада в Лялин переулок, в полицейскую больницу.

Ирошников взглянул на звериный оскал застывшего лица:

– Поздно…

Эпилог

Из Риги пришел ответ: «Изображенный на фото дантист Густав Хинцельберг, половой маньяк, убийца, был задержан на месте преступления. Бежал из-под стражи. Отравил приютившего его коллегу Альфреда Лепиньша и завладел чужим паспортом. Находится в розыске».

Из вентиляционной скважины извлекли шесть женских трупов разной степени разложения. Они были умерщвлены одинаковым способом: сначала принимали большую дозу снотворного, затем маньяк руками душил свои жертвы и совершал некрофильский акт. При этом кусал у трупов груди. Отпечатки зубов преступника совпали с местами укусов.

Марьям Гулямдину хоронили со всеми почестями. Был венок от столичного сыска. Старый Гулямдин взял в свой дом сиротку Розалию, вздохнув: «Бэтэн якшэ эшьне аллага тапшэрамэн!», что означало: «Всякое доброе дело угодно Аллаху!»

И это верно.

Летающий труп

Мрачная тайна этого преступления, казалось, никогда разоблачена не будет. Злодеи проявили истинно дьявольскую изощренность. Аполлинарий Соколов признался газетчикам: «Когда я принялся за это дело, мне казалось, что стою перед высоченной глухой стеной, преодолеть которую – выше сил человеческих…»

Под звон гитары

Знаменитый трактир Егорова помещался в Охотном Ряду. По необъяснимой причине это заведение полюбили жандармские офицеры, сыщики, полицейские, секретные агенты. Бельэтаж заполнялся нижними чинами. Здесь было шумно и громко играл орган – «Коль славен» и «Боже, царя храни». В трактире не курили: Егоров был старообрядцем.

Более важный народ поднимался по мраморным ступеням на второй этаж. В просторном зале сияли громадные зеркала, звенел хрусталь, негромко разливалась струнная музыка.

Вот и теперь граф Соколов, кинув легкое пальто в руки почтительного швейцара, вытирая большим платком лицо, влажное от дождя, бодро вошел в зал. Суета лакеев, запах кушаний, приятное тепло нагретого воздуха, приветствия знакомых (а кто в Москве не знал Соколова!) не могли вывести его из задумчивого состояния.

За Соколовым на длинных ногах, обутых в невообразимого размера штиблеты, вышагивал Жеребцов. Именно он должен был сообщить подробности странного преступления, которое занимало знаменитого сыщика.

Лакей Семен, молодой услужливый парень из ярославцев, одетый в кумачовую рубаху навыпуск и в козловых сапожках, спешил с поклонами:

– Наше почтение-с! С удовольствием желаю знать о вашем аппектите. Нынче у нас упоительные омары с грибами – специального человека из «Яра» переманили. Свежие устрицы, копченый угорь под тонким соусом «прованс», цесарки фаршированные, кулебяка с визигой. Стерлядь прикажете кусками по-американски или целиком в шампанском?

Соколов нетерпеливо прервал:

– Мне нынче не до разносолов. Тащи селедку с картошкой, огурцы малосольные да борщ. Графинчик чтоб ледяной был. Беги! – И к Жеребцову: – Рассказывай, что выяснить удалось?

Тот, желая подчеркнуть собственную исключительность, с азартом заговорил:

– Ведь днем минуты спокойной не дают! Так я вчера вечером оставил на службе Ирошникова, стали мы дактилоскопическую картотеку в порядок приводить. Вдруг – телефон! Как вы, Аполлинарий Николаевич, приказываете, я сразу на часы посмотрел: без десяти минут двенадцать. Мужчина говорит, а сам страшно взволнован: «Я солист Большого театра Иван Арчевский. Живу в доме номер три – угол Малой Дмитровки и Настасьинского переулка. Сейчас открыл парадную дверь, а там, на площадке, человек лежит, стонет и вся спина в крови. Я даже руки измазал! Пригляделся, ба! Да это мой сосед, фельдшер Попов, в пятом нумере живет. Скорее приезжайте!»

Мы с Ирошниковым вскочили в коляску – десяти минут не прошло, как были на месте преступления. Попов лежал в луже крови. Его ударили под левую лопатку, но сердце не задели. Я спросил: «Кто на вас покушался?» Попов простонал: «Не знаю, врагов у меня нет…» У него даже кошелек из кармана не взяли. Мы отправили его в ближайшую больницу – Екатерининскую, это на Петровском бульваре. Но по дороге он скончался.

Подозрения

Соколов глубоко задумался, даже перестал борщ есть. Потом сказал:

– Но у этого преступления должны быть мотивы. На такое злодейство должна толкнуть острая необходимость.

– У меня есть подозрения, – заметил Жеребцов, пропустив рюмку водки. – Попов служил в Императорском Вдовьем доме на Садовой-Кудринской. Я утром был там. Все о покойном отзываются тепло: «Тихий, исполнительный человек, ни с кем не ссорился». Но… владелица дома, где жил убитый, мадам Тюляева мне сообщила, что у жены Попова роман. С кем, вы думаете? С тенором Арчевским, тем самым, что позвонил в сыск.

– Ты, дитя природы, желаешь сказать, что знаменитый тенор из-за страсти зарезал соперника?

Жеребцов азартно воскликнул:

– Конечно! Артисты – они все балухманные. Жена Попова – Маргарита – сообщила артисту о позднем дежурстве мужа. Тот выследил и… А потом нам позвонил: дескать, алиби! Старый трюк. Ведь больше некому.

Соколов вынул золотой хронометр, который недавно купил в магазине «Павел Буре» (Кузнецкий мост, 1) за четыреста пятьдесят рублей:

– Скорее закончим ужин и – в морг! Там, небось, Павловский экспертизу проводит.

В царстве мертвых

Уже через полчаса сыщики въезжали в старинные ворота Екатерининской больницы. Слева от церкви – приземистое сооружение о четырех изящных арочных окнах – морг. (Впрочем, он и ныне там.)

К сыщикам вышел невысокий человек в переднике, забрызганном кровью. Почесав бороду в мелких кудряшках, представился:

– Патологоанатом Марков! Вы, я вижу, из полиции? Павловский там…

Сыщики вошли в помещение. На секционном столе лежал труп. Большие руки вытянулись вдоль туловища, подбородок остро задран вверх. Сквозь желтую кожу резко проступали ребра. Павловский возле раковины мыл руки.

– Я зашил раневое отверстие – чтоб кровотечения не было. Коля, ну-ка, подхвати за плечи, перевернем на живот. Нож прошел в плевральную полость – вот тут, левее сердца. Убийца, думаю, неопытен, промахнулся, в сердце не попал. Однако повреждена нижняя доля легкого. Попов скончался от массового кровоизлияния в плевральную полость – до двух литров. Направление раны – сверху вниз.

– Ого! – удивился Соколов. – Убийца выше рослого Попова.

– Как Арчевский! – обрадовался Жеребцов.

– Тебе, дитя природы, хотелось бы, как во времена Тайной палаты, вздернуть тенора за ребро, – насмешливо сказал Соколов. – Тогда он принял бы на себя все убийства от сотворения мира. Негоже так! А если перед тобой невиновный? Что тогда? Я сам допрошу тенора. Привези его, но – смотри у меня! – вежливо.

Пустые хлопоты

Арчевский сразу же признался в амурных проказах:

– Вы, любезный граф, желаете регламентировать мою личную жизнь? Маргарита молода, красива и даже умна. Чувства у нас взаимные. Обманывали покойного мужа? Ах, можно подумать, что вы, граф, исповедуете монастырские нравы.

– Кто, на ваш взгляд, убил Попова? Кому помешал этот безобидный человек?

Арчевский окончательно вспылил:

– Это ваша работа – выявлять преступников. А у меня, простите, для этого нет больше времени. Если не найдете убийцу, то обязательно напишу своему земляку и другу, а вашему министру Столыпину: «Петр Аркадьевич, в Москве убийц перестали ловить». Адью!

…Жеребцов с извинениями отвез тенора к служебному входу в Большой театр – на репетицию. Сам же отправился опрашивать знакомых Попова.

Соколов до глубокой ночи встречался с осведомителями и разного рода бандюгами. Сыщик пошел на крайность:

– Сдайте того, кто Попова замочил, вот – две тысячи! – отдам, из своих денег.

– Аполлинарий Николаевич, век свободы не видать, не знаем!

* * *

Уже за полночь Соколов на сон грядущий, сидя за стаканом кефира, просматривал газеты. Вдруг глаз резануло сообщение в траурной рамке:

«Вдова и дочери коллежского советника Александра Порфирьевича Попова с глубоким прискорбием сообщают о безвременной кончине горячо любимого мужа и отца. Панихида и похороны 24 сентября в 12 часов утра на Ваганьковском кладбище».

«Надо съездить, – решил Соколов, – поддержать бедную женщину».

Дела кладбищенские

На другой день, не заезжая в сыск, Соколов из дома отправился на Ваганьковское кладбище. Было начало двенадцатого. К своему удивлению, уже возле ворот он увидал вдову Попова. Вся в трауре, который весьма шел к ее белокурым волосам, она нервно сказала:

– Почему-то задерживается катафалк! Я вчера была в Екатерининской больнице, сдала погребальную одежду доктору Маркову – такой милый человек с бородкой. Он сказал, что в восемь утра можно забрать Александра Порфирьевича. Катафалк любезно согласился проводить мой сосед Арчевский. Но их все нет…

Вдруг, срывая с узды пену, подкатил лихач. Из коляски выпрыгнул Арчевский. Увидав Соколова, он отвел его в сторону:

– Как хорошо, что вы тут! Прямо не знаю, как Марго сообщить, да и вам это знать интересно. Видите ли… из морга, кажется, исчез труп Попова. Я думал, что шутка какая-то дурацкая. Все палаты больницы обшарили, чердаки. Нету трупа! Вместе с гробом пропал. Улетел, что ли? Я уже сообщил по телефону господину Жеребцову. Он в больнице следствие ведет. Ах, тяжелая и неприятная миссия – сообщить Маргарите.

…Вдова, услыхав кошмарную новость, как и положено барыне, грохнулась без чувств.

О пользе некрологов

Соколов совсем сбился с ног – дело не шло.

На четвертую ночь, наконец, усталость одолела его богатырскую натуру. Он забылся сном – легким, поверхностным. Вдруг среди ночи его осенила счастливая мысль, сон моментально отлетел. Быстро-быстро оделся, выскочил на ночную улицу. Возле арки Красных ворот дремал какой-то ванька. Соколов засунул в рот два пальца, оглушительно, по-разбойничьи свистнул:

– Эй, олух царя небесного, гони к Публичной библиотеке!

Уже минут через десять были на месте.

Библиотечный сторож, чей покой нарушил сыщик, долго не желал открывать. Тогда Соколов заорал:

– Я сейчас тебя, старый пень, арестую за пособничество убийцам и сопротивление законной власти! – и надавил с такой страшной силой, что громадная дверь затрещала.

После этой атаки сторож сдался.

Влетев в зал периодики, Соколов стал лихорадочно листать последние номера газет. Вдруг радостно гикнул:

– Вот оно! Думали Соколова обхитрить – не вышло! На, дед, тебе за удачу – четвертной билет. Вспоминай наших! А газетку, извини, возьму – для служебной надобности.

Головешки

Положив перед Гартье «Московский листок», Соколов, словно во время пушечной пальбы, громко говорил:

– Меня как молния озарила: я всю подлость этих мерзавцев враз раскусил! Я не знал, кто конкретно пошел на такое, но понял суть негодяйства. Все это сделано ради страховки! И точно, стал листать газеты, вижу знакомое имя – Санька Темчук! Вдова, вишь, некролог опубликовала: «Безутешное семейство со скорбью сообщает о невозвратимой утрате…» А сам этот Санька, аферист знаменитый, сейчас где-нибудь лопает водку под семгу. Ах, хитрец! Пробу ставить некуда. Он давно в розыске. А тут сразу захотел двух зайцев подстрелить: и нас с толку своей «смертью» сбить, и деньги по страховке заграбастать. Надо проверить эту версию, всех наличных агентов по страховым компаниям разослать. Ты, Жеребцов, давай в «Россию» на Солянке, Гусаковы пусть гонят на Неглинку – в «Нью-Йорк», Новиков – в «Северное общество» на Никольской, а я направляю стопы в «Якорь».

На втором этаже дома номер 11 по Большой Лубянке управляющий Фейгин, чистенький, лысенький человечек, подтвердил:

– Да, Александр Борисович Темчук застрахован у нас на максимальную сумму – двести тысяч рублей. Две недели назад только застраховался – и вот вам, сюрприз! Но вчера была вдова, все документы у нее в порядке: и справка о смерти, и газетный некролог – это входит в правила страховки, давать некролог. Во избежание обманов.

* * *

В ту же ночь на Лазаревском кладбище, где, согласно газетному извещению, был похоронен Темчук, провели эксгумацию. Гроб подняли из могилы, откинули крышку: в нос шибануло гнилостным запахом. Арчевский, которого Соколов попросил присутствовать на этой печальной процедуре, проявил мужество. При свете фонарей он вгляделся в лицо покойника:

– Да, это Попов…

Труп положили на приготовленный загодя стол, обнажили спину: под левой лопаткой виднелся шов, который наложил в морге Павловский.

Арчевский, который вел теперь себя скромненько, с удивлением сказал:

– Но как покойный похож на того афериста, фото которого, граф, вы сейчас показали!

* * *

За домиком «покойного» Темчука велась постоянная слежка. Гусаков-сын утром ворвался в кабинет Соколова:

– «Вдова» сегодня ночью спалила свой дом в Марьиной Роще. Мы с отцом дежурили и слыхали, как она ведром гремела. Оказывается, керосином поливала. Там теперь одни головешки. А сама села на извозчика и отправилась на 2-ю линию в Сокольниках. Она сейчас в доме, на воротах которого табличка: «Доктор Георгий Иванович Марков».

– Марков?! Очень занимательно. Будем брать!

…Через час сыщики ворвались в дом прозектора Маркова. Вся троица сидела за столом и вкушала завтрак.