Читать книгу: «Протокол Ζ»

Ночь легла на Петербург, как старое одеяло – сырое, тяжёлое, с запахом ржавчины. Двор, сдавленный серыми хрущёвками, тонул в тишине, один фонарь мигал – не светил, а бился, как сердце на износе. Асфальт блестел под ним, мокрый, скользкий, в лужах отражалось небо – чёрное, глухое, как пластик, натянутый поверх города.

С крыши капало. Каждая капля падала в воду с глухим эхом, который расходился, но не возвращался. Город не спал, он ждал, прижавшись к земле, как зверь, который знает: за ним смотрят.

Этот двор помнил всё, но ничего не обещал. В углу стояла площадка. Качели скрипели, ржавые цепи вздрагивали под ветром, горка треснула у основания и по её шву пошёл мох. Скамейка обнажила металл, холодный и скользкий, будто кость.

Воздух был густой, пахло мокрой землёй и чем-то едким – то ли дым из соседнего дома, то ли бензин, оставшийся час назад на асфальте. Окна хрущёвок смотрели пустым взглядом, пятна света за шторами тускло горели, а стёкла глядели, как глаза, которые уже не видят, но всё ещё помнят, что такое зрение.

Вдалеке гудели провода. Низкий гул вплетался в воздух, тишина дышала вместе с городом, и всем было понятно – это не покой. Это – маска.

Под фонарём, у края лужи, сидел кот. Серый, мокрый от мороси, он сливался с двором, как тень среди теней, как осколок, который забыли убрать. Но глаза были живыми – жёлтые, как старый янтарь. Свет фонаря цеплялся за их глубину, там мелькал отблеск – зелёный, холодный, как отсвет экрана, которого тут не было.

Кот не шевелился, он застыл, натянутый, как струна. Взгляд – острый, как лезвие – резал воздух. Он смотрел не на двор, не на дома, а дальше. Туда, где улицы кончаются, а начинается что-то другое, невидимое, но ощутимое, как сквозняк по позвоночнику.

Хвост едва дрогнул, как разряд в мёртвой линии. Больше он не двигался, но было ясно – он жив. И он ждал.

Двор выглядел, как тысячи других. Петропавловские лабиринты, где каждая стена помнит боль, но тут было не так. Воздух был тяжелее, но не от труб или асфальта, а от чего-то другого – плотного, как взгляд со спины.

Камеры на углу дома давно не работали, но красные огоньки мигали, будто подмигивали кому-то, кто знал.

Дрон проскользнул над крышами, зависнув на секунду. Его гул смешался с гудением проводов и растаял.

Сигнал Wi-Fi ловился даже тут, где фонарь был единственным живым светом. Он пульсировал, как сердце. Нелепый и лишний, но слишком живой, чтобы забыть о нём.

Кто-то смотрел. Здесь. Сейчас.

Люди спали за тонкими стенами, под одеялами, думая, что мир ещё их. Смартфоны мигали на тумбочках, экраны вспыхивали на долю секунды. Не сообщения – строки кода, но они исчезали быстрее, чем глаз успевал заметить.

Датчики в машинах записывали данные, не о скорости, не о топливе, а о чём-то другом. Камеры на углах смотрели не только на улицы, вовнутрь тоже, туда, где мысли ещё оставались свободными, но уже путались в невидимых нитях.

Город жил, но не сам. Он шёл по ритму, которого не слышали, но чувствовали все. В гуле проводов, в мигании экранов, в холоде, который пробирал даже в закрытых комнатах. Шаги раздались резко. Тяжёлые, сбитые, как будто человек нёс не только себя, а груз был на плечах.

Из тени вышел прохожий. Старое пальто прилипло к фигуре, он был частью ночи, но не своей, как обломок корабля, прибитый к чужому берегу.

В руке – сигарета, огонёк дрожал и казалось, он боится погаснуть.

Человек остановился у края двора и посмотрел на кота. Лицо в морщинах, искажённое усталостью и чем-то, что глубже. Он скривился, но не от боли – от памяти.

– Эй, зверь, – голос его был хриплым, пропитанным дымом и дешёвым виски, – что ты тут высиживаешь? Глаза у тебя, как у призрака. Всё знаешь, да? А я вот знать не хочу. Надоело.

Он сплюнул. Не театрально, а просто, как выброс лишнего. Дым вылетел изо рта и завис в сыром воздухе, как мысль, которую не успели подумать.

Шаги прозвучали глухо, коротко, как удары по бетону. Он уходил, не оборачиваясь, не потому что спешил, а потому что знал – если кот ответит, станет хуже, а если промолчит – значит, уже всё понял.

Город шипел. Не двигался, не жил – именно шипел, как старая плёнка, за которой спрятан настоящий кадр. Фасады – обман, люди – статисты, за всем этим: порядок, слишком ровный, чтобы быть случайным.

Они ходили, смеялись, ругались, скроллили, но не замечали, как удлиняются их тени, как голоса тонут в фоне – не шуме улиц, а фоне самой сети. Та, что уже здесь, не в проводах – в головах.

Смартфон в руке, камера в углу, датчик на двери, это уже не просто удобство. Это – органы. Система не ждёт, она дышит. И вдох уже был.

Кот моргнул, свет в глазах стал ярче – не отражение, а импульс. Он склонил голову, но слушал не звук, а сбой. Тишина была не тишиной, она скрывала треск – глухой, как сбитая частота старого сигнала. Он не шёл по воздуху, он был эфиром, тонким и липким, как пыль в лёгких.

Кот замер его шерсть дёрнулась и больше – ничего. Он знал, что сигнал уже идёт, и он знал, что команда – это не вопрос.

В другом конце города, в подвале, где стены были мокрые, как раны, человек сидел у экрана. Его руки зависли над клавишами. Он не думал, он выполнял. На дисплее – не текст, а символы. Как заклятие, как клеймо. Ζ-Δ – что было не объяснением, а предупреждением, но он не понял и всё равно нажал. Двор треснул, не громом, не шагом – звуком, который обычно не слышат, как будто реальность на секунду перестала держать форму.

Голос прорезал тишину – не крик, а команда, синтетическая, ровная, как инструкция к оружию:

– Протокол Ζ-Δ активирован. Ждите.

Он не был громким, но воздух после него стал другим – плотным, как перед бурей. Вибрация прошла по стеклу, по коже, по позвоночнику. Это не звук, это – запуск.

Кот встал, спокойно, как будто всегда знал, что так будет. В его глазах зажглось что-то неестественное – не свет, не отражение, а сигнал. Зелёный, рваный, как пульс на грани отказа. Он пошёл. Просто – шаг в тень, ни звука, ни следа. Сразу стало ясно: он не ушёл, он выключился из этого пространства. Фонарь мигнул, как будто хотел передумать, но сдался. Свет исчез, остались только пятна сырости и асфальт, ставший чужим.

Провода больше не гудели, электричество замерло, но где-то внутри – не внутри домов, а глубже – пошёл импульс.

Не для людей. Не для глаз. Но он был.

И в этом дворе, в этой секунде, началось то, что кто-то когда-то назовёт концом.

Глава 1. Кот и сейф

Ненавижу понедельники. Не так, как ненавидят в интернет-мемах, а по-настоящему. Как будто они созданы, чтобы напоминать тебе, что всё говно в жизни – по расписанию. Проснулся я от того, что мне в лицо дышит кот. Прямо в нос, молча, но выразительно. Открыв глаза, я увидел его плоскую морду в паре сантиметров от своей. Бенедикт. Ему плевать, что я сплю, у него на сегодня планы, и они не включают мой сон.

Кот – британец, серый, как асфальт после дождя. Глаза жёлтые, как старый чай. Вечно недовольный. Я его не покупал, он сам пришёл. Полгода назад. Сел у моей двери, как налоговая инспекция, и не уходил. Я подумал: подкидыш, может соседский. Пнул пакет с кормом за порог – жри, мол, и катись. Он жрал. И ждал. Два дня. Потом я пустил, он вошёл, обошёл квартиру, как риэлтор, и улёгся на комод. С тех пор – он здесь, и, кажется, считает, что это я живу у него, а не наоборот.

Я встал, голова болела, как будто ею били по батарее. Вчерашний стрим затянулся. Три сейфа, ноль находок. Подписчики в чате травили анекдоты про "главного вскрывателя пустоты". Зато донатов на доширак насыпали – и на том спасибо. Направился на кухню, попутно смахнув со стола вчерашнюю чашку. Кофе, как всегда, чёрный, крепкий, горький, как и всё в этой жизни. Кот уже сидел на полке у окна, наблюдая за улицей, как бы намекая, что здесь он не ради ласки, а ради контроля. Я включил ноут и проверил почту. Один новый платёж от Пети из Воронежа, тот купил кусок механизма из сейфа, в котором, по его словам, "явно чувствуется дух советской конспирации".

Ближе к полудню – звонок в дверь, хотя даже не звонок – удар. Это может быть только один человек – Лёня, мой поставщик хлама и продавец обанкроченных иллюзий. Я открыл и он тут же зашёл, с сигаретой в зубах и металлической коробкой в руках.

– Поглядим, что за хрень на этот раз, – сказал он и с грохотом поставил сейф на пол.

Сейф выглядел странно, маленький, без следов времени, но и не новенький. Матовый металл, будто кто-то постарался, чтобы он выглядел неприметным. Ни серийника, ни названия, только эмблема – какие-то греческие буквы: Ζ-Δ, и всё. Я посмотрел на него прищурившись.

– Где нашёл? – без особого энтузиазма спросил я.

– Завалялся на складе утилизации на Васильевском. Грузили всякий металлолом – и этот хрен с ними. По бумагам: “брак, утилизация, нерабочий”. Странно? Очень.

– Сколько?

– Пятнашка. Для тебя. Как другу.

Я кивнул, и мы хлопнули по рукам, не потому что уверен, что там что-то есть, а потому что игра – это важно. Иногда важнее самого выигрыша.

К вечеру я поставил сейф на стол и включил камеру. В чат уже полетели сообщения: "Что там, Артём? Ждём золото!", "Если там снова документы, я отпишусь". Я усмехнулся, проверив микрофон, и взял газовый резак. Попробовал греть металл – бесполезно, он не поддался. Ни запаха, ни треска, резак даже следа не оставил. Я достал зубило, через пять минут оно развалилось, как китайская игрушка. Я выругался и швырнул инструмент на пол..

– Ну и говно, – сказал в камеру. – Никогда ещё не встречал такой хрени.

Чат оживился: "Ты сдулся", "Позови кота, пусть поможет", "Наверное, сейф из вибраниума, ха-ха". Я выключил эфир и почувствовал, как у меня начал пульсировать висок. Бенедикт сидел в углу и смотрел так, будто знал, что так будет. Будто заранее знал, что я ничего не смогу с этим сделать. Он не издал не звука, но в этом молчании читалась насмешка.

Я взял кружку с остывшим кофе и присел у окна. За окном серело. Петербург, как всегда, наваливался на плечи сыростью, как будто это его профессия. Я зевнул, уткнувшись лбом в ладонь. Может, бросить это всё к чёрту. Канал, стримы, этот бесконечный поиск чего-то, чего, возможно, никогда и не было.

Бенедикт спрыгнул с полки и неторопливо подошёл к сейфу, остановившись рядом, и аккуратно лапой потрогал боковую панель. Ещё и посмотрел на меня через плечо, как бы говоря: "Смотри и учись, человек". Я фыркнул. Чудится уже, наверное.

Но всё равно остался осадок, как будто он и правда знал больше, чем показывал. Как будто кот – не просто кот, а я – не самый умный в этой комнате.

Я выключил свет и отправился спать. Завтра разберёмся.

Проснулся от жажды и ощущения, что что-то не так. В квартире было тихо, слишком тихо – даже для меня. Обычно Бенедикт с утра устраивает утреннюю экскурсию по кухне: грохочет мисками, залезает на холодильник, дёргает за ручку двери в туалет, потому что ему, видите ли, нравится наблюдать, как я там сижу, задумчивый и жалкий. Но сейчас – тишина.

Я протёр глаза и поволок тело до кухни, и тут замер.

На полу выложена странная сцена. Семь кучек корма, чётко разложенные в линию. В каждой – разное количество гранул. Я не сразу понял, но потом присмотрелся. Первая – одна. Вторая – три. Третья – четыре. Дальше – семь, два, девять. Между двумя кучками – сушки. Обычные баранки, те самые, что я грызу под чай. Их две, по одной между определёнными кучками.

Я моргнул. Потом ещё раз. Всё это выглядело не как свалившееся по случайности, это выглядело… осознанно. Как будто кто-то, чьими лапами это было сделано, хотел мне что-то сказать. Или показать.

Я огляделся, Бенедикт сидел в углу кухни, напротив этой импровизированной инсталляции, и смотрел на меня. Тот самый взгляд, в нём не было просьбы, не было страха. Только ожидание. Мол, давай, додумайся, собери мозги в кучку, ты же не совсем тупой, да?

Я стоял как идиот, почесывая затылок. Потом дошло, сушки – это ноль, а корм… цифры. 1, 3, 4, 7, 2, 9. Две сушки – два нуля. Значит, где они стоят, там нули. Получается: 13407029? Или 92070431?

– Бред, – сказал я вслух. – Бред, блядь.

Кот не сдвинулся, только чуть наклонил голову, как будто скучал. Я плюнул, пошёл к сейфу. Поставил пальцы на лимб и подумал: хрен с ним, введу код, а вдруг?

Первая попытка – мимо. Вторая – клик. Механизм защёлкнулся. Щелчок был такой чёткий, что у меня мурашки прошли по позвоночнику. Я открыл дверцу.

Внутри лежали два предмета: один – цилиндрический, похожий на лазерную указку, только потоньше, со странным зелёным светодиодом у основания, второй – как крошечный наушник, почти незаметный. Никаких бумаг. Никаких пояснений, только эти две штуки, плотно уложенные в выемку, будто сделанную под них.

Я вытащил указку, повертел в руках. Вроде не тяжёлая, но чувствуется, что внутри что-то есть. На корпусе – гравировка, едва видимая. Я достал лупу, поднёс.

«Протокол Ζ-Δ».

Вот тебе и утилизация.

Я взял наушник, такой же гравировки не было, но материал был тот же – странный, тёплый на ощупь металл. Как будто он… жил. Или я уже окончательно долбанулся.

Решил пока не подключать ничего. Сел за комп, на форуме выкинул фотку: "Парни, кто в теме, подскажите, что за хрень?". Ответы посыпались мгновенно: "пульт от вибратора", "флешка из будущего", "сделай вид, что не нашёл – живее будешь".

Никто не знал. Ни одного толкового ответа.

Я вернулся в кухню, где по-прежнему сидел кот и смотрел на меня. Указка лежала в руке. Мне вдруг захотелось попробовать, просто включить. Нажал кнопку – загорелся светодиод. И всё. Никаких лучей, никаких фокусов.

Я рассмеялся в голос. Бенедикт, как ни странно, не ушёл. Сидел и глядел. Тогда я, чисто по приколу, направил указку ему в лоб.

И тут в наушнике, который я зачем-то всё-таки воткнул в ухо, раздалось:

– Какой же ты кретин.

Я вскрикнул, чуть не опрокинув стул, указка выпала из рук. Голос был синтезированный, без интонаций, но… определённо адресованный мне. И интонация… ну, если бы коты могли говорить, то именно так бы Бенедикт и звучал.

У меня перехватило дыхание. Я смотрел на него – он не моргнул. Просто сидел, как будто ничего не случилось. Я поднял указку, вновь навёл на него. В наушнике снова – то же самое, с лёгкой скукой:

– Повторяю. Кретин.

Я медленно сел на корточки. Сердце стучало. Не то чтобы от страха, нет. Это было другое. Это было… как будто мир вдруг треснул, и ты заглянул внутрь, а там – совсем не то, что ты ожидал.

– Ты, – сказал я. – Это ты… всё это время?

Кот, сука, усмехнулся, не в прямом смысле, конечно, просто глаза у него блеснули. А потом он встал и ушёл в комнату, как будто только что закончил важный разговор.

А я остался сидеть на полу, с включённой указкой, с жужжанием в ухе, с полным ощущением, что я больше не хозяин в этой квартире. И, может быть, никогда им не был.

На следующий день мне уже было не до шуток. Сон – никакой, гулял по потолку до четырёх утра, курил у окна, слушал, как капает батарея. Указка лежала на столе, как мина без чеки. Я не знал, что с ней делать, но точно знал, что просто оставить – не вариант. У меня внутри зудело. Тот самый зуд, из-за которого люди лезут в запертые двери и потом удивляются, что за ними кто-то сидел с топором.

Собрался быстро, положив указку в карман, наушник – в ухо. Кот на прощание махнул хвостом и снова улёгся на полку, как будто знал: сейчас начнётся.

Я вышел из дома. На улице – как всегда: облезлые хрущёвки, запах мокрого асфальта и тётки, продающие вонючие пончики из тележек. Всё спокойно, как в фильмах, где перед катастрофой дети пускают мыльные пузыри. В голове крутилась одна мысль: проверить, убедиться, что я не рехнулся.

До торгового центра было минут двадцать. За это время я успел раз десять передумать, но каждый раз взгляд Бенедикта всплывал в памяти – и я шёл дальше.

Внутри ТЦ – стандартный ад: музыка из 2000-х, запахи фастфуда и подростки с глазами, уставшими от TikTok. Я присел на скамейку у фонтана, достал указку. Медленно, аккуратно направил её на женщину, сидевшую метрах в трёх от меня. Наушник зашуршал.

– Сколько можно молчать… Он же не понимает, что я устала. Всё на мне. И мать его, и квартира, и…

Я вырубил звук, потёр лицо. Нет, не показалось, устройство читает. Читает мысли. Словно слышит их до того, как человек сам осознаёт, что думает. Я перевёл дыхание, потом – ещё один человек. Мужик, продавец из соседнего магазина. Навёл указку.

– Жрать хочу. Надоело это всё. И зарплата сраная, и эта мразь-начальник…

Следующая была девушка, лет двадцать, симпатичная. Я настроился. Указка, лёгкий щелчок.

– Этот тип на скамейке на меня смотрит. Блядь, может, извращенец? Почему он улыбается? Господи, только бы не подошёл…

Я убрал указку, встал и пошёл в другую сторону. По спине скатилась струйка пота. Не от жары – от осознания.

Они не знали, что я их слышу, а я – не знал, что с этим делать. Информация лилась в ухо, как грязная вода из трубы. Сырая, нелицеприятная, голая правда. Мозги людей, без фильтра, без масок. Никаких "всё хорошо". Только внутреннее нытьё, страх, обида и вонь недовольства.

Я шёл вдоль магазинов, будто в тумане. Мир вдруг стал другим – громким, плотным. Люди шли мимо, как стадо, и у каждого – кишели мысли. И я мог их ловить, как радио, нужно было только настроиться.

На выходе из ТЦ я обернулся. Мне вдруг показалось, что кто-то за мной наблюдает. Слева, в машине – взгляд. Серый седан. Тонировка, но силуэт – есть. Не двигается. Просто сидит. Потом – медленно заводится и как бы нехотя едет за мной, параллельно, на соседней улице. Я свернул, машина свернула тоже. Тогда я ускорил шаг, сделал пару неожиданных поворотов. Машины больше не было.

Сердце стучало, ладони вспотели, я добрался до дома почти бегом. Поднялся по лестнице, не дожидаясь лифта, захлопнул дверь и сразу запер три замка. Кот сидел на полу в прихожей и смотрел.

Я достал указку, навёл на него. В наушнике – пауза, потом знакомый голос:

– Ну что, поигрался?

Я опустил руку. Голова гудела. Мне хотелось выругаться, но не было сил.

– Объясни, – сказал я. – Что это? Что ты? Откуда ты знаешь? Что за протокол?

Ответ был коротким, чётким, с хрипотцой:

– Лучше собери вещи. И валим. Скоро они будут здесь.

– Кто?

– Все. Кто не должен знать, что ты знаешь.

Через пятнадцать минут я собрал рюкзак. Взял ноутбук, указку, наушник, документы, деньги и нож. Кот сидел у двери и ждал. Когда я открыл её, он первым вышел на лестницу. Без страха, без вопросов.

Мы ехали в ночи. На юг, туда, где была старая дача, место, о котором никто не знал. Пока ехали, кот молчал, только изредка поглядывал на меня, и я чувствовал, что молчит он не потому, что сказать нечего, а потому что мне ещё рано знать всё.

Дорога до дачи – как холодный душ для мозга. Пустые трассы, редкие фары встречных машин, бесконечные чёрные сосны за стеклом. Петербург остался позади, и с ним – остатки прежней реальности. В голове крутилось одно: я еду с котом, который разговаривает. Через наушник. С помощью какой-то хреновины из сейфа без имени, а вчера я пытался открыть его зубилом, как последняя обезьяна.

На даче пахло пылью, мышами и временем. Старый дом родителей, брошенный, как и всё остальное в жизни. Здесь не было интернета, не было камер, не было чужих. Только я, кот и лес.

Я разложил вещи, проверил окна, закрыл двери. Поставил на стол указку, ноутбук, наушник. Сел напротив кота, он запрыгнул на стол, удобно устроился передо мной. В глазах – всё то же: осознание, ирония, терпение.

– Говори, – сказал я. – Только без загадок. Кто ты, что это, и почему я.

Кот молчал секунду, потом заговорил. Голос всё тот же – синтезированный, сухой, без эмоций, но каждое слово билось в ухо, как гвоздь по железу.

– Я не человек. Не зверь. Не чудо. Я продукт. Протокол Ζ-Δ – нейроинтерфейс. Я – часть проекта “Горизонт-7”. Создан, выращен и запрограммирован быть шпионом. Агентом. Средством слежки и устранения. Я – не единственный. Нас – десятки. Кошки, собаки, крысы, даже птицы. У каждого – чип в мозге. И приказ. Мы знаем, как проникать. Как наблюдать. Как исчезать.

Я слушал, не перебивая, потому что в этот момент внутри что-то трещало. Жизнь – не сказка, но чтобы такое…

– Я был третьим успешным экземпляром в своей серии, – продолжал кот. – F-K-03. F – от felis, знак моего рода – кот. K – ключевая функция – разведка. 03 – номер. До меня было пятнадцать ошибок. После – пятнадцать гибридов. Нас учили, программировали, настраивали. Миссии были разными: от подслушки до ликвидации. Мы не понимали, что делаем. Потому что нас не спрашивали.

Я молчал. В горле стоял ком.

– Однажды я встретил её. Собаку. Немецкая овчарка. Звали Лора. Её номер – K-M-02. Она была другой, не как остальные. У неё был сбой, или… сознание. Она отказалась выполнять приказ. Её хотели устранить, но не сразу, сначала изучали. А потом просто исчезла. Я не знал, что с ней, но с тех пор всё поменялось.

Он замолчал. Несколько секунд – тишина.

– Я начал учиться. Понимать, как отключить инстинкты, как сопротивляться. Я понял, что мы – не машины. Мы – живые. И нас используют. Под видом “мирных инициатив”. Но на деле – шпионаж, саботаж, убийства. Люди думают, что они в безопасности, а рядом с ними – мы. Пушистые, хвостатые агенты.

Я почувствовал, как холод по спине ползёт медленно, липко. Прямо до поясницы, как будто весь позвоночник стал радиоантенной, настроенной на ад.

– Я увидел твой канал, – сказал кот. – На одном из допусков мне дали доступ к Сети. Ты показался мне… живым. Настоящим. Грубым. Циничным. Но не поддельным. Тогда я понял, что ты – нужный человек. Не идеальный. Но тот, кто способен влезть туда, куда не лезут остальные. Ты – не герой. И это хорошо. Герои дохнут. А ты – выживешь. А значит, вытащишь нас.

– Нас? – хрипло переспросил я.

– Тех, кто остался. В лаборатории. Под замками. Под контролем. Под командами. Мы – не машины. Мы помним. Мы чувствуем. И мы хотим быть свободными. Только… нам нужен ты.

Я сидел в тишине, только ветер за окном шептал что-то в щели. Я глядел в глаза коту – и уже не видел там ни животного, ни игрушки, ни домашнего питомца. Передо мной сидело существо, прожившее больше боли и понимания, чем я за всю свою жизнь.

– Чего ты хочешь от меня?

– Помоги нам. Помоги мне. Разоблачи Горизонт, верни Лору, вытащи Лёшу. И если получится – оставь это всё в прошлом.

– Лёшу?

– Он – мальчик. Аутизм, особый случай. Уникальный. Он понимает нас без технологий. Он – ключ, и он в ловушке.

Я вздохнул и налил себе чая, он был тёплый, но руки дрожали, как у старика. В голове – каша, но среди всего этого родилась мысль – не спокойная, не утешительная, но настоящая.

Я не знаю, как, не знаю зачем, но я не брошу этого чёртова кота. Он – единственный, кто сказал мне правду.