Читать книгу: «Золотая жила»

Глава 1.

Весна была уже в разгаре, но утро в тот день, выдалось холодным. Яркое солнце висело в прозрачно-голубом безоблачном небе, бросало золотые лучи на торцы и фасады зданий, сверкало в зеркалах, в стеклах оконных рам. Милиционеры зевали возле своих патрульных машин с запотевшими от холода стёклами, лениво вглядывались в притекавших на площадь людей. Центром притяжения и главным местом действия была площадь 1905-го года. Располагавшееся тут же угловатое, почти готическое старое здание обкома, со шпилем, увенчанным пятиконечной звездой, было украшено красными транспарантами с лозунгами, красными флагами и связками разноцветных воздушных шаров. Напротив обкомовского здания – памятник вождю мирового пролетариата на широком массивном постаменте, где была сооружена трибуна из красных фанер.

Горожане постепенно стекались к площади с прилежащих улиц, заполняя зрительские места на трибунах и на тротуаре перед зданием обкома. Апельсинового цвета ЛАЗы подъезжали к площади, останавливались на Проспекте Ленина. Из автобусов высаживались организованные группы людей с флагами и транспарантами. К этим группам тут же подходили деловитые товарищи, которые принимались что-то объяснять, инструктировать, оживленно жестикулируя. Участники первомайской демонстрации внимательно слушали, кивали головой, затем послушно выстраивались в колонны, ожидая дальнейших команд.

Первый секретарь обкома Игорь Иванович Бухаров расхаживал по своему рабочему кабинету, заложив руки за спину. Несмотря на праздник, он явно находился в удрученном состоянии. Последнее время Бухаров плохо спал по ночам, что не могло отразиться на его внешнем виде: отяжелевшие веки, черные круги под глазами, красные глаза, землистый оттенок кожи. Первый секретарь остановился возле зеркала, всматриваясь в свое уставшее и изрядно постаревшее лицо. Он поправил галстук и воротник рубашки, достал из внутреннего кармана пиджака небольшую расчёску с частым гребнем, зачесал набок свои седые волосы. Затем Бухаров подошел к окну, одернул плотную занавеску бардового цвета и посмотрел на площадь, где почти все было готово к началу праздника. Игорь Иванович взглянул на циферблат наручных часов: стрелки показывали без пяти одиннадцать утра. Бухаров тяжело выдохнул, задернул занавеску. Потом он сел за свой рабочий стол, набрал номер телефона. В трубке раздался треск, затем послышался голос.

– Миша, ну, как там всё? Готово? Чтобы сразу после демонстрации за город.

Услышав положительный ответ, Бухаров довольно улыбнулся. Он даже стал несколько свежее, на его лице появился румянец. Игорь Иванович отблагодарил собеседника и уже в приподнятом настроении поднялся из-за своего стола и направился к двери. Отворив ее, он на минуту остановился, оглянулся назад: в его сердце внезапно вспыхнуло какое-то странное чувство тоски по этому кабинету, хотя в нем Бухарову приходилось работать каждый день, порой даже по субботам и воскресениям. Несмотря на то, что кабинет располагался в новом, высотном здании областного комитета партии, обстановка внутри была скромная: стены, обитые панелями из орехового дерева, темный, местами стертый паркет, покрытый красным ковром с геометрическими узорами, стандартная мебель, произведенная на местной фабрике, черно-белые портреты теоретиков марксизма-ленинизма, предыдущих руководителей области, ну и цветной портрет нынешнего лидера советского государства – Михаила Сергеевича Горбачёва. Бухаров запер дверь служебного кабинета, положил ключи в карман. Вскоре первый секретарь оказался на улице перед площадью, где в составе группы из делегатов из руководителей области направился к трибуне, оборудованной у памятника Ленину.

Из мегафонов грянула музыка, собравшаяся публика разразилась аплодисментами, в зияющую голубую высь неба запустили воздушные шары. Музыкальный проигрыш закончился, Бухаров покашлял, поправил микрофон, достал из кармана помятый листок бумаги и стал зачитывать заготовленную речь.

Прошло четыре года «перестройки», но Бухарову нечем было похвастаться. Область переживала тяжелые времена. Газеты, радио и телевиденье упорно уверяла народ, что возникшие трудности в виде усиливающегося дефицита товаров, появление талонов на продукты и бензин – лишь временное явление, которое является порождением эпохи перемен, за которой наступит эра процветания, гласности и небывалых свобод. Бухаров и сам в это верил: находясь на посту первого секретаря обкома работал практически неустанно – выезжал на строительство важных объектов, требовал отчеты от подчиненных, изучал финансовые отчетности. Он пытался походить на советских руководителей первых пятилеток: волевых, энергичных, деловитых, ставящих амбициозные планы. Однако Бухаров был типичным продуктом брежневской эпохи: пылкость и романтичность в нем сменилась своекорыстием, революционность – консерватизмом, открытость – приверженностью к касте «номенклатуры». Не обладал Бухаров и талантом «хозяйственника», что непременно сказывалось на руководимой им областью. Поэтому, первому секретарю не оставалось ничего, как начать свою речь с пышных витиеватых приветствий, цитат Ленина и Горбачёва, перечисления успехов области, начиная с самых первых ее руководителей.

Но что нельзя было отнять у Бухарова, так это тягу к постановке амбициозных целей и упорному следованию к своей цели.

«Всего месяц назад предприятия нашей области перешли на хозрасчёт. Этим самым мы выполнили задачу партии по ускорению экономического развития. Уже в этом году прибыль от хозяйственного расчета будет пущена на завершение таких грандиозных проектов, как строительство метрополитена и возведения телебашни. Что касается метрополитена, то я, как первый секретарь областного комитета партии, хочу порадовать жителей Свердловска, что этой весной мы направили первую группу машинистов на обучение в Харьков. Уже доставлены в город первые подвижные составы: в этом году ко дню Великой Октябрьской Социалистической революции состоится открытие метро!»

Бухаров сделал паузу, оторвал глаза от бумаги и посмотрел на собравшихся на площади свердловчан, которые принялись аплодировать, услышав о радостной новости, что в их городе появится метро, что является признаком принадлежности к клубу «номенклатурных» городов, в который входят Москва, Ленинград, Киев, Минск, Горький и некоторые другие. Метро – признак успешности советского города, пафосный вид транспорта, которым нужно кичиться перед менее удачливыми и менее крупными городами.

Дальше Бухаров вновь начал говорить еще об одном любимом детище – телебашне. Правда, начали стоить ее давно, но именно Бухаров поставил себе цель завершить ее строительство, а затем гордо заявить, что именно в руководимом им Свердловске построено самое высокое здание на Урале. Первый секретарь похвастался, что закончены работы по возведению несущих конструкций: осталось разве что облицовочные работы и начинить телебашню различной электроникой, подвести к ней линии электропередач. Бухаров не смог удержаться: он поднял глаза и, прищурившись, бросил взгляд на силуэт шпиля строящейся телебашни.

Свою речь первый секретарь закончил обозначиванием дальнейших планов, которые область планирует реализовать в начале последнего десятилетия двадцатого века: заложить первый на Урале завод по производству легковых автомобилей, которые наряду с «Жигулями» и «Москвичами» станут еще одной народной маркой советского автопрома, заложить еще две линии свердловского метро, наладить в области производство электронно-вычислительной техники, включая компьютеры, копировальные машины, факс-аппараты и видеомагнитофоны. Особым образом Бухаров подчеркнул, что промышленность области вплотную подошла к тому, чтобы начать выпуск такой продукции бытового назначения как стиральные и посудомоечные машины, холодильники и электрочайники. Закончив речь, Бухаров отошел от микрофона, предоставив слово своим товарищам.

Следующим выступающим был председатель исполкома области Дмитрий Альбертович Павлов: человек лет сорока пяти, с круглым животом, на котором едва застегивались пуговицы рубашки, а пиджак и вовсе е застёгивался. От некогда пышной шевелюры у Павлова остались лишь патлы черных кудрей с первой проседью на висках и затылке. Павлов говорил быстро, пламенно, уперев руки на фанерную трибуну, украшенную бантами из красных лент. Председатель исполкома всегда говорил экспромтом, никогда не пользуясь бумажкой и услугами филологов, составлявших речи. Надо признаться, что ораторским искусством Павлов владел весьма неплохо, что завораживало публику, заставляло внимательно слушать. А председатель исполкома говорил всегда интересно: он, конечно, рассыпался цитатами из пленумов центрального комитета партии, подчеркивал важность «перестройки», но в то же время хвастал тем, что взял шефство над художественной выставкой свободных художников, которая длится уже с мая прошлого года, а поскольку она наделала много ажиотажа в городе, то продлится аж до конца июня. Не упустил возможность напомнить, что уже в этом мае в Свердловске пройдет первый на Урале конкурс красоты среди девушек. Упомянув несколько раз слово «гласность», Павлов нахваливал открывшийся не так давно «Городской дискуссионный клуб», в котором обсуждались самые животрепещущие и порой крамольные вещи, произносить которые в любом другом городе не решились бы. Особым образом Павлов подчеркивал такое достижение гласности, как свобода вероисповедания: год назад в СССР помпезно отметили тысячелетие крещения Руси. Свердловск решил не отставать от Москвы, Ленинграда и Киева и тоже широко отметил праздник: конечно же за этим всем стоял поборник ускорения и перемен товарищ Павлов.

После бурных аплодисментов на трибуну взошел первый секретарь горкома Свердловска Мартынов Никита Сергеевич: довольно рослый мужчина лет чуть больше сорока, склонный к позерству, изображавший из себя эдак киношного председателя колхоза-передовика. Говорил Мартынов серо, скучно, неинтересно, хоть и без бумажки.

Дальше пришел черед «зубров»: директоров крупнейших предприятий области, в руках которых была сосредоточена реальная власть: именно из числа директоров вышла большая часть областной номенклатуры. Первым по традиции слово взял руководитель Уралмаша – передовика местного производства. Произнося речь в приподнятом настроении духа, директор Уралмаша подчеркивал, что именно его предприятие обеспечило успех строительства таких объектов как готовящийся к открытию метрополитен и телебашню. Затем он повернулся в сторону Бухарова и дружеским тоном заверил первого секретаря обкома, что скоро будет запущено производство локомотивов и подвижных составов, поэтому «напрасно заказали вагоны для метро из Московской области». Также директору Уралмаша весьма нравилась идея создания в Свердловске «народного автомобиля», поэтому он заявил, что Уралмаш обязуется заложить основу для будущего предприятия. Бухаров благодарственно улыбнулся и легонько кивнул головой в ответ.

Затем выступали все остальные: директор горно-обогатительного комбината Первоуральска, металлургического и механического завода города Серова, директора Нижнетагильских предприятий. Еще одним из ораторов был руководитель Цветмет-комбината Никифоров Захар Егорович. Личность в городе довольно известная, в народе его называли просто – Егорыч. Свердловскому пролетариату он импонировал: привычки простого заводского мужика или свойского председателя колхоза, четкий поставленный голос, манера скандировать слова на манер партийных ораторов сталинских времен, форменно стриженные серебристо-белые седые волосы, волевой аккуратно выбритый подбородок и бородавка на левой щеке. Даже манера одеваться внушала некое доверие: на нем не было дорогого импортного костюма как у председателя исполкома области или у директора Уралмаша. Никифоров вышел на трибуну в простого кроя брюках с плетеным поясом, без пиджака и галстука – в одной рубашке с короткими рукавами, совершенно не боясь майских холодов. Из оттопыренного нагрудного кармана торчал помятый партбилет и колпачок перьевой ручки. Егорыча часто можно было видеть в ресторанах Свердловска, на банкетах, на вечерах в домах культуры. Легендарному и эксцентричному заводскому руководителю можно было крикнуть пару приветственных слов через несколько столиков, даже в нетрезвом виде. Никифоров нисколько не чурался простого пролетария, улыбался в ответ, а порой передавал на столик узнавшего его едока бутылочку дефицитного шампанского или ликёра.

Директор «Цветмета» говорил, как всегда, скандируя слова, жестикулируя рукой с сжатым кулаком. Народ радовался, аплодировал своему любимцу. После него произнесли речь еще несколько человек: комсомольские активисты, журналисты из областных газет. Затем вновь из мегафонов грянула музыка. На площадь перед зданием обкома и памятником Ленину выкатили три грузовика «Урал», в открытых кузовах которого были устроены инсталляции из дерева, картона и фланелевой ткани, изображавшие силуэты уральских заводов, громадные шестерёнки. Грузовики также украшали выкрашенные в розовую краску транспаранты, на которых белыми буквами красовались лозунги: «Мир, труд, май», «Перестройка, ускорение, гласность», «Закончим двенадцатую пятилетку, начнем тринадцатую!»

Следом за тремя «Уралами» на площадь выехал «ЗиЛ» свердловского производства, в кузове которого девушки в цветастых трико, с пышными прическами-химзавивками. Танцовщицы показывали зрителям различные гимнастические номера, крутили обручи. Дальше уже пошли пешие шеренги. Первая из них несла широкую растяжку-транспарант с лозунгами, прославлявшими КПСС: это были «передовики» – метростроевцы, рабочие Уралмаша и Цветмет-комбината. За ними были делегации других фабрик Свердловска, одетые в заводские робы, группки инженеров, преподавателей институтов, комсомольские шеренги, ткачихи и работницы фабрики игрушек, которые несли в руках куклы, произведенные на предприятии.

Первый секретарь обкома Бухаров мало обращал внимание на первомайскую демонстрацию. Он разве что хлопал в ладоши, но в это же время был погружен в собственные мысли, в которых он садится в свою служебную «Волгу», которая несет его по праздничным улицам Свердловска, а затем выезжает за город и летит по автомагистрали в направлении Нижне-Исетского водохранилища – места отдыха городской номенклатуры, у некоторых из таких там даже были дачи. Одна из таких принадлежала Бухарову. Он на минуту закрыл глаза и представил себе свой дачный участок: двухэтажный дом с открытой верандой на мансарде, посадки сосен, их железисто-смолистый аромат, зеленую лужайку перед крыльцом, приятную прохладу, приносимую ветрами с Уктусских гор. Но в тот же миг Бухаров открыл глаза, провел ладонью по взмокшей шее, волнение подкатывало к самому горлу. Игорь Иванович почувствовал опасность, которая невидимыми лучами испепеляла его. Но откуда она изливалась? Бухарин всматривался в сверкающие окна здания обкома, в толпу, собравшуюся на улице, начал он озираться и на стоявших с ним на трибуне: на отиравшего потную лысину Павлова, на бравого директора Уралмаша, на седую шевелюру Никифорова. Первый секретарь горкома Свердловска поймал на себе взгляд Бухарова, когда копался в своем портфеле. Мартынов удивленно посмотрел на старшего товарища, затем прекратил копаться в вещах. На Бухарова обернулся директор «Цветмета» Никифоров, ухмыльнулся полуулыбкой, затем вновь увлекся просмотром первомайской демонстрации.

Праздничное мероприятие подходило к концу. Бухаров спустился с трибуны и направился к ожидавшей его служебной чёрной «Волги» 3102. Начальник городского МВД генерал-лейтенант Чаплыгин услужливо открыл перед первым секретарём заднюю дверь, но тот внезапно остановился и направился к милицейскому «РАФику».

– Миш, я надеюсь на тебя. Мы давно с тобой знакомы, привык доверять тебе. – тихонько произнес Бухаров генерал-майору Горячкину, который ожидал первого секретаря у распахнутой дверцы фургона.

– Игорь Иванович, ну какие могут быть проблемы? Ты же знаешь меня: когда я вас обманывал? Горячкин не бросает словами на ветер. Чемоданчик – во он лежит, никто к нему, кроме как вас и меня и пальцем не притронется. У меня работают только спецы, да и вооружились мы хорошо в случае чего. – отвечал розовощёкий генерал милиции с щеткой усов над верхней губой – глава областн МВД, вальяжно опираясь на распахнутую дверцу «РАФика».

– Дело государственной важности, ты же понимаешь?

– Вот я о том же, Игорь Иванович. Неужели вам так идейно везти этот чемоданчик с собой? Может мы его в сейф-ячейку положим, так, чтобы никто об этом не знал. Чего его туда-сюда возить? Тем более, что раньше девятого мая люди из Москвы всё равно не приедут. – убеждал генерал Горячкин секретаря, поправляя на голове фуражку.

– Ты не думай, Миша, что я тебе не доверяю, но мне будет спокойнее, если чемоданчик будет при мне. Сердце будет не на месте, если он останется в городе без моего присмотра. Тем более, что мы хотели с тобой вместе еще раз проанализировать все материалы, которые там есть: у меня по поводу них появилось еще одно соображение.

– Вот как?

– Да. Только лучше мы это сделаем у меня на даче.

– Тогда я прикажу выставить оцепление вокруг твоего участка. На девятое мая я сам приеду к тебе и так же с кортежем вернемся в Свердловск, а там уже гляди, и товарищи из Москвы подтянутся.

Генерал Горячкин окликнул Чаплыгина и приказал ему:

– Когда по Щербаковскому шоссе доберемся до моста через Патрушиху, первую машину в кортеже сменить на посту ГАИ, как условились.

– Есть, товарищ генерал-майор. Мой надежный человек уже там ждет. – ответил Чаплыгин.

Бухаров погрузился в салон «Волги», развалился на заднем сидении, покрытом шерстяным чехлом тигровой расцветки, после чего шофёр нажал на педаль газа, машина крутанулась, выруливая на проспект, затем понеслась прямым проспектам и улицам Свердловска. Впереди обкомовской «Волги» ехал желтый милицейский «Москвич» с синими цветограммами, позади – всё тот же милицейский «РАФик», в котором был генерал Горячкин с чемоданчиком, два офицера и два сержанта, все вооружены автоматами, кроме самого Горячкина, под кителем которого был спрятан чехословацкий пистолет-пулемет «Скорпион».

Чем дальше кортеж отъезжал от центра города, тем мрачнее становились улицы: кварталы панельных домов, очереди возле магазинов, бетонные заборы, обклеенные ворохом объявлений, старенькие покосившееся двух и трёхэтажные домики с проржавевшими железными крышами, теплотрассы, вышки электропередач, коптящие небо трубы теплоцентралей и исполинские градирни. Бухаров сказал своему водителю Василию Степановичу – человеку пожилых лет включить автомагнитолу. Тот послушно исполнил волю начальника, повернул реле и салон «Волги» наполнила мелодия популярного шлягера.

– Тьфу! Чёрт знает что поют! Шум, треск, грохот! Как головы только не болят у тех, кто это поёт? То ли дело в наши годы, Иваныч… выйдет артист чинно, степенно, стоит ровно, не прыгает, не дергается, и поёт себе. И песни какие душевные были! – сетовал шофер на музыку.

– Да! И не говори, Василь Степаныч! Не понимаю как это молодежь трясет так головой, когда играет н гитаре? Да и зачем? Почему нужно перегибаться? Или мы с тобой что-то не понимаем: тут мир меняется, мышление, стратегии и приоритеты. Вот и мы должны мыслить по-новому. Поэтому и с современными тенденциями в музыке нужно познакомиться.

– Как скажешь, Иваныч. – грустно вздохнул водитель, крутя баранку.

– Не переживай, Степаныч! Как доберемся до дачи, жена накроет стол, посидим, выпьем, так я тебе пластинки подарю. Нашел пару месяцев назад… ты не поверишь! Грампластинки шестьдесят первого года! Это же наша молодость!

– Эх, Иваныч, это твоя молодость. А в мои годы в Алапаевске музыку крутили разве что только по радио. Мы тогда всей деревней собирались, подходили к столбу с мегафоном, чтобы громче было слышно. А сейчас что только не напридумывали: вон и в машине можно музыку слушать.

– А что будет еще! Вот в девяностом году – всего через год начнется тринадцатая пятилетка, вот тогда мы тут в Свердловске развернемся: магнитофоны будем производить, автомагнитолы! Весь Союз про нас еще услышит. Вот будешь говорить внукам, Степаныч, как мы с тобой ехали и первому секретарю Бухарову прямо по дороге на дачу пришла в голову мысль наладить производство автомагнитол.

– Твоими устами, Игорь Иванович, только и делать, что мёд пить. Ты думаешь мы заживем в тринадцатую пятилетку? Смотри что происходит: еда по талонам как в сорок шестом после войны, на улицах безобразие, этот мумыря Горбачёв все что-то обещает, но ничего уже четыре года не происходит, люди толпами по улицам ходят, да что говорят! Против партии и Советского Союза! Иные совсем с ума сошли: царя нового закликают!

– Есть проблемы, конечно. Но как говорит наш Захар Егорович Никифоров: «Не спотыкается только тот, кто никуда не бежит». – отвечал шоферу Бухаров.

– Ну, раз так… Егорычу доверяю: дельный мужик, правильный. Как в нашу молодость. Нам бы таких как он больше: порядочных, простых, а не горлопанов. Егорычу бы надо наверх идти: вон аж куда! – шофер многозначительно поднял указательный палец вверх, потом добавил, чтобы е обидеть Бухарова: – Ну, и вас, конечно, Игорь Иваныч. Куда же без вас?

– Никифорова? В Политбюро? В Москву? – поморщился Бухаров.

– Тебе виднее, Игорь Иванович. – ответил ему водитель.

Бухаров откинулся на спинку дивана «Волги», под равномерный гул мотора автомобиля его веки стали наливаться свинцом. В полудрёме секретарь наблюдал, как кортеж остановился у поста ГАИ, где впереди идущий «Москвич» был заменен на «Копейку». Автомобили снова тронулись в путь. Впереди пустынное двухполосное шоссе, справа от него вырастали сопки Уктусских гор, покрытых зеленью лесов, слева тянулись садовые товарищества.

– Черт его ломает! – сетовал водитель Бухарова, видя, как резвая милицейская «Копейка» все больше набирает скорость и отрывается от обкомовской «Волги». Старик-шофер ругнулся и прибавил газа, догоняя «Жигули». В это время водитель «РАФика» начал нервничать, он посмотрел в зеркало салона и увидел, что все пассажиры, включая генерала Горячкина, уже погрузились в сон. Когда фургон нагнал «Волгу», сидящий рядом с водителем офицер заметил, что «Копейка», превышая скорость, оторвалась от кортежа. Шофер снял с приборной панели микрофон и произнес: «Третий, третий… соблюдайте дистанцию, дистанция пятнадцать метров».

Майор Колодин, сидевший за рулем «Жигулей», услышал голос коллеги в динамике микрофона. Он мельком обернулся назад, убедившись, что ушел от «Волги» на достаточное расстояние, затем ответил по рации: «Восьмой, вас не слышу… не слышу вас».

Дорога поворачивала чуть вправо, тут милицейская «Копейка» скрылась из вида водителя «Волги». Степаныч сбавил скорость на повороте, но не заметил, как в придорожных зарослях сверкнула оптика снайперской винтовки. Тупой хлёсткий удар, лобовое стекло «Волги» треснуло паутинкой, пуля пробила голову водителя и вылетела через боковое стекло задней пассажирской двери. Автомобиль потерял управление, сбил хлипкий отбойник и вылетел на обочину. Ломая невысокие молодые ёлочки, обкомовская чёрная «Волга» со всего хода врезалась в раздвоенную берёзу. Водитель «РАФика» и сидевший рядом с ним офицер, вооруженный автоматом, не успели ничего понять. Шофер ударил по тормозам, но тут же бензобак милицейского фургона пробила пуля зажигательного патрона. Раздался хлопок, «РАФик» вспыхнул, прыснул искрами, накренился и завалился на правый борт. Инерция скорости еще несколько метров протащила горящий фургон по трассе, затем раздался еще один взрыв…

Из придорожных кустов вышел бородатый рослый плечистый мужчина атлетического телосложения, одетый в коричневый свитер с закатанными до локтей рукавами, синие джинсы и кеды. Держа на плече снайперскую винтовку одной рукой, он оглянулся, поправил солнцезащитные очки, разгладил густую, аккуратно подстриженную бороду и пружинистым шагом подошел к горящему «РАФику». Вслед за ним появилось еще двое: первый – невысокого роста, крепенький, в лыжной шапочке, куртке-олимпийке, второй – немного полноватый, с густой черной шевелюрой кудрявых волос, локонами ложившихся на плечи. Оба вооружены автоматами.

– Стойте тут, я проверю «Волгу». – скомандовал бородач и помчался к месту аварии автомобиля секретаря обкома. Неспеша, опасаясь взрыва бензина, преступник подобрался к «Волге», из раскуроченного мотора которой валил дым. Удар был настолько сильный, что передняя часть машины смялась в гармошку. Из проема лобового стекла торчало тело погибшего Бухарова, голова которого размозжилась от удара в дерево. Бородач надел перчатки, открыл водительскую дверь, вытащил мертвого Степаныча, и стал осматривать салон. Потом он открыл заднюю дверь и также начал что-то искать. Обойдя машину вокруг, бородач тоже ничего не нашел, на обочине возле пробитого отбойника он тоже ничего.

– Может, чемоданчик был в «РАФике»? – спросил преступник подельников.

– Если и так, то от него ничего не осталось. – ответил ему бандит с пышной шевелюрой.

– Ты сейчас сам туда полезешь и проверишь, Сэм! – с негодованием рявкнул на него бородач.

– Борода, не гони на Сэма: чемодан должен быть у секретаря. Да и кто сказал, что это чемодан? Может быть, это портфель. – ответил бородачу невысокий в лыжной шапочке и олимпийке.

– Хозяин сказал, что это именно чемоданчик или дипломат. Не портфель, Валёк, не портфель! Кто будет ценные материалы в портфеле хранить, башка твоя баранья?!

– Ты точно хорошо «Волгу» осмотрел?

– А ты мне не доверяешь? Или я на фуфела похож?! – продолжал досадовать Борода. – Хозяин нас теперь точно убьёт!

– Нам то что? Хозяин нам кто? Заказчик! У нас с ним тёрок нет, а вот у Отарика… – сказал Сэм.

– Думаешь Отарик шкуру с тебя не снимет? – прикрикнул на Сэма Борода. В это время на трассе послышался звук двигателя и вскоре к месту гибели кортежа подкатил красный «каблучок».

– Вот и Гуинплен! – сказал Борода. – Ты, Сэм, и ты, Валёк, полезайте в кузов и возьмите мою винтовку. Бандиты послушались своего вожака, Борода снял свои перчатки, перепачканные в крови водителя Бухарова, кинул их в кузов «каблучка» и запер дверь. Обернувшись, он заметил, как к месту аварии подъезжает милицейская «Копейка» Колодина. Борода дал майору знак в виде поднятого большого пальца руки, ухмыльнулся, затем сел рядом с водителем «каблучка». Красный пикап тронулся с места и покатил в сторону Свердловска. Майор Колодин, проводив глазами удиравших бандитов, снял фуражку, отер от пота лоб, потом начал что-то лихорадочно кричать в микрофон рации.

Глава 2.

Солнечное майское утро сменялось днем. Капитан милиции Осокин вышел из вестибюля метро, перешел улицу и оказался на Октябрьской площади перед монументальным строгим зданием Детской Библиотеки. Вождь мирового пролетариата на цилиндрическом постаменте из гранита и его товарищи все еще воодушевленно смотрели в светлое будущее коммунизма, несмотря на то, что уже как четыре года продолжалась перестройка, а указывать путь бронзовые вожди могли разве что только в сторону вестибюля станции метро Октябрьская.

Осокин обошел памятник кругом, нервно поглядывая на большое белое здание с вертикальным ленточным остеклением. Капитан наверняка знал, что в министерство могут вызывать только по двум причинам: или на «разнос» или на представление к награде. Причин ни для первого, ни для второго у Осокина не было, полковник же ничего не сказал о цели вызова в министерство.

В запасе у капитана было еще время. Осокин наслаждался майской погодой, цветущими кустами сирени, изумрудной зеленью молодых деревцев, посаженных на газоне площади. Капитан поднялся по гранитным ступенькам Детской Библиотеки, встал возле квадратной колонны, достал из внутреннего кармана кителя пачку «Явы». Осокин вообще был тревожным человеком, вот и сейчас его не отпускали мысли по поводу причины вызова в министерство. Чиркнув спичкой, он раскурил сигарету, сделал затяжку и выпустил сероватое облачко табачного дыма… догадок никаких. Докурив, капитан посмотрел на часы и быстрым шагом направился в сторону здания министерства внутренних дел. Перейдя Житную улицу и пройдя немного вдоль забора, Осокин показал на КПП удостоверение, затем оказался на территории министерства. В вестибюле первого этажа военизированная охрана осмотрела содержимое дипломата, проверила капитана на наличие оружие, потом указала в сторону лифтового холла. Поднявшись на нужный этаж, Осокин вышел во внутренний коридор, где за столом напротив лифтового холла сидела девушка в милицейской форме в звании младшего лейтенанта. Он назвал фамилию вызвавшего его генерала, после чего девушка указала ему на нужный коридор. Осокину пришлось пройти около ста пятидесяти метров, слева и справа были различные кабинеты, на стерах висели политические плакаты, памятные доски и портреты именитых деятелей милицейской службы.

За коридором был еще один холл, в котором находился вход в кабинет министра. Тут же, как и всегда, пост девушки-милиционера. Осокин показал свое удостоверение и сказал, что его ждет генерал Рощин. Девушка подняла трубку внутреннего телефона, оповестила генерала о визите, затем предложила капитану присесть на диван в ожидании вызова. Осокин уселся напротив стеклянного журнального стола, на котором лежали «Милицейская жизнь», «Правда», «Московские новости» и «Огонек». На первые два издания капитан даже не посмотрел, а вот два других взял в руки. Сперва он открыл «Огонёк»: красивый, яркий, глянцевый, напечатанный на добротной мелованной бумаге. На первых же страницах была статья о подготовке к первому всесоюзному конкурсу «Мисс СССР», Осокин заинтересовался, пролистнул дальше, надеясь увидеть цветные фотографии девушек в купальниках, затем случайно раскрыл середину разворота журнала, где была статья о блокадном Ленинграде. Мельком прочитав заголовок, Осокин поморщился: очередная печатная кляуза на Жданова. Тут уже дошли до того, что на полном серьезе рассказывали читателям лживую и до боли глупо неправдоподобную байку о том, как товарищу Жданову, который находился в осажденном фашистами городе, спецсамолетами по приказу Сталина сбрасывали ящики с персиками и пирожными «шоколадная бомбочка», дескать «кровавый партиец-упырь» очень любил такие яства. Причем автор статьи будто нарочно избегает факта о том, что Жданов страдал сахарным диабетом, и увлечение такими продуктами в сороковые годы с тогдашнем уровнем медицины, довольно быстро погубил бы человека. Товарищу Жданову вообще в последнее время не везло: его старательно раституловывали – убрали его имя из названия одного из районов Ленинграда, станцию метро Ждановская в Москве переименовали в Выхино, а город Жданов с недавнего времени стал называться Мариуполем. Осокин хотел было нецензурно выругаться, но тут же взял себя в руки, чтобы не смущать девушку-секретаря. Мужчина с пренебрежение швырнул на стол приторно-слащавый лживый «Огонек» и раскрыл газету «Московские новости». Непонятно было, что тут было, собственно, о столице, кроме того, что будет проходить конкурс «Мисс СССР», а так тут писали про беспорядки, охвативших Грузию. В это время раздался телефонный звонок, девушка-секретарь подняла трубку, после чего она обратилась к Осокину, приглашая пройти к генералу.