Читать книгу: «Не ходи служить в пехоту! Книга 3. Завели. Сели. Поехали. Там разберёмся. 25-летию начала первой Чеченской войны посвящается! Том 1», страница 2

Глава 2

Россия, Нижегородская область, город Дзержинск, военный городок, расположение воинских частей 31-й Висленской Краснознамённой орденов Суворова и Кутузова танковой дивизии

Батальон на БМП-2.

Я очень любил эту машину. В роте сорок солдат. В моем взводе двенадцать человек, все командиры отделений, наводчики-операторы и механики-водители, замкомвзвод, один пулемётчик и один гранатомётчик. Не густо, но служить можно. Замкомвзвод, украинец, призванный с Украины, с Винницкой области сержант, которому увольняться осенью, то есть по сути дела дослуживающий в нашей армии гражданин уже другой страны, но таковы были какие-то там договорённости между руководством наших стран.

Два других командира взвода, ни слова не говоря, сразу после развода демонстративно направились в сторону КПП вместе с другими такими же из других подразделений батальона и полка. Ясно, что этот вопрос ранее уже отработан до автоматизма, и им никто слова не сказал. Как выяснилось позже, все уже устали воевать с такими увольняющимися, но из-за того, что с ними ничего нельзя сделать, все махнули на них рукой. Хотя мне рассказали, что как только такое началось, страсти кипели сильные, ругались, орали и чуть ли за грудки хватали друг друга.

По первым же наблюдениям понял, что личный состав роты проявляет дисциплинированность только в присутствии командира роты. Спокойной жизни у меня не предвидится. И всё-таки меня порадовало, что ни в роте, ни в батальоне не было ни среднеазиатов, ни кавказцев. Все славяне, а значит, не будет никаких межнациональных отношений и проблем.

Самое тяжелое было перестроить свои мозги. Служба в полку в Закавказье и служба в этом полку не имела ничего общего. Но перестроить своё мышление и подходы мне было нелегко. К чему-то я там относился серьёзнее, на что-то не обращал вообще внимания. Мысленно я вновь и вновь возвращался туда, на Кавказ и начал даже находить, что когда-то и что-то было там хорошее, особенно в период, когда командиром роты был Новиков. Сравнивал несравнимое.

Через несколько дней я остался в батальоне ответственным. С огромным трудом и большими нервами добивался от личного состава выполнения распорядка дня и прочих требований. Стало понятно, кто из солдат и сержантов оказался самым авторитетным в батальоне. К сожалению, это не был мой заместитель, хохол. Ему было очень далеко до такого. Это был водитель из взвода обеспечения батальона по фамилии Кучумов. Вот с ним я и решил поговорить.

Разговор не получился совсем. Я еле сдержался, чтобы не набить ему морду. Посоветовался по этому вопросу с Осиповым. Но тот сказал, что ничего с этим Кучумовым сделать нельзя. Водителей хронически не хватает во всём полку, дефицит. Поэтому его комбат не даст ни на гауптвахту посадить и ничего другого сделать, Кучумов это знает, пользуется и ещё больше буреет.

Питался всухомятку и только обедал в офицерской столовой, в которой совершенно не было народа. Оно и понятно, теперь это стало дорого для офицерской получки. Кроме того, уже тогда начали появляться первые случаи задержки выплаты денежного довольствия офицерам и прапорщикам, пока они были не критические: на одну-две недели, но в условиях, когда люди живут без валютных накоплений, от получки до получки, эти задержки уже были чувствительными.

В первый свой выходной я решил заняться поиском квартиры. Меня предупредили, что уже через несколько дней мне будет предоставлено место в модуле. На майские праздники ко мне должна приехать Ольга.

Купил местную газету и нашёл там объявления о сдаче однокомнатной квартиры, расположенной недалеко от полка. Пошёл в телефон-автомат и позвонил. Договорились о встрече.

Квартира была на пятом этаже сталинского дома, окна во двор, очень чистая, со свежим косметическим ремонтом, мебелью, холодильником, телевизором и даже с посудой.

То, что я офицер, видимо, импонировало хозяйке квартиры, но мой возраст ей очень не нравился.

– Давайте так договоримся. В этой квартире вы проживаете один и никого сюда не приводите.

– Нет, этого я вам обещать не могу. Я снимаю квартиру и ухожу из общежития не для того, чтобы жить одному. Скоро ко мне из Калининграда приедет моя девушка. Родители тоже обещали проведать, соскучились.

– Хорошо, пусть девушка ваша живёт. Родители тоже, конечно, могут. Но вот других девушек и друзей сюда приводить не надо.

– Буду с вами честен. Вполне возможно, что иногда здесь будут ночевать и другие девушки, а не только моя невеста.

Хозяйка с беспокойным и недоумённым взглядом посмотрела на меня. Но, видимо, в этом городе, да ещё в такое тяжёлое время не так просто сдать квартиру. Она промолчала, а я продолжил:

– Обещаю, что здесь не будет никаких пьянок и гулянок. Я сам мало пьющий, не люблю. И друзей здесь не будет, ну разве что кто-то проездом заедет ко мне. Такое может быть. Не беспокойтесь.

В итоге договорились на триста долларов за год, деньги вперед. Взял с неё расписку в получении денег за год вперёд. На этом все формальности были улажены.

Поразился тому, как быстро мне удалось провернуть это дело, а я боялся к нему подступиться. Радости моей не было предела. Хорошо, что у меня есть эти самые доллары. Невольно вспомнил то нападение на грузин, где нам с Сергеем удалось захватить деньги. Я бы и сейчас повторил это с легкостью.

В комнате общежития оставил только часть формы, остальное быстро перевёз.

Потом поехал на рынок купить мясо, чтобы приготовить себе щи из свежей капусты и еще что-нибудь. Придётся учиться готовить что-то, кроме первого, ничего не поделаешь.

Первое что бросилось в глаза на рынке, это засилье гостей с Кавказа. Чувствовалось, что они здесь вовсе даже не гости, а самые настоящие хозяева жизни, ведут себя агрессивно и вызывающе. На меня нахлынул приступ ненависти. Вы же орали там, у себя: «Русские оккупанты», «Русские, убирайтесь» и так далее.

Что мы за народ такой? Ни гордости, ни высокомерия. Многие народы сразу бы показали, кто тут господин, а кто унтерменш. Я давно уже не интернационалист и даже напротив, а русский народ здесь, в доброй и такой родной Нижегородской области, ещё верит в эту дружбу народов.

Как из нашего народа выбить интернационализм? Коммунисты вбили людям эту мерзость в голову до такой степени, что мы даже у себя дома позволяем чужакам демонстрировать издевательство над нами. Долго находиться на рынке я не мог, поэтому быстро всё купил и уехал к себе.

Во мне всё клокотало, я не мог отойти от впитанной намертво на Кавказе межнационалочки. В голову лезли очень негуманные и крайне радикальные идеи, как русские должны избавиться от этих назойливых и неприятных гостей, которые на самом деле стали тут хозяевами. От этих тяжёлых мыслей удалось отвлечься только благодаря телевизору, который стало очень интересно смотреть.

Щи получились отличные, а с котлетами что-то не получилось, расползались и вообще вышли невкусными, но с пюре проскочили. На несколько дней еда была готова. Холодильник заполнен продуктами. Всё, что надо было, постирано и поглажено, можно было поездить по городу, познакомиться с ним и изучить.

Утро, понедельник, так называемый «командирский день».

Комбат уже перед подъёмом, на построении командиров батальонов, дивизионов и отдельных рот, получил от командира полка жёсткое внушение за то, что вчера вечером ответственный по полку «замполит» полка поймал наших бойцов пьяными. Но это ещё мелочь. При попытке навести порядок в батальоне, пьяные бойцы начали пререкаться и фактически вышли из повиновения. У нас ответственным по батальону был «замполит» батальона, который сам оказался сильно выпившим и пустил все на самотёк.

Быстро установили зачинщиков и участников этого безобразия. Конечно, среди них, кроме прочих, был Кучумов и ещё несколько человек, четверо с нашей роты. Но наказать никого мы никак не могли. После развода почти всех людей роты разобрали в различные команды, так что мне еле-еле удалось отстоять двух механиков-водителей для работы в парке.

– Будете разбираться с ними вечером, после ужина, – отрезал комбат.

Он вывел из строя всех участников безобразия. Коротко отругал. Кучумова предупредил, что если ещё раз поймает его на пьянке, то, несмотря ни на что, порвёт его водительские права и поставит на должность стрелка в одну из рот. Было видно, что Кучумов угрозы комбата воспринял всерьёз, но это ничего не решало, просто этот солдат боялся только комбата, а остальных, особенно командиров взводов, ни во что не ставил. И на этом всё.

Чего в таком случае ждать?

Понятно. Чтобы меня слушали, мне надо было завоевать собственный авторитет. Это была уже давно очень актуальная для меня задача. Если в парке при работе на технике, где я основном и пропадал, мне удавалось добиваться выполнения поставленных задач, то при выполнении функции старшего на других работах мне это удавалось с очень большим трудом. Проблема уже перезрела.

Осипов тоже негодовал и признался мне позже, когда перед обедом зашел в парк посмотреть, как продвигаются у меня дела:

– Ты знаешь, когда рота была развёрнутой, шла боевая подготовка. Да ещё какая! Стрельба, вождение, день-ночь, по кругу. Проверки и так далее. Было очень тяжело командовать, но легче, чем сейчас. Дисциплина была железная. Я ведь дважды роту делал отличной. Поверь, это очень тяжело, особенно там, за границей. А потом как получается? Сдали проверку, рота все умеет, любую задачу выполним на счёт раз, потом увольняем дембелей, приходит новое пополнение, обученность резко падает, и начинаешь всё сначала. Сейчас мне очень больно смотреть, в каком состоянии оказалась рота и батальон в целом. Командир полка предупредил, что, скорее всего, будет ещё хуже. Пополнения не будет. Возможно, в батальоне останутся одни офицеры. Поэтому сейчас надо сделать всё по максимуму, пока личный состав есть. Потом будем всё сами делать. Командир полка говорит, что в авиационных частях уже сами офицеры-лётчики в караулы часовыми ходят.

– Не может такого быть!

– Может. Теперь наша армия будет питаться только призывниками из России, а их очень мало. Откуда было больше всего солдат? Средняя Азия, Закавказье, украинцев много было. Теперь они там, у себя, будут служить. Да и в военкоматы никто не пойдёт. Демократия!

– А как так получилось, что замполит батальона допустил пьянку, когда он был сам ответственным?

– Замполит у нас мужик нормальный. Там, в ЦГВ, он был грозой солдат всего полка в своё время. Раньше у замполитов власть была огромная. Да ты и сам знаешь. Застал. Он ни одного офицера не сожрал, наоборот, прикрывал, где мог. В общем, повторю, нормальный мужик он был. А тут замполитов взяли и сделали помощниками. Понимаешь? Был замом, майор, на майорской должности, а стал помощником на капитанской. Ну, полномочия возьми ради интереса посмотри и сравни. Там КПСС была и всё такое, тоже попробуй покрутись, выполни всё, что от них требовали. А сейчас что? Понимаешь, пропало у них всякое желание, представь себя на его месте. А куда расти? Вот и доживают до пенсии, чтобы поскорее уйти.

– А я считаю, что в целом правильно, что политработников убрали. Просто надо было не так, не всех под одну гребёнку.

– А как?

– Правильно, что убрали всяких там секретарей парткомов и комитетов ВЛКСМ, пропагандистов и прочих. В танковом батальоне, артиллерийском и зенитном дивизионе замполиты не нужны, там людей мало по сравнению с пехотой, с ними может сам замполит полка справиться, а вот в мотострелковом батальоне нужен замполит и в мотострелковых ротах тоже. Именно заместитель, только, конечно, не по политической части, а по работе с личным составом или ещё как-нибудь их там назвать. Помощники не нужны. Нужны замы с правами, и чтобы отвечали. А с помощника какой спрос?

Осипов посмотрел на меня внимательно и ответил:

– А, пожалуй, ты прав. В разведроте тоже нужен.

– И в роте материального обеспечения, и в ремроте. Эти роты большие и сложные.

– Согласен.

– У нас-то в роте почему эта должность вакантная?

– Говорят, что увольняются они все. Все высшие военно-политические училища будут или расформированы, или выпускать будут командиров, станут командными, база там хорошая. А потом кто хочет в пехоту? Все ищут места потеплее, естественно. Сам знаешь.

– Что с нашими уродами-алкашами делать будем?

– Не знаю. Пока не знаю. На гауптвахту не посадишь, и так народа нет. Что остаётся? Замечание? Выговор, строгий выговор? То есть остаётся одна мера – дать им трандюлей, а потом побеседую по душам. За мной не заржавеет.

Осипов ушёл, и я остался переваривать наш разговор. А что бы сделал Новиков на месте Осипова? То же самое. Абсолютно то же самое, никаких сомнений. Мне не хотелось так поступать, но выхода я не видел.

Постепенно от тяжёлых мыслей отвлекла техника. Та машина, которую мы не могли завести и копались с ней уже не один день, завелась, что вызвало у меня большую радость. Наконец! Через пару минут завелась и одна из САУ артдивизиона. Я уже познакомился с командиром одной из батарей и командиром взвода, которые тоже мучились не один день над одной из своих самоходок. Мимо меня на заправку прополз танк Т-80 БВ, оглушив звуком своего газотурбинного двигателя.

Подумал о другом. Какая же мощь был наш полк, когда стоял там, в Чехии, недалеко от границы со странами НАТО. 94 вот таких Т-80 БВ чего стоят! Плюс к этому 18 САУ, да не простых, САУ «Акация», 152-мм гаубицы. Обычно в танковых и мотострелковых полках САУ «Гвоздика», 122-мм гаубицы, а у нас в полку «Акация», которая может стрелять спецбоеприпасом (ядерным проще говоря). В Гяндже даже в артиллерийском полку дивизии такого калибра не было, из ствольной артиллерии только буксируемые гаубицы Д-30, а тут в танковом полку «Акации». Наш батальон тоже силища огромная: более сорока БМП, девять миномётов, шесть АГС-17 и много чего ещё.

В это время засобирались на обед зенитчики. «Тунгуски» одной из батарей зенитного дивизиона начали опускать свои антенны, командир этой батареи тут же поддал пинка за что-то зазевавшемуся солдату, видимо, за соблюдение «мер безопасности». Это выглядело особенно смешно: на фоне новейшей и современнейшей техники старые и надежные методы управления личным составом. И главное, никто не обиделся. Солдат знает, что получил за дело и не хочет бесед всяких. И командиру батареи хорошо, он наверняка тоже не имеет никакого желания читать нотации подчинённым, да и некогда. Дело надо делать.

Эти «Тунгуски» – совсем новая техника, поговаривают, что кроме самого командира батареи и одного молодого лейтенанта её больше никто в зенитном дивизионе не знает.

Все офицеры в разговорах между собой были едины во мнении, что не надо было выводить все войска из стран Центральной и Восточной Европы. Надо было оставить в каждой стране хотя бы по одной танковой или мотострелковой дивизии и летчиков какое-то количество, конечно. Понятно, что там было огромное количество войск, избыточное, и стране тяжело было бы это содержать, но выводить полностью – это было большой ошибкой.

Я представил наш танковый полк, выходящий на учения в Чехословакии со всеми подразделениями, со всеми танками, БМП, САУ, ЗПРК и прочими там мостами и понтонами. С обученным и хорошо дисциплинированным личным составом. Силища непобедимая. Никто не посмеет подумать о войне с нами! А сейчас? Сейчас неизвестно. Известно только, что слабых бьют. В чём я сам лично убедился, когда наш полк в Степанакерте был разукомплектован. Бьют безжалостно.

С другой стороны, пока у нас есть надежные стратегические ядерные силы, кто посмеет на нас напасть? Но неизвестно, в каком состоянии они находятся.

А что делать в таких маленьких конфликтах, как в Карабахе? Внутренние войска МВД – вот кто должен такие конфликты гасить.

А если крупнее что-то? К такому мы сейчас не готовы, однозначно.

Жаль, что всё приходит в упадок. А почему? Потому что главное – это люди. Грустно, но над этими словами наших политработников мы всегда всячески издевались и смеялись. И я среди первых. Считали эти их слова большим лукавством, а в последнее время я эту их фразу часто вспоминаю. Главное, но не единственное. В нашем полку отличная техника в боеготовом состоянии, но людей не хватает, а те, что придут им на смену, будут плохо обучены и мотивированы. Поэтому техника неминуемо будет приходить в упадок, и действовать на ней они не смогут. А с другой стороны, можно иметь отличных людей, но не иметь хорошей техники, и получается тоже плохо. Вывод-то простой: нужны и люди, и техника, но главное люди.

Техника нашей роты, а это одиннадцать БМП-2, была в приличном состоянии. Чувствовалось, что она долгое время находилась в хороших руках Осипова и получала надлежащий уход и обслуживание. Если мерить по главному военному критерию, она «заводилась». Так сложилось, что, если «заводится», значит, всё остальное вполне можно быстро поправить. Но, все, кто командовал взводами и ротами, понимают, что кроме «заводится» на технике столько «мелочей», что все их переделать очень сложно и почти невозможно.

В принципе, дела продвигались успешно, но был вопрос, который невозможно было решить – это аккумуляторы. Некоторые аккумуляторы уже выслужили установленный срок службы, а у большей части срок службы истекал уже в следующем году, но нас предупредили, что замены старым аккумуляторам не будет и «берегите то, что есть». Проблема.

Вечером я поехал на своей машине в промзону, просто посмотреть. Издалека на дороге увидел УРАЛ нашего батальона, а рядом с ним Кучумова, который стоял возле него и скачивал солярку в рядом стоящий гражданский КАМАЗ. Остановился. Вышел из машины, ни слова не говоря, посмотрел и уехал. Кучумов, увидев меня, никак не отреагировал, только нагло и пристально посмотрел и спокойно продолжил свое дело.

Вернувшись в батальон, выяснил, что машину с Кучумовым брал сегодня начальник штаба батальона. Видимо, начальник штаба после всех необходимых поездок приехал домой, расписался в путевом листе и отправил Кучумова в парк самостоятельно, а тот, в свою очередь, по дороге решил слить солярку и заработать на водку.

Что делать? Шум не надо поднимать, это в любом случае. Завтра доложить начальнику штаба батальона, а там пусть сам разбирается. Но что-то в этом варианте мне не нравилось. Мне хотелось разобраться с этим наглецом самому.

В принципе, все солдаты моей роты, да и всего батальона, мне нравились, включая Кучумова. Я понимал, что, окажись мы в обстановке близкой к боевой, все проблемные солдаты станут одними из лучших и инициативных, а у нас резко изменились бы отношения друг с другом. Сейчас же меня личный состав воспринимает как полицейского, а не как своего командира. Именно поэтому мне тяжело ими командовать, не хотят подчиняться. Сейчас, в мирное время, это вопрос авторитета, который может держаться только на страхе передо мной и на моей силе (не только физической). Поставить всё «на кулак»? Но у меня не такие могучие кулаки. А потом, хоть политработников и отменили, но все равно риск налететь на уголовное дело оставался.

Что остаётся? Беседа? Мои попытки достучаться до их сознания ни к чему не привели. Наоборот, я подозреваю, воспринимаются как моя слабость. Что делать? Опять же, самый авторитетный солдат в батальоне – это Кучумов, он же и самый наглый в батальоне солдат. Пока Кучумова я сам лично на место не поставлю, он не даст хоть сколько-нибудь укрепиться моему авторитету в батальоне. Выходит, надо разговаривать с Кучумовым, но первая попытка оказалась крайне неудачной.

Попробовать Кучумова избить? Но он запросто ответит, нет сомнений. Кроме того, он высокий и широкоплечий, явно занимался вольной борьбой, мы с ним в разных весовых категориях. Имел многочисленные приводы в милицию, видимо, поэтому он оказался у нас, а не в ВДВ или в спецназе.

Что ещё известно о нём?

Известно, что он прилюдно послал на три буквы свою мать, которая приехала его проведать, вырос без отца, а старший брат сидит где-то в тюрьме.

Я сидел в канцелярии своей роты и предупредил дежурного вызвать ко мне Кучумова, как только он появится. Плана у меня не было и идей тоже не было.

Дверь канцелярии распахнулась, в неё без стука вошёл Кучумов и обратился ко мне:

– Чё надо?

Меня не удивила такая наглость, что-то в таком духе я ожидал.

– Я вызвал тебя, солдат, для того чтобы сказать, что ты чмо. Для того чтобы в глаза объявить тебе, что ты трус и последняя шестёрка в батальоне, – еле сдерживая ярость, спокойно произнёс я.

– Что ты сказал, гандон? – прошипел от неожиданности Кучумов.

– Повторю. Ты стукач особиста полка, чмо и шестёрка.

– Стукач кого?

– Особиста.

– Кто это такой? – недоумевая произнёс Кучумов.

– Вот, вижу хорошую подготовку КГБ. Я знаю, они там своих стукачей готовят к таким разговорам.

– Что ты несёшь, старлей? Ты чё, о..л? – уже громко произнёс Кучумов.

– Я тоже сейчас начну орать, и весь батальон узнает, кто ты.

– Я не понял. Короче, поясни предъяву, – уже более спокойно и гораздо тише произнёс Кучумов.

– Дверь плотно прикрой.

Кучумов послушно прикрыл дверь.

– Поясняю. Ты нагло на глазах офицера продаёшь солярку. Смело пьёшь водку. Очень нагло, с вызовом, на «ты» смеешь обращаться ко мне. Почему? Кто из батальона может себе это позволить? Никто. Только ты. Почему? А потому что тебя опекает особист. Только под их опекой можно такое себе позволить.

– Это все х..ня, то, что ты говоришь. Мне все пох…

– Возможно. Но ты мне объявил войну. Я не хотел принимать вызов, но другого выбора у меня нет. Ты решил подрывать мой авторитет, а я буду уничтожать твой авторитет. Это война. Посмотрим, кто победит.

– Я твой рот..      – Кучумов, разразившись матерной тирадой, покинул канцелярию.

Полный крах. Я остался с очень тяжёлыми мыслями. Это беспредел! И ничего сделать не могу. Так оставлять нельзя. Надо срочно с этим Кучумовым разбираться. Но как? Выход только один. Я взял лежавший у меня в сейфе заполненный магазин к ПМ, вышел в расположение и, направляясь быстро к Кучумову, громко крикнул:

– Рядовой Кучумов, ко мне!

Кучумов обернулся и громко ответил:

– Пошел нах!

В расположении раздался дружный, громкий, веселый и одобрительный смех солдат. В ту же секунду я подскочил к Кучумову и что есть силы, максимально расчётливо нанёс ему кулаком с зажатым в нём магазином удар в лицо. Кучумов пошатнулся, а я тут же нанёс ему ещё несколько ударов в туловище. Кучумов начал оседать. В это время один из солдат взвода обеспечения батальона успел принять стойку для нанесения удара по мне, и я мгновенно переключился на этого солдата, который после первых же ударов закрылся и медленно отступил, потом отыскал глазами ещё одного солдата, который явно громко смеялся, и нанёс несколько ударов по нему. Остальные быстро отскочили на безопасное расстояние, и все смешки резко прекратились.

Я осмотрелся. Кучумов, присев, пытался прийти в себя. Не дать ему этого сделать! Только добивать, пока не попросит пощады!

Я нанес сильнейший удар в туловище Кучумова ногой. Кучумов буквально завыл от боли. Не останавливаясь, нанёс ему удар ногой в голень. Потом ещё по несколько ударов ногами остальным двум солдатам. Оба запросили пощады, и я им скомандовал:

– Встать!

Солдаты не смогли подняться, а я нанёс им ещё по паре ударов ногой, но уже не так сильно.

– Встать!

Вскочили.

Посмотрев на своего заместителя, скомандовал:

– Немедленно сюда три половых тряпки и ведра!

Через несколько секунд тряпки и ведра были на месте.

– Взлётку! Даю четыре минуты!

Оба солдата переглянулись, и я сразу нанёс им несколько ударов ногами, после чего началась влажная уборка. Этого от них мне было достаточно. Ни слова не произнося, подойдя к Кучумову, нанёс ему несколько ударов ногой.

– Хватит! – заорал Кучумов.

– Проси прощения, чмо! Громко, так, чтобы весь личный состав слышал! – заорал я и нанес ему сильнейший удар ногой в ягодицу.

– Не буду!

Я нанёс ещё несколько ударов, но Кучумов издавал только стоны. Не попросит. Бесполезно. Надо как-то выходить из этой ситуации. Подошёл к своей роте. Увидел один ненавидящий взгляд и тут же нанёс удар, потом ещё несколько ударов по кому попало. Воцарилась тишина.

– Батальон, строиться! Бегом!

Все быстро зашевелились, забегали.

– А сержанты в этом сраном батальоне есть?

Начали раздаваться команды сержантов. Построились. Мне доложили. Стояла мёртвая тишина.

– С этого момента все мои команды и распоряжения выполняются мгновенно и беспрекословно всем личным составом батальона. Есть те, которые не согласны?

Тишина.

– Не слышу!

– Никак нет! – ответил батальон вразнобой.

– Не понял.

– Никак нет.

В итоге через несколько раз получил громкий и дружный ответ. Кучумов продолжал находиться в том же месте и слегка постанывал.

– Вольно! – подал я команду.

Осмотрел весь строй и обратился ко всему личному составу.

– Мужики! Я не хотел этого всего. Я не хотел бить Кучумова. Даю вам честное слово. Как его зовут?

– Саня, – ответил кто-то.

Я подошёл к Кучумову и произнес:

– Саша, я не хотел тебя бить, я не хочу тебя унижать. Ты не оставил мне выбора, ты меня сильно унизил, и я был вынужден ударить своего сослуживца солдата, тем более русского. Прости меня, Саня! От души прошу. Прости. Я тебя тоже простил. Даже без твоих слов простил.

Я протянул руку, перекинул руку Кучумова через свою шею и начал поднимать его с пола. Посадил на табуретку.

Подозвал санинструктора роты (в то время эта должность ещё была в роте и ее занимал нормальный боец, имеющий диплом медучилища), приказал оказать помощь Кучумову.

– Почему? – задал я вопрос, подойдя к строю.

Бойцы смотрели на меня с недоумением.

– Почему, когда к солдатам грузинам или азербайджанцам приходит служить офицер грузин или азербайджанец, то они сразу окружают его и стараются помочь? А вы, когда пришел я, такой же русский, как и вы, встретили меня с враждой? Почему, я вас спрашиваю?

Стояла гробовая тишина.

– Вы все наверняка успели послужить и с кавказцами, и с призывниками из Средней Азии и многое успели понять. Почему вы меня так встретили? За что?

Я медленно обошёл строй, всматриваясь в лица бойцов. Многие отводили свой взгляд. Было видно, что мои слова запали им в душу.

– Я так мечтал о том, чтобы у меня все солдаты были русскими, пускай бурятами, украинцами, якутами, но русскими по мозгам, по культуре. И что получил? Я мечтал служить в России, дни считал, как вы, дембеля. Зачем вы так, ребята? Вынудили меня руку поднять на таких же, как и я, русских ребят. На прежнем месте службы я и с кавказцами, и с таджиками, и узбеками нашёл общий язык, но очень тяжело. Думал, что уж здесь всё будет по-другому. А что вышло? За что вы так, ребята, ко мне отнеслись?

– Извините, товарищ старший лейтенант, мы потом уже узнали, что вы в Карабахе воевали, но уже было поздно, – ответил один из самых авторитетных сержантов батальона, из соседней роты.

– А если бы не воевал, то что?

– Тогда другое дело.

– Почему?

– Офицеры тоже разные бывают.

– Мы вас больше не подведём, – спокойно произнёс мой заместитель.

– Тащ старшнант, давайте забудем, – предложил солдат взвода обеспечения батальона, который только что получил от меня.

– Согласен забыть. И у меня ещё есть пожелание. Не называйте меня, пожалуйста, старш- нант. Называйте меня товарищ старший лейтенант, членораздельно. Мне не просто так досталось это воинское звание. Ещё из этой же оперы: не называйте меня взводным, только командиром взвода. Потому что я командир, а не бегунок какой-то.

– Ясно. Так и будет. В нашем батальоне и командиры рот не разрешают их называть ротными, только командирами рот. Нам уже давно это объяснили, – произнёс сержант из миномётной батареи.

– Мы всё поняли, товарищ старший лейтенант, – глухо произнёс Кучумов, который продолжал сидеть на табуретке.

– Разойдись! – скомандовал я.

Ко мне подошёл командир одной из рот, который был в этот день ответственным офицером в батальоне, молчал и тихо наблюдал, не хотел мне помешать.

– Красавчик, – коротко произнёс он и сильно пожал мне руку.

Утром ко мне подошёл Кучумов. Вид у него был плохой. Под глазом красовался большой синяк, одно ухо было перевязано, кроме того, он сильно хромал. Подошёл ко мне, как положено, и спросил:

– Товарищ старший лейтенант, вы докладывать комбату насчёт солярки будете?

– Нет.

– Спасибо. А насчёт чурок вы полностью правы. Они друг за друга горой, не то что мы. Мы, русские, очень разобщены, и это неправильно. Я с вами полностью согласен во всём. Знайте, если я увижу, что на вас наехали чурбаны, Кучумов тут же за вас впишется. И вообще с моей стороны больше проблем не будет. Вообще никаких.

Мы пожали друг другу руки и разошлись.

Кроме всего прочего, для меня это была проверка личного состава на наличие у них русской идентичности, и я чётко понял, что они успели хорошо усвоить межнациональную школу ещё Советской армии, вспомнили о том, что они Русские, и на этой идее они готовы объединяться даже с ненавистными им офицерами, которых они продолжают воспринимать как еще более им ненавистных «ментов», а не своих же командиров. Сейчас солдаты увидели, что есть офицеры, которые готовы вслух признать то, что думают сами солдаты. Появились некоторые зачаточные признаки единства между ними и мной, офицером. Соответственно я стал для них ближе, но всё равно не родным.

Уже неплохо для мирного времени и солдата срочной службы.

Этот авторитет не очень дорого стоит, но тем не менее это уже хоть какой-то авторитет, тем более я говорил солдатам только то, что сам лично думаю, ни капли не покривил душой и ровно поперёк тому словесному дерьму, которое им пытаются заправить в мозги под нынешним названием общественно-гуманитарная подготовка, то есть то, что недавно называлось политзанятиями и всяким там марксизмом-ленинизмом с их интернационализмом. Впервые на практике опробовал замену всему тому советскому совершенно новое и искреннее. Сделал для себя выводы вполне практические и очень обнадёживающие.

Заодно и у меня на душе отлегло – оказалось я совсем не одинок в своих взглядах и даже напротив, нас, с такими взглядами, в нашем небольшом батальоне абсолютное большинство, если не сказать, что все мы такие, с такими взглядами. Я не заметил ни одного не согласного со мной солдатского взгляда, несмотря на то, что из двухсот человек около двух десятков были явно нерусскими, но и не кавказцами.

Это солдаты и сержанты, причём все срочной службы, естественно. А что офицеры?

Мнение офицеров я знаю хорошо, оно может быть только слегка мягче моего, но не на порядок даже. Не всё потеряно. Ладно, подождём, пока инородцы и в нижегородской области ещё больше борзеть будут, тогда, может, и народ поднимется. Эх! Сомневаюсь.