Читать книгу: «По эту сторону горизонта (несколько историй о вантузе, поэзии, бадминтоне, и кое о чём другом)», страница 3

Впрочем, факт, быть может, и гениальный, а прибытка с него нет никакого. «Уж давно перестала чествовать, – вздохнул Николай Андреевич. – Мои стихи вся эта рать … которая, издательская!» И это было печально. А каждая печаль требует своего увековечивания. Так что присев на скамейку Николай Андреевич споро набросал в сотовом телефоне несколько рифмованных строк. Пусть и незамысловатых, но, быть может, истинно нетленных … как знать … как знать …

… <КАК, ЗНАТЬ?!> …

… Придя домой, Николай Андреевич переписал из телефона своё сочинение на компьютер. И высветилось на большом плоском мониторе восемнадцатью рифмами тридцать шесть строк:

К чему вся эта суета,

Коль жизнь моя – одна тщета,

И даже если вдруг удача,

То и удача – незадача,

Поскольку всякий мой успех

Лишь только новый в жизни грех…

Вот, например, она – любовь,

Что досаждает вновь и вновь,

Но как друг друга не люби,

От страсти лишь одни угли

Уж остаются всякий раз,

И это жизнь, что без прикрас…

А вот ещё одна печаль,

Когда незрима взгляду даль,

Но лишь она приют мольбе,

И лишь она пророк судьбе,

Но в небе ныне лишь туман

А где туман – там и обман….

Нечестны рифмы, что вокруг,

Нетленными не стать им вдруг –

«Ночь, улица, фонарь, аптека²¹» –

Всё это Блока «фонотека»,

Мои же: «столб, витрина, дом»

С признаньем вяжутся с трудом…

Изящность – блеф, словесность – вздор,

Цена ж сонету – луидор …

И всяк уж оды сочиняет,

А уж в толпе строфа найдётся,

По вкусу князю что придётся,

В перстнях, что царственных сияет…

Увы, в искусстве правит бал

Лишь только чьих-то мнений балл,

Король воскликнул: «Гениально!»,

И вторит критик: «Идеально!»,

И вот дворцовая вся рать

Взялась безвкусье восхищать.

… <Post scriptum²²> …

Прочитав стихотворение на несколько раз, а потом просидев ещё немалое время в задумчивости возле монитора, удалил Николай Андреевич своё восемнадцатью рифмами тридцати шести строчное творение напрочь.

«Не шедевр, батенька, не шедевр … да и лирикой, честно говоря, здесь и не пахнет! Где масштабность? Где общечеловеческая значимость авторских переживаний? Где, чёрт возьми, поэтическое осмысление проблем бытия? Бытие – это не какие-то там ваши «угли», и «луидоры». Бытие – это … отринув плоть, он устремился в небеса, мечты и грёзы превращая в звёзды! А что касаемо «жизни без прикрас» … для жизни без прикрас не поэты нужны, а журналисты, да охочие до любого непотребства блогеры», – наверняка скажет Вера Степановна <вот так и слышится этих занудных поучений этот скрипучий старушечий голос>, главный редактор городского литературного журнала.

И будет она, пожалуй, права. И никакими букетно-конфетными к женщине знаками внимания сей стишок в журнал: «Из века серебряного в век двадцать первый», увы, не протолкнуть. «Что и остаётся мне, грешному, так это только каяться, и за «суету» мою, и за эту, как её, «тщету», – пробормотал Николай Андреевич, отстукивая на клавиатуре новое четверостишье:

И был я грешен, был я клят,

Где всё срамное – там мой взгляд,

И лишь одно спасенье мне –

Что в поднебесной вышине.

 «При полном отсутствии подобных душевных истоков, – ехидно прошипел Благовест-Серебрянский, – воплотим-ка эстетически значимые авторские переживания способом виртуальной, так сказать, проекции бытия:

И там, в заоблачной лазури

Печальной нет извечной хмури,

Там только сонм одних отрад,

Там всяк другому только брат.

Случившиеся в мозгу Николай Андреевича проекция бытия никаких струнок в его же душе не затронула. Зато эта проекция придётся, наверняка, по душе отдельно взятому главному редактору отдельно взятого литературного журнала:

И вознесусь я в небеса,

Мне где и брат, и где сестра,

А там я ангелов привечу,

И тем их плоть очеловечу.

Стихотворение складывалась на удивление легко. А от чего ж ему не складываться, ежели всяких разных онлайновых генераторов рифм ныне в интернете хоть пруд пруди:

Отчищусь от порока добротой,

Грехи отмою светлою мечтой,

И зло, и ложь гоню я прочь,

Живу, чтоб страждущим помочь …

И уж вскоре не восемнадцать риф у Николая Андреевича на мониторе было, а гораздо больше. Гораздо больше у его нового стихотворения было теперь шансов «оказаться на этой заманчивой для каждого поэта стезе «из века серебряного в век двадцать первый».

История четвёртая. И не в стихах, и не в прозе, а задачками по арифметике и математике

²³

<донёсшейся скепсис из прошлых времен:

«Мы все учились понемногу

Чему-нибудь и как-нибудь»²⁴>

Эпиграф

Дважды два не есть четыре,

Дважды два есть только три,

Нас незримо приучили

Брать откат с чужой маржи.

<для класса первого> В коробке было 25 конфет. Ивану, заходя в класс, захотелось съесть две конфеты, Наташе – 3 конфеты, а Васе – 4 конфеты. Сколько конфет съели дети, и сколько конфет осталось в коробке, если родители ребят подарили её учительнице будущего 1-го «А» класса в честь предстоящего сентябрьского праздника «День знаний», и которую женщина тут же положила в сумочку, унося подарок домой?

<для класса второго> В магазин привезли 35 кг свеклы, помидоров – на 15 кг больше, чем свеклы, а лука на 5 кг меньше, чем свеклы и помидоров вместе. Сколько килограммов овощей стало в магазине, если грузчик тайком положил себе в сумку 2 килограмма свеклы, продавщица, вынесла, не стесняясь, вечером в пакете 3 кг лука, а директор магазина открыто и средь бела дня положил в багажник свой автомашины ящик помидоров весом 7 кг?

<для класса третьего> Мама купила в аптеке для больной девочки 4 упаковки лекарства по 20 таблеток в каждой упаковке. Медик скорой помощи велел принимать девочке по две таблетки каждые шесть часов в течении трёх дней. Девочка строго выполнила все указания врача. Хватило ли девочки таблеток для выздоровления, если лекарственных веществ в них было в два раза меньше, чем положено?

<для класса четвертого> Футбольная команда из провинциального городка провела три матча с одной из столичных команд, забив в ворота противника всего 4 мяча, но и пропустив при этом лишь 1 мяч. Сколько матчей команда выиграла, свела вничью и проиграла, если накануне судья получил крупную взятку, а потому не засчитал ни одного из мячей, забитых командой из провинциального городка в чужие ворота? С каким счётом закончился каждый матч?

      <для класса пятого> В городе решили построить швейную фабрику, состоящей из двух цехов. Планировалось, что на ней будут работать 1680 работников (поровну в каждом цехе) следующих профессий: швея, раскройщик, вышивальщица; при этом швей будет втрое, а раскройщиков вдвое больше, чем вышивальщиц. Сколько вышивальщиц потребуется, если на выделенные из областного бюджета необходимые (и вполне достаточные) для постройки фабрики деньги удалось возвести в итоге лишь один цех?

<для класса шестого> Автомобиль стоит 1 200 000 рублей. В рамках одной сугубо эксклюзивной акции некоего автосалона стоимость автомобиля снизили до 750 000 рублей. На сколько процентов снизилась цена автомобиля для начальника районного отделения полиции, который и участвовал в этой акции?

<для класса седьмого> Вычисли, какая сумма через полтора года будет лежать на банковских счетах доярки, механизатора и главы районной администрации, по которым выплачивается 4,7% годовых, если первоначальный вклад доярки составил – 1000 р, механизатора – 3000 р, а главы районной администрации – 75 000 р?

<для класса восьмого> Некий «хваткий» бизнесмен получил в 2016 году прибыль в размере 700 000 рублей, однако в налоговой декларации занизил её на 300 000 рублей. Каждый следующий год его прибыль увеличивалась на 7% по сравнению с предыдущим годом, и каждый раз он занижал её в отчётных документах на все те же 300 000 рублей. Какую реальную прибыль получил бизнесмен за 2019 год и какое количество прибыли он скрыл от налоговой инспекции?

<для класса девятого> На ладан дышащая, фабрика кондитерских изделий производит два вида шоколадных конфет: «Батончик» – с содержанием какао-бобов 25% и «Батончик элитный» – с содержанием какао-бобов 70%. В каком соотношении надо смешать ингредиенты этих двух видов конфет, чтобы «Батончик элитный» стал содержать 45% какао-бобов? Какой процент какао-бобов будет содержать «Батончик элитный», если в его первоначальный состав добавить 20% пальмового масла?

<для класса десятого> В кабинет к начальнику таможенного поста зашло 11 посетителей. Вероятность осуществления подкупа чиновника каждым из посетителей равна 0,6. Какова вероятность того, что пять из посетителей дадут чиновнику взятку?

<для класса одиннадцатого> Численность чиновников в двух соседних районных администрациях некоего Затаёжного края в 2020 году составляла 100 человек. Через год проверка активистами «Народного фронта» обнаружила, что в первой администрации численность чиновников возросла на 10%, а во второй – на 20%. В результате общая численность чиновников в двух администрациях составила 114 человек. Сколько чиновников было в первой администрации в 2020 году? Сколько чиновников будет в 2024 году во второй администрации, если результаты проверки активистами «Народного фронта» никак не повлияли на сохранившуюся тенденцию роста числа чиновников в Затаёжном крае.

История пятая. Аббревиатура «ЖЗЛ»

<увещевающего, увы и ах, поэта>

Души порыв – и новая на подступах эпоха,

Воспламененье чувств – и мир уже иной,

Для сотворения достаточно во что-то вдоха,

Но этот вдох свершил вновь дух не твой.>

Эпиграф

К вершинам вознестись пытаюсь,

К вершинам смысла бытия,

Но крыльев нет … вернее, каюсь:

На хлеб насущный обменял их я.

§ … {«Идём?» – она спросила / И посмотрела вдаль, / Судьбу давно манила / Серебряная даль, / А он спросил: «Зачем?», / Он, знамо, испугался, / Он был ещё никем, / Он только нарождался.} … Нет, это <всё ж таки> явная неосмотрительность – родиться весной одна тысяча девятьсот пятидесятого года. Ну, сколько ему будет через одиннадцать лет, двенадцатого апреля шестьдесят первого года? – вот именно, всего одиннадцать лет. А значит, быть первым в мире космонавтом ему, увы, не суждено. Как и не суждено написать «Евгения Онегина», ведь эта поэма уж давным-давно написана. Впрочем, поэзия – не его стихия. Все эти «ямбы» и «хореи» будут волновать его весьма недолго, всего три года – пока будет пылать внутри чувство первой любви. Тем более, и сама любовь – не его стихия, пожалуй, тоже. Быть любимым, спору нет, штука приятная, а вот любить всю жизнь – любить пламенно и страстно, но и безответно – нет, уж, увольте. Ведь не то, что орден, а даже самую захудалую медаль за неразделённость в любви отродясь не получишь. Другое дело, подвиг на поле брани. Удачным замахом меча снести супостату голову, ловким движением штыка проткнуть противника насквозь, выверенным броском гранаты подбить вражеский танк – слава, герою! и герою медаль. А ещё хочется орден. Хочется, чёрт возьми, не только орденов полную грудь, но и славы … всемирной славы. А это уже удел полководца. Но вот, досада: Куликово поле, переход через Альпы и Бородино – это не для него, ведь на дворе одна тысяча девять пятидесятый год от рождества Христова … выходит, и Спасителем ему тоже не быть никогда. Опоздал, паря, с рождением со своим, О-ПОЗ-ДАЛ!

§ … {И в свете участи иные / Не мне, пожалуй, повторять, / Дорожки–стёжки лишь прямые / Стараюсь я запоминать.} … Особых, по началу, к чему-нибудь склонностей в нём не отмечалось. Лялька, как лялька … карапуз, как карапуз … ребёнок, как ребёнок. Не отмечали другие, не отмечал и он сам <с моментов первых осмыслений себя, естественно>. Самые ранние стойкие о себе воспоминания – шестилетний возраст. До этого – лишь единичные проблески бытия, больше похожие на сон, чем на явь: огромное лиственно-зелёное пятно, колкая прохладность травы, что-то шепчущие ласковые женские губы. Или вот ещё одно видение <можно сказать, из небытия>: необъятная, почти да горизонта, гладь некой лужи и накренившийся набок бумажный в ней кораблик, из школьного листочка в клеточку. И именно вот это помнилось ему, отчего-то, особенно отчётливо: мерно разлинованная клеткой мокрая бумага и расплывшиеся на ней многими фиолетовыми пятнами чернила. А далее эти «всполохи из небытия» в нём не отметились ничем. Ни звуками, ни запахами, ни чувствами. Лишь только статичные пред глазами картинки, словно, иллюстрации из некой книги о некоем потустороннем(?) бытие.

§ … {Коль не спешит сбываться то, / О чём не ведает никто, / То в нашем сказе только так, / Сродни, что сказ вершит простак.} … Чувства стали запоминаться им где-то со школьного возраста. И первым чувством было ощущение своей несхожести в этом мире с любым прочим. Отличности «чем» абсолютно ему ещё непонятной. Ведь у него то же ватное пальтишко, как и у всех, зимой; те же стандартные шортики с лямкой через плечо летом. И те же традиционные «сокровища»: деревянный пистолет, солдатский значок, увеличительное стекло, кусок пластилина, спичечный коробок с этикеткой «про пионеров». Он очень дорожил этим коробком. Красные галстуки пионеров неизменное порождали в нём тягу к свершению чего-то важного, особенного, героического. В общем-то, тяга к свершению чего-то великого и была сутью этого мятежного чувства – ощущение своей несхожести в этом мире с любым прочим. И всякая его игра, особенно, игра наедине самим с собой – она неизменно заканчивалась грандиозным успехом: будь то морское или воздушное путешествие, будь то сражение с коварным зверем, будь то поиски волшебных сокровищ. А если в какой-нибудь игре ему приходилось быть не только, например, лётчиком, но и самим самолётом, то это был самый лучший самолёт на свете.

§ … {Меня в иной всё тянет мир, / Души там царствуют виденья, / О, этот благостный эфир, / Мои прекрасны здесь свершенья.} … Впрочем, наваждение исключительности находило на него не только во время игр. Оно могло посетить детскую душу в самый, казалось бы, прозаичный момент: когда сидишь на подоконнике <например> и смотришь сквозь окно на запустелый двор в слякотный осенний вечер. Смотришь и страстно желаешь этому миру безмерного света и тепла. И так непременно будет, ведь в этом мире есть он! Миру надо лишь немного потерпеть, подождать пока он не подрастёт … хотя бы до возраста пионера. Пока не подрастёт до того момента, когда его судьба не есть случай (ведь время и место своего рождения, как и своих родителей мы не выбираем … как и многое другое, впрочем, что лежит на жизненном отрезке «колыбель – ясли – детский сад – школа»). Так что пионерский возраст – это ещё не … быть пионером в советской школе – это, в общем-то, всё той же жизни предопределённость.

§ … {Мои все вздохи, что ж, печальны: / От прозы жизни не уйти, / А строки в прозе тривиальны – / В них рифму счастья не найти.} … Скрип-скрип … палочка, палочка, закорючка … скрип-скрип …закорючка, палочка, палочка. Скрипит перьевая ручка, детский ротик приоткрыт, а язычок аж высунут от усердия. Да уж, для первоклассника прописи – это, что Олимпийские игры для спортсмена. На кон поставлено очень многое. За спортсмена, правда, додумывать не будем, а вот про нашего первоклассника скажем: нельзя, ни в коем случае нельзя огорчить плохой отметкой ни маму, ни папу, ни бабушку. Ведь они так горячо его любят, так истово желают ему всяческого добра, так непреклонно верят в его успешность. Но главное, оно, всё ж таки, не на виду, оно в подспудности: в ощущении своей исключительности в этом мире от любого прочего <другое дело, что самоощущение исключительности – это не новь, это всего лишь производное от чувства непохожести (не самое лучшее, увы, производное: ведь от непохожести веет, зачастую, нездоровой оригинальностью; да и в основе исключительности пребывает, и очень часто, не оригинальность, а лишь кичливая безапелляционность)>. Но уже на следующий день чувства в детской душе иные. В детской душе и протест, и обида. Его палочки и закорючки не только не лучшие в классе, его, в добавок, ещё и журят. За две жирные кляксы в тетрадке. И кто?! – тот, кто ещё совсем недавно, отмечая его старания, всякий раз поглаживал по стриженной ученической голове своей нежной учительской рукой.

§ … {Первые уроки, первые стремления, / Первые попрёки, первые сомнения, / Детство непорочное унеслось, и прочь, / И взрослеть отныне мне уже невмочь.} … Увы, самые лучшие <по мнению всё той же учительницы> закорючки и палочки, поначалу, а затем буквы и цифры, а затем слова, предложения и «считалки» по арифметике в тетрадке у его соседки по парте – умом ординарной, способностями заурядными, но натурой своей до всяких там учительнице угождений весьма хваткой – отличнице Таньке. К тому ж у него родители кто? – бухгалтер на заводе и воспитательница в детском саду. А у Таньки … у-у, Танюшкина мама – начальница в магазине, а отец так и вовсе всюду только на служебной машине ездит, самой красивой в городе, между прочим. Так что на школьных праздниках Танечка наряднее всех, и подарки учителям на Восьмое марта она приносит самые лучшее, у-у … Сперва, правда, класса до четвёртого, на то, что кто-то в школу приходит зимой в меховых сапожках, а ты исключительно в валенках, внимания не обращаешь, а вот уже малость повзрослев … да уж, порой, со взрослением уж лучше не торопиться.

§ … {«Дозволь представится», – я бросился к судьбе, / Она смутилась: «Уж, не раз встречались!», / Но я, увы, не помню было это где, / На пару мы, как видно, обознались.}… А взрослеть надо. Хотя бы для того, чтобы стать пионером. Ведь он так мечтал в детстве стать пионером. А потому и распахнуто широко драповое пальтишко в холодный апрельский день: на шее повязан красный галстук, смотрите люди и завидуйте – я пионер! И день этот самый счастливый в его жизни. И пусть счастье это длится бесконечно. Но, увы, блаженство не может быть вечным. По определению … пионерских заповедей … некоторых: «Пионер прилежно учится, дисциплинирован и вежлив», например, или «Пионер – всем ребятам пример». А наш пострел, увы, таковым не считается. По крайне мере, не считает его таковым председатель совета пионерского отряда 4 «Б» проныра Танька. Надо ж, проку в любом пионерском деле от Таньки – ноль, что и может, так это только командовать. Что и может, так это красиво рапортовать на совете школьной дружины. Что и может, так это своих подлиз, Катьку и Любку, на всех мероприятиях старшими назначать. Что и может, так это только со своей «командирской» тетрадкой стоять и отметки в ней делать: кто и что на субботнике делал – не делал, кто и что во время пионерского собрания сказал – не сказал. Эх, была бы его воля, так он бы эту Таньку на пушечный бы выстрел к пионерии не допустил бы. Но, опять же, увы, его воля не правит не только миром, что вообще, совсем не правит она даже отдельно взятым «царством» отдельно взятого 4 «Б» класса.

§ … {Нигде не учат быть святым, / А грешным быть тебе не гоже, / И ты становишься чужим, / И что сакральностям любым, / И что обыденностям тоже.} … Зато у него есть много-много книжек. Про разных великих людей. Про учёных там и писателей, путешественниках и композиторах, полководцах, революционерах и всяких других героических личностях. Штук двадцать таких книг в книжном шкафу, целая серия, «ЖЗЛ» – Жизнь Замечательных Людей – называется. Почти все книги он прочитал. И почти все ему понравились. И почти всегда вызывали они и стремления великие, и мечты праведные. Но уж больно мечты и стремления те, потом, быстро таяли. День-два помечтал на Луну слетать, или какую горную вершину покорить – и всё. Как говорится, за праздником всегда следуют будни. А будни шестиклассника – это что? Это куча всяких нудных уроков: математические задачки, геометрия, контрольные диктанты, зоология, естествознание, английский язык – бр-р. Да и география тоже: «бр-р». «География частей света» для 6-7 классов – это вам не Южный полюс покорять в мечтах героических, это и скучно, и нудно: «1. Рассмотрите рисунок 1 и определите, как велика площадь Мирового океана … 2. Какие материки пересекаются экватором … 3. У каких материков Тихий океан омывает восточные берега …». Да и обязанности по дому никто не отменял. Пусть он и не девчонка, но и пол приходится мести, и посуду мыть, и за цветами ухаживать. В общем, жизнь обычного тринадцатилетнего паренька – то отнюдь не подвиг. Увы, тяга к чему-то великому есть, да воплотить себя, чем?!

§ … {Не всякое хотенье есть Божье устремленье.} … Но геройски проявить себя, где? И нет шестнадцатилетнему юноше иных «ристалищ», нежели двор, или соседская улица. Другое дело, что в шестнадцать лет один в поле не воин. Даже в собственном дворе. В абсолютном пустом дворе хвастаться ему новым ножиком глупо. Как и некому демонстрировать, что он уже можешь выкурить папиросу всего в шесть затяжек. Другое дело, свойская компания. Вот здесь-то всякой молодецкой удали полное раздолье. Вот здесь-то он герой. Правда, лишь только в одном – в умении красочно пересказать какую-нибудь книжную историю. Во всём остальном – он, увы, на задворках. Его место на лавочке – с краю. Его слушают, лишь когда молчат Колька и Сенька – главные дворовые заводилы. Его сразу же отшивают, когда в компании появляются девчонки. Впрочем, все эти тисканья с дворовыми девчонки ему и самому не в честь. Тощая Люська, да развратная Катька – больно надо с этими чувырлами связываться. Тем более, что ходят они под Колькой и Сенькой. Другое дело … Таня. Красавица Таня, комсорг ихнего 9 «Б» класса. Девушка, ради которой он, вопреки воли отца, не пошёл после восьмого класса поступать в экономический техникум, а остался учиться в школе. Хотя школьная учёба была ему уже невмоготу <тем более, в девятый класс и сами преподаватели его отнюдь не привечали>. Но зато какая же эта сладость – видеть Танечку почти каждый день. Иметь возможность иногда говорить с ней о чём-нибудь, и даже прикасаться к ней невзначай. А потом долго-долго держать эти прикосновения в себе, и мечтать о ней … о поцелуях в те пухлые губах, о созерцании оголённой и уже по-женски спелой груди, об овладении её гибким девичьим станом, а в ответ на всё это, поцелуи, созерцание и овладение, слышать сладострастный девичий стон и признания в любви. Но эти миражи – потаённые мечтания в одиночестве – единственное, что и было ему дано. Ведь для ненаглядной Танюши он был лишь школьной посредственностью, да уличным раздолбаем. И доказать обратное можно было способом только одним – гордостью: не смотреть на пухлые губы, не касаться гибкого стана, не засматриваться на девичью грудь. Быть настоящим мужчиной, то есть. Ведь «чем меньше женщину мы любим²⁵ …». По крайне мере, в одной из книжек, той, что из серии «ЖЗЛ», было написано именно так!

§ … {Из тысячи дорог, / И зряче и вслепую, / Он выбрать, что и смог, / Так только столбовую.} … «Эх, время-время, времечко – мгновенья и лета, минуло школы бремечко, да вновь шишкасто темечко, вновь буйствует тщета», – впрочем, стихоподобная строка эта, «сотворённая» его душой на выпускном вечере²⁶ судьбоносной не стала. Тщеты, в общем-то, не было. Потому что, на то и родители есть, чтобы счастье детей <в меру возможностей своих> должны образом обустраивать. И вовсе не он так посчитал. Посчитал так отец, а мать его безоговорочно поддержала. И родительский вердикт: «Не для того мы сына растили, чтобы ему простым работягой слыть» никаких возражений <как явных²⁷, так и подспудных²⁸> абсолютно не вызвал. А тут ещё и приёмную комиссию одного из городских вузов в тот год удачно возглавил давний отцовский приятель. Так что Волжский автомобильный завод построили без нашего юного героя, равно, как и нерушимость родной границы на острове Даманском героически защищал тоже не он. Его веха тех лет – это горделивая запись: настоящий диплом выдан <имярек> в том, что в 1967 году он поступил в Политехнический институт и в 1971 году окончил полный курс названного института по специальности «экономика предприятий пищевой промышленности» с присвоением <имярек> Государственной экзаменационной комиссией квалификации экономиста. И всё же … и всё же ничего героического, веха как веха. Типичная столбовая дорога во взрослую жизнь обычного юноши из интеллигентной семьи.

§ … {«Ты искушён, ты это понимаешь, / Но ты, мой друг, живи и не тужи, / Факт бытия лишь то, чем обладаешь, / Всё остальное грёзы лишь души» (из наставления Сатаны Адаму} … И действительно, всё, что ни делается – делается к лучше. Комбинат кондитерских изделий, куда его распределили по окончанию института, это вам не комбинат металлургический, где кроме железа и взять-то нечего <ушлый народ, правда, и в конверторном цехе найдёт, чем поживиться, и никакой ОБХСС его не остановит>. Другое дело, что в далёкие семидесятые годы, в годы его молодости, любая меркантильность ему претила. В рабочем кабинете на стену водружённый вымпел передовика социалистического соревнования был ему гораздо приятен, чем набитый нечистыми деньгами кошелёк. Хотя … хотя и он, увы, не всегда удерживался, малодушничал, кривил душой. Поддавался, всё ж таки, уговорам начальства и вписывал в отчёты иные, более благостные цифры, а потом … потом он получал за это не только вымпелы, но и денежные премии. «За активное участие в работе планово-экономического отдела и высокие личные достижения по итогам социалистического соревнования», – всякий раз формулировалось в приказе о его награждении, и всякий раз душа его этому не противилась. И от денег он всякий раз не отказывался. Тем более, что премиальные деньги всякий раз оказывались, как никогда, кстати. Ведь жизнь – она штука такая … весьма, шельма, затратная.

<… {Коль жизни смысл загадка, / То ищется отгадка, / И ищется в глубинах, / Своей души ложбинах. / Но как, порой, обманно / Смысл ищется спонтанно / Не там, где просветлело, / А там, где наболело.} … «Да-а, жизнь – она такая … она, в общем-то, и душу поэта с небес запросто сдёрнет, а что уж говорить об устремлениях людей, что натурой попроще. А чем выше витаешь, тем больнее падать. И чем быстрее ты это усвоишь, тем для здравия твоей же души это полезнее!» (Юрий О.Ш.)>

§ … {В глаголе «жить» есть множество значений, / От плотских радостей до высших увлечений, / И жизнь земная – то чреда сплетений / Из благ и зол, и наших предпочтений.} … Тем более, что в двадцать пять лет есть в жизни вещи куда более заманчивее, чем всеобъемлющая праведность. Та же греховная любовь, например. А уж если работаешь на кондитерской фабрике, где коллектив сплошь и рядом женский, то это, знаете ли, быть сродни самому Казанове. Уж кому такое воплощение не по нраву, так это лишь только камню гранитному. А наш герой гранитным не был. Да и время, к том ж, не дремлет. В пыль стирает время и гранитные скалы, и былые людские чувства. И его страсть к ненаглядной когда-то Татьяне истёрлась с годами на полное нет. Впрочем, девственности он лишился ещё в школьную пору. Вся та же Катька властной похотью его приголубила, когда остались они на дворовой скамейке поздним вечером наедине. И никак хулиганистый Сенька ему за это не отомстил. Сел к тому времени Сенька в тюрьму за разбой очень надолго. Впрочем, новых уединений с любвеобильной Катериной он и сам не искал. Так что мужские способности свои он начал проявлять по-настоящему лишь в институте. Но и распутным он не был тоже. Ни в институте, ни после. Шаловливой улыбкой ответить на озорной (равно, призывный) женский взгляд – это да, это можно, но не более того с теми, чей облик сердцу немил. А вот Клавдия, что из комбинатовской бухгалтерии, была его сердцу мила, и даже очень. Девушка и внешностью обладала приметной, и натуру имела ему почти родственную <«Комиссаржевская» (изд. «Молодая Гвардия», серия «ЖЗЛ», М.,1964) – её любимая книга, и нужны ли ещё хоть какие-нибудь комментарии!> Единственная досада – имя. Ну, что это за имя? – Клава. К счастью, всякое имя – свадьбе не помеха <и она, его с Клавдией свадьба, пела и плясала на славу>. К тому же, к имени: «Клавдия» прилагалось отчество: «Романовна». А зубопротезных дел мастера Романа Николаевича клиенты ценили, а как же иначе … а иначе, без должного почёта <и соответствующего подношения> золотых коронок на зубах не иметь им сроду.

§ … {С годами лучше остеречь / От неудачного расклада / Свои мечты, к чему бравада, / Силёнки лучше приберечь, / Ведь жизнь не танцы, до упада.}… А вот и первенец народился. Антошка, премилый малыш. А с ним народились и новые заботы. И здесь уже не до высоких материй, юношеские мечты о всемирном счастье – это лишь грёзы, а семейная жизнь всегда конкретика: пелёнки и распашонки, каши-малаши, поплакали – поспали, и вот уже вновь кашки хотим! Заботы, в общем-то, материнские, но и для мужских рук дела тоже найдутся. У детской кроватки болты-гайки подтянуть, коляску с ребёнком с пятого этажа на улицу вынести, помочь жене стиранное бельё на балконе развесить … да мало ли, что ещё. Впрочем, это всё так – по мелочам. Главная забота отныне мужская – достаток в семье. Но какой, к чёрту, достаток, если зарплата молодого по части экономики специалиста на кондитерском комбинате всего-то сто сорок два рубля. Плюс, правда, шестьдесят шесть копеек сверху, но ведь это стоимость всего одной бутылки молока в магазине и двух сдобных булочек. А цена ползунков уже рубль двадцать. А помимо ползунков, которых только на месяц и хватает, и куча другой одежонки нужно. А игрушка, что самая простая, пупсик резиновый – рубль шестьдесят пять, а если что посолиднее, игрушечный рояль, например, то семнадцать рублей вынь, да положи. Поневоле денежки полюбишь, поневоле! Это раньше на корыстные прегрешения своего тестя он свысока смотрел: мол, какой с человека спрос, если у него в роду интеллектуалов никогда не было, всё генологическое древо в ветвях сплошь мещанско-торгашеских – то ли дело «мы», интеллигенция(!), носители высоких духовных принципов. Да только принципами и сам не наешься, и дитя своего не накормишь. И будь ты хоть трижды с высшим образованием, а если нутро достатка не жаждет, то и хлебай тогда одни лишь пустые щи. Тем более, что жизни высшие смыслы – они на то и вечные, чтоб никуда не деваться!.. а раз так, то и спешить с геройствами всякими незачем.

§ … {Да, что мне небо, / небо – даль, / не корка хлеба, / не медаль. / Да, что мне звёзды – / крохи света, / не к трону вёрсты, / не монета.} … «А годы летят … Наши годы, как птицы, летят²⁹», – не просто песенные слова, а пророчество <да-да, именно, так – обыкновенными словами. Хотя многие тщатся, пророчества ищут там, где их нет. Ведь что катраны Нострадамуса? – больше тумана, чем сути. А истинному откровению никаких последующих домыслов не надо, и многослойная помпезная значимость – одежды пустопорожности и бессмыслия. Гениальное – это всегда просто, и незамысловатые житейские истины, как ни странно, именно в этом ряду: «какие труды, такие и плоды», «каков есть, такова и честь», «к чему охота – к тому и смысл» … но кому ж нужна сермяжная правда?> Да-уж, годы летят, уже тридцать пять стукнуло, и на вопрос трёхлетней дочурки: «Папа, а ты меня спасёшь, если вдруг дракон прилетит?» нетрудно и отшутиться, а вот героем в глазах девятилетнего Антошки быть ему абсолютно нечем. Экономист – он ни поднебесных гор не штурмует, ни космос не покоряет. Он сидит с утра и до вечера с кипой бумаг и высчитывает на куске железа под названием «арифмометр «Феликс М» уж давно опостылевшие цифры, и лишь только для того, чтобы вставить их меж давно набившими оскомину словесами: «… это показывает, что выручка от реализации мучных изделий продукции возросла с 44,145 тыс. руб. до 45,016 тыс. руб. в 1983 году, и с 45,016 тыс. руб. до 46,212 тыс. руб. в 1984 году. Росту объёма производства способствовала модернизация оборудования цеха по выпуску тортов и пирожных, и что привело к значительному снижению издержек и существенному повышение производительности труда». Вот так-то, и никак иначе, хотя на комбинате многие прекрасно знают, что в цехе лишь только сейчас установили оборудование, которое до этого пылилось на складах аж двенадцать лет, а рост выручки от реализации мучных кондитерских изделий случился за счёт совсем простого: из килограмма сырья вместо одного торта «Праздничный» ценой два рубля двадцать копеек стали выпускать два торта «К чаю» по цене один рубль сорок пять копеек за единицу товара. И он тоже об этом знает. Но к чему битва за правду с «ветряной мельницей», ведь дирекции нужны не Дон Кихоты, а покладистые экономисты. Тем более, что старого хрыча Даниловича наконец-то отправили на пенсию, и в планово-экономическом отделе образовалась вакантная должность главного экономиста с зарплатой в сто семьдесят девять рублей восемнадцать копеек.