Читать книгу: «Контролер. Бригантины поднимают паруса», страница 3

Глава 5

Я покачал головой, но, спохватившись, отыскал сервер, где хранятся все записи с видеокамер владений Хиггинса, и начал скоростной просмотр за весь день, но когда ничего не обнаружил, отмотал, как говорится, пленку взад, хотя нынешнее поколение уже и не знает, что совсем недавно все фиксировалось не на хард, но все равно говорят «отмотать пленку».

– Пусто, – сказал я. – Что будем делать?

Она с раздраженным видом пожала плечами.

– Ты у нас стратег, думай. Я простой полевой агент, хоть и умнее большинства мужчин, но вы нас угнетаете.

– Еще как угнетаем, – согласился я, – посадили себе на шею и носим, носим… Еще не проголодалась?

Она покосилась с недоверием.

– Ты чего? Мы всего час здесь!

– Да вы, женщины, – пояснил я, – вечно есть хотите. Только успевай вам подсовывать под мордочки блюдце с молоком. А когда налопаетесь, в магазины проситесь.

Мозг постоянно шарит в инете в поисках новостей, и хотя он у меня нацелен выискивать последние сведения о биоинженерии вообще и генной модификации в частности, но охотно ловит и всякую шелуху: кто из знаменитых с кем спит и кто сколько толкнул, поднял или как пробежал. Что доказывает, увы, мое происхождение от человека.

А человек, понятно, – это голая обезьяна по Десмонду Моррису, когда-то весьма эпатировавшему консервативную публику, как сейчас это делает такой же бесцеремонный и не смягчающий формулировки профессор Савельев.

Это в новостях стоит беспрерывный и довольно растерянный вой насчет России, что все усиливается и усиливается. Что значит, доверились простому человеку, решившему, что Россия растоптана раз и навсегда. Дескать, Россия жила за счет ограбления четырнадцати республик, а когда они покинули ее, то Россия неминуемо исчезнет, вымрет от голода и пьянства…

Но статистика говорит, что даже Прибалтика, жившая в составе СССР богаче и достойнее как России, так и всех остальных республик, где сейчас? Несмотря на постоянные щедрейшие вливания со стороны Европейского союза и НАТО, ныне там три бедные и быстро теряющие остатки своей независимости страны. Население уже уменьшилось вдвое, промышленность исчезла полностью, теперь не три страны, а три больших села…

Кто-то в России злорадствует, большинству по фигу, но вообще-то процесс идет в верном направлении. Мелкие страны и народы скоро исчезнут, но Россия или Штаты не виноваты, при глобализации в конце концов во всем мире установится один язык.

И уж конечно, им не будет эстонский или латышский, если когда-то могучий и многочисленный русский после упорного сопротивления уступит американизированному английскому.

Самое упорное сопротивление создаст китайский. Там и масса населения, и упорство, однако автоматические переводчики, что моментально с голоса на голос, сделают свое дело.

Китайский уйдет в прошлое, вслед за эстонским и русским. Разве что не так быстро. На выходе получится один язык на планету и один народ…

Эсфирь проговорила хмурым тоном:

– Ты чего?

– Чего – чего?

– Мыслишь, – сказала она недовольно.

– Прости, – ответил я виновато. – Ты права, дурная привычка. То ли дело женщины, у вас все на инстинктах.

Она нахмурилась, подозревая оскорбление, мужчины всегда обижают женщин, стараются вернуть свой рушащийся деспотизм, а я подумал, что вообще-то и у нас, людей, тоже все на инстинктах, сколько бы мы ни вещали напыщенно о разуме.

Даже острое стремление в космос тоже всего лишь давление древнейшего из инстинктов, требующего расширения ареала доминирования и заселения своим видом.

То же самое и с бессмертием… Любое существо стремится жить как можно дольше. На уровне вида запрограммировано, чтобы особи давали потомство, выращивали, а потом умирали. Так животные и делают, но человек с его обострившимся инстинктом уже не просто хочет жить дольше, а совсем умирать не желает.

И когда начнет заменять себя всего на иные носители, а в конце вообще превратится в силовое поле, его будет вести тот же инстинкт, требующий стать сильнее, доминантнее, заселить вселенную и везде нарыть для своего вида норы…

Никакой ИИ вообще невозможен, если не оцифровать и не вложить в него инстинктивное, безотчетное стремление к расширению своего ареала и доминированию над другими видами.

А это вряд ли станут делать, разве что совсем уж свихнувшиеся человеконенавистники.

Она поерзала, спросил с сочувствием:

– В жопу колет?

Она буркнула:

– Не могу сидеть без дела.

– Займись чем-нибудь, – посоветовал я.

Она фыркнула.

– Чем можно заняться в машине?

– Сексом, – предложил я первое, что приходит в мужскую голову.

Ее лицо дернулось в брезгливой гримасе.

– О господи!..

– А что, – спросил я уязвленно, – если мы пока что в этих телах?.. В автомобилях в самом деле удобно. Даже в рекламных проспектах объясняют и показывают расширенные возможности. Курсы существуют с показом на практике!

Она сказала язвительно:

– Вы и так везде находите эти возможности. Никакой рекламщик не придумает всего, на что способно ваше стихийное мужское творчество именно в этом жанре.

– Вот видишь, – ответил я довольно, – какие мы креативные…

Если США и Китай создадут суперкомпьютеры, трезво и жестко сказал мой мозг, что смогут обучаться, а потом руководить армиями, то мы увидим не войну AI против человечества, а гораздо хуже: войну одного искусственного интеллекта против другого, а в этой войне точно не будет места человеку и человечеству…

Заткнись, прервал я мысленно. Да, хренью занимаюсь и хрень сейчас говорю, но пока мы в человеческих телах, вся наша жизнь полная хрень с редкими проблесками разумности. Эти проблески и ведут нас к сингулярности, в которой проблески уже не будут мелкими и редкими проблесками, а мы целиком станем…

– Ты чего? – спросила Эсфирь. – У тебя морда лица такая, словно разговариваешь с Богом.

– Не поверишь, – ответил я, – но так и есть.

Она нахмурилась и отвернулась. Возле дома Хиггинса полная тишина, он выглядит вообще вымершим. Я поглядываю на него еще и сверху с проплывающих над планетой спутников, но и они показывают полное отсутствие движения.

Вдруг Эсфирь буркнула, не поворачивая головы в мою сторону:

– И что тебе Бог сказал?

– Что объединение ускоряется, – ответил я. – Снова, как и до начала строительства Вавилонской башни, будет один язык, один народ, одни законы.

Она сказала сердито:

– Не хочу такого будущего. А как же разнообразие народов, культур? Искусств?

Я двинул плечами.

– Весь мир носит джинсы и не жалуется. А национальные одежды надевают только ряженые клоуны. С искусством то же самое… Любители бренчать на балалайке или домбре… гм, а они есть? Мне кажется, и сейчас либо за деньги, либо для выпендрежа. Искусство уже общее, лапочка. Все смотрят штатовские сериалы и еще некоторые из фильмов, а свои киностудии загибаются. Впрочем, туда им и дорога.

– И кто контролирует это слияние?

– Никто, – заверил я.

– Да ну?

– Я бы знал, – ответил я. – Пока смутное и чисто инстинктивное желание, как было у мелких средневековых княжеств, объединиться в единое королевство. Чтобы везде одни законы, одни налоги и не с кем было бы воевать. Сейчас все мы, кто понимает, что впереди, а таких немного, стремимся делать общее дело…

– Порознь?

– Да, – ответил я нехотя, – но сейчас начинаем как-то неуклюже координировать усилия.

– И получается плохо?

– Ну да, – ответил я, – мы же не в интересах своей страны, а в интересах человечества, а этот как-то не совсем на первом плане. Ну скажи, кто, если не дурной иисусик, думает про общее благо больше, чем о своем кармане? Это точно не по-еврейски.

– К тому же, – закончила она, – как-то задевает суверенитет?

– Точно, – согласился я. – И хотя понимаем, что уже скоро даже слово это исчезнет, но все же всех нас задевает… И все хотим в общем зале человечества занять первый ряд.

Она сказала с иронией:

– Чтоб у вас со Штатами не было споров, предложите первый ряд Израилю. А сами там, следом. Во втором-третьем… А дальше немцы, французы…

– Что? – спросил я. – Охренела?.. Конечно же, в первом должна быть Россия. Избранная, богоносная!

– Это мы избранный народ, – напомнила она. – Богоизбранный.

– А мы – богоносный!.. В смысле, Бог нас несет по кочкам.

– А что круче?

Я сдвинул плечами:

– Не знаю. Я неопределившийся атеист. Но Штаты хотят занять весь первый ряд целиком для себя! Да и второй тоже. И хотя вообще-то, если говорить начистоту, то так и должно быть, они в самом деле во главе прогресса, но как-то обидно. Инстинкты против.

Она сказала с сарказмом:

– Но если они во главе прогресса…

– Зато мы красивые, – возразил я. – И не такие толстые!.. И вообще, требуем распределения мест согласно занимаемой территории.

– А не количества населения?

– Нет, – отрезал я. – Тогда все окажемся в заднем ряду, а передние займут китайцы, индийцы, негры… Ладно, согласен, передний ряд пусть займут богоносные и богоизбранные. По числу населения или по занимаемой территории… согласен на оба варианта, я добрый и великодушный.

– Мы уже сколько часов здесь сидим?

– Вечность, – ответил я.

– Пойдем поедим? – предложила она. – Я когда волнуюсь, всегда есть хочу.

Я окинул ее фигуру раздевающим взглядом.

– Но ты все еще не слишком уж и толстая.

– Прибью, – пригрозила она. – Это неспортивно – указывать на больное место всех женщин. Пристегнись!

– Я и не отстегивался, – сообщил я. – От тебя.

Она повернула ключ, мой мозг тут же пискнул, что скоро ключи зажигания вообще исчезнут, в новых моделях эта древность уже отсутствует, а Эсфирь плавно тронула автомобиль с места, мы же туристы, осматривающие здесь и там местные достопримечательности.

Глава 6

По дороге к кофейне мозг среди новостей из мира науки ухитрился просунуть сообщение о готовящемся подписании унии между православием и католичеством.

Я поморщился: любая уния – это хорошо, это же мир вместо драки, но, как чаще всего бывает, к такой мере прибегают слишком поздно.

Византия в свое время, изнемогая под натиском турков-османов, в конце концов обратилась к Ватикану за помощью и сообщила, что согласна на унию, причем отдает Константинополь полностью во власть крестоносцев, но увы, предложение запоздало. Хотя с Запада было выслано крестоносное воинство, еще не дожидаясь даже официального оформления унии и всех договоров, но османы успели захватить Константинополь раньше и превратить его в Стамбул.

Папы не раз предлагали унию русскому государству, Брестская уния объединила поляков, украинцев и белорусов, а Ужгородская – закарпатцев и словаков, обе отменены только после Второй мировой войны, и вот последняя уния, на этот раз ее предложила Россия. По-честному, православие всегда находилось в полной заднице, так как в православии любое развитие вероучения запрещено канонами, потому православие, оставаясь таким, каким было тысячу лет назад, вроде бы и должно тянуться к более сильной ветви христианства, однако к тому времени у католичества дела пошли еще хуже – со скандалами, однополыми браками и коррупцией. К тому же нагрянул массовый наплыв беженцев, что заполонили Европу и спешно начали ее исламизировать, раз уж нет там ни Карла Мартелла, ни даже де Голля.

И как раз православие, кто бы подумал, принялось спасать христианство своей бараньей верой в догмы и незыблемость постулатов. Уния позволит, как сообщают во всех новостных лентах, повысить мощь церкви, почистить ее с учетом того, что именно в России христианство сохранилось в первозданном виде, ничего не приобретя и ничему не научившись.

Но главное – христианство снова становится единым перед лицом грозного ислама, что не растерял воинственного духа.

Опоздали, мелькнула мысль. Какая на фиг уния, любая церковь уже потеряла моральный авторитет…

Автомобиль остановился, прижавшись к бордюру, Эсфирь отстегнула ремень, но я успел выйти раньше и даже, обогнув машину спереди, открыл левую дверь.

Она ожгла сердитым взглядом, что-то ее качает то к старомодному консерватизму, то к оголтелому феминизму.

Оба, вылезая из автомобиля, как и надлежит зевакам туристам, с удовольствием и даже восторгом посмотрели вокруг. Здесь все дышит древностью, немыслимой в Европе, так нас должны понимать те, кто смотрит на приехавших.

Правда, на самом деле Эсфирь, как и я, больше смотрит как профессиональный комбатант, замечая, кто из мужчин на улице как стоит, как держит руки, откуда могут стрелять, а если погоня, то чтобы нашему авто никто не загораживал дорогу.

Я хозяйски пошел вперед, хотя мы и туристы, но местных малость раздражает, когда эти чужеземцы распахивают перед женщинами двери и выказывают им чрезмерные знаки внимания.

В кофейне почти пусто, здесь традиционно заполняется к вечеру, когда спадает полуденная жара, а сейчас за дальним столиком только группа таких же, как и мы, туристов.

Я посмотрел на них, бурно жестикулирующих и гримасничающих, как бандерлоги, на моем лице вроде бы отразилось неудовольствие, потому что вышедший из-за стойки хозяин взглянул на меня с симпатией.

– Что изволит дорогой гость? – спросил он на ломаном английском.

– Перекусить с дороги, – ответил я на чистейшем арабском, – и две большие чашки крепкого кофе.

Он с достоинством поклонился.

– Желание гостя закон.

Эсфирь выждала, когда я сяду, покорно опустилась на сиденье стула рядом.

Кофейня чистая, из мебели ничего сверх, здесь умеют устраиваться скромно и с достоинством, не стараясь пустить пыль в глаза, как это свойственно европейцам или американцам, что тоже европейцы.

Хотя, если честно, желание пустить пыль в глаза и как-то выпендриться – инстинктивное желание молодых растущих организмов. Пусть выглядит и смешно, однако это один из залогов бурного роста, как своего личного, так и всего общества, в отличие от застывшего в безмятежном спокойствии буддизма.

Эсфирь сидела смирно, а когда хозяин принес и поставил перед нами фирменные блюда, дождалась, когда я начал есть, а затем по моему жесту взяла нож и вилку.

– Вкусно, – похвалил я.

Она буркнула тихонько:

– Ах-ах, у тебя манеры как у француза!

– У тебя тоже, – ответил я. – Вообще ты меня удивила. Если в конторе узнали, что Хиггинс получил нужное, почему везде не гремят выстрелы?.. Я думал, Моссад сразу начинает стрелять!

– Ты не спутал иудеев с ирландцами? – спросила она. – Нужное им поступило по частям. Кто-то располагает только инструкциями, как собрать эту штуку, у кого-то необходимая документация, кто-то по частям переправляет эти штуки. Если убьем одного, этот кто-то другой может скрыться. А техдокументацию можно снова как-то да получить.

– А-а, – протянул я, – вот почему по всему Дубаю еще не гремят выстрелы…

– Глупости, – буркнула она. – Мы все стараемся делать предельно тихо. И вообще бесшумно.

– Все? – переспросил я. – И ты?

Она бросила на меня злой взгляд.

– Ты сам так сладострастно сопел и хрюкал, что заглушил бы все что угодно.

– Я демократ, – ответил я с достоинством, – потому не сдерживаю свои порочные наклонности. У нас свобода выражения чувств, собраний и митингов протеста? Ну вот!

– Так это был протест?

– Демократическое изъявление чувств, – отрезал я. – Все равно в мире будущего ничто не будет скрыто, потому должны тренироваться в предельной искренности уже сейчас.

Она покровительственно улыбнулась.

– В какую же замысловатую форму ты облекаешь свои комплименты… даже не поймешь сразу, похвалил или обидел. В общем, сейчас все силы брошены на то, чтобы отыскать и обезвредить. Ты это знаешь. И знаешь, что пока дела идут не очень.

– А многих в процессе дознания убила? – поинтересовался я деловито. – А зарезала?.. Путь научного поиска тернист. Все знания человечества добыты потом и кровью, почему этот случай должен быть исключением?

Она сказала кисло:

– Да, конечно. Мы за всеми следим, но пока что в сети попадается всякая мелочь.

– Мелочь тоже может перевозить крупное, – предположил я. – Тем более части современных ядерных бомб можно уместить в одном чемоданчике.

Она кивнула.

– Да, «чемоданные» бомбы, как говорят в России, или «ранцевые», как принято в Штатах. Но эти все три более мощные и потому чуть крупнее. Хотя да, в разобранном виде их можно перевезти и в чемоданах.

– Или с чем угодно, – сказал я.

– Верно. Через границу нередко гонят скот, и пограничники, даже когда видят, не препятствуют. Что с кочевников взять, а угрозы для страны не представляют. Вообще не понимают, зачем существуют границы, и готовы применять оружие для защиты. Потому их обычно не трогают.

– Прогрессивно мыслят, – согласился я. – Примитивно прогрессивно, ага. Хотя, конечно, дикари…

Она умело орудовала ножом и вилкой, на мою реплику только поморщилась.

– Дикари? Потому что по старинке атомной бомбой, а не вирусами?

– Точно.

Она двинула плечиками.

– Знаю, вирусы модифицировать легче и дешевле, а еще они опаснее ядерной бомбы. Но ядерными бомбами террористы занимались десятки лет, не бросать же добро на полдороге?.. Тем более когда почти все готово?..

– Насколько готово? – спросил я. – Именно у террористов? Свое, не краденое?

Ее лицо омрачилось, даже руки с ножом и вилкой чуть замедлили движение.

– Боюсь, почти готово, – ответила она. – Не говоря о том, что ядерное оружие уже в ста двадцати странах, но есть еще несколько, которые практически готовы создать их, но им не дали…

Я кивнул.

– Да-да, в Ираке ядерный реактор разбомбили, в Ливии, Ливане, йеменских ядерщиков Израиль отстреливал настолько успешно, что там все затормозилось… Или вовсе заглохло…

– Но их наработки попали в более опасные руки, – сказала она. – Атомную бомбу сделали… или вот-вот были готовы сделать еще в ЮАР, но когда там отменили апартеид, вся местная наука разбежалась. Но все части к атомной бомбе изготовить успели. Где они теперь?

Я кивнул.

– Да, там к власти пришли негры, и сразу цивилизация в ЮАР вернулась на сорок веков взад, что так хорошо и приятно Штатам, Израилю и всему остальному злорадствующему миру демократии и политкорректности, о чем говорить не принято, но так и есть.

Она пожала плечиками.

– Сам говорил, сейчас как раз самое время двойных стандартов.

– Точно, – подтвердил я. – Переходим от одних стандартов, которые все еще разделяют повстанцы, к имперским стандартам. Потому и конфликт сознаний…

– Большинство населения, – спросила она, – не понимает, что мир превращается в империю?

– Да, – подтвердил я. – Только это всеземная империя, что вроде бы уже не империя, хотя империя. На планете вообще не останется независимых государств.

– Совсем?

Я посмотрел на нее с сочувствием.

– Сразу о своем Израиле?..

– А ты как думал?

– Увы, – сказал я с сочувствием, – хотя независимость Израиля продержится дольше всех и падет последней…

– Что-что?

– …но участь твоей страны менетекелфарестнута, – договорил я.

– Не матерись, – сказала она сердито. – Хотя бы за кофе.

– А Библию не читала, – уличил я.

– Библию читала, – возразила она. – Только Новый Завет не Библия.

– Это в Старом, – сказал я. – Ну да ладно, у тебя хорошая женская память. Пойми, империя не может позволить существовать на планете хотя бы клочку земли, где могут делать в подвале опасный вирус. Тем более не может позволить независимость государству, у которого ядерные бомбы.

– Официально их нет.

Я отмахнулся.

– Девяносто пять процентов всей политики делается неофициально. И не только в Израиле. То, чем мы здесь занимаемся, тоже политика, но кто в мире о ней знает?.. Ты ешь, ешь. У тебя есть места, где можно поправиться без вреда для фигуры.

Она покачала головой:

– Нет уж, с лишним весом я не доживу до прихода обещанного тобой бессмертия.

– Да? – спросил я с интересом. – А вот мне повезло. Если с открытием бессмертия дело затянется, то получу его не в семьдесят-восемьдесят, а в сто – сто десять лет, что вообще здорово!..

Она посмотрела в недоумении.

– И где везение?

Я пояснил довольно:

– Таким образом стану одним из самых старых людей планеты! Всего человечества!..

– Тебе нужен рекорд?

Я отмахнулся.

– В анус рекорды!

– А что тогда?

– У меня будет бесценный опыт, – пояснил я, – как это – быть молодым, средним и совсем старым, в то время как младшее поколение такого богатства не обретет!

Она ела дальше молча, но я видел в ее глазах невысказанную реплику типа того, что еще доживи до ста лет, это не так просто…

Ее сомнения вполне понятны, но, зная, какими темпами развивается медицина, особенно направление, в котором работаю, твердо верю, что если не бессмертие, то продолжительность жизни к моему восьмидесятилетию возрастет в два-три раза, а с ней точно доживу до бессмертия.

Я расплатился за обед и кофе, Эсфирь так же молча направилась к автомобилю и села за руль. Я опустился на правое сиденье, на улице тихо, предложил деловито:

– Гони! Но давай срежем вон через тот двор.

Она послушно повернула руль, но когда автомобиль ускоренно несся через тесный дворик, спохватилась:

– А он проходной?

– Почти.

– Это как?

– Сарайчик, – ответил я. – На дороге. Деревянный, просто жми на газ.

Она сдвинула брови, через мгновение автомобиль на большой скорости ударился в дощатую стену.

Треск, машину чуть тряхнуло, во все стороны брызнули мелкие обломки досок. Автомобиль освобожденно выметнулся на широкую улицу, Эсфирь спохватилась:

– А ты откуда знал, что в сарайчике никого?

– Откуда бы я знал, – ответил я успокаивающе. – Так, предположил… Рулетка.

– Скотина, – сказала она с чувством.

– А что, – сказал я, – их восемь миллиардов…

– Скотинища!

– Да ладно, – бросил я, – время намаза, не заметила?.. А люди в этих домах религиозные, видно же! Потому на улице пусто, время обязательной молитвы.

Она чуть перевела дух, но поглядывала рассерженно.

– Скотина, и шуточки у тебя скотские.

– Я отношусь с уважением к местным обычаям, – напомнил я. – А ты?

– А они того заслуживают?

Я сдвинул плечами.

– Обычаи никакие не заслуживают, потому что из старины. А я, как человек будущего…

Она прервала:

– За дорогой смотри!

– Да смотрю, – пробормотал я. – Еще как…

Конечно, смотрю, она не подозревает, что смотрю одновременно и со спутника, потому заранее увижу, если где возникнет «пробка», и успею просмотреть все варианты объезда, но здесь, к счастью, таких проблем нет.

Да и вообще спутники обозревают всю поверхность планеты, а видеокамеры на дорогах позволяют следить за трафиком и нарушителями, а установленное в офисах, в аэропортах и на вокзалах оборудование дает возможность видеть, кто прибывает и отбывает, так что чувствую себя всемогущим…

Одна только тревожная мысль: а как это свойство впишется в общество, если отработать эту операцию на генах и таких людей станет много? Или такими будут все?

Понятно же, большинство используют сразу в личных целях, корыстных. Вон даже я, представитель чистой и благородной науки, сразу же и участок в элитном поселке приобрел, и огромный роскошный дом в нем построил, осталось только павлинов в саду завести.

Оправдываюсь, что деньги увел с тайного счета наркокартеля, но все-таки не заработал, а преступно украл у настоящего преступника. Ладно, это мелочь, никому никакого какого вреда, но другие с моими возможностями могут повести себя безбашенно и без тормозов.

И поведут, сказал я себе мрачно. Потому, пока не будут заранее придуманы средства их обуздывать, нужно просто наращивать свои возможности.

Потому что я Контролер.