Цитаты из книги «Сказать почти то же самое. Опыты о переводе», страница 2

Есть переводы, блистательно обогащающие язык назначения; в случаях, которые многие считают счастливыми, в таких переводах удается сказать больше (иными словами, дать больше намеков), чем в оригинале. Но обычно это происходит с произведением, создаваемым на языке прибытия, в том смысле, что создается шедевр, значительный сам по себе, а не как перевод текста-источника. Перевод, который ухитряется «сказать больше», может быть сам по себе превосходным произведением, но это не хороший перевод.

Бывают такие утраты, которые можно назвать абсолютными. Это те случаи, когда перевод невозможен; и если случаи такого рода встречаются, скажем, в романном повествовании, переводчик прибегает к ultima ratio: он делает примечание — и это примечание подтверждает его поражение.

Судя по тому, что мы о Нем знаем, Он действительно создавал мир впервые, и это, возможно, объясняет многие несовершенства вселенной, в которой мы живем, - включая и трудности перевода.

Сколь бы хорошо ни получалось, при переводе всегда говорится почти то же самое. Проблема этого почти, конечно, становится центральной в поэтическом переводе, пределом которого является столь гениальное пересоздание, что от почти переходят к чему-то абсолютно другому, и это другое связано с оригиналом только, можно сказать, моральным долгом.

...я представляю себе, как общество будущего, пережив шее атомную войну, находит сборник песен и рассматривает его как вершины итальянской поэзии XX в. Комизм возникает из-за того, что открыватели подвергают сложному критическому’ анализу такие тексты, как «Пиппо этого не знает» или песни с фестиваля в Сан-Ремо.

Переводить — всегда значит «счищать» часть последствий, предполагавшихся словом оригинала. В этом смысле при переводе никогда не говорится то же самое. Истолкование, предшествующее всякому переводу, должно установить, сколько возможных последствий, вытекающих из данного слова, можно «счистить» и каковы эти последствия. При этом мы никогда не можем быть вполне уверены в том, что не потеряли какой-нибудь ультрафиолетовый отсвет, какую-нибудь инфракрасную аллюзию.

Литература о цветах античности повергает филологов в глубокое уныние: утверждали, что греки не могли отличить голубого от желтого, что латиняне не отличали голубого от зеленого, что египтяне использовали голубой цвет в своих изображениях, но не имели никакого языкового термина для его обозначения.

Королева - Что ты хочешь проделать? Уж не хочешь ли ты унижтожить меня? На подмогу, на подмогу, ох!

Полоний (в задней части) - Эй, там! На подмогу, на подмогу, на подмогу!

Гамлет (вытаскивая шпагу) - Каким образом? Мышь? Пронзен, за червонец, пронзен!

Рубит ятаганом сквозь занавеску.

Полоний (в задней части) - Ох, меня замочили!

Бухается лбом оземь и подыхает.

Переводить - всегда значит "счищать" часть последствий, предполагавшихся словом оригинала.

Провозглашаемая «верность» переводов — не критерий, заставляющий признать единственно приемлемый перевод (в силу чего следует пересмотреть и ту сексистскую спесь или снисходительность, с которой до сих пор взирают на переводы «красивые, но неверные»). Верность — это скорее тенденция верить в то, что перевод всегда возможен, если текст-источник был интерпретирован со страстным соучастием, это задача выявить в нем то, что является для нас глубинным смыслом текста, и способность каждую минуту выносить на переговоры то решение, которое кажется нам самым верным.