Читать книгу: «Киоко. Милосердие солнца», страница 2

Новая боль от потерь

– Почему он оставил тебя? – Иоши недоверчиво покосился на Чо. Вся эта история казалась слишком уж невероятной. Вот так просто посреди рынка похитить человека?

– Потому что знает: я приду, – сухо ответила Чо. – Я, в общем, и зашла, только чтобы предупредить, что ухожу.

– Ты не можешь идти одна, – возразила Киоко. Она уже успела привести себя в порядок после тренировки и теперь – в песочном наряде, расшитом белыми лепестками, с орхидеей-цаплей, выглядывающей из той же причёски, что когда-то ей сделал Иоши, – была готова к встрече с сэнсэем.

Иоши слишком хорошо знал Киоко, чтобы не понимать, к чему та клонит.

– Ты никуда не пойдёшь.

Она улыбнулась так, как улыбалась во дворце всем гостям – вежливо и совершенно неискренне:

– Иоши, ты не можешь мне запретить.

Спорить было бесполезно, поэтому он повернулся к куноичи:

– Ты говоришь правду? Или просто решила вернуться к своим?

Её рот тут же исказился в гримасе.

– Издеваетесь? Я ради вас клан бросила, чтобы теперь терпеть это недоверие?

– Думаю, – встряла Киоко, – Первейший хотел спросить, как вышло, что в таком людном месте удалось похитить кого-то столь заметного, как Ёширо. Всё-таки даже в Западной области рыжеволосых не найти, разве что несколько ногицунэ, оставшихся после разрушения Минато, да и то преимущественно у побережья.

Куноичи смотрела исподлобья, в чёрных глазах смешались злость и обида.

– Смешаться с толпой – раз плюнуть. Напялить на него касу, чтобы скрыть волосы, – ещё проще. Сделать так, чтобы жертва не шевелилась, – две капли парализующего яда. Итого – три простейших шага. Если вы настолько недооцениваете нас, боюсь представить, насколько вы недооцениваете своих настоящих врагов. Вот и вопрос: ту ли сторону я выбрала?

– Пока вы препираетесь, рыжего, может, пытают, – встряла Норико. – Я пойду с выскочкой, заодно и за ней прослежу.

– Это ты меня выскочкой назвала, блохастая? – Чо выгнула бровь и уставилась на бакэнэко.

Иоши только вздохнул:

– Идите.

– Вдвоём справитесь? – уточнила Киоко.

– Это всего лишь клан шиноби. Не твоего уровня противник, – хмыкнула Норико. – Готовься к настоящей войне.

– Я справлюсь, – коротко ответила Чо и поклонилась. – Помощь мне ни к чему.

– Мне всё равно скучно. – Норико вытянула передние лапы и выгнулась. – Пойдём, хоть повеселюсь. Не скучайте тут без меня. – Последние слова были обращены к Киоко и Иоши. Бросив их, Норико выскочила из павильона.

– Может, Хотэку стоит отправить с вами? – предложил Иоши Чо.

– Хотите приставить ко мне побольше глаз и ушей? – насмешливо уточнила она. Иоши не собирался просить прощения за подозрения. Ни один самурай в здравом уме никогда бы не стал доверять куноичи, его опасения не были так уж беспочвенны.

– Хочу, чтобы всё вернулись. И по возможности в целости, – твёрдо сказал он.

– Мы вернёмся. Если ваша кошка не влезет в неприятности – всё пройдёт гладко, к страже лисы будем во дворце.

– Если не вернётесь к страже лисы, мы отправимся следом, – пообещала Киоко. Иоши скрипнул зубами. Она владела мечом не лучше десятилетнего ребёнка, а дар тянул из неё слишком много сил. Он не был против, когда она сражалась в Минато, потому что это было значимо для всех и потому что за ней приглядывали… Но стычка с шиноби точно не та неприятность, ради которой стоит собой рисковать. Не сейчас.

– Если не вернёмся к страже лисы, подождите до восхода, – возразила Чо.

– Чтобы за ночь вас успели убить?

– Тору не станет меня убивать.

Уголки губ поползли вверх, выдавая недоверие Иоши.

– Отчего же? – спросил он.

Чо замялась на несколько мгновений, подбирая слова, а затем коротко ответила:

– Мы всё ещё семья.

Он хотел было возразить, но Киоко его остановила:

– Мы подождём до рассвета.

Иоши кивнул, соглашаясь, и добавил:

– В случае необходимости отряд самураев будет готов незамедлительно выступить.

– Это излишнее беспокойство.

– Это не беспокойство, – поправил он, – это предусмотрительность. У нас не так много союзников, а в тебе есть знания, недоступные нам. Глупо будет вот так тебя потерять.

Через оскорблённую маску, которую Чо изо всех сил пыталась удержать, пробилась едва заметная улыбка. Похоже, и самым холодным из людей приятно, когда ими дорожат.

⁂

Норико одним прыжком соскочила с крыльца и тут же упёрлась в чью-то ногу.

– Куда несёшься? – усмехнулся птиц. Она задрала морду и посмотрела в его улыбающееся лицо.

– Лисёнка спасать. Не слышал последних новостей?

– Что-то с Ёширо? – Хотэку тут же посерьёзнел и опустился перед ней, скрестив ноги.

– Ага, Тору похитил.

– Шиноби? – Его тонкие пальцы тут же принялись щипать травинки. – Зачем им кицунэ?

– Затем, что он был рядом с Чо.

С травинки, которую Хотэку отбросил в сторону, опрокинулась букашка. Она упала на спину и теперь беспомощно шевелила ножками, пытаясь зацепиться за воздух.

– Стоило догадаться, что по возвращении у нас будут с ними трудности. И почему я об этом не подумал…

– Потому что есть трудности посерьёзнее, – махнула хвостом Норико. – Да ладно тебе, сейчас мы с Чо сбегаем и мигом его вернём.

– Вдвоём? – Хотэку заметил перевёрнутого жучка и протянул ему травинку, тот вцепился и тут же пополз вверх, к руке птица. – Я пойду с вами.

– Да что вам всем неймётся?

Букашка перебралась на его большой палец.

– Что Киоко, что ты. Расслабься, всего лишь горстка шиноби. – Норико усмехнулась, стараясь говорить непринуждённо, но Хотэку это не убедило. Он аккуратно опустил руку и позволил насекомому перебраться на землю, после чего серьёзно посмотрел на Норико.

– В прошлый раз эта горстка шиноби похитила нас всех, и удрать нам удалось только благодаря Чо. Я не хочу, чтобы с тобой… – Он запнулся. – Чтобы с вами что-то случилось.

Хвост дёрнулся против воли.

– Брось, птиц. В прошлый раз Чо внушала больший ужас, чем все остальные, а сейчас мы на одной стороне.

– Она не очень-то искусно фехтует, – возразил он.

– Зато замечательно врёт и делает гадости исподтишка. В отличие от самураев.

Он задумался на миг, а затем медленно кивнул.

– Хорошо, в этом есть смысл.

– Вот и не переживай. – Она поставила передние лапы ему на ноги и заглянула в глаза. – Ночью уже будем дома.

Он наклонился вперёд, и его лицо оказалось у самой мордочки, так что Норико пришлось приложить все усилия, чтобы не отпрянуть и не отвести взгляд.

– Я буду ждать тебя в саду, – прошептал он и чмокнул её в нос. Норико дёрнулась от неожиданности и отскочила. До ушей долетела усмешка.

Когда она пришла в себя, Хотэку уже поднялся на крыльцо.

– Зачем? – из горла вырвался тихий писк, и она тут же пожалела, что открыла пасть.

– Боюсь, чтобы узнать, тебе придётся вернуться, – ответил он, не оборачиваясь, и скрылся в тёмном проёме павильона, откуда тут же вышла Чо.

– Пошли, блохастая, – крикнула она и спрыгнула с крыльца.

– К твоему сведению, у бакэнэко нет блох, – проворчала Норико.

Куноичи пожала плечами:

– Не имеет значения.

– Это глупо. Как если бы я тебя называла вшивой. Тебе нужно придумать другое оскорбление, потому что на это оскорбиться невозможно.

Чо остановилась и серьёзно посмотрела на Норико.

– Ты как себя чувствуешь?

– А что?

– Всё это ты могла сказать куда более язвительно. Упускаешь возможность поглумиться надо мной.

– Ой, да отцепись.

– У-у-у… Ты точно не в порядке. Трудности с крылатым, да?

Норико шикнула:

– А ты здесь на разведке или что?

Куноичи примирительно подняла руки и молча пошла к западным воротам, которые отчего-то звались воротами Пустоши, хотя именно они вели в город. Норико поплелась следом, уже жалея, что вообще решила отправиться за Ёширо. Лис, конечно, не виноват в том, что Чо – та ещё заноза в лапе, но всё больше хотелось отослать её одну, да желательно так, чтобы там она и осталась. Как знать, может, шиноби прибьют её, Норико вернётся с кицунэ и все будут счастливы.

– Зачем ты идёшь со мной? – нарушила молчание Чо, когда они пробирались по самому богатому Южному кварталу, расположенному у стен дворца. Теперь – после Дня возрождения – здесь разбивали сады, и город преображался, перерождался на глазах.

– Я иду не с тобой, я иду за Ёширо, – сухо ответила Норико.

– Они мне не доверяют, да?

Норико вопросительно задрала морду:

– Тебе обещано место при дворе. Даже сейчас ты живёшь во дворце. Вряд ли в твоей верности всерьёз сомневаются.

Но Чо её словно не услышала:

– Не отрицай, я понимаю. Довериться куноичи – выбор на грани безумия. Я бы сама ни за что не поверила кому-то из чужих шиноби. Мы верны семье, клану, но все, кто за ним, – просто средства для достижения личных целей.

– Как славно, что Иоши тебя не слышит, – буркнула Норико себе под нос.

– Но я ведь многим пожертвовала. Я ушла с вами, зная, чем это обернётся.

– Ты сделала это ради себя, Чо, – фыркнула Норико. – Не прикидывайся, что не хотела свалить с острова и не думала о том, чтобы остаться на Большой земле.

– Но ведь не осталась.

– И что теперь, почести тебе вознести? Ты там, где тебе выгодно быть. Без Ёширо Хоно не место для людей. Другие кицунэ хоть и могут быть приветливы с чужаками, но близко тебя не подпустят. Ты наверняка в этом убедилась за время, что провела там одна. Поэтому, когда лисёнок побежал за Киоко, ты отправилась вслед за ним.

Она замолчала и остановилась у южных ворот Юномачи. Дальше – голые холмы, среди которых прячется деревня шиноби. Норико дождалась, пока Чо достанет своё разрешение. Раньше их даже на входе не спрашивали, но теперь даймё велел держать под контролем все ворота и досматривать каждого входящего в город и выходящего из него. Стражник проверил свиток Чо и, поклонившись, пропустил их.

Норико продолжила:

– У Иоши есть все причины не доверять тебе. Будь честна, Чо: если бы тебя убедили, что перевес сил на стороне сёгуна, если бы ты уверилась, что у нас нет ни шанса, ты бы переметнулась не задумываясь.

Кривая усмешка прорезала лицо куноичи.

– Ты умна, Норико.

– Мы все это понимаем.

– А сама бы что, не переметнулась? Хочешь сказать, никто из вас не бросил бы заранее обречённую затею?

– Нас объединяет ненависть к сёгуну. Хотэку ни за что не станет служить тому, кто уничтожает ему подобных из-за глупой нетерпимости. А если бы и хотел – сёгун бы его не принял, убил бы ещё на подходе. К тому же он самурай, который предан империи, а не господину. Для него это дело чести, но ты такого слова не знаешь.

– Уверена, что тебе до чести тоже никакого дела.

– Даже если так, я обязана присматривать за Киоко. Каннон велела.

– Точно. – Чо почесала нос, как бы припоминая. – Но разве дело было не в том, чтобы последить за ней до того, как дар проснётся? Непохоже, чтобы нашей императрице всё ещё требовалась нянька-бакэнэко.

Норико не смутилась. Она сама не единожды спрашивала себя, почему остаётся, и за ответом не нужно было лезть далеко.

– Предлагаешь бросить её? У Киоко не так много друзей. Хотя не уверена, что тебе это слово знакомо. Наверное, в твоей жизни оно где-то рядом со словом «честь».

Повисла тишина, нарушаемая только шумом ветра в высокой траве, с которой холмы выглядели гораздо живее, чем во время их путешествия из Ши. Норико понимала, что сказала грубость, но разве она была не права? Каждое слово было правдой, и Чо сама это должна была понимать.

– Думаю, Ёширо мой друг, – тихо сказала куноичи. Она смотрела в землю, и, похоже, эти слова для неё самой стали откровением.

– Ёширо твой любовник, – не согласилась Норико.

– У меня были любовники и до него, но ни за одним из них я бы не отправилась к шиноби.

– Тогда, возможно, ты нашла свою судьбу. Любовь. Но это всё ещё не дружба.

– Разве? – Она оторвала взгляд от травы и посмотрела на Норико. – Если мы говорим о любви, которая не выжигает тебя, будто Кагуцути, не выворачивает тебя наизнанку, заставляя совершать глупые и необдуманные поступки; если мы говорим о спокойной любви, принимающей, размеренной, даже скучной… Разве есть разница? В чём она?

Пока она это произносила, в памяти Норико всплыла спина Хотэку, его чёрные крылья и его руки, отражавшие нападения ногицунэ, когда она сама лежала на земле и приходила в себя посреди поля боя. Это была дружба, которую она бы не осмелилась мешать с другими, ещё более сложными чувствами.

– Знаешь, с друзьями обычно не принято…

– Знаю, – оборвала Чо. – И это всё? У тебя ведь с Киоко-хэикой тоже любовь. Не такая, как у неё с Первейшим. Или вот моя мать… Она любила, но эта любовь была хуже дружбы в тысячи раз. Я не хочу так любить. А то, что происходит у нас Ёширо, гораздо больше похоже на дружбу. На тебя и Киоко. Это любовь другого порядка. Без требований и ожиданий.

Она снова замолчала, а Норико даже не захотелось язвить. Чо сейчас шла рядом с ней, совершенно обнажённая и уязвимая, какой никогда не была. Норико понимала, что всё сказанное – не осмысленное тысячи раз. Так уж вышло, что эта грубость об отсутствии друзей что-то тронула глубоко внутри, сковырнула и заставила куноичи облечь чувства в слова. Не для того, чтобы ответить, но для того, чтобы самой это всё осознать.

– Здорово, что у тебя есть друг, – заключила Норико. – Без друзей паршиво.

– Смотри-ка, в чём-то и мы иногда согласны. – Чо улыбнулась, а затем прищурилась и добавила: – А теперь обращайся, мы подходим.

Норико посмотрела вдаль и увидела несколько скудных, местами полуразрушенных построек, которые теперь обросли будто совершенно неуместными здесь полевыми цветами. Она прикрыла глаза, отыскивая среди вороха чужих тел то свежее, которое заполучила совсем недавно: шерсть исчезла, туловище покрылось твёрдым панцирем, а вместо лап выросло огромное количество ног. Норико пробежалась, привыкая к обличью, и нырнула в траву, направляясь в сторону деревни.

– О, я на таких тренировалась сюрикэны метать, – оживилась Чо и бросилась следом. – Тору их ненавидит. Сделай одолжение, попадись ему на глаза – он будет визжать хуже придворных дам.

⁂

Лепестки щекотали кожу и пробивались дальше, выше, прокладывая себе путь между пальцами, вытягиваясь к солнцу. Получив ками Инари, Киоко словно раскрыла новую часть себя, новую грань, о которой даже не подозревала до этого.

Лишь сейчас она ощутила себя цельной, наполненной и живой. Девушка, рождённая быть тенью мужа… Она знала, что не желает подобной жизни. И знала, что путь героев, путь наследников Ватацуми – не совсем её. Может, она и была рождена сражаться, но что есть разрушение без созидания?

«Я могу тебе рассказать», – послышалось где-то глубоко внутри. Киоко ощутила жар на кончиках пальцев. Воздух вокруг неё раскалился.

– Старый друг. – Её губы тронула улыбка. – Благодарю за смерть.

«Благодарю за пищу», – голос треском зарождался в её голове. Она знала, что никто больше во дворце не слышит Кагуцути, и потому не утруждала себя ответами вслух.

– Почему ты пришёл? – спросила она. Это было простое любопытство. Она больше не страшилась богов. Никого из них. Но Кагуцути стал первым, кто сам к ней явился, да ещё и без каких-либо причин.

«Всё твоя ки. – Она почувствовала, как жар в кончиках пальцев поднялся выше. – Ты повзрослела, мёртвая императрица. Ты призывала меня ки грома, что связывает весь этот мир, теперь же со мной говорит ки притяжения. Всё дело в твоём созидании – весь мир тянется к тебе, маленькая правительница».

Ки притяжения. Она и не надеялась осознать эту часть энергии, сплетающей материю. Созидание – сила самого Творца. Инари поделилась с ней частью своей ками и частью этой силы, но Киоко не подозревала, что эта часть, доставшаяся ей, будет столь могущественна.

И вдруг её осенило.

– Кагуцути. Люди Дзифу молятся тебе, ведь так? Кормят тебя, чтобы Огненная гора не извергалась, чтобы Огненная Земля жила, а Морская область процветала.

«Ты знаешь, зачем спрашиваешь?»

Жар поднялся по предплечьям и окутал руки. Киоко не было больно, это было приятное тепло – всё равно что опуститься в горячую ванну, когда тело продрогло. Немного щиплет, но эта боль – часть наслаждения.

– Возможно, мне понадобится твоя услуга… – осторожно произнесла она. Кагуцути был богом чистого разрушения, и заключать с ним сделки было опасным для всех.

«А что я за это получу?» – Он заинтересованно лизнул её затылок и заполнил голову, а после спустился по спине.

– Пищу. Много пищи.

«Меня и так кормят».

Жар отступил, но Киоко знала, что он ещё здесь. Заинтересован, просто желает чего-то ещё.

– Что я могу предложить тебе кроме этого?

Боль пронзила руку – и Киоко резко её отдёрнула. Там, где она недавно касалась земли, где росли её нежные цветы, чернело выжженное пятно.

«Свободу, маленькая правительница. Я желаю получить свободу».

⁂

Когда-то в мире существовало лишь ничто, и ничто заполняло всё. В ничто ничего не было, потому что ничто было всем.

Никто не знает, что случилось и почему вдруг ничто породило звук, но так пустота обрела гармонию и перестала быть пустой. Звуки привели мёртвый порядок к живому хаосу: они нарушали покой, искривляли пространство и заставляли пустоту видоизменяться, распадаться на материю. Так появилась равнина высоких небес – Такамагахара. Так появился поднебесный мир.

А вместе с ним – Амэноминакануси, ныне зовущийся всеми богами Творцом. Кагуцути не считал это справедливым, ведь небесных богов было пять, а всего поколений – до правящих ныне на Земле – семь. Но истинных мать и отца из седьмого поколения его братья и сёстры предпочли забыть. Отца – потому что он давно скрылся ото всех и никто не знал наверняка, жив ли ещё. А мать – потому что некого было помнить.

Эпоха Сотворения окончилась с рождением Кагуцути и смертью Идзанами. Он помнил, как явился в мир и увидел её – спокойно принимающую собственную участь, сгорающую в его всепоглощающем пламени, а затем пеплом взмывающую к равнине высоких небес.

Так началась эпоха Разрушения.

Идзанаги – его отец – не смог принять участь супруги, как не смог принять и сына, сотворившего с ней подобное. Обозлённый, он заточил Кагуцути на крошечном островке посреди Драконьего моря.

Долго, бесконечно долго Кагуцути пребывал в темноте и одиночестве, запертый в Огненной горе. Поначалу он пытался выбраться, извергался лавой, кипятил вокруг себя море, но оно неизменно остужало его пыл.

Первой иссякла ярость, с какой он пробивался наружу каждый раз. За ней потухло желание, порождающее эту ярость. Следом пришло смирение. Пусть он не был согласен со своей участью, но поделать ничего не мог. Тогда Кагуцути уснул, и сон его длился столетия. И продлился бы ещё дольше, если бы Ватацуми не поднял дно своего моря близ Огненной горы.

Кагуцути почувствовал движения самой земли – и пробудился. А пробудившись, ощутил, что сон сберёг и скопил его силы. Тогда Кагуцути сделал ещё одну попытку, ещё один рывок – и освободился из плена. Но, увы, и это продлилось недолго. Море тут же подхватило его, и вокруг заклубился пар.

– Давно тебя не было видно. – Из тумана выглянула голова дракона. – Разбудил?

– Выпусти меня, – взмолился Кагуцути. – Разве я недостаточно долго отбывал наказание? Разве не заслужил свободы?

Ватацуми пролетел мимо и устремился к клочку суши, оторванному от основного острова, который он только что создал.

– И посмотри, что ты наделал. Тут и так остров небольшой, а теперь стал ещё меньше.

– Он не стал меньше, просто теперь их два.

– Три, – поправил Ватацуми. – А с твоей тюрьмой так четыре. Но кто захочет селиться близ бога, плюющегося огнём?

Кагуцути насупился, весь сжался и затаился на дне своей горы. Дракон прав: никто не захочет такого соседства. Вот и выпустили бы его, чтобы он сам разобрался, где ему жить.

– Я могу поговорить с отцом? – тихо спросил он из утробы вулкана.

– Боюсь, никто с ним поговорить уже не может. – В этот раз голос был женский, и Кагуцути с любопытством выглянул, чтобы посмотреть на богиню.

– Инари, ты откуда в чужих владениях?

– Пришла помочь с заселением, – улыбнулась она, и Кагуцути увидел на склоне своей горы первые побеги зелени.

В тот же миг всей своей ками он ощутил страшный голод, какого не испытывал, не осознавал до этой поры. Не успевая осмыслить собственные действия, он метнулся к свежим побегам и вмиг их слизнул, но это лишь раздразнило его.

– Ты уверен, что это хорошее соседство для наших детей? – обратилась Инари к Ватацуми. – Ты знаешь, я терпима, но к своим кицунэ его бы не подпускала.

Тут же налетел ветер – Сусаноо наверняка помог, – и с востока поднялась огромная волна, каких Кагуцути ещё не видел.

– С-с-стой! – тут же зашипел он. – Я не буду их трогать, не буду никого трогать, пожалуйста!

Он понимал, что стоит волне обрушиться на Огненную гору – и он не просто растеряет свою силу, но ещё долго, очень долго не сумеет вернуть былую мощь, что копилась столетия его сна.

Ветер утих, и волна медленно опала обратно в море, не достигнув берега. Зелёные глаза богини были всё так же прикованы к месту, где совсем недавно стелилась трава.

– И ты ему веришь? – спросила она, в голосе её сквозило сомнение. – Непохоже, что он способен себя контролировать.

– Он голоден. – Может, Кагуцути показалось, а может, брат и правда испытывал к нему сочувствие, которое слышалось в его голосе.

– Жизнь не способна его прокормить. Всё живое умирает лишь на время, чтобы возродиться. Всё живое движется в круговороте, а огонь рушит закономерность, убивая навечно.

«Убивая навечно» – это она о матери? Кагуцути хотел бы не убивать, но, раз он был рождён, значит, и он для чего-то нужен? Он не верил, что был ошибкой Творца, что стал роковой случайностью. Если он был рождён, значит, таков порядок мироздания. Они должны это понимать.

– Но он может питаться смертью, – заключил Ватацуми.

– Смертью наших детей?

– Как твои кицунэ питаются смертью моих детей.

Тогда Кагуцути ничего не понял, но именно эти слова дракона положили начало его новой – сытой – жизни. Люди – дети его брата – жили совсем недолго, быстро чахли и умирали. Они приняли своего бога-соседа как очистителя, дарящего покой окончившей свой путь ки, как освободителя ками. И чем дольше жило человечество, чем дальше пускало свои корни, тем больше пищи было у того, кому отдавали плоть погибших.

А самое сытое время пришлось на затяжную войну людей и ёкаев. Не все были отданы Кагуцути, но мико исправно исполняли ритуалы каждую ночь перед восходом Аматэрасу. Множество, множество ритуалов в разных концах Шинджу. И Кагуцути благодарно улыбался Хатиману – своему внезапному союзнику, разжигавшему в людях чувство чести и долга, чувство необходимости служить своему правителю и богу войны, то есть добровольно идти на верную смерть.

К тому времени некоторые из людей уже бежали подальше от запада: через залив Комо на остров Дзифу. А самые отчаянные, ищущие уединения – на Огненную Землю.

Так у подножия Огненной горы вырос храм, а позже – монастырь. Сначала Кагуцути привычно облизывал всё живое, что пыталось облепить его тюрьму и его убежище, но позже люди смекнули, что, если бога исправно подкармливать, он может проявить милосердие. И теперь в начале каждого времени года ему отдавали жизнь. И это было не в пример вкуснее еженощной трапезы смертью. Ради этих редких подношений он позволил людям остаться у вулкана.

Теперь у него была еда. У него было внимание. И, как у всякого бога, у него даже было почитание. Единственное, чего Кагуцути всё ещё не имел, – это свободы. Всё, чего ему оставалось желать, – освобождения от заточения, в котором он пребывал тысячи лет.

⁂

Тору действительно завизжал, и этот визг ласкал слух Чо нежнее маминых колыбельных, жаль только, не было времени насладиться. Пока он отчаянно лупил вокруг себя чем ни попадя, пытаясь пришибить Норико в образе сколопендры, Чо шмыгнула внутрь старой полуразвалившейся постройки, в которой шиноби обычно удерживали редких пленных.

– Разве уже время обеда? – услышала она оживлённый голос Ёширо и облегчённо выдохнула. Живой, уже хорошо.

– Ш-ш-ш, это я, – прошептала она.

– Чо?

Ёширо был привязан к столбу спиной к входу и не мог её видеть. Она прошмыгнула вперёд и одним движением перерезала верёвки, стянувшие запястья кицунэ.

– Да, – улыбнулась она, когда он обернулся и удивлённо уставился на свои теперь свободные руки. – Надо уходить. Только тс-с-с, Тору рядом.

Чо осторожно подошла к выходу и выглянула.

– Как-то это невежливо, – пробубнил Ёширо, но куноичи его уже не слушала. Тору куда-то исчез. Не было ни визгов, ни его самого. Неужели Норико дала себя поймать?

– Жди здесь, – скомандовала она и вышла, стараясь держаться тени здания.

Сзади послышалась возня.

– Я же сказала ждать. – Чо обернулась и увидела, как Ёширо с растерянным видом ловко уворачивается от попыток Тору его схватить. – Что за…

– Мне же нельзя дать ему себя поймать, да? – уточнил кицунэ, подныривая под руку Тору. Во второй руке шиноби блеснул клинок, и, пока Ёширо выныривал у него за спиной, тот успел крутануть кистью.

Ёширо уставился на своё левое плечо, там на травянистого цвета кимоно стремительно разрасталось тёмное пятно крови. Чо тут же метнула сюрикэн, тот врезался в левое запястье Тору, заставляя выронить оружие. Шиноби выругался.

– Нельзя, – ответила Чо Ёширо.

– Да, я уже понял. – Он вздохнул и отразил замах Тору. Чо уже собиралась метнуть второй сюрикэн и обезоружить Тору окончательно, но ноги вдруг перестали держать и подкосились. Всё тело потяжелело. Руки, голова, шея – всё стало неподъёмным и тянуло её вниз, впечатывая в землю.

Так вот каков в действии этот яд. Чо и не думала, что ей когда-нибудь удастся почувствовать его на себе. Стать жертвой собственного творения… Как глупо всё получилось.

За тяжестью последовала боль. Резкая и отупляющая. Этого сознание выдержать уже не смогло.

⁂

Вся сила созидания, какой наделила её Инари, восставала против этой сделки. Он разрушает, сеет смерть, оставляя после себя лишь пустоту. Но именно это ей и было нужно. Жестокость не победить чистосердечием, как бы ей того ни хотелось. Отец был милосердным правителем и слепо верил своему советнику – и к чему это привело?

Киоко не допустит такой ошибки. Она не станет полагаться на силу убеждения и здравомыслия там, где на неё нацеливают стрелы. Неважно, насколько ты прав и честен, если в конечном счёте лежишь с пронзённым сердцем.

– Не в моей власти подарить тебе свободу, Кагуцути, – осторожно начала она, мысленно ощупывая каждое слово перед тем, как его произнести, пробуя его на вкус, предугадывая его влияние на ход беседы. – Твоя тюрьма выбрана твоим отцом. Разве смертным под силу её разрушить?

«Смертным под силу меня призывать».

Киоко подняла перед собой руку и почувствовала то же, что происходило тогда, во дворце Лазурных покоев. Тело пронзила внезапная боль, словно вместо крови по жилам заструился чистый огонь. Но она не успела даже вскрикнуть – огонь оставил нутро и вырвался наружу, заиграл языками пламени над её ладонью.

«Мико совершают обряды, жертвуют мне свои ки на время, позволяя обрести форму за пределами Огненной горы. Тебе же не нужны ни танцы, ни музыка. Твоя ки, рождённая для удержания божественной ками, гораздо сильнее прочих. Ты одна справляешься с задачей нескольких служительниц храма, а ведь ты ни дня не посвятила служению. – Он перебрался с ладони на землю и жадно ухватился за сухую ветку, тут же её поглотив. – Я уже пытался проделывать подобное раньше. Никто не выжил, они просто сгорали».

Киоко вдруг сделалось очень жарко. Осознание, на какой бездумный риск она пошла, призывая тогда во дворце Кагуцути, заставило лоб покрыться испариной. Её смерть могла оказаться вполне настоящей.

«Не переживай, маленькая правительница, – усмехнулось пламя, вновь заползая ей на руку и перебираясь на плечи. На миг она испугалась за волосы, но Кагуцути, судя по всему, не собирался ей вредить. – Видишь, тебе достаточно лишь захотеть призвать меня. И вот я здесь. Могу остаться, могу уйти. Могу перебраться куда угодно. Любой уголок Шинджу мне открыт: от севера до юга, от запада до восточных островов».

– И что ты будешь делать с этой свободой? Всем известно, что твоё рождение ознаменовало начало конца. Я намерена спасти Шинджу, но не для того, чтобы ты потом уничтожил мою страну.

«Не переживай, – зашептал он, лизнув горячим воздухом ухо, – я жажду свободы, а не разрушений. Еды у меня достаточно. К тому же Хатиман крепнет, честь и жажда славы вновь утверждаются в людских сердцах, а значит, скоро пищи станет ещё больше».

Его голос улыбался, и Киоко это не нравилось. Где-то здесь таилась загвоздка. Где-то здесь было что-то, чего она не видела. Но она никак не могла разглядеть подвох.

– Мы вернёмся к этой беседе, – пообещала она, не осмеливаясь ни согласиться, ни отказать. – Я призову тебя.

«Я ждал тысячи лет. Что для меня ещё несколько месяцев?» – Он спустился по позвоночнику и рассыпался искрами у самой земли.

Кагуцути исчез, но оставил после себя тянущую тревогу за будущее. Что с этим делать, Киоко не знала, но, по крайней мере, у неё было время на принятие решения. Обсуждать это с Норико или Иоши не хотелось. Она знала, что скажет бакэнэко. И тем более знала, что ответит осторожный император. Зато её наверняка поддержала бы Чо…

С этими мыслями Киоко поднялась и поспешила во дворец. Солнце почти скрылось, до стражи лисы ещё было время, но тревога внутри разрасталась, охватывая уже не только туманное будущее, но и настоящее, перебрасываясь на то, с чем можно было сделать хоть что-нибудь.

⁂

Боль была последним, что она ощутила перед потерей сознания, и первым, что ощутила после пробуждения. Этот яд был просто ужасным, но где-то внутри она очень гордилась тем, что создала его.

– Невероятно глупо. – Слова иглами пронзили сознание, вызвав приступ ещё более яростной острой боли. Чо поморщилась. – Я сказал тебе прийти, а не тайком пробраться в деревню и выкрасть своего друга. Зато ты доказала, что действительно предала нас. Разве наша Чо сделала бы что-то подобное? Разве стала бы скрываться и действовать исподтишка?

– Тору, – выдавила она, пытаясь отвлечься от того, что её череп словно дробили на части.

– Что? – В его голосе вдруг прозвучало участие, но насквозь фальшивое. Она знала, что он улыбается.

– Ты идиот. – Чо не видела, но ярко представила, как улыбка спадает с его лица, превращаясь сначала в недоумение, а потом в маску злобы. – Мы все всегда действуем исподтишка. И если хочешь поговорить – дай мне отвар.

– Отвар? – Он засмеялся. – Нет уж, терпи. Ты это заслужила.

Чо застонала. Иша-сан всегда давал отвар пленным. «Они уже повержены собственной гордыней» – так он всегда говорил. Нет смысла заставлять их страдать.

– Где Иша-сан? Позови, я буду говорить с ним.

Чо почувствовала тяжёлое дыхание – Тору приблизился.

– Нет уж, говори со мной, – выплюнул он ей в лицо. – Теперь я здесь закон и власть. И я буду решать, что с тобой делать.