Читать книгу: «Ад за углом», страница 6

По плану, вырученных от продажи травки денег нам должно было хватить на много недель вперед, но не тут-то было: мы «перенасытили» бристольский рынок сбыта. У нас было так много товара, что каждый раз, когда мы предлагали кому-нибудь купить травки, в ответ слышали: «Не-е, чувак, у меня уже есть». Нам попросту некому было ее продавать.

Однажды, когда я сидел дома после работы, раздался стук в дверь – на пороге стоял Эдриан. Он заехал ко мне на машине в компании двух красоток, с которыми мы познакомились в клубе во время нашей поездки в Суонси. Те заприметили его, когда ехали по Уэллс-роуд и предложили вместе отправиться в Гластонбери. Эдриан, недолго думая, ответил: «Конечно! Только приятеля захватим!» Они заехали за мной, и всей компанией мы выдвинулись на фестиваль. В результате Эдриан завис там с одной из этих девчонок на три дня. Я же поступил умнее: гонял туда-сюда в Бристоль вместе с одним азиатом из Тоттердауна, у которого была закусочная на колесах. На своем фургоне он отвозил меня домой, а на следующее утро забирал обратно в Гластонбери.

До сих пор не понимаю, как на таком крупном фестивале мы с Эдрианом умудрялись не потеряться, и это в те времена, когда мобильников не было и в помине! Совершенно случайно, но я всегда натыкался на него! Гластонбери был чем-то невероятным, но в девяностые публика там стала несколько неприветливой. К тому же черные парни из Сент-Полcа начали толкать там наркоту, что неизбежно приводило к конфликтам.

В Тоттердауне был один черный парень, который, если можно так выразиться, взял нас с Эдрианом под свое крыло. Его звали Майк, но все называли его Болки. К сожалению, его уже нет с нами. Болки сыграл важную роль в нашем музыкальном развитии. У него была собственная саундсистема, и он был намного старше нас: мы думали, что, если уж взрослый мужик обратил на нас внимание, значит, разглядел в нас с Эдрианом что-то неординарное, чего не было у остальных наших сверстников.

Мы приходили к нему домой и накуривались, а после выходили на улицу и тусили все вместе. У Болки была зеленая BMW с обалденной стереосистемой; когда мы запрыгивали к нему в тачку, он врубал музыку на максимум – мы чуть ли не кипятком ссали от восторга! Однажды он поставил трек Eric B & Rakim «Check Out My Melody» – просто «Вау!». Одной этой поездки нам с Эдрианом хватило, чтобы понять, что я хочу быть диджеем, а он – MC. Так что Болки буквально вдохновил нас на то, чтобы забить на все остальное и заняться музыкой.

Как-то раз он взял нас с собой в Ньюпорт и на обратном пути решил поехать проселочными дорогами, включив музон на всю катушку. Мы не спали всю ночь, и Болки то и дело начинал клевать носом прямо за рулем. В какой-то момент он просто отключился. Мы думали, что Болки прикалывается, и, действительно, внезапно он вздрогнул и проснулся, но тут же снова провалился в сон, а в следующее мгновение мы уже въехали в отбойник. Еще немного, и нас было бы не собрать, врубаетесь? После этого он как ни в чем не бывало сдал назад, и мы продолжили путь. Вернувшись в Бристоль, мы с Эдрианом отправились по домам, а Болки прямиком на работу.

Майк не только открыл для нас много разной музыки, но и подсказал нам, как заработать немного денег: «Встаньте на биржу труда, устройтесь на работу в ночную смену, сбор фруктов, куда угодно». Последовав его совету, некоторое время спустя мы отправились на биржу и начали зарабатывать вполне законно. Можно сказать, Болки присматривал за мной и Эдрианом. Он помог нам найти легальную работу с постоянным заработком.

ТРИКИ: По ночам я выбирался в город не только с Уитли, но также с Марком и Мишель. Я был еще слишком молод, чтобы самостоятельно посещать клубы в Бристоле, но благодаря им меня пускали внутрь. Иногда мы ходили в клубы, расположенные в центре города, но чаще всего в Dug Out¹⁹ на Парк-Роу, рядом с университетом. Dug Out вошел в историю как легендарное место: именно здесь зародилась так называемая бристольская сцена. Правда, я не был свидетелем этих событий. Для нас это был обычный клуб. Лично мне он нравился тем, что я мог попасть внутрь без каких-то особых усилий.

Честно говоря, я уже не могу вспомнить, какая музыка играла там в те годы: скорее всего, ранний хип-хоп и что-то вроде смеси соула с рейр-грувом. Dug Out был мрачным местечком, но не из-за публики, которая там собиралась (людей из гетто в Dug Out практически не было), а, скорее, из-за царившей внутри атмосферы, ведь, по сути, заведение представляло собой не что иное, как грязный подвал.

Когда мы с Мишель гуляли по городу, прохожие не могли поверить в то, что мы с ней из одной семьи. В те годы у нее были светлые волосы и веснушки. Не знаю, как бы к этому отнеслись сейчас, но тогда люди находили странным то, что у нас разный цвет кожи, но при этом мы родственники, к тому же близкие. Все считали, что мы просто шутим.

МИШЕЛЬ ПОРТЕР: Мы часто ходили в клубы вместе с Эдрианом. Там он, разумеется, пытался клеить девчонок, и те бросали в мою сторону неодобрительные взгляды. Эдриан пытался убедить их, что мы родственники, но в ответ слышал: «Ага, конечно!» Люди просто не могли поверить, что такое возможно. По их мнению, он был наглецом, пытавшимся закрутить интрижку прямо на глазах у своей возлюбленной.

Моя мама Марлоу была сводной сестрой мамы Эдриана, Максин. Мамина фамилия была Годфри, но до четырнадцати лет она не знала, что ее сестра Вайолет на самом деле приходится ей матерью, а после того, как все стало известно, в семье об этой истории предпочитали молчать. Она продолжала вести себя как раньше, а для меня Вайолет так и осталась тетей, а не двоюродной бабушкой. У нашей семьи полно скелетов в шкафу.

Мама не была похожа на остальных Годфри. Ей не нравилось то, что происходило в семье, и не терпелось выбраться оттуда, выйти замуж, обзавестись детьми и зажить счастливо. Как только у нее появилась возможность, мама сразу же уехала из Ноул-Уэста. Она все еще иногда заглядывала к Вайолет на Барнстейпл-роуд, и если у кого-то из Годфри возникали проблемы или потребность в деньгах, то все обращались именно к маме. В детстве для нее было невыносимым испытанием быть частью этой семьи.

Она вышла замуж за моего отца Кена и перебралась в Хартклифф – типичный белый район для рабочего класса. Насколько мне известно, там была всего одна черная семья, и один из их детей учился вместе со мной. После смерти мамы четырехлетний Эдриан переехал жить к нам. У нас было счастливое детство. В доме звучала музыка Эла Грина и Рэя Чарльза и было очень уютно. В детстве я редко видела Мартина, и в целом наша жизнь была благополучнее, чем у остальной родни. Но затем, к сожалению, бабушка Эдриана потребовала, чтобы он переехал ней. Там с ним обращались хуже, чем у нас, а бабушкин муж и вовсе его избивал.

Мы с Эдрианом с детства были и остаемся очень близки. Мы посещали разные школы, ведь я была старше на семь лет, а это довольно ощутимая разница в возрасте. Когда родилась моя дочь Наташа, мне было всего двадцать один, а Эдриану лишь четырнадцать.

Вскоре он съехал от бабушки и поселился неподалеку от нас – мы всегда старались держаться вместе. Если возникали проблемы, например, когда у него случался приступ чертовой астмы или еще что-то, я была первой, кто приходил на помощь.

Мама старалась оберегать нас от темной стороны жизни, так что мне даже в голову не могло прийти, что Эдриан когда-нибудь окажется в таком месте, как Хорфилд. Я знала, что на самом деле он хороший мальчик и с ним все будет в порядке – он обязательно найдет свое предназначение, и как бы ни сложилась его судьба, Эдриан сохранит добро внутри себя и поделится им с окружающим миром. Я никогда не сомневалась в нем и выбранном им пути.

В подростковом возрасте мы с Эдрианом и моим братом Марком, который на три года старше меня, постоянно ходили вместе по клубам. Одним из них был Dug Out – мрачное, похожее на пещеру заведение, где ноги прилипали к ковру. Клуб был из разряда тех мест, где не хотелось бы оказаться при включенном свете, но нас в то время это нисколько не смущало. Помимо этого, мы посещали множество других вечеринок, правда, не все из них были легальными – некоторые проводились на заброшенных складах. Как правило, мы знали тех, кто там выступал. Это всегда были сомнительного рода места, которые привлекали людей, желающих прежде всего насладиться музыкой, потанцевать и просто хорошо провести время – подобные вечеринки не имели ничего общего со всеми этими гламурными клубами.

ТРИКИ: В 1983-1984-х годах рэп набирал обороты и становился все более популярным. Я не мог остаться в стороне и моментально влюбился в этот новый музыкальный жанр. Не помню, при каких обстоятельствах я услышал его впервые – рэп в то время еще не крутили по ТВ и радио. Должно быть, я узнал о нем от кого-нибудь из моих друзей вроде Болки или, возможно, услышал во время одной из тусовок в клубе. Казалось, рэп незаметно просочился в английский андеграунд. В то время все было иначе: мало кому было известно, что такое хип-хоп. Сейчас, когда это музыкальное направление доминирует в чартах Англии и Америки, такое сложно себе представить. Но тогда я совсем ничего о нем не знал. Впервые услышав хип-хоп, я даже не понял, что это было – настолько меня поразило его звучание.

Первыми хип-хоп записями, что я приобрел, стали пластинки UTFO и Roxanne Shanté – действительно стоящие вещи. Затем, когда хип-хоп с Восточного побережья стал набирать все большую популярность, я перешел на EPMD, Eric B & Rakim, Public Enemy (их в то время слушали все), иногда добавляя ко всему этому немного LL Cool J. Мне нравилась сопутствующая хип-хопу мода. Но из всей атрибутики у меня были разве что кроссовки и бейсбольная кепка – меня больше привлекали музыка и танцы.

У меня было четверо сводных братьев, и старший из них, Джуниор, был одним из лучших танцоров Бристоля в стиле паппинг²⁰. В отличие от меня, Джуниор принимал гораздо большее участие в жизни черного сообщества, а его брат Кевин играл за футбольную команду, полностью состоящую из темнокожих ребят из гетто. Мои младшие братья Арон и Марлон, несмотря на то, что они, как и я, были смешанных кровей, выросли в черном районе. Для таких, как мы, хип-хоп был будущим.

Глава 5. Tricky Kid

Впервые микрофон оказался у меня в руках, когда я был в гостях у друга в Тоттердауне. Его звали Невилл Льюис, он и его семья были родом с Ямайки. В Бристоле у Невилла была своя известная в узких кругах саундсистема. У него дома стояли вертушки, и время от времени мы собирались, выкуривали сплиф, и Невилл совал мне в руки микрофон. Я брал его и зачитывал все, что приходило мне в голову. Тогда это называлось тостингом²¹.

Что любопытно, Невилл был по-настоящему талантливым парнем, одним из лучших тостеров, которых мне доводилось слышать. Он вполне мог стать звездой, будь в те времена у этого жанра хоть какие-то перспективы на британской музыкальной сцене. Но кому могло прийти в голову искать таких ребят, как Невилл, чтобы заключить с ними контракт? Это было чем-то из области фантастики. Да и цель состояла не в том, чтобы прославиться. Мы занимались этим исключительно для своего удовольствия.

Что касается меня, то мне тогда было шестнадцать или семнадцать лет, и микрофон все чаще попадал мне в руки во время дружеских тусовок или на вечеринках в сквотах, где мы зависали и курили травку, – я занимался этим ради прикола и не воспринимал всерьез. Это «новое увлечение» не шло ни в какое сравнение с теми безобразиями, что мы вытворяли с Никки Типпитом и Уитли. У меня и в мыслях не было, что когда-нибудь это может стать началом музыкальной карьеры, и уж точно я не думал о том, что буду заниматься чем-то подобным в будущем. В моей жизни занятие музыкой находилось в одном ряду с развлечениями вроде тусовок в клубе, походов с друзьями в паб или свиданий с девушками.

Я вовсе не собирался заниматься этим всерьез даже когда начал общаться с Wild Bunch. В то время они представляли собой нечто среднее между хип-хоп командой и ямайской саундсистемой, которые так нравились нам с Уитли. Меня познакомил с ними Майлз Джонсон (DJ Milo), которого я знал с семи лет.

Майлз был одним из основных участников Wild Bunch, и именно благодаря ему меня пригласили в группу. Думаю, он знал, что во мне что-то есть, еще до того, как я сам это понял. «Решено, я буду рэпером!» – такие мысли никогда не приходили мне в голову. Я воспринимал музыку как своего рода хобби и время от времени зачитывал что-то на ночных вечеринках в сквотах, но, судя по всему, молва обо мне начала расползаться по округе. А Майлз без конца повторял: «Приходи к нам!»

На самом деле Wild Bunch основал парень по имени Грант Маршалл – ему первому пришла в голову идея объединить регги с хип-хопом. Грант называл себя Дэдди Джи (Daddy G), хотя, насколько я помню, работал в ту пору банковским клерком. У него было хорошее образование, но жил Грант на Кэмпбелл-стрит – в стремном квартале, расположенном прямо на границе Сент-Полса. Большинство первых «выступлений» Wild Bunch проходили у него дома: вертушки стояли прямо на полу одной из комнат, а вокруг в полумраке танцевали люди.

Даже если мы выступали в клубе – это все равно происходило в одном из небольших подсобных помещений. Не припомню, чтобы мы хоть раз поднимались на сцену. Мы всегда находились среди толпы. Wild Bunch выросли на саундсистемной культуре, где было принято делать именно так. От саундсистем Wild Bunch отличались лишь тем, что не были родом с Ямайки и к тому же, помимо регги, играли хип-хоп и фанк. Быть может, Джи иногда ставил немного регги, но в основном это были хип-хоп и фанк. Я тащился от этого микса, ведь хип-хоп к тому времени уже заполнил собой всю музыкальную сцену и стал значимой частью культуры.

Я практически уверен, что начал тусоваться с Wild Bunch, еще когда учился в школе. Парни спокойно могли позвонить мне в двенадцать ночи и позвать к себе в Сент-Полс. Тетушка Марлоу при этом говорила: «Конечно, иди!» Я отправлялся туда и возвращался в четыре часа утра.

В середине восьмидесятых в Сент-Полсе проходило много ночных вечеринок. Заведения в центральной части города закрывались в час или два ночи, но двери здешних клубов были открыты для желающих выпить и покурить травку в любое время суток. Даже если вы просто хотели перекусить после окончания рабочего дня – для этого не было места лучше, чем Сент-Полс.

Для нас с Уитли путешествия туда могли оказаться не самым безопасным предприятием, ведь мы были из другой части города. Мы знали кое-кого из Сент-Полса, но это все равно была не наша «территория». Наступив кому-нибудь на ногу, мы вполне могли получить ножом под ребро. Чисто ямайский подход к делу: одно неаккуратное движение – и у тебя проблемы. Нужно было вести себя осторожно, ведь стоило задеть кого-нибудь плечом и не извиниться – ситуация моментально могла выйти из-под контроля. Всего лишь один крохотный шажок отделял пустяк от поножовщины.

Мы ходили в Сент-Полс, проводили время дома у Джи, а затем отправлялись обратно в Ноул-Уэст, Хартклифф или Тоттердаун – куда угодно. Кстати, насколько я помню, публика, которая собиралась у него дома, была не такой уж и «черной». Во всяком случае эти ребята не принадлежали черному сообществу. Кого там только не было. Большинство даже не из Сент-Полса – скорее, из белых районов для среднего класса вроде Клифтона. Да, тусовку можно было назвать черной, ведь в ней были темнокожие ребята, но она не была исключительно «черной», если вы понимаете, что я имею в виду.

3D, ранее известный как Роберт Дель Найя, основной МС в Wild Bunch, был белым студентом местного художественного колледжа. Гранта он заприметил, когда тот работал в музыкальном магазине «Revolver». Все происходило во времена рассвета пост-панка. Там же Роберт познакомился и с Нелли Хупером, ставшим впоследствии одним из первых диджеев в Wild Bunch. Нелли все детство провел в Бартон-Хилле, белом гетто, и был довольно целеустремленным парнем. В первой половине восьмидесятых он играл на перкуссии в группе Pigbag – один из их синглов под названием «Papa’s Got a Brand New Pigbag» попал в Топ-5 Англии, поэтому, судя по всему, у Нелли хватало связей в музыкальных кругах Лондона.

Что касается Машрума (Эндрю Воулза), он рос под присмотром бабушки в Фишпондсе – далеко не самом престижном пригороде Бристоля. Другой их МС, Клод Уильямс, по прозвищу Уилли Уи, встречался с моей кузиной Мишель и провел детство в более приличном районе – Редлэнд. Клод учился в хорошей школе в Котэме, там же, где и Майлз. Но Майлз, как и я, вырос в гетто – получается выходцев из неблагополучных районов в Wild Bunch было трое: я, Майлз и Нелли.

Компания подобралась что надо – это касается как участников, так и людей, окружавших Wild Bunch. Иногда на тусовку случайно забредал кто-нибудь из Сент-Полса, но в основном приходили студенты Клифтона и Котэма – люди вроде 3D, следившие за его успехами на стрит-арт сцене.

Деятельность Wild Bunch определенно не приносила никакого дохода ее участникам. У большинства из них была работа: Джи работал в банке, а Клод – штукатуром на стройке. Что касается меня, я был моложе остальных и не беспокоился о деньгах. Для меня это было всего лишь забавой. Меня окружали интересные люди, хотя знал я далеко не всех – до этого мне не приходилось общаться с такой разношерстной публикой. По большому счету, все ладили между собой, и проблем, как правило, не возникало. Мы просто хорошо проводили время по вечерам – все равно что отправиться в клуб, не выходя из дома. Можно было покурить, выпить, и вокруг не было охранников, следивших за каждым твоим движением. Мы могли тусоваться до потери пульса. Вечеринка заканчивалась только тогда, когда мы сами этого хотели.

Иногда мы выступали прямо на улице: летом Джи ставил диджейский пульт на углу квартала. Во всем этом чувствовалась свобода. Полицейские не докапывались до нас и не пытались прогнать, ведь это был Сент-Полс. В те времена складывалось ощущение, что никого вокруг не интересовало, что там происходит. Сент-Полс представлял собой маленькую закрытую «общину», куда полиция особо не совалась. Мы могли всю ночь напролет торчать в нелегальных заведениях типа Ajax, и блюстителям порядка, казалось, не было до этого никакого дела.

Wild Bunch создавали по-настоящему качественную музыку. В наши дни все изменилось: диджеи ставят то, что, по их мнению, хотят слышать люди – раньше они выбирали композиции, которые нравились им самим. Было больше свободы. Именно благодаря Майлзу и Wild Bunch я впервые познакомился с Public Enemy: как-то на одной из вечеринок в Сент-Полсе он поставил «Bring the Noise». «ЧТО, ЧЕРТ ВОЗЬМИ, ЭТО ТАКОЕ?!» – я не верил своим ушам. В те годы диджеи старались дать своей аудитории нечто новое, а не тупо врубали треки с первых позиций чартов. Хороший диджей был обязан предлагать слушателям что-то свежее. Так было заведено еще со времен дабплейтов²² в регги: если тебе удавалось раздобыть где-то дабплейт с музыкой, которую еще никто не слышал, – тебе не было равных. Тогда это имело значение, но теперь все изменилось. Сейчас диджеи ставят только самые популярные композиции прошлого года или вроде того. К тому же раньше диджеи не были суперзвездами. Теперь они стали гребаными мегазнаменитостями – диджеи стали важнее, чем сама музыка, что совершенно неправильно.

Wild Bunch всегда были готовы бросить вызов любому, но у нас было хорошее предчувствие насчет того, что мы делали. В то время все вокруг хотели стать лучшими диджеями и рэперами в Англии. Несмотря на это, в музыкальной среде чувствовался дух сплоченности. Например, мы часто выступали с другими командами из Лондона. Пускай даже порой мы соперничали друг с другом, но в этом не было никаких негативных вибраций. Нам было совсем не обязательно спорить или ругаться. Если в Лондоне был крутой рэпер, я точно слышал о нем, а он обо мне, и между нами не было никаких бифов.

В каком-то смысле, суть хип-хопа заключалась в следующем: рэпер – это тот, кто может взять в руки микрофон, даже не умея при этом петь. Я не умею петь, но читаю рэп. Примерно так же, как The Specials, хип-хоп был голосом тех, у кого не было своего. Для детишек из гетто рэп стал новым способом самовыражения, а первые трудности на этом пути проще преодолевать, будучи в команде. У микрофона я был не одинок: рядом со мной всегда находились Ди (3D) и остальные. Я был застенчивым подростком и в каком-то смысле «прятался» у них за спиной.

Когда я писал свои тексты, в моей голове не возникало мыслей вроде: «Придет время, и я стану известным рэпером». Обычно я делал это, когда на носу было важное событие, вроде фестиваля Святого Павла. Мне хотелось, чтобы мы были лучшими, а для этого нужно работать. Мы всегда стремились выступать с новым материалом – нельзя каждый раз появляться с одними и теми же рифмами, нужно постоянно выдавать что-то новое – только так можно было добиться успеха. Я продолжал заниматься тем же, чем и в детстве, когда писал слова, сидя на бетонном полу дома у бабушки.

В те дни мои тексты были по большей части о повседневной жизни и окружающих меня людях – странно, но в них не было ни слова о криминале и жизни в гетто. Я мог писать о Маргарет Тэтчер, об отсутствии возможностей, но никогда не выдавал что-нибудь вроде: «Я крутой – я бэдбой!» Никогда не упоминал о тюрьме, продаже травки или грабежах – мне не хотелось зацикливаться на этих вещах. Я предпочитал говорить, например, о том, как сложно найти работу парню из Ноул-Уэста. После освобождения из тюрьмы я сразу же забыл о ней и не упоминал в своих текстах. Многие из них, например отрывок со словами «trendy Wendy» в песне «Five Man Army», а также большая часть текста «Daydreaming», были написаны во времена Wild Bunch.

Как-то мы с Майло (Майлз) были в гостях у Гранта: Джи стоял за вертушками, а я – за микрофоном. В какой-то момент на импровизированной сцене остались только я и Майло. Стоило мне начать читать, как вдруг все тридцать или сорок человек, что были в доме, разом замолкли, а после того, как я закончил, принялись восторженно свистеть и сходить с ума. Не помню, что это был за трек, но мы записали то выступление на кассету. Позже она разошлась по всему Бристолю, став чем-то вроде «местной классики». Можно сказать, это была моя первая официальная запись, мой первый релиз – я словно заявил всем: «Я здесь».

Я даже не знал, хорошо ли у меня получалось. Мне нравился рэп и нравилось писать, так что я объединил эти два увлечения в одно. Но я все равно не считал себя настоящим рэпером и уж тем более полноправным участником Wild Bunch. Я попросту не воспринимал происходящее всерьез. Помню, мы с Уитли прогуливались по Бристолю и увидели на стене здания афишу Wild Bunch, на которой среди прочих значилось и мое имя. Тогда я впервые подумал: «Что ж, видимо теперь я и правда в Wild Bunch», хотя на самом деле никогда к этому не стремился. Вот насколько я был тогда «серьезно» настроен.

Однажды, вернувшись из Уэльса, куда я и Уитли ездили на праздники, мы направились в сквот в Тоттердауне прикупить немного травки. По пути мы столкнулись с парочкой из этого самого сквота, Диком и Джоанной, и всей компанией направились в паб, где в ходе разговора они заявили: «Мы собираемся перебраться в Лондон, в другой сквот. Погнали с нами!»

На тот момент мы совершенно ничего не знали об этой культуре и об образе жизни сквоттеров в целом, но уже спустя несколько дней, в пятницу, закинули свое барахло в большие мусорные пакеты и прыгнули в автобус National Express, направлявшийся в Кингс-Кросс в Лондоне. В итоге мы прожили там практически два года – все из-за небольшого разговора за пинтой пива в Тоттердауне.

Сквот находился в квартале с муниципальной застройкой под названием Йорк-Вэй-Корт, в пяти минутах пешком от станции Кингс-Кросс. Чертовски стремный район: в те дни это было печально известное и опасное место, где на каждом шагу можно было наткнуться на проститутку или торговца наркотиками. Но нас с Уитли это не беспокоило. Каким-то образом сквоттеры заняли большую часть муниципальных домов на Копенгаген-стрит. На втором этаже одного из таких мы и обосновались: заняли две комнаты, бросив спальные мешки прямо на пол – там не было ни занавесок, ни мебели, ничего… только полуразбитая раковина.

Когда мы приехали в Лондон, у нас совершенно не было денег. Встал вопрос о том, как выживать на новом месте. К счастью, один босоногий сквоттер-хиппи по имени Гэри научил нас, как можно жить, не имея в кармане ни пенни. Он был родом из бристольского Бедминстера и чем-то смахивал на серфера: загорелый, c длинными волосами и в гавайской рубашке. А еще он просто обожал Northern Soul²³. По утрам Гэри брал нас с собой на рынок, где мы, вооружившись большими картонными коробками, подбирали упавшие с прилавков овощи до того, как их раздавят первые посетители. Затем мы направлялись обратно в сквот, отмывали их от грязи и готовили суп или овощное спагетти Болоньезе. Иногда нам везло по-крупному: среди нашего «улова» оказывались мясо или даже птица. Мы шли домой и устраивали себе королевский ужин – и все это совершенно бесплатно!

Территория за Кингс-Кросс представляла собой огромный пустырь – совершенно не то, что сейчас; теперь на этом месте располагается огромный железнодорожный комплекс Eurostar²⁴. Раньше там не было ничего, кроме столовой, где продавались пироги с картошкой и заливным угрем, и небольшого гей-клуба с сомнительной репутацией. К тому же район был буквально наводнен наркотиками, по большей части героином. В этом плане Йорк-Вэй-Корт находился в полной заднице. Лично я никогда не пробовал героин и прочие тяжелые наркотики, но определенно о них слышал. Мы с Уитли воспитывались в регги-культуре, поэтому не употребляли ничего кроме травки.

Мы часто ошивались в квартире одной пожилой дамы, и однажды, во время очередного визита, наткнулись там на какого-то парня (явно из местных), который пускал по вене, сидя прямо у нее на диване! На нем была хорошая рубашка и модные слаксы, чем-то он даже смахивал на гангстера, черт его знает – кем бы ни был этот чувак, но в тот момент он сидел на диване и клевал носом.

Время от времени мы захаживали на соседнюю c Копенгаген-стрит улицу, где проводились суперкрутые вечеринки. Они проходили в старых складских помещениях позади Кингс-Кросс – со временем это место стало легальным ночным клубом под названием Bagley’s. Организаторы этих вечеринок стояли у истоков чумовой банды под названием Archaos²⁵ со всеми этими мотоциклами и ирокезами – прямо как в «Безумном Максе».

Я приехал в Лондон не для того, чтобы продвигать свою музыкальную карьеру – там я делал все что угодно, кроме этого! Хорошо это или плохо, мне было плевать. У меня на уме были только клубы и вечеринки. Я даже не задумывался о том, чтобы написать хотя бы одну строчку, или о том, что этот город мог открыть для меня новые перспективы. Я переехал туда в поисках приключений. К тому времени я уже достиг совершеннолетия. Все, чего мне хотелось, – тусоваться и слушать музыку, ведь мы с Уитли были ею одержимы. Да, мы гонялись за юбками, но музыка была для нас важнее всего на свете.

Где мы брали на все это деньги? Искали работу на пару недель и затем ровно столько же отрывались в клубах. Иногда продавали травку, подрабатывали на стройке или шли на биржу труда. Как-то раз мы устроились на работу, где нам доверили полировку медных конструкций на входе в шикарное офисное здание в центре города. Это оказалось плевым делом, ведь на улице была зима – мы наспех протирали медь и тут же исчезали в подвале, где находилась котельная. Там мы отогревались и отсыпались после наших ночных вылазок. Также мы какое-то время подрабатывали по ночам в одном из магазинов сети Iceland – раскладывали товар по морозильным камерам. Иногда работали в каких-то офисах: не помню, чем именно мы там занимались, но уж точно не перекладывали бумажки с места на место; скорее всего, что-то передвигали или упаковывали.

Лондон – это что-то невероятное, чего только стоит атмосфера этого города! После детства, проведенного в Ноул-Уэсте, переезд туда стал для нас настоящим приключением. Наконец-то мы выбрались из Бристоля! Ни я, ни Уитли точно не хотели бы застрять там на всю жизнь. В Ноул-Уэсте у нас не было будущего – прямо как в песне The Specials «Ghost Town»: все закрыто, нет ни пабов, ни клубов, некуда пойти и нечем заняться. Все, что остается, – околачиваться у местной забегаловки. Если в то время вы увлекались музыкой, то были просто обязаны любой ценой выбраться из этого места. Поэтому, оглядываясь назад, могу сказать, что переезд в Лондон стал для нас очевидным шагом.

Насколько я помню, первым местом, куда я устроился на подработку, стала строительная компания в Кингс-Кросс: в мои обязанности входило очищать этажи от мусора и устанавливать леса. Я получал что-то около сорока или пятидесяти фунтов в день. Мы жили в сквоте и не платили за аренду, поэтому, внезапно для себя самого, я почувствовал, что неплохо зарабатываю – мне не нужно было тратить деньги на жилье, электричество и можно было развлекаться в клубах. Мы не бедствовали: во всяком случае, нам так не казалось. Иногда, конечно, после ночных похождений наши карманы пустовали, но в таких случаях мы сразу шли работать дальше.

Жизнь в сквотах привлекала нас своим опьяняющим чувством свободы и независимости. В любой день мы могли встретить людей из других сквотов. Они говорили нам: «Я знаю место, где еще круче!» И одной этой фразы для нас было достаточно, чтобы туда отправиться – хватаешь мешок, закидываешь в него одежду и переезжаешь в новый сквот! Абсолютная свобода. Можно было с кем-то познакомиться и на следующий день проснуться в совершенно другом районе. Или даже городе! Никаких договоров аренды, никаких обязательств. Ты работаешь, только когда в этом есть необходимость, а не потому, что должен это делать.

Во время нашего пребывания в Лондоне мы с Уитли иногда виделись с моим «кузеном» Шоном Фреем из Ист-Хэма. Его мама, тетушка Айона, была лучшей подругой моей мамы, так что на самом деле мы не приходились друг другу родственниками. Добраться до места, где жил Шон, было совсем не просто, но мы все равно время от времени заезжали к нему на выходные, и он устраивал нам экскурсии по местным клубам. Уитли гораздо раньше меня подметил, что в присутствии Шона окружающие вели себя как-то странно. Люди с опаской поглядывали на моего кузена. Мы были примерно одного возраста (Шону было немногим больше двадцати), но у него уже был собственный дом и два магазина на Лонсдейл-авеню в Ист-Хэме. Я тогда понятия не имел, чем он занимается, но какое-то время спустя узнал, что Шон ограбил инкассаторский фургон в Лондоне, прихватив с собой пару миллионов фунтов – за это он загремел в тюрьму на семь лет. Но эта история произошла уже позже.