Цитаты из книги «Доктор Фаустус», страница 2

- А по-твоему, любовь – сильнейший из аффектов? – спросил он.

- Разве тебе известен более сильный?

- Да, заинтересованность.

- Под заинтересованностью ты, видимо, понимаешь любовь, лишенную животного тепла?

- Что ж, давай сойдемся на таком определении. – Он расхохотался.

- Что такое современное искусство сегодня? Мука мученическая.... Внушают себе и другим, будто скучное стало интересным, потому что, дескать, интересное стало скучным...

Леверкюн:

- На свете есть, в сущности, только одна проблема...Как прорваться? Как выйти на волю? Как разорвать куколку и стать бабочкой?

Цейтблом:

- Жажда вырваться из скованности, из прозябания в безобразном.. - это немецкое, глубоко немецкое свойство, прямо-таки определение немецкости, психики, подверженной угрозам застоя, пагубного одиночества, провинциального безделья, невротической сумбурности, тихого сатанизма...

В произведении искусства много иллюзорного; можно даже пойти еще дальше и сказать, что оно само по себе как "произведение" иллюзорно. Оно из честолюбия претворяется, что его не сделали, что оно возникло и выскочило как Афина Паллада, во всеоружии своего блестящего убранства, из головы Юпитера. Но это обман. Никакие произведения так не появлялись. Нужна работа, искусная работа во имя иллюзии.Еще я слышал, как он сказал:

- Уже сегодня совесть искусства восстает против игры и иллюзии. Искусство больше не хочет быть игрой и иллюзией, оно хочет стать познанием.

Но разве то, что перестает соответствовать своему определению, не перестает существовать вообще? И как может искусство пребывать в роли познания?

Адриан часто потешался над людьми, которые вечно отдыхают, загорают, набираются сил, неизвестно только зачем. "Отдых, - говорил он, - удел тех, кому он ни на что не нужен"

Не отвергая культуры, приспосабливаясь к идеалам буржуазного общества, такого, как оно есть, "либеральное богословие" низводит религию до идеи гуманности и разжижает присущие духу религии экстатичность и парадоксальность в водянистый прогрессирующий этицизм. Но религиозное не дает всходов на почве чистой этики...

Смешно и трогательно слышать, как он, чтобы восстановить отношения, повторяет какое-нибудь более или менее удачное словцо, твое собственное или книжное, случайно тобой приведенное, - в знак того, что он его не забыл и разбирается в высоких материях. А в общем-то от этого плакать хочется.

Нашему времени стоит только услышать: "Я-де обладаю специфическим жизнеощущением", - и оно перед вами расшаркается.

Что есть свобода? Только равнодушие. Характерное не бывает свободным, оно отчеканено своим чеканом, обусловлено и сковано.

Порядочная русалка соблазнила бы на мраморных ступенях его дворца этого болвана-принца, который неспособен ее оценить и у нее на глазах женится на другой, затащила бы его в воду и нежненько утопила, вместо того чтобы подчинять свою судьбу его глупости, как она поступает. Наверное, за врожденный рыбий хвост он любил бы ее гораздо горячее, чем за хворые человеческие ноги.