Читать книгу: «Двадцать лет одного лета. Дело № 48», страница 4

Зайдя в квартиру, Карецкий снял форму, аккуратно повесил её на вешалку в шкаф и направился в душ. Раздевшись, он встал под обжигающие струи горячей воды, которые долго смывали с него усталость прошлой ночи и заряжали энергией на новый день. Вытершись насухо махровым белоснежным полотенцем, Карецкий повязал его на поясе и направился на кухню. Здесь на скорую руку он приготовил себе яичницу и залил кипятком в кружке две добрых ложки молотого кофе. Перекусив сам, он вспомнил про свою пленницу. Открыв холодильник, он достал из него полбатона докторской колбасы и сыр, порезал всё и аккуратно уложил на три куска белого хлеба. Самый простецкий завтрак для Полины был готов. Маленькая стрелка часов начала своё медленное черепашье движение к цифре девять и Карецкий, быстро одевшись в гражданскую форму одежды и взяв бутерброды, вышел в пасмурное и дождливое июльское утро.

«Первым делом», рассуждал он, «нужно покормить Полину, а потом всё остальное». Он не знал, чем было вызвано это странное желание проявить о ней заботу, но именно эти бутерброды окажутся тем самым спусковым механизмом, который потянет за собой череду некоторых событий. На тот момент Карецкий ни о чём таком не думал, просто обычных человеческих чувств и желания оказать помощь в нём оказалось чуть больше, чем того требовала этика сотрудника милиции и следователя. Сделал бы он подобное в отношении другого такого задержанного, он не знал, но предполагал, что вряд ли. Однако чувство жалости он испытывал абсолютно ко всем задержанным.

Первым делом, зайдя в отдел, он направился в помещение изолятора и постучал в толстую металлическую дверь. Секунд через пять послышался звон связки ключей, после чего один из них вошёл в замочную скважину и дверь тяжело отворилась. На пороге стоял тот самый Володя, который тоже видимо беспокоился за своего «клиента».

– Привет. На вот, передай ей.

Карецкий протянул ему через металлическую решётку выкрашенных серой краской толстых прутьев прозрачный целлофановый пакет с тремя завернутыми в него бутербродами.

– Надеюсь чай с сахаром у тебя не учитывается? – пошутил Карецкий.

– Привет. С чаем проблем нет, напою.

– Спасибо. Передай ей, что зайду чуть позже.

– Хорошо, – ответил Владимир и закрыл тяжёлую дверь.

Времени было уже половина девятого. Карецкий заглянул в окошко дежурной части.

– Дядь Саш, – по-дружески обратился он к Порубе. – Прусов не появлялся? Уехал ещё ночью за свидетелем и пропал.

– Так он привёз какого-то парня, между нами говоря – совершенно никакого, и сказал определить его в одиночку до вытрезвления и твоего прихода, а сам куда-то умчал.

– А данные на задержанного есть?

– Секунду.

Поруба подошёл к столу и взял какой-то лист бумаги, с приколотой к нему копией паспорта.

– Вот. Аношин Алексей.

Он протянул Карецкому рапорт.

– Спасибо, скоро заберу. Как он? Пришёл в себя?

– Спит ещё, минуту назад проверял. Постарайся до полдесятого забрать, а то у меня сдача дежурства, Толик опять орать будет.

Толиком называли начальника отдела – Внукова Анатолия Дмитриевича. Славился он тем, что постоянно подчёркивал свою значимость и превосходство над другими исключительным по громкости криком, при этом никогда не опускался до использования ненормативной лексики. Говорил он, а точнее кричал, чётко, чеканя каждое слово, и выйти из его кабинета после совещания, не поняв сути его криков, было просто невозможно. Процедура эта, однако, не приятная, поэтому никто не хотел просто так расстраивать Толика. В общем Анатолий Дмитриевич был строгий руководитель, но справедливый. Карецкий поспешил успокоить Порубу:

– Заберу, не переживай, – и похлопал его по плечу.

– Кстати зайди к Михалычу. Он просил это сделать, как появишься.

– Он уже здесь? – удивился Карецкий. – Ладно, иду.

Поднявшись на второй этаж, он увидел в конце коридора свет, который исходил из открытой двери кабинета его начальника.

– Рано ты чего-то сегодня, – протягивая руку, Карецкий направился к Михалычу, который сидел за своим столом с кружкой горячего кофе в одной руке и дымящейся сигаретой в другой.

– Здорово, бизон.

Михалыч поставил кружку на стол и пожал руку Карецкому.

– Ну рассказывай, что за кашу ты здесь заварил?

Выходит, утекла информация. Карецкий ни минуты не сомневался, от кого произошла утечка, вопросом было только кому. Он не думал, что Прусов позвонил лично Михалычу и обо всём рассказал. Наверняка он изложил свою версию начальнику криминальной милиции – своему непосредственному руководителю, а тот в свою очередь Михалычу. Как и он, Михалыч понимал, что большой объём информации, прошедший через двух и более людей, уже сам по себе не может быть достоверным. Поэтому он усадил Карецкого за стол для совещаний, и тот ему всё рассказал в мельчайших подробностях.

– Принеси мне дело, я посмотрю, – вынес свой промежуточный вердикт Михалыч. – И кружку захвати, кофе попьём, сейчас кое-что расскажу.

Карецкий быстро сбегал в свой кабинет, взял дело Белинской и свою кружку. Вернувшись обратно, он положил дело перед Михалычем, а сам принялся заваривать себе кофе.

– Короче, братан, – начал Михалыч и машинально поправил сползшие с переносицы очки своим излюбленным жестом. – Зря тебя вчера не было в «Рандеву», там тебя кое-кто спрашивал.

– Кто? – искренне удивился Карецкий.

– Знаешь такую Кристину Шумакову?

– Первый раз слышу эту фамилию. Кто это?

Михалыч хитро посмотрел на него, улыбаясь.

– Не трынди! Ты хочешь сказать, что не знаешь прокурорскую секретаршу?

Теперь до Карецкого дошло, о ком шла речь. Её имя естественно ему было знакомо, однако её фамилия была ему не известна.

– Кристинку-то? Кристинку знаю, – ответил Карецкий. – Я фамилии её не знал до этого момента. Ну, и…, – он подался вперёд в ожидании продолжения.

– Так вот, пришла она вчера в «Рандеву», никогда её там не видел до этого, а тут заходит вся такая…

Михалыч мечтательно посмотрел куда-то в сторону, затем продолжил:

– … В такой узкой красной юбке, в чёрной полупрозрачной блузке. У всех мужиков челюсти отвисли, а она ко мне идёт. Подошла значит и спрашивает, мол, где ты. Ну я сказал как есть, что ты на дежурстве и завтра придёшь. То бишь сегодня. Поэтому отмазки не принимаются, сегодня ты идёшь со мной, я ведь не даю невыполнимых обещаний, тем более прокурорским.

Делать нечего, придётся идти. Но сначала дела.

– Не подведу, – ответил Карецкий. – Ты только дело-то глянь, а то мне сейчас свидетеля нужно идти допрашивать, оно мне может понадобится.

– Понял. Дай десять минут.

Карецкий сел на диван, стоящий в углу кабинета, рядом с рабочим столом Михалыча и погрузился в свои мысли. А все они крутились вокруг Полины. Даже прокурорская секретарша, с которой сегодня вечером предстояла многообещающая встреча, не могла их вытеснить. Внезапно он вспомнил, что до одиннадцати ему необходимо прибыть в прокуратуру для согласования возбуждения уголовного дела. Процесс был формальный, но необходимый. Там то он и увидится с Кристиной. А сейчас его мыслями завладела Полина. Он сидел на диване и размышлял над тем, чем эта молоденькая девчонка смогла его так зацепить, однако ответа пока не находил. Но факт оставался фактом: с того самого момента, как их глаза впервые встретились, буквально каждую секунду она присутствовала в его голове. Он думал о работе – представлял Полину; готовил завтрак и наливал кофе – представлял рядом её же. «Уж не влюбился ли ты, Вениамин», задал он сам себе вопрос и тут же, испугавшись своего первого пришедшего ему в голову ответа, попытался отогнать эти мысли. Неправильно это всё как-то. Затем он припомнил, что не так давно купил золотой маленький крестик на цепочке, который собирался подарить своей бывшей девушке Инге. Но поскольку они расстались, подарок остался у него и где-то затерялся в квартире. Нужно его поискать. Он решил, что в случае, если Полину не арестуют, он подарит его ей. Он так захотел. В его голове стали рисоваться волнующие картины их встречи, как он будет надевать ей на шею кулон, как она захочет отблагодарить его, подарив лёгкий поцелуй… Громкая фраза Михалыча вернула его на землю:

– Ну и пидор же он!

Михалыч видимо хотел это сказать про себя, но слова вылетели из его уст во весь голос.

– Кто? Лёша?

– И он тоже. Но я про Прусова. А кстати, где он сейчас?

Михалыч видимо говорил сам с собой. Он снял трубку телефона внутренней связи и, дождавшись ответа на другом конце, вдруг неожиданно закричал в трубку:

– Кто это? Представляться нужно!

Он выждал несколько секунд, затем продолжил: – Игорь, бль…, ты первый год работаешь? Почему не по форме отвечаешь? Я же не вижу с кем общаюсь. Короче, где Прусов?

Ожидая ответа, Михалыч потянулся к пачке сигарет, но та оказалась пустой. Он зачем-то потряс ею в воздухе, затем смял её и бросил в картонную коробку из-под бумаги формата А4, которая использовалась в качестве мусорного ведра и стоявшую от него метрах в пяти. Смятая пачка точно попала в коробку, как баскетбольный мяч в корзину. Карецкий выставил вверх большой палец правой руки, сжатой в кулак, и показал Михалычу, после чего достал свою пачку и небрежно бросил её ему в руки. Улыбнувшись тому, что кто-то его понимает без слов, Михалыч достал из пойманной пачки одну сигарету. В этот момент в трубке ему что-то начали говорить, потому что он, забыв о своём внезапном желании закурить, задумчиво засунул вытащенную из пачки сигарету за ухо.

– Понял. Как появится, пусть ко мне сразу заходит.

Он положил трубку на место и, вспомнив, что хотел курить, достал из пачки ещё одну сигарету и закурил.

– Я не знаю, как тебе, но мне кажется, что в ближайшие день или два с его стороны будет какая-нибудь провокация, – сказал Михалыч.

– Что ты имеешь ввиду? – в недоумении спросил Карецкий, у которого опыта встреч с провокаторами пока ещё не было.

– Не знаю. Но будь начеку. А самое главное – не оставляй его одного у себя в кабинете.

– Так чего мне ждать-то от него?

– От него можно ждать чего угодно, – задумчиво ответил Михалыч и выпустил струйку дыма вверх. – И напоминаю, что дело ещё не подписано. Я минут через тридцать поеду в прокуратуру, могу захватить тебя с собой.

– Отлично, только не уезжай без меня. Я пойду быстро Лёшу допрошу и поедем.

С этими словами Карецкий вышел из кабинета Михалыча и направился к себе. Он очень надеялся, что этот Лёша пришёл в себя от ночной попойки и ему удастся относительно быстро его допросить. Ещё в самом начале коридора он заметил стоящего напротив двери в свой кабинет весьма опрятного и дорого одетого молодого человека, который оперся локтями на подоконник и бесцельно смотрел в окно. На вид ему было лет двадцать. Светлые волосы челкой свисали на глаза, которую он постоянно убирал, резко откидывая голову назад. От данного движения длинная челка на время замирала в удобном для него положении, но через минуту вновь сползала обратно, закрывая глаза.

– Здравствуйте, Вы к кому? – спросил посетителя Карецкий, искренне полагая, что он ошибся и этот весьма приятный на вид молодой человек вовсе не тот, о ком он сейчас с отвращением думал.

– Мне в дежурке майор сказал сюда подняться. К следователю Карецкому, – ответил с немного дерзкой интонацией юноша и Карецкий понял, что он ошибся. Это был Лёша.

– Это я. А Вы…, – Карецкий дал возможность молодому человеку представиться, хотя нужды в этом уже не было.

– Аношин Алексей. Моя девушка тут у Вас.

– Бодро выглядишь для бухавшего всю ночь, – проговорил Карецкий и открыл дверь в свой кабинет. – Заходи.

Аношин зашёл в кабинет и бесцеремонно сел на стул.

– И как тебе живётся с осознанием того, что твоя девушка в тюрьму поедет со дня на день?

Лёша промолчал. А что, собственно, он мог сказать? Он сейчас больше переживал за свою шкуру, но никаких признаков беспокойства на его лице Карецкий не видел.

– Молчишь? Ну молчи, молчи… – Он достал из шкафа бланк протокола допроса свидетеля и сел за стол. – Паспорт с собой?

Аношин вытащил из кармана куртки паспорт в кожаной, местами потертой обложке и протянул его Карецкому. Тот взял документ и принялся заполнять протокол.

– Место работы?

– Склад сыров, на Заводской, 10. Не помню, как контора называется. Грузчик.

– Судим?

– Нет.

Аношин сидел, развалившись на стуле, а с его лица не сходила самоуверенная ухмылка. Карецкий записал в протокол сказанное, где после слов «Не судим» в скобках дописал: «Со слов».

– Причина, по которой Вас сюда доставили, Вам известна?

Карецкий принял официальный тон при допросе на случай, если у Аношина в одежде спрятан микрофон. Он прекрасно помнил слова Михалыча о возможных провокациях со стороны Прусова и как раз через Аношина он вполне мог сделать какую-нибудь гадость. На ряду с этим Карецкий с трудом, но поборол в себе дикое желание встать со стула и что есть силы врезать по этой наглой ухмыляющейся роже. Умение владеть собой и держать себя в руках было заложено у него с рождения.

– Естественно, – с наглой ухмылкой проговорил он. – По делу, надо думать. Иначе чего бы меня сюда дёрнули? Или меня в чём-то обвиняют?

– А сами что думаете?

– Я не думать сюда пришёл, – грубо ответил Аношин. – У меня мало времени и я полагал, что с Прусовым мы вроде бы всё порешали. Он мне сказал, что Вам всё передаст.

– Что передаст? – удивился Карецкий, хотя прекрасно понимал, о чём идёт речь.

– Я думаю Вы сами всё знаете. Я свободен?

Аношин уверенно поднялся со своего места, чтобы уйти, как Карецкий резко остановил его громким криком:

– Сидеть! Я тебе скажу, когда ты будешь свободен. А пока что сиди смирно и отвечай на мои вопросы!

Аношин напрягся. Желваки на его скулах заходили, глаза беспокойно забегали из стороны в сторону. Он шёл сюда ничего не боясь, ведь вопрос с Прусовым он решил, точнее ему так казалось. Но, выходило так, что следак был не в курсе договорённостей и существовала вероятность домой к обеду не попасть. Он вернулся к столу и сел обратно на стул.

Прежде чем переходить к допросу, Карецкому потребовалось немного времени, чтобы остыть и сосредоточиться на деле. Затем он стал задавать обычные стандартные вопросы по характеристике личности и заполнять протокол допроса обычными общими фраза: «Я, Аношин Алексей, в настоящее время прописан по вышеуказанному адресу. На учете у нарколога и психиатра не состою, ранее не судим, к уголовной ответственности не привлекался. В настоящее время проживаю совместно с Белинской Полиной Андреевной, живём вместе около года в её квартире вместе с её матерью, иногда в моей».

– Хорошо, а теперь расскажите своими словами о событиях прошлой ночи и начните с момента, как и когда Вы оказались в квартире Голощенковой, – как можно спокойнее проговорил Карецкий и приготовился записывать сказанное Аношиным в протокол.

– Я возвращался с работы. Времени было около 19 часов. Возле магазина встретил Голощенкову, которая вместе с двумя неизвестными мне молодыми людьми покупала водку. Молодых людей я раньше никогда не видел. Она же сказала, что это её коллеги по работе.

– Как их зовут и где найти?

– Одного кажется Михаилом звать, второго, по-моему, Романом. Фамилий их не знаю, где живут без понятия. Я же сказал, что видел их в первый раз.

– Хорошо, дальше.

– Дальше Голощенкова предложила бухнуть с ними, – Аношин замялся. – У меня с собой не было денег, на что она сказала, что могу отдать деньги потом. Затем мы вчетвером пошли к ней. В квартире мы сели на кухне и стали выпивать. Примерно через час я решил позвонить Полинке домой и сказать, что задержусь у Голощенковой. По телефону она начала возмущаться, но я не стал её слушать и положил трубку. Я правда ещё сказал, что приду домой через час, но её это не устроило. Минут через двадцать в квартиру позвонили. Голощенкова на тот момент уже была пьяная, ходила с трудом и попросила меня открыть дверь и спросить, кто там и что нужно. Я открыл дверь квартиры. На пороге стояла Полина. Она стала просить меня, чтобы я пошёл домой, но я отказался, сказав, что хочу ещё посидеть. Слово за слово, мы с ней разругались, я психанул и ушёл обратно на кухню, оставив её в прихожей.

– А она заходила к вам в кухню?

– Нет, мы разговаривали с ней в квартире. Точнее в прихожей, – поправил себя Аношин.

– Так. А после вашего с ней разговора, она сразу ушла? Дверь за ней кто закрыл?

– Блин, вот честно, не помню… Аношин сделал вид, как будто усердно думает, после чего добавил: – Я дверь за ней точно не закрывал, а вернулся на кухню. Она осталась в прихожей.

– Ясно. Дальше…

– А дальше… – Аношин почесал за ухом, откинул с глаз волосы и продолжил: – Через какое-то время, в квартиру вновь позвонили. Голощенкова к этому времени уже ушла спать в свою комнату, а мы оставались сидеть на кухне втроём. Когда в дверь позвонили, я не знаю, кто её открыл, но через некоторое время к нам на кухню зашёл оперуполномоченный Прусов. Его у нас на районе все знают. Он сказал, чтобы мы все валили с хаты. Я оделся и ушел к себе домой. К Полинке я не пошёл, так как мы с ней поругались.

Аношин говорил в точности так, как и предполагал Карецкий. Не подкопаешься. На очной ставке он однозначно подтвердит свои показания и ему наверняка плевать на Полину, лишь бы свою жопу вытащить из беды. Подтянуть его на группу лиц не получится однозначно. Карецкий записал показания Аношина в протокол допроса свидетеля, после чего пододвинул ему бланк для ознакомления. Тот внимательно перечитал и согласился с написанным. Затем Карецкий передал ему ручку и указал, в каких местах поставить подпись. Сделав это, Аношин уже было поднялся со стула и направился к двери, но Карецкий его вновь остановил.

– Куда это Вы собрались, молодой человек? – спросил он, не глядя в его сторону, продолжая собирать все протоколы по делу вместе для последующего сшивания дела.

– Как куда? Мы же закончили?

– Я вроде ещё не сказал, что мы закончили.

Сейчас Карецкий наслаждался своим превосходством над этим избалованным и самоуверенным молодым человеком.

– Я Вас попрошу присесть в коридоре и подождать меня для проведения очной ставки. Через тридцать минут вернусь. Если же Вам нужно идти на работу, а я Вас задерживаю, то могу выписать Вам повестку, которая является оправдательным документом для Вашего работодателя. Она Вам нужна?

Аношин отрицательно покачал головой и Карецкий выпроводил его из кабинета в коридор. Здесь он поставил ему стул и, не забыв взять дело и статистическую карточку на возбуждение уголовного дела, закрыл дверь на ключ и направился к Михалычу. Подойдя к кабинету, он удивился. Дверь была прикрыта. Это было странно, потому как Михалыч никогда её не закрывал в рабочее время. Это мог сделать лишь начальник отдела, когда заходил к Михалычу для обсуждения какого-либо вопроса. Карецкий тихо приблизился к закрытой двери и прислушался. Из-за двери действительно доносился голос Внукова Анатолия Дмитриевича, говорившего с кем-то на повышенных тонах. Карецкий постучался в дверь и, не дожидаясь ответа, открыл её.

– Заходи, – строго и чётко сказал начальник отдела. – Тебя для полной ясности картины как раз не хватает.

Карецкий зашёл в кабинет и его удивило, что Внуков не протянул ему руку для приветствия, что обычно он делал, не взирая на различия в должностях и званиях. Анатолий Дмитриевич стоял в центре кабинета. Михалыч сидел за своим столом и курил, а рядом с ним, на диванчике, как зажатый в угол побитый воробей, поджав ноги, сидел Прусов с опущенной головой.

– Аношина допросил? – не вводя в курс дела, спросил Михалыч.

– Только закончил.

Карецкий передал Михалычу только что сшитое уголовное дело в отношении Белинской Полины и открыл его на нужной странице – на протоколе допроса Аношина.

Михалыч принял из рук Карецкого дело и углубился в чтение.

– Деньги где? – сурово глядя на Карецкого, спросил Внуков.

Карецкий сделал изумлённый вид.

– Не понял? Какие деньги?

На самом деле он прекрасно понимал, о каких деньгах идёт речь, но предпочёл, чтобы за него говорил его руководитель. Из угла кабинета, со стороны дивана донёсся тихий и испуганный голос Прусова.

– У него ничего нет.

– Закрой пасть! – рявкнул Внуков. – Я не с тобой разговариваю!

И вновь сурово и вопросительно посмотрел на Карецкого.

– У меня действительно никаких денег нет – спокойно и уверенно проговорил Карецкий, отчего лицо Внукова смягчилось.

В разговор вмешался Михалыч, обратившись к Карецкому.

– С тобой Аношин пытался решить вопрос?

Паззл в голове Карецкого уже давно сложился. Как он и подозревал, речь шла о взятке и Внуков был уверен, что Карецкий с Прусовым в одной упряжке. Поскольку честь мундира Карецким замарана не была, он прямо ответил:

– Перед началом допроса Аношин сказал, что с Прусовым вопрос он решил и порывался уйти, однако я его удержал и допросил. Я уже тогда понял, о каком «решении вопроса» шла речь и если честно, думал Прусов сначала ко мне зайдёт…

– Анатолий Дмитриевич, ну я думаю картина тут ясна. – сказал Михалыч обращаясь к начальнику отдела. – А сейчас, я прошу прощения, нам с Вениамином Сергеевичем надо в прокуратуру ехать.

– Да, конечно, – спокойным тоном ответил Анатолий Дмитрий. Он положил свою руку на плечо Карецкому, как бы извиняясь, после чего, посмотрев на Прусова, рявкнул:

– А ты ко мне в кабинет через 10 минут со своим начальником!

Спустя некоторое время, уже сидя в машине, Михалыч спросил Карецкого:

– Есть чем прижать Аношина?

– Да подожди ты с Аношиным.

Карецкого до сих пор не много потряхивало от недоверия, которое выразил по отношению к нему начальник отдела. Была задета его честь и Михалыч это понимал. Он протянул Карецкому сигарету и когда тот взял её, чиркнул перед его лицом зажигалкой. Карецкий прикурил и выдохнул дым в приоткрытое окно автомобиля.

– Забей на Толика, – спокойно проговорил Михалыч. – Он начальник отдела и, если что, его голова полетит с плеч. Сам прикинь, что он должен был подумать или сказать?

– Ладно. – Карецкий стал успокаиваться. Сигарета сделала своё дело. – Что там, в итоге, произошло с Прусовым?

– Чего чего…, – задумчиво проговорил Михалыч. – Денег мне принёс. Надеюсь, ты не обижаешься, что тебе ничего не досталось?

Михалыч засмеялся. Карецкий улыбнулся в ответ.

– Всё-таки не зря после нашего с тобой утреннего общения, я видеокамеру включил на запись. Ну ту, помнишь, которая у меня на шкафу стоит?

Карецкий утвердительно кивнул и Михалыч, усмехнувшись, добавил:

– Какой же я, сука, умный.

Это было одно из его любимых выражений. Они вместе с Карецким расхохотались.

– Чего теперь ему будет? – поинтересовался Карецкий, хотя ответ был очевиден.

– Выкинет его Толик, да и всё. Одним днём. Я так думаю, а там хер его знает. Ладно, давай по Аношину. Так есть чем его прижать?

– Думаю, нет. Сам подумай: Белинская в своём допросе поясняет, что Алексей позвал её в квартиру Голощенковой, а Аношин утверждает, что не вызывал, якобы она сама пришла после телефонного звонка. Это первое. Второе: Полина говорит, будто Аношин указал ей, что брать. Он же в свою очередь это отрицает и весь их разговор был в прихожей. После скандала, Лёша ушёл на кухню, а она оставалась в прихожей. При этом ты понимаешь, что Аношин предупреждён об уголовной ответственности за дачу заведомо ложных показаний как свидетель, а она нет.

Карецкий сделал паузу, давая Михалычу пропустить через себя всё вышесказанное, параллельно прокручивая в голове показания Полины и размышляя, за что ещё можно зацепиться.

– Так, стоп! – зачем-то громко крикнул Карецкий. От неожиданности Михалыч ударил по тормозам и юзом направил машину к бордюру, автоматически включив сигнал аварийной остановки в своей новенькой «семёрке»⁵.

– Забыл чего? – спросил Михалыч, когда машина остановилась возле тротуара.

– На картине могут быть его отпечатки пальцев. Она сначала говорила, что картину он

ей принёс, но под протокол сказала, что такого говорить не будет.

Михалыч поправил средним пальцем правой руки съехавшие от резкого торможения на кончик носа очки, молча, с каким-то сочувствием посмотрел на Карецкого и, отключив сигнал аварийной остановки, медленно тронулся дальше.

– Знаешь, братан, что я тебе скажу?

У Михалыча был обширный перечень местоимений, которые он использовал в своей речи при обращении к близким и коллегам. К одному и тому же человеку, в зависимости от

ситуации, он мог применить несколько различных местоимений, которые он тщательно подбирал как наиболее подходящее к данному моменту. К примеру, всех сотрудников своего отдела на совещаниях он с искренней любовью называл не иначе, как «братья и сестры». Это звучало очень мило и забавно и со стороны могло напоминать общение настоятеля прихода со своими прихожанами. Но когда же Михалыч лютовал, что было крайне редко, такое чистое и милое выражение, как «братья и сестры» менялось на абсолютно не литературное: «пид…сы и суки ёб..ые». Выпустив пар, он неизменно извинялся и возвращался к более спокойному общению. Карецкий давно уже выучил весь основной запас местоимений, которые использовал Михалыч в своей речи и знал, что если требовалось убедить кого-то поработать сверх нормы, напрячься дополнительно или как-то похвалить сотрудника, в лексиконе Михалыча имелось сильное и часто им применяемое – «Бизон». Когда же у него был с кем-то серьёзный разговор и принятие решения Михалыч хотел переложить на собеседника, то его он называл не иначе, как «Братан». Карецкому не очень нравилось это обращение, так как зачастую, в силу отсутствия опыта в тех или иных вопросах, он, честно говоря, опасался принимать серьёзные решения. Карецкий предположил, что и сейчас вопрос о привлечения Аношина к уголовной ответственности Михалыч также оставит на его усмотрение. А между тем Михалыч продолжил:

– В данном случае у девахи всё равно третья часть скорее всего будет, поэтому пришьёшь ты ей «группу» или нет, срок от этого особо не изменится.

– А как же всесторонность и объективность расследования?

Карецкий попытался в шутку воззвать к основам правосудия своего старшего товарища и наставника.

– Иди в жопу, – не скрывая недовольства от его нравоучений, но с улыбкой на лице и довольно спокойным тоном проговорил Михалыч. – Сам решай, что ты с ним будешь делать, но мне почему-то кажется, здесь есть ещё что-то, о чём я не знаю и что ты мне не сказал.

Карецкий напрягся. Как он узнал? Догадался? Вряд ли… Нужно срочно что-то ответить, иначе слишком долгая пауза вызовет у него сомнения в его искренности. Но он не видел необходимости что-то скрывать от Михалыча и просто сказал:

– Есть. Я не знаю как сказать…

Карецкий на мгновение замешкался. Михалыч тем временем терпеливо ждал, пока Карецкий соберётся с мыслями. Наконец он проговорил:

– Не могу подобрать правильных слов… Короче, скажу, как есть. Она мне понравилась. Я даже не знаю, в каком смысле. Сам не могу разобраться, но что-то мне не даёт покоя.

– Ты рехнулся? – воскликнул Михалыч и вновь с силой ударил по тормозам. Машина встала как вкопанная. Благо за ними сзади никто не ехал, иначе бы столкновения было не избежать.

– Ты в своём уме?

– Да успокойся, я всё понимаю, поэтому и сказал тебе. Мне нужен совет, как быть.

– Совет тебе нужен? – кипел Михалыч. – Вот тебе мой совет: забудь! Она злодейка, воровка! А ты следак! Она совершила преступление! А ты доказываешь её вину! Вы по разные стороны баррикад! Или ты хочешь связать свою жизнь с преступницей? Пустить свою карьеру псу под хвост? Валяй! Помощь нужна?

Михалыч лютовал. Карецкий не знал, что сказать. Он уже начал жалеть, что решился поделиться с Михалычем, но, как говориться: «Что сделано, то сделано». В одном он был уверен: она не преступница. Её просто подставили. Кто – это он уже выяснил. Зачем? Это тоже было более или менее понятно. Оставался вопрос, что дальше делать со всем этим.

– Михалыч, остынь. Обещаю, что не сделаю никаких глупостей. У меня есть голова на плечах. Я лишь хочу донести до тебя, что она этого не делала, в этом я уверен.

– То есть как это не делала? Я же читал её допрос. Там всё чётко и понятно написано: признаюсь, украла… Или…?

Михалыч запнулся.

– Да.

Карецкий сделал многозначительную паузу, затем продолжил:

– Она была в отказе. Полнейшем. Но не разваливать же дело? К тому же Прусов всё так обставил, что комар носу не подточит, пришлось её убеждать.

Михалыч включил первую передачу, и машина тронулась с места. Он достал сигарету из пачки, лежащей на приборной панели, закурил, сделал пару затяжек, после чего сказал:

– Знаешь, я в тебе не ошибся. Ты всё сделал правильно, но у меня к тебе один вопрос: дальше ты что собираешься со всем этим делать?

У Карецкого не было ответа, а данный вопрос он сам уже неоднократно задавал сам себе. Что делать? А что он хочет? Естественно, он хотел бы, чтобы Полине за это ничего не было. Но как? Дело уже есть, все основные доказательства собраны и приобщены. Это уже закрутилось и ломать дело он не собирался ни в коем случае.

– Я лишь хочу, чтобы её не закрыли, – вслух проговорил Карецкий. – Хотя бы это, большего мне не надо. К тому же она беременна. Не хотелось бы жизнь ломать.

Михалыч ещё какое-то время подумал, после чего ответил:

– У меня нет ответа на твой вопрос, но, почему-то мне кажется, ты и сам знаешь, что нужно делать, – с мутной прозрачностью намекнул Михалыч. – Действуй сам, по обстоятельствам, я чем смогу – помогу. Но учти: дело стоит в плане на окончание в следующем месяце. И если оно развалится, ты больше здесь не работаешь. Услышал?

Карецкий в очередной раз пожалел, что сказал об этом Михалычу. На что был направлен его расчёт? Михалыч не мог поступить иначе. Он не мог ничего ни сказать, ни посоветовать.

– Не беспокойся, всё будет пучком.

Глава 7

Припарковав машину на проезжей части сбоку от здания районной прокуратуры, они вышли в дождливый июльский день и быстрым шагом устремились к главному входу в административное здание, где на первом этаже заседали федеральные судьи районного суда, а на втором располагалось помещение прокуратуры. Поднявшись на второй этаж, они разделились: Михалыч пошёл по своим делам к прокурору, а Карецкий направился к его заместителю, дежурившему накануне вечером для согласования возбуждения уголовного дела. Минут через десять, покончив с этим вопросом и получив стандартную рекомендацию о необходимости выходить с арестом, он направился в канцелярию, которая находилась в приёмной прокурора и где располагалось рабочее место Кристины. Той самой, что накануне вечером интересовалась его особой в «Рандеву».

– Доброе утро, – зайдя в приёмную, бодро и с улыбкой поприветствовал он присутствующих. Помимо Кристины в приёмной прокурора находилась канцелярия, где за не высокой стойкой сидела ещё одна девочка, имя которой Карецкому было не известно.