Мор, ученик Смерти

Terry Pratchett

Mort

* * *

Все права защищены. Книга или любая ее часть не может быть скопирована, воспроизведена в электронной или механической форме, в виде фотокопии, записи в память ЭВМ, репродукции или каким-либо иным способом, а также использована в любой информационной системе без получения разрешения от издателя. Копирование, воспроизведение и иное использование книги или ее части без согласия издателя является незаконным и влечет уголовную, административную и гражданскую ответственность.

Copyright © Terry Pratchett 1987

First published by Victor Gollancz Ltd, London

© Е. С. Петрова, З. А. Смоленская, перевод на русский язык, 2023

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство „Эксмо“», 2024

* * *

Вот ярко освещенный свечами зал, где хранятся жизнеизмерители – приземистые песочные часы, – по одному на всякое живое существо; плотными рядами стоя на полках, они гонят мелкий песок из будущего в прошлое. Из-за шипения сыплющихся песчинок зал ревет, как море.

Вот хозяин зала, который прохаживается по ней с задумчивым видом. Его имя – Смерть.

Но не просто какой-то там Смерть. А Смерть, чья сфера деятельности – никакая не сфера, а диск: Плоский мир, что лежит на спинах четырех гигантских слонов, уместившихся на панцире Великого А’Туина – огромной звездной черепахи, и чьи границы обозначены водопадом, бесконечные воды которого изливаются в космос.

Ученые подсчитали, что шанс существования чего-то столь очевидно абсурдного – один на миллион.

Однако волшебники подсчитали, что шанс «один на миллион» выпадает в девяти случаях из десяти.

Бормоча что-то под капюшоном, Смерть клацает костяными подошвами по выложенному черной и белой плиткой полу, скользя лишенными плоти пальцами по рядам неутомимых песочных часов.

Отыскав наконец те, что ему подходят, Смерть осторожно берет их с полки и подносит к ближайшей свече. Исходящий от нее свет, преломляясь, поблескивает на стенках сосуда, и все внимание Смерти сосредотачивается на крохотной точке отраженного сияния.

Под пристальным взором мерцающих глазниц Смерти проплывает в глубинах космоса мировая черепаха, чей панцирь покрыт шрамами от комет и метеоритными кратерами. Смерть знает, что однажды умрет даже Великий А’Туин; вот это будет непростая работенка.

Но взгляд Смерти устремляется вперед, к сине-зеленому великолепию самого Диска, что неспешно вращается под кружащим вокруг него крошечным солнцем.

Сейчас оно поворачивает в сторону необъятного хребта, известного под именем Овцепикских гор. Овцепики полны глубокими долинами, и внезапными утесами, и такой обильной географией, что сами не знают, как ею распорядиться. Погода в здешних местах своеобразна: затяжные шрапнельные дожди, хлесткие ветры и нескончаемые бури. Иные поговаривают, причина в том, что Овцепики – гнездилище древней, необузданной магии. Впрочем, иные лепят все, что в голову взбредет.

Смерть моргает, настраивая глубину резкости зрения. Вот ему становятся видны луга на повращательных склонах гор.

Вот конкретный склон.

Вот поле.

Вот бегущий мальчик.

Вот Смерть приглядывается.

Вот голосом, подобным звуку падающих на гранит свинцовых плит, он произносит:

– ДА.

* * *

Несомненно, в почве этих гористых, изломанных краев, прозванных из-за необычного оттенка, присущего здешней флоре, октариновыми лугами, было что-то волшебное. К примеру, это было одно из немногих мест Плоского мира, где росли обратнолетние подвиды растений.

Обратнолетники растут вспять во времени. Ты сеешь их в этом году, а они вырастают в прошлом.

Родня Мора делала вино из обратнолетнего винограда. Оно обладало очень мощным эффектом и весьма высоко ценилось прорицателями, поскольку, разумеется, помогало видеть будущее. Подвох был в том, что похмелье наступало предыдущим утром, так что приходилось изрядно набраться, чтобы его пережить.

Обратнолетники обычно выращивают серьезные крупные мужчины, склонные к интроспекции и тщательной сверке с календарем. Хозяин, который забыл посеять обычные семена, просто остается без урожая, тогда как человек, который забыл посеять то, что уже собрал годом ранее, рискует разрушить всю ткань причинно-следственных связей, не говоря уже о грозящем ему изрядном конфузе.

Изрядным конфузом для семьи Мора служило и то, что серьезности в младшем сыне не было ни капли, а способностей к садоводству он проявлял не больше, чем дохлый краб. Нельзя сказать, что он был ленив, однако трудолюбие его было того неопределенного жизнерадостного оттенка, которого серьезные люди очень быстро приучиваются опасаться. Было в нем что-то заразное и, возможно, даже губительное. Создавалось впечатление, что Мор, долговязый, рыжеволосый и веснушчатый, лишь отчасти контролирует движения своего тела, будто составленного из сплошных коленок.

В тот конкретный день оно с воплями носилось, как очумелое, по полю и размахивало руками.

Сидя на каменной изгороди, за Мором понуро наблюдали отец и дядя.

– Одного не могу понять, – говорил отец Мора, Лезек, – почему от него птицы не разлетаются во все стороны. Я бы мигом усвистал, заметив, что на меня такое бежит.

– Ах. Поразительная все-таки штука – человеческое тело. Ты глянь: ноги разбрасывает по всей округе, а несется быстро.

Мор домчался до конца борозды. С его пути, переваливаясь, убрался переевший лесной голубь.

– Но сердце у него на месте, – осторожно сказал Лезек.

– Ага. В отличие от всего остального.

– Дома грязи не разводит. И не обжора, – продолжал Лезек.

– Оно и видно.

Лезек покосился на брата, неотрывно глядящего в небо.

– Слыхал, тебе на ферму рабочие руки требуются, Хэмеш, – сказал он.

– Так я же взял себе помощника, будто не знаешь?

– Надо же, – помрачнел Лезек. – Когда только успел?

– Так вот давеча. – Ложь брата была стремительна, как бросок гремучей змеи. – Документ подписан и печатью скреплен. Извини. Слушай, ничего личного: Мор – славный парнишка, в наше время такие редко встречаются, но, видишь ли…

– Да знаю я, знаю, – отмахнулся Лезек. – Собственной задницы сыскать не умеет.

Они уставились на далекую фигурку. Она грохнулась оземь. К ней вразвалку заковыляли заинтересованные голуби.

– И ведь не сказать, что дурак, – продолжал Хэмеш. – Кем-кем, а дураком его не назовешь.

– Да, мозги у него есть, – согласился Лезек. – Причем, бывает, так призадумается, что без подзатыльника и не достучаться. Это бабка его читать научила. Наверное, из-за этого у него башка и перегрелась.

Мор поднялся на ноги и снова споткнулся, запутавшись в балахоне.

– Тебе бы его в профессию какую определить, – рассудительно сказал Хэмеш. – В жрецы, например. Или в волшебники. Эта братия шибко до книжек охоча.

Они переглянулись. Обоим сразу представилось, что может устроить Мор, если заполучит в свои добронамеренные руки книжку по волшебству.

– Ладно, – поспешно сказал Хэмеш. – Значит, куда-нибудь еще. Наверняка же есть куча ремесел, где он сможет себя применить.

– Беда в том, что он слишком много думает, – посетовал Лезек. – Вот, полюбуйся. Кто станет прикидывать, как пугнуть птиц? Их просто пугают. Нормальные мальчишки, я имею в виду.

Хэмеш задумчиво почесал подбородок.

– Это может быть и не твоей проблемой, – намекнул он.

Лезек не изменился в лице, лишь глаза чуть сощурились.

– Ты это о чем? – спросил он.

– На следующей неделе в Овцекряжье откроется ярмарка по найму. Отдашь его в подмастерья – и пусть новый хозяин ему мозги вправляет. На то законы писаны. Заключаешь договор по всей форме – и дело с концом.

Лезек наблюдал, как на другом краю поля его сын разглядывает валун.

– Как бы с ним чего не стряслось, – с сомнением проговорил он. – А то мы с матерью его любим. К людям ведь привыкаешь.

– Ему только на пользу пойдет, вот увидишь. Сделают из него мужика.

– А. Ну да. Сырья-то тут хоть отбавляй, – вздохнул Лезек.

* * *

Валун изрядно заинтересовал Мора. На его поверхности сохранились витые ракушки, помнившие первые дни творения, когда Создатель взялся превращать каменные глыбы в живых тварей – кто знает зачем.

Мора вообще многое интересовало. Например, чего ради зубы у людей растут столь ровными рядами. Эта мысль не давала ему покоя. Или вот, кстати: почему солнце светит днем, а не ночью – ночью свет бы не помешал. Общепринятое объяснение по какой-то причине его не устраивало.

Короче говоря, Мор был из тех людей, которые опаснее мешка гремучих змей. Он ставил своей целью докопаться до внутренней логики мироздания.

Однако за отсутствием таковой задача эта не обещала простого решения. Творец воплотил в жизнь немало замечательных идей, но сделать мир понятным в его планы не входило.

В трагедиях герои вечно стонут от пристального внимания богов, но в жизни тяжелее всего приходится как раз тем, кого боги не замечают вовсе.

Отец, как обычно, орал на него. Мор кинул камнем в голубя, который так переел, что еле-еле сподобился отползти в сторону, и побрел обратно через поле.

* * *

Так и получилось, что в канун Страшдества отец Мора, погрузив на осла скудные пожитки сына, повел своего отпрыска горной тропой в Овцекряжье. Всего города было – четыре стороны мощенной булыжником площади, усеянные лавочками, что оказывали весь спектр услуг сельскому населению.

От портного Мор вышел через пять минут, облаченный в коричневую хламиду неопределенного кроя и назначения, не востребованную заказчиком по вполне понятным причинам и взятую на вырост, исходя из предположения, что он вырастет слоном о девятнадцати ногах.

Лезек критически оглядел сына.

– Недурно, – заключил он, – для своих денег.

– У меня все зудит, – пожаловался Мор. – Кажется, я тут внутри не один.

– Тысячи парней сказали бы спасибо за такой ладный, теплый… – Лезек помедлил и сдался, – костюмчик, юноша.

– Так, может, поделимся с ними? – с надеждой спросил Мор.

– Ты должен прилично выглядеть, – сурово оборвал его Лезек. – Чтобы производить впечатление и выделяться среди прочих.

И действительно. Он выделялся. Протискиваясь сквозь запрудившие площадь толпы покупателей, Мор с отцом погрузились каждый в свои мысли. Обычно Мор только радовался вылазкам в город с его космополитичной атмосферой и причудливыми говорами гостей из далеких – миль пять, а то и десять – деревень, но на сей раз его охватило неприятное, тревожное чувство, будто он вспомнил то, чего еще не случилось.

На ярмарке, насколько можно было судить, установился такой порядок: в центре площади выстроились кривыми шеренгами работяги. У многих на шляпах красовались небольшие символы профессий и ремесел: пастухи цепляли себе клок шерсти, извозчики – моток конского волоса, мастера по ремонту – полоску симпатичной мешковины для обивки стен, и все в таком духе.

Юноши, метившие в подмастерья, сгрудились с пупстороннего края площади.

– Ступай вон туда и жди, когда кто-нибудь подойдет и предложит взять тебя на обучение, – неуверенно промямлил Лезек. – Если ему твой вид понравится.

– Это как? – поинтересовался Мор.

– Ну… – начал Лезек и осекся. На этот счет Хэмеш никаких разъяснений не давал. Пришлось обратиться к собственным скудным познаниям в торговле, которые ограничивались продажей скота: – Наверное, он зубы тебе пересчитает, то-се. Убедится, что ты не сопишь, что ноги целы. Я бы на твоем месте не стал говорить, что ты грамотный – это людей пугает.

– А потом что? – допытывался Мор.

– Потом начнешь осваивать ремесло, – объяснил Лезек.

– Какое именно?

– Ну не знаю… на плотника выучишься, – наобум предположил отец, – это дело хорошее.

Или на вора. Кто-то ведь и по этой части должен идти.

Мор потупился. Он, когда не отвлекался, был примерным сыном, и если родители постановили отдать его в ученики, значит, учиться нужно на совесть. Однако плотницкое ремесло его не прельщало – дерево славилось своим упрямством и склонностью трескаться. Что же до воровства, то в Овцепиках официально зарегистрированные воры были наперечет – люди просто не могли позволить себе их содержать.

– Ладно, – сказал он наконец, – пойду попробую. А если меня не возьмут в подмастерья, что тогда?

Лезек почесал в затылке.

– Тогда не знаю. Видимо, ждать до закрытия ярмарки. До полуночи. Наверное.

* * *

Близилась полночь.

Мостовая начала покрываться легкой изморозью. На вершине часовой башни, украшавшей городскую площадь, под циферблатом распахнулись два окошка, откуда выскочили изящно сработанные механические фигурки и пробили четверть часа.

Без четверти полночь. Мор весь съежился, но в нем полыхало алое пламя стыда и упрямства, обжигая сильнее, чем спуск в Преисподнюю. От нечего делать он подул на пальцы, а потом задрал голову к морозному небу, лишь бы не встречаться глазами с немногочисленными людьми, бродившими среди того, что осталось от ярмарки.

Большинство торговцев, убрав с прилавков свой товар, давно разошлись по домам. Даже продавец горячих пирожков с мясом перестал их расхваливать и теперь, рискуя здоровьем, доедал.

Несколько часов назад пристроился к месту и последний из претендентов на ученичество. Это был сутулый, хлюпающий носом косоглазый парнишка, и единственный на все Овцекряжье профессиональный попрошайка провозгласил его идеальной кандидатурой. Парня, стоявшего по другую руку от Мора, забрал к себе в мастерскую игрушечник. Один за другим уходили будущие каменщики, кузнецы, наемные убийцы, галантерейщики, бондари, наперсточники и пахари. Через несколько минут настанет новый год, и сотни мальчишек с надеждой окунутся в свои профессии, в новую жизнь, полную достойного служения обществу.

Мор печально размышлял, почему никто не выбрал его самого. Он так старался выглядеть солидно и смотрел потенциальным наставникам прямо в глаза, дабы впечатлить их своим превосходным характером и весьма симпатичными чертами. Но эффект это, похоже, возымело прямо противоположный.

– Хочешь горячий пирожок с мясом? – раздался голос отца.

– Нет.

– Распродают за бесценок.

– Не хочу, спасибо.

– Эх. – Лезек колебался. – Я могу спросить у лоточника, не нужен ли ему помощник, – заботливо предложил он. – Очень надежное дело – едой торговать.

– Не думаю, что нужен, – сказал Мор.

– Да, наверное, – согласился Лезек. – У него ведь индивидуальное предприятие. И вообще он уже ушел. Мы с тобой вот как поступим: я оставлю тебе кусочек.

– Я не голодный, пап.

– Хрящей почти не попадается.

– Да не надо. Но все равно спасибо.

– О. – Лезек слегка приуныл. Он невпопад насвистывал сквозь зубы какую-то мелодию и пританцовывал, чтобы разогнать по ногам живительное тепло. Он понимал: надо что-нибудь сказать, дать какой-нибудь совет, объяснить, что жизнь полна взлетов и падений, обнять сына за плечи и потолковать с ним о проблемах взросления – короче говоря, донести простую мысль: мир наш – штука забавная, и здесь, выражаясь метафорически, ни к чему воротить нос от предложенного пирожка с мясом, горячего и сочного.

Они остались совсем одни. Мороз, последний в этом году, крепчал, оплетая своими путами булыжники мостовой.

В башне у них над головами часовая шестеренка, лязгнув, привела в движение рычаг, повернула храповик, и тяжелый свинцовый груз упал вниз. С жутким металлическим скрежетом распахнулись окошки на циферблате, выпуская наружу заводные фигурки. Судорожно размахивая молоточками, будто мучимые механическим артритом, они начали отбивать новый день.

– Ну вот и все, – с надеждой проговорил Лезек.

Теперь им предстояло где-нибудь устроиться на ночлег: Страждественская ночь – не то время, чтобы шататься по горам. Может, отыщется какой-нибудь хлев…

– Полночь только с последним ударом наступит, – сказал Мор отстраненно.

Лезек пожал плечами. Он не мог противостоять сокрушительной силе сыновнего упрямства.

– Ладно, – сказал он. – Подождем еще.

И тут они услышали приближающийся цокот копыт, который гремел по заиндевелой площади куда сильнее, чем должна была позволять акустика. Впрочем, назвать нараставший вокруг Мора грохот цокотом было бы в корне неверно; «цок-цок» – так, пожалуй, скачет маленький веселый пони с торчащими сквозь прорези соломенной шляпки ушами. Но та резкость, с какой подступали эти звуки, решительно исключала даже намек на соломенные шляпки.

Выбивая из булыжников искры, со стороны Пупа на площадь влетел жеребец в облаке поднимающегося от взопревших крутых белых боков пара. Он держался горделиво, как боевой конь. И совершенно точно не носил соломенной шляпки.

На его спине восседала укутанная от холода фигура. Когда жеребец остановился в центре площади, всадник неторопливо спешился и принялся возиться с чем-то притороченным к седлу. Наконец он – или она – достал торбу, закрепил ее за конскими ушами и дружески потрепал скакуна по шее.

Воздух сгустился и будто замаслился, а глубокие тени, окружавшие Мора, приобрели сине-пурпурную с радужным переливом окантовку. Всадник быстрым шагом направился к нему, черный балахон развевался за спиной, а ноги чуть прищелкивали по булыжникам. Никакие другие звуки не нарушали тишину, ватным комом повисшую над площадью.

Впечатляющий эффект изрядно подпортила замерзшая лужа.

– ЧТОБ ТЕБЯ.

Это было сказано не голосом. Точнее, слова прозвучали, но в голове у Мора они возникли сами собой, минуя уши.

Бросившись на помощь распластавшейся на камнях фигуре, Мор ухватился было за худое запястье, но обнаружил, что держится за отполированную кость цвета пожелтевшего от времени бильярдного шара. Соскользнувший на плечи капюшон обнажил череп, обративший к Мору пустые глазницы.

Впрочем, нет, не совсем пустые. В них, словно в окнах, выходящих в черную бездну космоса, мерцали две крошечные голубые звездочки.

Мору пришло в голову, что это должно бы его испугать, и он поразился, обнаружив, что ему не страшно. Перед ним сидел скелет, потирал колени и ворчал себе под нос, но это был живой скелет, довольно внушительного вида, однако по какой-то странной причине не слишком страшный.

– СПАСИБО, ЮНОША, – заговорил череп. – КАК ТЕБЯ ЗОВУТ?

– Э-э… – протянул Мор. – Мортимер… сэр. Но все называют меня Мор.

– КАКОЕ СОВПАДЕНИЕ, – сказал череп. – ПОМОГИ МНЕ ВСТАТЬ, ПОЖАЛУЙСТА.

Неуклюже поднявшись, скелет принялся отряхиваться. Мор разглядел массивный пояс, на котором висел меч с белой рукоятью.

– Надеюсь, вы не ушиблись, сэр, – вежливо сказал Мор.

Череп ухмыльнулся. Впрочем, подумалось Мору, ничего другого он сделать и не мог.

– НЕ СТОИТ БЕСПОКОЙСТВА. – Оглядевшись, скелет наконец заметил Лезека, который словно примерз к месту. Самое время кое-что прояснить, подумал Мор.

– Это мой отец. – Он попытался загородить собой приросшего к мостовой родителя, никого при этом не разгневав. – Простите, сэр, а вы – Смерть?

– В ТОЧКУ. ВЫСШИЙ БАЛЛ ЗА НАБЛЮДАТЕЛЬНОСТЬ, ЮНОША.

Мор сглотнул.

– Мой отец – хороший человек, – сказал он. Немного подумал и добавил: – Довольно хороший. Если вы не возражаете, я предпочел бы, чтобы вы его не трогали. Не знаю, что вы с ним сотворили, но прошу вас это прекратить. Не в обиду вам будь сказано.

Смерть отступил назад, склонив череп набок.

– Я ПРОСТО НЕНАДОЛГО ВЫВЕЛ НАС ЗА ПРЕДЕЛЫ ВРЕМЕНИ, – объяснил он. – ТВОЙ ОТЕЦ НЕ УВИДИТ И НЕ УСЛЫШИТ НИЧЕГО ТАКОГО, ЧТО МОГЛО БЫ ЕГО ВСТРЕВОЖИТЬ. НЕТ, ЮНОША, Я ПРИШЕЛ ЗА ТОБОЙ.

– За мной?

– ТЕБЕ ВЕДЬ НУЖНА РАБОТА?

На Мора снизошло озарение.

– Вы ищете ученика? – спросил он.

Пустые глазницы Смерти полыхнули резким люминесцентным светом.

– ИМЕННО.

Смерть взмахнул костяной рукой. Площадь озарилась пурпурной вспышкой – чем-то вроде видимого хлопка, – и Лезек пришел в движение. Фигурки на часовой башне продолжили отбивать полночь, а Время получило разрешение осторожно вернуться на свое место.

Лезек моргнул.

– Я и не заметил, как вы подошли, – пробормотал он. – Извините, отвлекся, наверное.

– Я ПРЕДЛОЖИЛ ВАШЕМУ СЫНУ РАБОТУ, – сообщил Смерть. – ПОЛАГАЮ, ВЫ НЕ БУДЕТЕ ВОЗРАЖАТЬ?

– А напомните, чем вы промышляете? – Лезек и бровью не повел, адресуя свой вопрос скелету в черном балахоне.

– ПРЕПРОВОЖДЕНИЕМ ДУШ В МИР ИНОЙ, – отозвался Смерть.

– Ах да, – сказал Лезек. – Простите, конечно, по вашему наряду мог и сам догадаться. Дело нужное, а главное, стабильное. Давно работаете?

– НЕ ПЕРВЫЙ ГОД, ДА.

– Прекрасно. Прекрасно. Никогда не представлял Мора в этой должности, но дело-то хорошее, хорошее дело, и надежное. А как вас зовут?

– СМЕРТЬ.

– Папа… – торопливо начал Мор.

– Не сказал бы, что название вашей фирмы на слуху, – засомневался Лезек. – А где именно вы ведете дела?

– ОТ ГЛУБОЧАЙШИХ МОРСКИХ ВПАДИН ДО ТАКИХ ВЫСОТ, КУДА НЕ ДОЛЕТЕТЬ ДАЖЕ ОРЛУ.

– Этого следовало ожидать, – кивнул Лезек. – Что ж, я…

– Пап… – Мор подергал отца за тулуп.

Ему на плечо легла рука Смерти.

– ТВОЙ ОТЕЦ ВИДИТ И СЛЫШИТ НЕ ТО, ЧТО ВИДИШЬ И СЛЫШИШЬ ТЫ, – сказал он. – НЕ СТОИТ ЕГО ТРЕВОЖИТЬ. КАК ДУМАЕШЬ, ХОТЕЛОСЬ БЫ ЕМУ УВИДЕТЬ МЕНЯ… ВО ПЛОТИ, ФИГУРАЛЬНО ВЫРАЖАЯСЬ?

– Но вы же Смерть! Вы же убиваете всех, кто под руку подвернется!

– Я? УБИВАЮ? – Смерть явно оскорбился. – НИ В КОЕМ СЛУЧАЕ. ДА, ЛЮДИ ПОГИБАЮТ, НО ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО ПО СОБСТВЕННОЙ ИНИЦИАТИВЕ. Я ПОДКЛЮЧАЮСЬ УЖЕ ПОТОМ. В КОНЦЕ КОНЦОВ, ЕСЛИ БЫ УБИТЫЕ НЕ УМИРАЛИ, ЭТО БЫЛ БЫ ЧЕРТОВСКИ НЕЛЕПЫЙ МИР, СОГЛАСЕН?

– Ну, наверное… – с сомнением протянул Мор.

Слова «заинтригован» он никогда не слышал. В его семье оно было не в ходу. Однако запавшая в душу искорка подталкивала Мора к мысли, что перед ним стоит нечто невероятное, завораживающее и не такое уж пугающее, и если он упустит предлагаемую возможность, то будет сожалеть об этом всю оставшуюся жизнь. А потом он вспомнил о пережитых за день унижениях и о том, какой долгий предстоит путь домой…

– Э-эм… – начал он, – чтобы получить у вас место, мне ведь не обязательно умирать, правда?

– БЫТЬ МЕРТВЫМ НЕ ТРЕБУЕТСЯ.

– А… как насчет костей?..

– ЭТО ПО ЖЕЛАНИЮ.

Мор снова выдохнул. Идея казалась ему все более привлекательной.

– Если папа согласен, – сказал он.

Они посмотрели на Лезека, который почесывал в бороде.

– А сам-то ты что думаешь, Мор? – спросил отец с хрупкой веселостью жертвы лихорадки. – Такое занятие не всякому по нраву. Я, признаюсь, о таком не думал. Но, говорят, могильщик – уважаемая профессия. Так что выбор за тобой.

– Могильщик? – переспросил Мор. Смерть кивнул и заговорщически прижал палец к губам.

– Это интересно, – выдавил Мор. – Я думаю, стоит попробовать.

– Так где, говорите, вы работаете? – вновь спросил Лезек. – Далеко отсюда?

– НЕ ДАЛЬШЕ ТОЛЩИНЫ ТЕНИ, – ответил Смерть. – КОГДА ПРОЗВУЧАЛ ПЕРВЫЙ ЖИВОТНЫЙ ЗОВ, Я БЫЛ РЯДОМ. ГДЕ БЫ НИ ОКАЗАЛСЯ ЧЕЛОВЕК, Я ВСЕГДА РЯДОМ. И КОГДА ПОСЛЕДНЕЕ ЖИВОЕ СУЩЕСТВО БУДЕТ ПОЛЗАТЬ ПОД ХОЛОДЕЮЩИМИ ЗВЕЗДАМИ, Я БУДУ РЯДОМ.

– Ага, – заключил Лезек, – стало быть, много разъезжаете. – Его лицо на миг сделалось озадаченным, будто он попытался припомнить что-то важное, но в конце концов сдался.

Смерть дружески потрепал его по плечу и повернулся к Мору:

– КАКОЕ-НИБУДЬ ИМУЩЕСТВО ПРИ СЕБЕ ЕСТЬ, ЮНОША?

– А как же, – ответил Мор и сразу спохватился: – Только мы его забыли в одежной лавке. Пап, мой узелок в лавке остался!

– Она уж закрылась, – напомнил Лезек. – А на Страшдество лавки не открываются. Придется ждать до послезавтра… Ну, то есть теперь уже до завтра.

– ЭТО МЕЛОЧИ. НАМ ПОРА УХОДИТЬ. НЕ СОМНЕВАЮСЬ, ЧТО СКОРО ДЕЛА ВНОВЬ ЗАНЕСУТ МЕНЯ В ЭТИ КРАЯ.

– Надеюсь, вы скоро сможете заехать и повидать нас, – сказал Лезек. Похоже, у него путались мысли.

– Не уверен, что это хорошая идея, – заметил Мор.

– Ну, прощай, парень, – сказал Лезек. – Делай все, что тебе скажут, ты понял? И… простите, сэр, а есть ли у вас сын?

Вопрос застал Смерть врасплох.

– НЕТ, СЫНОВЕЙ У МЕНЯ НЕТ.

– С вашего позволения, я переговорю напоследок с моим мальчиком.

– А Я ПОКА ПРОВЕРЮ, КАК ТАМ МОЙ ЖЕРЕБЕЦ, – сказал Смерть с чем-то большим, чем обычная деликатность.

Приобняв Мора за плечи, что далось ему с трудом – Мор очень вытянулся, – Лезек повел сына через площадь.

– Ты ведь знаешь, Мор, что это дядя Хэмеш рассказал мне, что можно отдать тебя в подмастерья? – прошептал он.

– И что?

– Так вот, он мне еще кое-что сказал, – поделился старик. – Он сказал, что подмастерье, бывает, наследует дело своего учителя. Что думаешь?

– Гм. Даже и не знаю, – признался Мор.

– А подумать стоит, – не унимался Лезек.

– Я думаю, папа.

– Хэмеш говорил, что многие парни так начинают. Показывают свою расторопность, заслуживают уважение учителя, а если в доме есть дочери… господин… как там его… господин не упоминал, есть ли у него дочери?

– Какой еще господин? – спросил Мор.

– Господин… наставник твой.

– А. Нет. Нет, не думаю, что есть, – ответил Мор. – Он, кажется, не из тех, кто женится.

– Не один сообразительный юноша обязан успехом своевременному бракосочетанию, – наставлял Лезек.

– Надо же.

– Мор, ты как будто не слушаешь.

– А? Что?

Лезек остановился на обледенелых булыжниках и развернул сына к себе лицом.

– Так дело не пойдет, – сказал он. – Ты не понимаешь, что ли, парень? Если будешь все пропускать мимо ушей, ничего из тебя путного не выйдет. Это я тебе как отец говорю.

Мор смотрел на него сверху вниз. Ему хотелось сказать многое: хотелось объяснить, как сильно он любит отца и как за него беспокоится; хотелось спросить, что, по мнению Лезека, тот только что видел и слышал. Хотелось рассказать, что он чувствует себя так, словно наступил на кротовину, а та оказалась вулканом. Хотелось узнать, что значит слово «бракосочетание».

Но вслух он произнес совсем другое:

– Ага. Спасибо. Мне, наверное, пора. Я попробую написать вам письмо.

– Найдется, наверное, какой-нибудь путник, который сможет нам его прочитать, – сказал Лезек. – Прощай, Мор. – Он высморкался.

– Прощай, пап. Я вернусь навестить вас, – сказал Мор. Смерть тактично откашлялся, но прозвучало это словно треск надломившихся перекрытий, вконец изъеденных жуком-точильщиком.

– НАМ ПОРА. ЗАПРЫГИВАЙ, МОР.

Пока Мор пытался устроиться на спине жеребца позади расшитого серебром седла, Смерть, склонившись, пожал руку Лезеку.

– БЛАГОДАРЮ.

– В душе-то он парень неплохой, – бормотал Лезек. – В облаках витает, не без этого. Ну, все мы когда-то были молоды.

Эти слова заставили Смерть задуматься.

– НЕТ, – сказал он. – НЕ ВСЕ.

Смерть подобрал поводья и повернул коня в сторону Краевого тракта. Сидевший позади черной фигуры Мор отчаянно помахал отцу.

Лезек помахал в ответ. А потом, когда жеребец и двое его наездников скрылись из виду, он опустил руку и посмотрел на ладонь. Рукопожатие… странное оно было. Но почему – этого Лезек припомнить уже не мог.

* * *

Мор прислушивался к клацанью копыт по мостовой. Позже, с выездом на утрамбованную дорогу, оно сменилось глухим перестуком, а потом наступила тишина.

Опустив глаза, Мор увидел раскинувшийся далеко внизу пейзаж; ночная тьма была инкрустирована лунным серебром. Если бы он свалился, то ударился бы только о воздух.

Мор что было мочи вцепился в седло.

Тут Смерть спросил:

– ЕСТЬ ХОЧЕШЬ, ЮНОША?

– Очень, сэр. – Мозг к этим словам не имел никакого отношения, они поднялись прямо из желудка.

Смерть кивнул и придержал коня. Под остановившимся в воздухе жеребцом мерцала грандиозная круговая панорама Диска. Города внизу светились оранжевым заревом, а теплые моря в Краевых землях излучали едва уловимое сияние. Скопившийся за день в глубоких лощинах свет Диска, медленный и тяжеловатый^[1], испарялся серебристым туманом.

Однако все это не шло ни в какое сравнение с сиянием, что устремлялось к звездам от самого Края. Сильнейшие потоки света мерцали и переливались в ночи. Мир опоясывала огромная золотая стена.

– До чего же красиво, – чуть слышно сказал Мор. – А что это?

– СОЛНЦЕ ПРОХОДИТ ПОД ДИСКОМ, – объяснил Смерть.

– И так каждую ночь?

– КАЖДУЮ НОЧЬ, – подтвердил Смерть. – ЗАКОНЫ ПРИРОДЫ.

– И никто об этом не знает?

– Я ЗНАЮ. ТЫ. И БОГИ. СЛАВНО, ПРАВДА?

– Да уж!

Смерть свесился с седла и окинул взглядом все царства мира.

– НЕ ЗНАЮ, КАК ТЫ, – сказал он, – А Я БЫ ПРИКОНЧИЛ КАРРИ.

* * *

Хотя было уже далеко за полночь, жизнь в двойном городе Анк-Морпорке бурлила. На фоне суеты здешних улиц Овцекряжье, казавшееся Мору довольно оживленным местом, можно было сравнить разве что с покойницкой.

Поэты не раз пытались описать Анк-Морпорк. Но тщетно. Быть может, все дело в бьющей ключом жизненной энергии этого города, а может, не оснащенный канализацией мегаполис с миллионным населением попросту не по зубам поэтам, предпочитающим, что неудивительно, нарциссы. Поэтому давайте ограничимся замечанием, что Анк-Морпорк полон жизни, как оставленный на солнцепеке сыр; громок, как брошенное в храме ругательство; блестящ, как нефтяная пленка; многоцветен, как фингал; и так же кишит деятельностью, работой, суетой и чистейшей, бьющей через край суматохой, как дохлый пес на термитнике.

В этом городе были храмы с распахнутыми дверьми, откуда доносился звон гонгов и цимбал, а в случае более консервативных фундаменталистских религий – краткие вскрики жертв. Там были лавки, из которых высыпались на мостовую диковинные товары. Там были общительные юные девушки, не способные позволить себе большого количества одежды. Там были огни, и жонглеры, и разношерстные продавцы мгновенных трансцендентальных опытов.

И через все это шествовал Смерть. Мор ожидал, что он будет просачиваться сквозь толпу струйкой дыма, но на поверку все оказалось совсем иначе. Куда бы ни направился Смерть, народ сам собой расходился в стороны.

У Мора так не получалось. Толпа, мягко расступавшаяся перед его новым наставником, резко смыкалась перед самым его носом. Мору оттоптали ноги и пересчитали все ребра, ему пытались втюхать омерзительные специи и овощи анатомических форм, а довольно пожилая госпожа, вопреки очевидному, назвала его статным юношей, который явно не прочь хорошо провести время.

Мор горячо ее поблагодарил и сказал, что он и так уже хорошо проводит время.

Смерть добрался до перекрестка и принюхался; огонь закрепленного на стене факела играл яркими бликами на полированном куполе его черепа. Шедший мимо на заплетающихся ногах пьянчужка вдруг, сам не понимая почему, сделал небольшой крюк, прежде чем продолжить свой вихляющий путь.

– ВОТ МЫ И В ГОРОДЕ, ЮНОША. КАК ТЕБЕ?

– Он такой большой, – неуверенно проговорил Мор. – Не понимаю, отчего всех тянет жить друг у друга на головах?

Смерть пожал плечами:

– А МНЕ НРАВИТСЯ. ОН ПОЛОН ЖИЗНИ.

– Сэр…

– ДА?

– А что такое карри?

В глубине глазниц Смерти вспыхнули голубые огоньки.

– ТЫ КОГДА-НИБУДЬ ПРОБОВАЛ НА ЗУБ РАСКАЛЕННЫЙ ДОКРАСНА КУБИК ЛЬДА?

– Нет, сэр, – ответил Мор.

– ОТ КАРРИ ОЩУЩЕНИЕ ТАКОЕ ЖЕ.

– Сэр…

– ДА?

Мор сглотнул.

– Простите, сэр, но отец мне говорил: если чего не поймешь, спрашивай.

– МУДРЫЙ СОВЕТ. – Смерть свернул в переулок; толпы распадались перед ним на беспорядочные молекулы.

– Понимаете, сэр, я не мог не заметить… дело в том, что… ну… если попросту, сэр, то…