Читать книгу: «На самом деле я убийца»

© Голыбина И.Д., перевод на русский язык, 2025

© Издание на русском языке, оформление ООО «Издательство „Эксмо“», 2026

Терри Дири родился в Сандерленде в 1946 году. В 1970-х он начал карьеру актера, вскоре после чего занялся сценарным мастерством и начал писать книги.

За 48 лет писательской карьеры Дири опубликовал 354 книг, которые были переведены на 45 языков. Самые известные произведения Терри Дири – серия «Ужасные истории» (HorribLe Histories), иллюстрированные книги для детей на историческую тематику; по мотивам книг была снята развлекательная программа, которая транслировалась каналом СВВС с 2009 по 2014 год. Также по мотивам «Ужасных историй» была поставлена серия пьес.

В 2024 году Терри Дири выпустил книгу по истории для взрослых, а в 2025 году вышел его дебют в детективном жанре – «На самом деле я убийца».

Сейчас автор проживает в Дареме, на северо-востоке Англии.

* * *

Книга посвящается Джулии Кинг

Часть I
Первое убийство

1

Рассказ Тони

Четверг, 12 января 2023

Давайте я расскажу вам про 1973 год. Пятидесятая годовщина – отличный момент оглянуться назад и повспоминать. Дожив до пятидесятилетия свадьбы, называешь ее «золотой»… даже если уже ненавидишь ту, на которой женился.

Сейчас мне семьдесят семь, значит, было двадцать семь в 1973 году, когда случилась встреча, которая приведет к моей смерти – и, я уверен, очень скоро. Мало кто точно знает дату своей кончины. Мало кто хотел бы знать. Но мне известен мой убийца, и дата была согласована пятьдесят лет назад.

Я слишком откровенен? Простите. Как опытный автор, я должен бы вести читателя за собой и возбуждать его любопытство вовремя брошенными намеками. Простите.

Ну вот, снова я за свое. Когда я был кантри-исполнителем – одна из многих моих неудачных попыток прославиться, – мне говорили никогда не извиняться в начале выступления. «Простите, я забыл слова, но…», «простите, горло что-то побаливает…». Так публика заведомо ожидает провала. Улавливаете мысль?

И есть у меня еще одна плохая привычка, которую вы не одобрите. Склонность попусту болтать. Сейчас, например, я вам рассказываю о том, как вступил на путь к смерти пятьдесят лет назад, и скатываюсь в повествование о моей плачевной певческой карьере. Надо как-то с этим бороться.

Редактора у моего рассказа не будет, потому что никто не должен его прочесть, пока я жив. Так что у вас есть возможность взять красный карандаш и вычеркнуть мою покаянную болтовню. Я, со своей стороны, даю слово не предаваться этой самой покаянной болтовне. Договорились?

Итак, история. Все началось в 1973 году. Именно тогда случайная встреча запустила движение к моему неумолимому концу. Не подумайте, я не жалуюсь. Семьдесят семь лет – это даже больше положенных нам «трижды по двадцать и десять сверху», так что умирать мне не страшно. Да и остался я совсем один; никто не будет по мне тосковать, и я ни по ком не тоскую.

Я сказал, что не боюсь умирать, но долгой и мучительной смерти мне не хотелось бы. Вам тоже? Понимаю. Но в моем случае это не проблема. Я знаю: мой убийца будет быстр, точен и милостив. Милостив? Странновато звучит? Возможно.

За свою жизнь я перечитал тысячи триллеров и сам написал тоже немало. Поэтому не буду томить вас ожиданием, медленно приоткрывая личность рассказчика. Я не заставлю вас, дорогой читатель, гадать, кто я такой. Зачем вообще писатели это делают? Я просто вам скажу.

Хотя нет. Не совсем так. В моем рассказе про 1973 год есть люди, которые до сих пор живы и могут столкнуться с последствиями. Как обычно пишут в предисловиях? «Основано на реальных событиях, но некоторые имена были изменены в целях защиты невиновных». Или в моем случае – виновных.

Мое имя – в рамках этой исповеди – Тони Дэвис. Моего соавтора, чьи дневники тоже сюда войдут, зовут Алин Джеймс. Пускай редактора у меня нет, но она соберет вместе три отдельных истории. Что касается мистера Джона Брауна, то у него столько псевдонимов, что, подозреваю, он давно забыл имя, данное ему при рождении. Возможно, его и правда зовут Брауном. Было бы забавно. Даже не знаю, соберется ли он внести свой вклад и осветить события с собственной точки зрения. Любопытно, правда, – точка зрения психопата?

Что еще вы хотели бы знать? Даже в своем преклонном возрасте я не вышел на пенсию. Как там шутят: старые гольфисты на пенсию не выходят, просто их больше не слушается мяч. Не то чтобы я когда-то играл в гольф. Ни разу, с тех пор как ребенком бегал между лунок на поле в своем родном городке на северном побережье под названием Сандерленд. (Все, больше никаких подсказок.)

Я пообещал не отклоняться и уже нарушил это обещание. Надо брать себя в руки. Факты. В 1972 году я был профессиональным актером и снимался в Йоркшире в мыльной опере. Через три месяца было решено, что мой персонаж не пользуется достаточной популярностью, и его отправили в тюрьму. Такой вот подарочек от кинокомпании. «Вы уволены, веселого Рождества».

Горько прозвучало? Хорошо. В начале декабря я сел в поезд до Лондона, чтобы повидаться с моим агентом Розмари и узнать, какая следующая звездная роль забросит меня на вершины славы. Она суммировала мои ближайшие перспективы по работе одним словом: панто¹.

Я закрыл лицо ладонями и простонал:

– О не-е-е-ет…

– В театре в Ньюкасле, где ты живешь, ставят «Золушку».

– Розмари, – сказал я, – две вещи. Во-первых, панто – самое позорное, что можно предлагать профессиональному актеру. И публика в Ньюкасле меня возненавидит.

– Ты же местный, – парировала она, щепотью показав, насколько тесен наш мир.

– Я из Сандерленда. Стоит мне высунуться на сцену, как они заорут «бу-у-у!».

– Не заорут, – сказала она с хитренькой усмешкой.

– Заорут, еще как, – начал я, ступая прямиком в расставленную ловушку. – Мы с тобой не можем допустить, чтобы прекрасного принца освистали.

– Ты совершенно прав. Но тебе не предлагают прекрасного принца. Им нужен кто-нибудь на роль прислужника. Молодой, симпатичный, но… жалкий лузер. Девушка-то ему не достается.

Прямо история моей жизни на тот момент.

Соблазнительно было объяснить Розмари, куда она может засунуть своего прислужника, но я нуждался в работе. Конечно, не в роли «жалкого лузера». Я был на той стадии карьеры, когда до взлета рукой подать. Таланта у меня хватало с избытком. «Гамлет» вполне бы подошел. Я сдержал свой пыл и спокойно ответил:

– Нет.

Она пожала плечами.

– Тогда я продолжу искать. Но до Нового года или «Золушка», или ничего. Даже конская задница в панто и то лучше, чем пособие… А квалификация у тебя соответствующая, – хмыкнула она.

– Вот и нет, – ответил я.

– Вот и да, – хмыкнула она еще раз. – Возвращайся в январе.

Я снял в Сандерленде крошечную квартирку. Пять фунтов в неделю, по дружбе, у моего кузена Барри. Это была крыша над головой, но не более. Студия с кроватью, столом, шкафом, однорядным электрическим обогревателем и грязным окном, выходящим на закопченную кирпичную стену.

Кухней служил тесный закуток с раковиной и плитой размером с обувную коробку. Там и кошка бы не развернулась – повезло кошке, что у меня ее не было. Мои немногочисленные пожитки разместились в шкафу, не считая моей гордости и отрады, гитары «Мартин», которая стояла в чехле, прислоненная к сырой стенке.

К уличному туалету вела дорожка из растрескавшегося цемента; зима в том году выдалась холоднющей, и выгребная яма промерзла насквозь. Мой спортивный «MGA» 1960 года трясся в ознобе у тротуара за воротами.

Моя вдовая мать жила на другом конце города в уютном таунхаусе по соседству со своей сестрой и ее детьми. Я провел у нее Рождество – в моей бывшей спальне хотя бы было отопление. А после Нового года вернулся к себе, вдыхать промозглую сырость. И запах свободы. Моя мама была чудесная, но сами понимаете, девушку не впечатлишь предложением: «Ну что, к тебе или к моей матери? Она нам заварит чайку и подробно расспросит тебя про жизнь, семью и матримониальные планы».

Ладно. Приступим наконец к истории. Она началась в вагоне ночного поезда до Ньюкасла-на-Тайне. Стоило наступить новому году, как я тут же примчался в Лондон повидаться с Розмари, которая сообщила, что нашла мне работу.

– Просветительский театр, – объявила она. – Ездит по всему северо-востоку. Размещается в репетиционном зале театра драмы Ньюкасла, выступает в школах вашего благословенного побережья. Даже в твоем обожаемом Сандерленде, – попробовала пошутить она.

Я не засмеялся.

– Ненавижу детей.

– Диплом по актерскому мастерству дает тебе право преподавания, – напомнила Розмари. – Поэтому, та-да-а-ам… министерство образования будет тебе платить как учителю. Гораздо больше, чем актерская ставка, и даже пенсия полагается. Если, конечно, ты проживешь достаточно долго, чтобы ею насладиться. – Опять шутка. И опять я воздержался от смеха, даже не улыбнулся из снисходительности.

Обратный билет во втором классе обошелся мне в восемь фунтов и практически опустошил мой банковский счет. (Я был слишком горд, чтобы обращаться за пособием, но роялти от мыльной оперы позволяли мне держаться на плаву, пусть и плавал я в дерьме.)

Работа в просветительском театре поможет протянуть до устройства в какую-нибудь настоящую труппу. Располагается он в театре драмы, и, может, я заведу там полезные знакомства.

– Согласен, – буркнул я.

И на солнце бывают пятна.

Вот как я очутился в железнодорожном вагоне, направляющемся на север, посреди зимней ночи и в первом эпизоде представления, больше похожего на черную комедию, чем все, что я когда-либо разыгрывал на сцене.

2

Рассказ Тони

Воскресенье, 7 января 1973 года, 5 часов утра

– На самом деле я убийца, – сказал он.

Я не знал, что ответить. Вот вы что бы сказали? Он был невысокий, аккуратно одетый: в скромном коричневом костюме, бледно-желтой рубашке, розовом галстуке и дорогих коричневых ботинках. С тонкими усиками над узким улыбающимся ртом. Загорелое лицо, аккуратно подстриженные каштановые волосы. Примерно моего возраста, но с солидностью кого-то вроде призрака Марли – я играл его на прошлое Рождество. Мой «Скрудж» тогда жаловался, что я тяну одеяло на себя. Может, звеня цепями, я и правда переусердствовал.

Настоящего имени того человека я так и не узнал. И всегда называл его про себя «мистер Браун».

Когда он представился убийцей, нас в купе было четверо. Мы ехали в старом пассажирском вагоне, подцепленном к товарняку с почтовыми вагонами, грузовыми контейнерами и цистернами с молоком. Его тащил древний дизельный локомотив, весь черный от дыма, хотя на пассажирские рейсы давно поставили блестящие междугородные электрички. Вот только мы оказались дурачками, упустившими последнюю… Четверо незнакомцев, соединенных судьбой и понятия не имевших, чем это обернется.

Там был я – красивейший мужчина в стране с мудрейшими мозгами.

Рядом со мной сидела девушка на год-два моложе, Клэр Тируолл… Нежная и аппетитная, как корзина персиков. Да, в сердцевине у персика косточка, твердая как камень. Просто ты не видишь ее, когда, истекая слюной, вдыхаешь манящий аромат. (Возможно, вы, дорогой читатель, и видите – тогда вы умней, чем был я в 1973 году.)

Третьему я дал бы на вид чуть больше пятидесяти; в его волосах сквозила проседь, а о благосостоянии свидетельствовали золотые кольца, претенциозные карманные часы с цепочкой, пошитый на заказ костюм, шелковая рубашка и заказные туфли. От сквозняка из плохо пригнанной оконной рамы его защищал каракулевый воротник пальто. Звали этого человека Эдвард Дельмонт. Он явно был неприлично богат, и в свои пятьдесят мне хотелось бы походить на него. Будь наш поезд междугородным экспрессом, он наверняка сидел бы в первом классе. Бедолагам, опоздавшим на последний рейс, выбирать не приходится, но Дельмонт всем своим видом давал понять, что ему тут не место. Мы пропустили последнюю электричку, а до утренней было слишком долго ждать. Потому мы и тряслись в ночной темноте, не в силах ни уснуть, ни завести разговор.

Как большинство молодых людей, я приравнивал богатство Эдварда Дельмонта к счастью. Я представлял, что буду так же богат и счастлив, но без выпирающего живота, бугристого носа, красных прожилок на щеках и слезящихся глаз. Я постарею красиво.

Четвертым пассажиром был мистер Браун. Тихий, неприметный. Очки в проволочной оправе, неприметное лицо. Я забыл бы его спустя минуту после выхода из поезда, если бы не то ошеломляющее заявление. «На самом деле я убийца».

Все началось вроде бы как игра. Поезд отбыл с вокзала Кингз-Кросс в полночь и должен был прибыть в Ньюкасл на следующее утро, пропыхтев через все сонные деревеньки по дороге. Клянусь, я видел на платформах сорняки, пробивающиеся сквозь асфальт. В Ньюкасле я должен был пересесть и двинуться назад на юг, в Сандерленд. Поездка, обычно занимавшая четыре часа, растягивалась на шесть.

Мы начали болтать, как обычно бывает. О том, как в поезде холодно и шумно, как медленно он едет, о запахе гари и отсутствии вагона-ресторана. О том, кто куда едет и, наконец, кто чем занимается. Кажется, я первым спросил Клэр, чем она зарабатывает на жизнь.

Она игриво взмахнула ресницами и сказала:

– Угадайте.

Я смерил ее взглядом: длинные светлые волосы, идеальный макияж, яркий наряд.

– Работаете в косметической компании.

– Не-а, – с улыбкой покачала она головой.

– Вы женский парикмахер, – предположил Эдвард Дельмонт с едва заметной ехидцей, присоединяясь к игре.

– Работаете в салоне красоты, – подхватил я.

– Нет.

– В ночном клубе? – спросил Дельмонт с прежней язвительностью и помрачнел, когда Клэр сказала:

– Ошибаетесь.

– Значит, в пабе? – сказал я.

– Или в магазине? – предположил Дельмонт.

– Вообще нет, – фыркнула Клэр.

– Сдаюсь, – сказал я.

Клэр повернулась к мистеру Брауну.

– А вы что думаете? – спросила она.

– О, я бы сказал, ваша работа интеллектуальная, – мягко сказал коротышка.

Клэр прищурилась на него; в ее взгляде мелькнуло уважение. Она хлопнула в ладоши.

– Уже теплее!

– Вы бухгалтер, – быстро произнес Эдвард Дельмонт. – Или банковская служащая.

– Электроника, – тихо сказал Браун.

– Вроде автомагнитол? – заметил я.

– Именно! – воскликнула Клэр со своей очаровательной улыбкой. – И усилителей.

Эдвард Дельмонт снова приободрился.

– Покупаете по дешевке и продаете с наценкой.

– А как мы это делаем? – поинтересовалась она, выгнув тонкую бровь.

– Набавляете стоимость, – ответил Дельмонт.

– Совершенно верно. Вы очень умны, раз догадались, – польстила она его эго. – Мы закупаем компоненты в Азии, адаптируем их для европейского рынка и продаем с прибылью в пятьсот процентов, – объяснила Клэр.

– Тут не надо большого ума, – снисходительно заявил Дельмонт. – Это очевидно для человека вроде меня, хорошо разбирающегося в людях и в экономике.

Он мне совершенно не нравился. Я завидовал его богатству и не одобрял того, как он воспользовался верной догадкой тихони Брауна.

– Вы занимаетесь маркетингом и продажами? – спросил я.

Клэр снова прищурилась.

– Нет. Разработкой продукта. Может, сегодня мы и продаем радио для автомобилей, но наша цель – устройство, которое изменит мир. Это очень секретно. Раскрывать подробности я не могу.

– Ха! – презрительно усмехнулся Дельмонт. – Все стоящее в мире уже изобрели.

Клэр его слова явно задели.

– Компьютеры, – начала она.

– Они есть в моем банке, – пожал он плечами.

– Компьютер в каждом доме, – сказала она. – Если хотите сколотить состояние – инвестируйте в домашние компьютеры прямо сейчас.

Дельмонт покачал головой.

–Управляющий моим банком показывал мне свои машины. Они огромные – с этот вагон. Компьютер в каждом доме? В каждом громадном особняке – еще возможно.

Настало время Клэр пожимать плечами.

– Вот увидите. А вы чем занимаетесь? – спросила она Дельмонта.

Его губы растянулись в улыбке, обнажив несколько коронок – золотых, конечно же.

– Теперь ваша очередь угадывать.

В следующие пять минут мы с Клэр перепробовали все, от нефтяного магната до оперного певца. В конце концов мы обратились к Брауну.

– Ну же, – сказала Клэр. – Вы ведь эксперт… чем, по-вашему, он занимается?

Браун откинулся на спинку кресла и пригладил усики.

– Думаю, он адвокат…

– Возможно, – согласился я. Стоило ему сказать «адвокат», как это показалось мне очевидным.

Браун не улыбнулся своей удачной догадке – его рот так и остался сжат в прямую линию, – но глаза за круглыми очками заблестели. Неестественно заблестели.

– Адвокат, работающий непосредственно с законодательством… да, Королевский Адвокат… и я бы сказал, он только что справился с важным заданием в качестве правительственного советника. Возвращается домой, в свое загородное поместье в Шевиот-Хиллз.

– Вы не могли этого угадать! Это так, мистер Дельмонт? – встрепенулась Клэр.

Дельмонт тихонько рассмеялся.

– Наш спутник в коричневом совершенно прав, – ответил он. – Я консультировал Эдварда по предстоящему выходу на общий рынок.

– Эдварда? – переспросил я.

– Хита, – самодовольно ответил он. – Это, знаете ли, премьер-министр.

Я знал. Но предпочел промолчать. Не собирался тешить его тщеславие.

– И совершенно ясно, – так же самодовольно продолжил Дельмонт, – что наш юный друг прочитал обо мне в вечерних газетах… я, между прочим, человек известный. В определенных кругах.

– Так нечестно, – буркнул я. – Я вот не знаменит. Могу поспорить, вы не угадаете, чем я занимаюсь.

Браун перевел на меня свой холодный взгляд.

– Думаю, вы играете, – сказал он. – На сцене и на телевидении.

Клэр ахнула.

– Он угадал? Опять?

– Да, – ответил я. – Я актер. Спорю, он видел меня в мыльной опере, из которой я недавно вышел. – Не удержавшись, я еще добавил: – Решил сконцентрироваться на театральной карьере.

Работа в театре обладает некой гламурной аурой; крутая мисс Клэр Тируолл явно впечатлилась.

Дельмонт задал несколько вопросов о моей работе и о том, не в отпуск ли я еду. В конце концов, удовлетворенный, он откинулся на спинку кресла. И вдруг, щелкнув пальцами, воскликнул:

– Погодите минутку. Мисс Тируолл занимается электроникой, я юрист, а Дэвис, значит, актер… но мы до сих пор не знаем, что за профессия у нашего друга в углу.

Он кивнул на мистера Брауна.

– Вряд ли вам правда хочется знать, – тихо заметил тот.

– Давайте угадаем, – заторопилась Клэр. – Вы бакалейщик.

– Управляющий ломбардом? – предположил я.

– Водитель фургона с мороженым, – хмыкнул Дельмонт.

На все наши догадки Браун только улыбался и медленно качал головой.

Минут через десять Клэр возмутилась:

– Да бога ради, скажите уже, а то мы тут взорвемся!

– Я не хотел говорить, – вздохнул Браун. – Помните, это вы меня заставили.

– Ну давайте уже, – поторопил его Дельмонт.

Браун равнодушно пожал плечами. Повисла пауза.

– На самом деле я убийца.

С полминуты мы сидели остолбеневшие, в молчании. Уютная дружественная атмосфера в купе испарилась. Дельмонт заговорил первым:

– Это, если можно так сказать, дурной вкус и худшая шутка из всех, что я слышал.

Мистер Браун повернулся к окну и уставился на чернильно-фиолетовые поля.

– Скажите нам, кто вы на самом деле, – взмолилась Клэр с нервным смешком.

Браун поглядел на нее.

– Я убиваю людей… за деньги.

– Кого вы убиваете? – спросил я.

– Тех, за кого мне заплатят, – ответил он. Увидев наши недоуменные лица, Браун продолжил: – Мужья пользуются спросом. Жены бывают весьма изобретательны, когда речь заходит о том, как именно убрать супруга. Похоже, те им быстро надоедают… и они спешат обналичить страховку или семейные сбережения. Следующими идут жены… муж находит другую, жена не дает развода, и ее приходится устранить.

– Чушь, – фыркнул Дельмонт. – Вы не можете просто так расхаживать по улицам, убивая людей, потому что их мужья или жены так пожелали.

– Иногда это единственный способ, – ответил Браун. – Один покойник и один счастливый человек лучше, чем двое несчастных.

– Сомневаюсь, что жертвы с этим согласились бы, – возразил Дельмонт.

– Я решаю не только проблемы с браком. Бывает, бизнесмен хочет избавиться от партнера, который грозит их делу. Бывает, приходится кого-то убрать, чтобы он не навредил другим.

– Для этого существует закон, – вставил Дельмонт.

– Не всегда. Если у меня есть на вас компромат, я могу вас шантажировать… то есть вредить вам. Либо вы платите мне – шантажисту – и теряете кучу денег, либо я рассказываю полиции, и вы садитесь в тюрьму. Единственный способ выбраться – убить меня… или заплатить, чтобы меня убили.

– Ха! – коротко рассмеялся Дельмонт. – И в какую сумму в наше время обходится убийство?

– По-разному, – тихо ответил Браун. – Начальная цена обычно тысяча фунтов. Если хотите, чтобы все выглядело как несчастный случай, потребуются дополнительные расходы. За несчастный случай я беру две тысячи.

– Что? – едва дыша, пробормотал я. – Поверить не могу, что вы говорите об этом так запросто!

– Неважно, верите вы мне или нет, – повторил Браун.

– И что помешает нам выдать вас полиции на следующей же остановке? – поинтересовался Дельмонт.

– Вы могли бы, но у вас нет доказательств. Вы не знаете, кого я убил последним… даже полиция не знает, что это было убийство. Вам неизвестно мое имя, откуда я или где убью в следующий раз. Я буду отрицать, что рассказал вам эту историю. Полицейские вам не поверят. Они похожи на вас, мистер Дельмонт… не верят, что такие, как я, существуют. Точнее, не хотят верить.

– В каком это смысле? – спросил я. – Почему не хотят?

– Я убийца, каких полиция боится больше всего. Я никак не связан с жертвой, поэтому меня нельзя вычислить. Я планирую убийство в мельчайших деталях и никогда не оставляю улик. Каждую жертву я убиваю новым способом, в разных частях страны. У моих преступлений нет почерка. Я могу убить десятерых человек, и полиция не догадается, что они стали жертвами одного и того же убийцы.

– Один из тех, кто вас нанимает, может вас выдать, – сказала Клэр.

– Думаете? Это тяжкое преступление – заплатить за убийство. Такое же тяжкое, как и убить. Этот человек сядет в тюрьму пожизненно. И у них все равно нет способа меня отследить.

– Есть – когда вы забираете деньги, – сказал Дельмонт.

– Я беру наличными, старыми купюрами. И требую половину перед тем, как убью.

– Перед тем? Но вы же можете взять деньги и сбежать, – нахмурился я. – А убийства не совершить.

–Нет. Тогда у меня будут проблемы. В этом случае на руках у заказчика не будет крови. Тогда он сможет на меня донести. Им приходится мне доверять.

– А что, если они не доверяют достаточно, чтобы заплатить авансом? – спросил я.

– Тогда я не берусь за заказ. – Он улыбнулся. – Не беспокойтесь. Масса людей хочет кого-нибудь убить, так что без работы я не останусь. Выбор за мной.

– Звучит слишком хорошо, чтобы быть правдой, – сказал я. – Если все так просто, почему убийцы тысячами не разгуливают по стране?

– Для этой работы нужно мастерство и много практики… Тысячи человек не могут этим заниматься. Но в действительности нас в этом бизнесе куда больше, чем кажется.

– Больше убийц вроде вас? – поежилась Клэр.

– О да, – кивнул Браун.

Почему-то никто из нас больше не сомневался ни в одном его слове.

– И как заказчик выходит на вас, если ему надо кого-то… устранить? – спросил Дельмонт.

Браун слегка поморщился.

– Способ всегда есть. Если вы в отчаянном положении… если намекаете друзьям, и достаточно активно… со временем вы услышите обо мне.

–Только не моим друзьям – это самые богатые и известные люди в стране, – холодно сказал Дельмонт. – Сам премьер-министр. Даже члены королевской семьи.

Но следующие слова Брауна заставили его побледнеть.

–Особенно вашим друзьям. Бедные рабочие не могут себе позволить заказное убийство… Это услуга для богатых. Беднякам нечего скрывать… не то что знаменитостям.

Дельмонт выпрямил спину. Достал из кармана золотой портсигар.

– Кто-нибудь хочет?

– Вагон для некурящих, – напомнил я.

– К черту, – бросил Дельмонт, прикурил и глубоко затянулся. Помолчав, он сказал: – Забавная история, друг мой. Возможно, теперь вы скажете нам, чем действительно зарабатываете на жизнь.

– Времени нет, – перебил его я, бросив взгляд за окно на уличные огни спящего города. – Ньюкасл. Мне тут пересаживаться.

– И мне, – сказала Клэр, поднимаясь и протягивая руки к верхней полке за чемоданом.

– Позвольте, я помогу, – поспешил я.

– Спасибо, – ответила она, улыбнувшись так очаровательно, что мое сердце растаяло.

Оказалось, мы все направляемся в Сандерленд. В Ньюкасле мы сели подождать поезда в буфете. Я разговорился с парочкой фанатов Дэвида Боуи; они приехали на его концерт и развлекали нас его хитами, пока Эдвард Дельмонт не пригрозил обратиться к начальнику станции, если они не прекратят.

Спустя полчаса и пару чашек кофе для меня и Клэр к перрону подъехал маленький пассажирский поезд из трех вагонов. В нем мы четверо проделали оставшиеся десять миль пути. В Сандерленде мы кивнули друг другу, прощаясь. Платформа там находилась под землей; я помог Клэр поднять ее чемодан по длинному пандусу к выходу.

– Прощайте, мистер Дельмонт… Хотелось бы сказать, что мне было приятно с вами познакомиться, – пробормотал я себе под нос. – И прощайте, мистер… хм… – Но имени человека в коричневом я так и не узнал.

Двое полицейских топтались на тротуаре перед вокзалом. Клэр уже решила, что о рассказе мистера Брауна стоит сообщить властям, но, когда дошло до дела, я засомневался. Не покажется ли это глупостью? Выдумкой? Однако Клэр была девушкой решительной и целеустремленной. Мы подошли к офицерам, мужчине и женщине.

Я не верил, что наемные убийцы существуют. Наверняка вы тоже. Как и полицейские. Что лишь доказывает, насколько мы все порой можем ошибаться.

3

Рассказ Алин

Воскресенье, 7 января 1973 года, 6 часов утра

Тони Дэвис – раз уж приходится здесь пользоваться этим именем, – Тони Дэвис – клоун. Я знаю его уже пятьдесят лет и буду по нему скучать, когда его убьют. Но не очень сильно. Может, и вообще не буду. Спросите меня через пару месяцев, и я отвечу: «Что еще за Тони?» Клоун.

И, давайте смотреть правде в глаза, он этого заслуживает. Мир не погрузится во тьму, а его немногочисленные читатели быстро утешатся новыми детективами от авторов получше и забудут Тони. Остальное же население планеты вообще не заметит, что его не стало. Он считает себя уважаемым писателем. На самом деле он просто бездарь, ловко воспользовавшийся ситуацией. Не будет никакого некролога в «Таймс», и он не оставит следов на песках времени, как изящно выразился Лонгфелло.

И да, я сейчас офицер полиции на пенсии, но отбросьте свои стереотипы: я не безграмотная и умею читать. Поэтому, если я буду уснащать свое повествование перлами мудрости из разных эпох, не удивляйтесь моему знанию литературы. Мне этого хватило с лихвой от коллег по цеху, так что даже не начинайте.

Как я уже говорила, Тони не оставит «следов на песках времени» своим уходом. Ну а если и оставит, их смоет следующий же прилив. Жизнь коротка и жестока. Смиритесь.

Ладно, я преувеличиваю. Разве не все мы так поступаем, когда нам удобно? Есть две женщины, которые будут тосковать по этому дурачку. Одна осталась в его далеком прошлом, а он был слишком слеп, чтобы понять, как много значит для нее, – не заметил очевидного. Но я-то заметила. Какой же идиот! И если есть хоть малейшая надежда спасти его от убийства, я постараюсь это сделать. Не ради него. Он это заслужил. Ради нее. Она не заслужила. Я помогла «купить» ему пятьдесят лет жизни. Больше было невозможно. И это тоже ради нее.

Две женщины, да? Вторая – я сама. Я питаю слабость к этому кривляке. Хотя никогда ему не говорила.

Если его убийца сдержит обещание, тело Тони просто исчезнет бесследно. Парочка завсегдатаев в отеле «Барнс» за очередной пинтой фирменного темного эля почешет затылок со словами: «Интересно, куда подевался тот парень, Тони, что сюда заходил? Давненько его не видно».

А потом его забудут.

В мире, терзаемом войнами, нищетой и болезнями, жизнь какого-то бродяги-писателя никому особо не интересна. «Мы забываем, потому что должны, а не потому, что хотим». (Благодарю, Мэтью Арнольд.)

Вы правы. Я могу раздражать своими цитатами не меньше, чем Тони раздражает (раздражал?) дурацкими метафорами. Но помните: Тони в своем рассказе полагается на воспоминания пятидесятилетней давности. Клетки его мозга ворочаются с трудом. А вот мои не пострадали от пятидесяти лет злоупотребления алкоголем. И мой рассказ основывается на полицейских рапортах и личных дневниках, которые я бережно храню и веду весьма скрупулезно.

Мой рапорт о первой встрече с ним может показаться слегка фантастическим. Я перефразирую, если позволите. (Я перефразирую, даже если вы не позволите. Это мой рассказ.)

Что осталось в моей памяти – а в рапорте нет, – так это погода в ту ночь, когда мы патрулировали вокруг вокзала в Сандерленде. Я любила дежурить там по ночам – после того как пьяные благополучно разбредались восвояси, становилось совсем тихо. Собственно, и пьяные-то были добродушные: распевали свои фанатские речевки, шатаясь и потирая остекленевшие глаза.

– Четыре-ноль, победа наша, – выдохнул один пивными парами мне в лицо в тот январский вечер 1973 года, когда все началось. – Четыре!

– Ноль, – кивнула я. – С кем играли? «Манчестер Юнайтед»?

– Не, всего лишь с Брайтоном. Но ведь четыре-ноль! Скоро кубок. – Его глаза заблестели, как пивная кружка. – Турнир федерации. В этом году мы победим. Ставьте на наших, – доверительно шепнул он мне на ухо.

– Вы, видно, уже? – спросила я.

– Само собой. Сегодня поставил целый фунт. Как победили Брайтон, так сразу.

– Фунт? Хотите разорить букмекера? – присвистнула я. – Ладно, а теперь пора домой.

Он побрел по улице, время от времени стукаясь о стены.

– Оле, оле-оле-оле-е-е, кубок будет наш! – донеслось до меня хриплое пение.

Ох уж эти мужчины и их командные игры! (Хорошо-хорошо, больше не буду.)

Кое-какие комментарии, которые я слышала в адрес своей полицейской формы – юбки и черных чулок, – были откровенно непристойными. В ту ночь дул ледяной ветер и я готова была отдать что угодно за пару удобных брюк. Пускай бы придурки, что отпускали шуточки в мой адрес, сами попробовали походить в чулках при этакой погоде. Нет, они «делали предположения»! Сейчас их бы арестовали по обвинению в харрасменте и отправили проспаться в холодной камере на койке.

Но в те времена это считалось просто «заигрыванием». Нам, женщинам, особенно полицейским, оно не нравилось, но было неотъемлемой частью работы. Я даже разрабатывала план, как с ним бороться, – на будущее.

Однако гораздо больше я сожалела о том, что мои коллеги порой оказывались не менее приставучими, чем пьяницы. Констеблю Грейториксу было за тридцать, его никак не повышали, а женщины воротили от него нос из-за пивного брюха и носа картошкой.