Читать книгу: «Обратная перспектива», страница 4

– Что заставило тебя передумать? – Мне действительно хочется знать, потому что ощущение маленькой победы неполноценно без понимания причины.

Машина останавливается, и Линкольн поворачивается ко мне лицом, наши глаза встречаются, он глубоко вздыхает.

– Доброй ночи, Наоми, – говорит он, и я разочарованно кричу в своей голове.

– Сладких снов, Ботаник. – Невинный протест, прежде чем покидаю уютный салон его машины под звуки рок-баллады, слова которой так и крутятся в голове, пока я не засыпаю в своей кровати, не пролив ни одной слезинки и впервые за годы не думая о людях, причинивших мне боль.

Линкольн

Мне нужно было уйти, как только я увидел свечение, манящее призывом сквозь жалюзи ее кабинета. Но, будучи боссом Наоми, я прекрасно знал, что большую часть ее работы можно было завершить еще к обеду. На котором она, кстати, так и не появилась. За весь день ни разу она не вышла, и я продолжал снова и снова спрашивать себя, почему мне не плевать.

Ответов, которые приходили, было много, и все они пугали меня до чертиков, а я уж было решил, что ничего в этой жизни не боюсь с тех пор, как научился отличать прошлое от настоящего, заперев свои страхи под замок. Но знание того, что Наоми, вероятно, не позаботилась о том, чтобы захватить с собой еду и прикончить ее в своем кабинете, почему-то тревожило мои внутренности. Я даже совершил величайшую в мире глупость, позвонив Элси и попросив ее принести что-нибудь съедобное, зная, что она не оставит без внимания подругу и первым делом завалит ее стол всякой выпечкой. Но Элси была занята со свадебным организатором, и я грязно выругался еще до того, как повесил трубку, чем заработал ее удивленный вздох. Решив отбросить это в сторону и оставить Наоми мариноваться со своими тараканами, которые зачем-то пытались переползти и в мою голову, я спустился в зал и там пару часов упражнялся на тренажерах. Потом вернулся к себе, захлопнув двери и опустив жалюзи, чтобы не возникало соблазна таращиться на соседнюю дверь, как какому-нибудь маньяку, ожидающему, когда его жертва выползет из укрытия.

Просто чтобы внести ясность – я не собирался ступать на неведомые земли, нарушая чьи-либо личные границы, но следующий порыв был еще менее объясним, чем все мои действия, так или иначе связанные с Наоми Рид. Я и не заметил, как мои пальцы стали набирать строчки из кодов, открывая удаленный доступ к ее компьютеру.

Первое, что появляется на экране, – широкоугольное изображение чьей-то спальни. Вид увеличен втрое, и не надо быть гением, чтобы понять – Наоми ведет наблюдение за спящей парой. Обнаженной парой. Другой на моем месте мог бы решить, что это часть извращенного фетиша или вроде того, но это было бы слишком даже для такой чокнутой девушки. Поэтому я сворачиваю окно, просматривая некоторые ее файлы, на ходу подбирая пароли к защищенным папкам, каждая из которых содержит видео, воспроизводящие по меньшей мере восемь локаций с той же женщиной, электронную таблицу с ее распорядком дня и бесчисленное множество фотографий.

Я уже знаю, что Наоми выросла в приемных семьях, как и Элси, возможно, потрепанная на вид блондинка с неаккуратным макияжем и в вульгарных платьях – ее биологическая мать, тогда это объясняет необузданный интерес Наоми. Но, не заметив внешнего сходства с аккуратными чертами лица и пепельно-русыми волосами своей подчиненной, я запускаю программу распознавания лиц и принимаюсь копать глубже, проваливаясь в кроличью нору.

Генриетта Морган – тридцатидевятилетняя бывшая модель, ныне нечто среднее между женщиной по вызову и безработной. В шестнадцать она заняла второе место на конкурсе «Мисс Алабама», после чего перебралась в Западную Вирджинию вместе с бабушкой и тетей, где продолжила посещать другие конкурсы красоты, пока не попала под подозрение в подтасовке и подкупе судей, за что вылетела из ассоциации. Несколько лет они жили втроем, пока бабушка не скончалась, оставив небольшое состояние, ставшее причиной раздора. Поделив скромные пожитки, родственницы разъехались, и Генриетта переехала в Массачусетс, попытавшись продолжить карьеру уже не юной конкурсантки.

Пролистывая файлы один за другим, не могу отделаться от гадкого ощущения грядущего пиздеца, но я должен знать, почему уже два часа кряду Наоми не закрывает это чертово окно камеры ночного видения, если только она действительно не извращенка. Понимание приходит, как только в поле моего зрения попадают снимки маленькой девочки, поразительно похожей на свою более взрослую версию. Далее идут пятнадцать страниц полицейского отчета о происшествии между учениками средней школы в Роксбери, с приложенными медицинскими файлами и подробностями осмотра, включая заключение психолога. Кирпичик за кирпичиком произошедшее выстраивается в один ряд с реальностью, и в моем горле образовывается сгусток незнакомой энергии, мешающей сглотнуть.

– Святое долбаное дерьмо, – произношу в тишине своего кабинета, потому что это единственное, что получается из себя выдавить, глядя на фрагменты жизни Наоми.

После инцидента Генриетта отказалась от девочки, выбросив ее как ненужный кусок зачерствевшего хлеба. Наоми больше не могла участвовать в конкурсах красоты, зарабатывая для своей опекунши деньги, а я мог только представить, какой ненужной и использованной она себя чувствовала после всего пережитого, когда так нуждалась в ком-то, кто должен был ее защитить и залечить любые раны, особенно душевные. Между нами не так уж много различий, остается лишь надеяться, что дальнейшая судьба была к ней благосклонна, чем за три года, проведенные с Генриеттой Морган и в окружении гиен.

Как по сигналу, курсор на экране Наоми шевелится, открывая новое окно, она шерстит даркнет и открывает старые статьи о некой семье Пэрриш – благотворителей и меценатов с собственным хедж-фондом. Такой контраст заставляет придвинуться ближе к монитору, и я изучаю новое фото с более взрослой версией девочки; она, заснятая на каком-то мероприятии, выглядит как настоящая красавица, широко улыбаясь в камеру и стоя с парой других детей. Шеренга из взрослых, разодетых, как голливудские звезды, выстроилась в ряд позади девочек, и на какой-то миг мне в глаза бросается выражение лица того, кто кажется лидером. Я уже видел такие глаза – холодные и безжалостные, почти мертвые, в сочетании с расчетливой улыбкой они делают его лицо дьявольским и даже пугающим.

Курсор начинает дрожать на месте, и это мало похоже на системный сбой, скорее на легкий тремор руки, лежащей на тачпаде. Я не даю себе времени, потому что хочу убедиться, что не ошибся, встаю и выхожу из кабинета, без стука распахивая дверь во владения Наоми. Ее глаза расширяются за секунду до момента, когда она берет свое лицо под контроль, и я вижу, как дрожит ее правая рука и подпрыгивает горло. Наоми до смерти напугана, может быть, зла, но не от моего появления, тогда я делаю шаг вперед, чтобы на всякий случай исключить этот вариант. Ее плечи напрягаются, а рука почти совершает резкий щелчок, чтобы свернуть окно, но в остальном она почти спокойна. Сомнений нет, она не хочет, чтобы я видел экран, но почему?

– Что ты здесь делаешь? – спрашиваю ее.

Задаю себе тот же вопрос, проклиная импульсивный порыв, заставивший вломиться без стука.

– Это мой кабинет, – говорит она, выгнув аккуратную бровь.

Я приближаюсь, снова улавливая тень страха на ее изможденном лице.

– Уже поздно.

– Ты такой наблюдательный.

– Рабочий день окончен, отправляйся домой, Наоми. Мне нужны продуктивные сотрудники, а не подобие зомби.

– Мило, что ты заботишься о своих кадрах, но я не стреляю в людей и не занимаюсь ничем важным, так что недосып никак не повлияет на мою способность раскладывать пасьянсы. – Обида в ее голосе и безжизненный тусклый взгляд заставляют мое нутро сжаться. Я – причина, по которой она до сих пор не допущена к особым заданиям, и это неоднократно вызывало разногласия между мной и Уэйдом. Но если он слепо доверяет ей, считайте его полным идиотом, я все еще придерживаюсь позиции наблюдателя.

И да, возможно, я немного зациклился на ней.

Вместо того чтобы признать вину, я веду себя как засранец.

– Пока что ты только и делаешь, что споришь, как капризный ребенок, докажи, что достаточно взрослая для серьезной работы.

Вот оно – тот блеск, что вспыхивает в ее глазах в моменты наших перепалок, возвращается, и я облегченно выдыхаю, усиливая игру, нависая над ее столом.

«Давай же, Наоми, борись со мной», – мысленно прошу, глядя, как пульс чуть быстрее бьется у основания ее тонкой шеи, пока она делает медленные глубокие вдохи, чтобы выровнять его.

– Знаешь, думаю, ты прав, – удивляет она, в два щелчка выключая компьютер, и я почти удерживаю себя от того, чтобы встряхнуть ее. Это не похоже на Наоми ни капельки. Она не спорит, не язвит и, мать его, подчиняется, вставая и начиная собирать свои вещи. – Вот, я иду домой, смотри.

Я не могу оставить это так, мне нужно узнать, что в последнем фото заставило ее потерять часть себя в моменте и стать такой замкнутой. Не помогает и то, что найденные мною отчеты заставляют видеть Наоми совсем в другом свете, и я бы предпочел никогда не знать всего этого, но память не так-то просто стереть одним лишь усилием воли.

– У тебя появилась машина? – Я знаю ответ, но все равно спрашиваю.

– Ты же знаешь, что нет, а что? – почти безразлично отвечает она, останавливаясь у лифта.

– Я отвезу тебя домой. Уже поздно. – Нажимаю на кнопку, чтобы занять руки, пока жду хоть какой-нибудь комментарий, но все, что она делает, – молча ждет, а потом заходит в кабинку, прислоняясь спиной к холодному металлу. Она выглядит такой маленькой в отражении в зеркале по сравнению со мной, смотрит в пол и, кажется, находится вообще где угодно, только не здесь. Никогда не думал, что скажу это, но меня бесит эта ее сторона, я хочу вернуть ту выскочку и занозу обратно. – Забавно, – говорю, идя следом за ней по парковке.

– Что забавно?

– То, что ты не возражала целых пять минут.

Она даже не закатывает глаза, открывая дверь и забираясь в салон, а мне хочется хлопнуть дверью в знак протеста. Какого хрена вообще происходит?

Я знаю, что может вызвать ее реакцию, поэтому включаю радио на частоту, которая чаще всего ей не нравится, но она откидывается на сиденье, вслушиваясь в слова исполнителя, и это последняя капля в переполненной чаше моего терпения.

Выкручиваю руль, паркуясь на обочине, а потом разворачиваюсь так, чтобы видеть все ее лицо.

– Какого хрена, ты думаешь, что делаешь? – Возможно, я перегибаю палку, и она просто вымоталась, но даже тогда ее поведение все равно странно. Может, она заболела, а я зря набрасываюсь с расспросами, как последний идиот?

– Я ничего не делаю.

Вот уж хрен!

– Не играй со мной, Наоми. Ты не споришь, не обзываешь меня и вообще ведешь себя не как обычно, засиживаешься допоздна, чего ты добиваешься?

– Я просто хочу домой, вот и все. – Ее голос дрожит, и у меня возникает новое желание притянуть ее к себе и просто обнять, потому что я вижу уязвимую часть ее души, которая нуждается в том, чтобы ее согрели. Но, скорее всего, после нелепых нападок и нашего обычного общения за пределами этого вечера я где-то в самом конце ее списка людей, которых она выбрала бы для утешения, если вообще в него попадаю.

Заведя мотор, я несколько минут обдумываю все, что узнал и увидел, а потом решаю, что единственный способ разгадать правду может быть только через сближение с ней. Напрасно я пытался держать ее подальше, это с самого начала было дурацкой затеей, но теперь возникла новая переменная, включающая в себя чудовищную часть ее прошлого и то, что все еще скрыто от меня.

– Завтра ты получишь задание. – Наоми в неверии смотрит на меня, словно пытаясь разгадать шараду, но ее нет, я действительно дам ей работу и буду следить тщательней.

– Что заставило тебя передумать? – спрашивает она, пока я смотрю в эти бесцветные глаза, разрываясь между тем, чтобы дать честный ответ и солгать. Выбираю второе, решив, что правда оттолкнет ее теперь, когда этот вариант неприемлем.

Машина останавливается, и я снова смотрю на нее, впитывая тень одиночества, которое, скорее всего, ждет ее дома. Так же как лжец узнает лжеца, потерянный человек сразу замечает другого такого же хаотично дрейфующего в пространстве. Это было ясно с первого дня ее появления в «Стиксе», а сегодня я лишь увидел несколько подтверждений своей теории, вот почему меня тянет узнать ее, даже когда рациональная часть мозга этому противится.

– Доброй ночи, Наоми, – говорю, прежде чем перегнусь через консоль и совершу какую-нибудь глупость вроде запоздалых объятий или, не дай бог, поцелуя.

– Сладких снов, Ботаник, – выпрыгивая из машины, бросает она, и я улыбаюсь, потому что это прозвище показывает, что еще не все потеряно. Уверен, это ее нестандартная, понятная только нам двоим благодарность за мое обещание.

Она даже не знает, что эта услуга не для нее, а для меня и моей более темной сущности, которой не понравилось видеть ее сломленной.

Наоми

Среди всех невест, которых я когда-либо видела, моя подруга бесспорный лидер, и я ни капельки не преувеличиваю. Видите ли, страсть к потоковым видео может завести в такие дебри, что ты и не заметишь, как окажешься смотрящей все сезоны шоу «Скажи платью “да”», просто пока передвигаешь мебель в гостиной или красишь ногти на ногах. Так что я с восхищением наблюдаю, как Уэйд ведет Элси по проходу, а Джош почти не дышит, стоя у алтаря. Без пяти минут миссис Холл облачена в струящееся платье цвета сирени, букет из которой держит в руках, и всю маленькую часовню наполняет тот же аромат.

В детстве я верила, что, если среди многочисленных крошечных цветов отыскать тот, что с пятью лепестками, а потом положить его в рот и загадать желание, проглотив целиком, это желание непременно исполнится. Надо ли говорить, что я была чемпионом по поеданию сирени, наблюдению за траекторией движения пауков и всему, что могло гарантировать стопроцентный результат привлечения удачи, по мнению маленькой меня. В нашем доме никогда не было свободно валяющихся монеток, чтобы бросать их в фонтан, но, будучи всего лишь девочкой, готовой на все, чтобы ее мечта сбылась, я бы проделала и это. Когда-то я верила в волшебство, и потребовались годы, чтобы осознать, как много лжи маскируют под звездную пыль.

Линкольн кладет руку на плечо друга в знак поддержки, и мой взгляд на одно затяжное мгновение падает на него. Иногда, злясь без особой причины, я почти забываю, как он красив и высок и как мне нравится цвет его аккуратно уложенных волос. Такой же оттенок я видела всего однажды, проезжая мимо живописной фермы в Остине. Там как раз собирали урожай пшеницы, и колосья играли на солнце, колышась под порывами ветра. Я смотрела на них через двойное стекло автобуса, представляя, как бегу через поле, а они хлещут меня по лицу, и я смеюсь, потому что удары похожи на щекотку, они не сравнимы с пощечинами, которые оставляла Генриетта. Кто знает, может быть, так и должна выглядеть реальная свобода.

Витая в облаках, я не заметила, как Элси оказалась перед женихом, демонстративно тряся букетом перед моим лицом. Тем самым букетом, который я, как примерная подружка невесты, должна была забрать, но вместо этого целую вечность пялилась на Линкольна как одержимая. Прекрасно, просто прекрасно.

Уэйд что-то шепчет Линкольну на ухо, и тот усмехается, глядя на меня и отмахиваясь от друга. Мне не привыкать к насмешкам, и скорее всего, шутка была безобидной, но противный злой червяк прогрызает дыру в моей голове. Прищуриваюсь, целясь воображаемыми лазерами в их глупые головы, и церемония начинается. Время от времени ловлю на себе взгляд серых глаз, но сразу же отвожу свой, чувствуя себя не в своей тарелке, одетая в бледно-лавандовое вечернее платье, облегающее тело. Ерзаю внутри собственной кожи и жалею, что не накинула на оголенные плечи какой-нибудь воздушный модный шарф. Губы Линкольна истончаются, когда его глаза улавливают мои движения, продиктованные нервозностью, и он опускает взгляд, слегка качая головой в неодобрении.

Что я не так сделала?

Раздаются радостные крики, и Джош впивается поцелуем в губы своей новоиспеченной жены. Не уверена, что они дослушали слова священника, и это заставляет меня рассмеяться, присоединяясь к радостным воплям толпы приглашенных гостей. В церкви немного шумно, смех и подбадривания вкупе со свистом не умолкают. Быть частью чего-то такого всеобъемлюще-прекрасного волнующе и не сравнимо ни с чем из того, что мне доводилось испытывать ранее. Частички счастья пары молодоженов, кажется, распространяются со скоростью света, оставляя свой след в виде улыбок и слез радости на лицах гостей. Маленькие мурашки покрывают мою кожу, заставляя крохотные волоски на руках встать дыбом, кто-то встает рядом.

– Ты замерзла, – говорит он, и мне не надо смотреть или даже слышать этот глубокий голос, чтобы понимать, что это Линкольн. Он смотрит на счастливую пару перед нами, а не на меня.

– С чего ты взял? – Я тоже избегаю смотреть на него.

Вместо ответа он стаскивает темно-серый пиджак и накидывает его на мои плечи легко, непринужденно, словно мы пара и это в порядке вещей. А потом просто уходит, я почти открываю рот, чтобы окликнуть его и спросить, какой бес в него вселился, но мои слова на полувдохе обрывает запах его одеколона, легкий и ненавязчивый, такой, словно его и нет. Но он совершенно точно присутствует в воздухе, попадая в мои ноздри, как дурманящий шлейф чего-то, что я уже никогда не смогу выкурить из своей головы, как и тот факт, что на самом деле мне понравился этот простой в своей бесцеремонной резкости архаичный заботливый жест.

* * *

Мой мочевой пузырь – самый никудышный компаньон на любых вечеринках, где слишком много народу, чтобы бегать в туалет по первому зову, но против собственного тела сражаться бессмысленно, поэтому вот уже во второй раз я нетерпеливо постукиваю ногой в коридоре, ведущем в уборные. Здесь играет приглушенная тихая музыка, как одна из тех заунывных мелодий, что Линкольн ставит в своей машине. Если не поработать над его музыкальным вкусом, однажды он заснет и врежется в какой-нибудь столб, хотя какое мне дело.

Переминаюсь с ноги на ногу в ожидании своей очереди, как раз когда в коридор входят двое парней. Оба выглядят взволнованными, почти готовыми описаться, что неудивительно, учитывая, где мы стоим.

– Не могу в это поверить, как думаешь, если я просто подойду и пожму ему руку, это будет слишком? – спрашивает высокий кудрявый брюнет в ярко-оранжевой рубашке.

Его коротко бритый приятель, широко распахнув глаза, выглядывает из-за угла туда, где видна часть танцпола и несколько столиков. Он напряжен не меньше, и мне становится интересно, о ком идет речь.

– Если мы найдем его и это случится, я не буду мыть руку неделю, а еще лучше отрежу ее и законсервирую в банке.

Борюсь с рвотным позывом, пытаясь представить себе, как чья-то рука покоится в мутном желтом формалине на рабочем столе фетишиста или около его кровати. Меня передергивает.

– Гадость, – вырывается вслух, прежде чем успеваю прикрыть рот, мысленно проклиная очередь, которая совсем не двигается.

– Простите, мисс, – виновато говорит первый. Он придвигается ближе, заставляя меня немного напрячься всем телом, а потом шепчет срывающимся от восторга голосом: – Вы ведь слышали о «Стиксе»?

Прежде чем я успеваю кивнуть, вмешивается его друг.

– Ты болван, Бобби. Нам влетит за то, что трепали языком. – Он хватает приятеля за локоть, оттаскивая назад. – Она не из наших, – добавляет чуть тише.

– Аналитик второго уровня доступа, – складываю руки на груди, а две пары глаз передо мной округляются.

– Серьезно? – выпаливают они хором. – Простите еще раз, мы из подгруппы Джоша. Это Джастин, а я Роберт, но вы можете звать меня Боб, – говорит обладатель вырвиглаз-наряда. – Нас пригласили для дополнительной охраны.

Осматриваю их на предмет оружия, но ничего не замечаю.

– Неплохо справляетесь, – комментирую с тем же скептицизмом, с которым минуту назад Джастин счел меня бесполезной. Оба парня хоть и крепкие на вид, но совсем не похожи на головорезов, что, по сути, идеально, ведь со стороны Элси есть несколько гражданских, которые вряд ли готовы к правде. Даже если бы вероятность опасности существовала, Джош и Уэйд смогли бы уделать с десяток человек каждый, просто болтая о погоде, а отец Элси, бывший полковник «Стикса», который прямо сейчас прячется где-то в тени, смог бы уложить еще семерых. Хотя кому вообще придет в голову нападать на одного из глав организации в день его свадьбы. – Я Наоми, но для вас просто Нао. Так чье рукопожатие настолько ценно, что ты готов пожертвовать конечностью? – спрашиваю Джастина, и его лицо снова озаряется обожанием.

– Ребята из наружной охраны сказали, что Рыцарь Смерти сегодня будет здесь.

На одну секунду кажется, что я говорю с полоумным.

– Эм-м, не хочу показаться невежливой, но это ведь не настоящее имя?

– Настоящее имя знают лишь избранные. Говорят, он – самый главный каратель во всем «Стиксе», на его счету более полутора тысяч убийств, – с благоговейным придыханием говорит Джастин. – Он легенда.

Очередь почти приблизилась к благословенному завершению этого странного разговора, но мой сарказм уже сменился легким интересом. Какова вероятность, что мой Воин окажется этим самым Рыцарем Смерти? Я не верю в простые совпадения, но на всякий случай хотела бы запастись любой информацией.

– И как выглядит этот ваш рыцарь?

– Никто не знает, по крайней мере из новичков, – разочарованно отвечает Боб.

– Маловато вводных для знакомства, – размышляю я, проникаясь сочувствием. Я знаю людей, которые могли бы помочь этим ребятам с поисками, но, разумеется, не говорю об этом, потому что не хочу стать тем, кто сплетничает. – Есть одна идея!

Хочется ударить себя по лбу чем-нибудь тяжелым за эту глупую инициативу. Но Джастин и Боб смотрят на меня, как пара потерявшихся дворняг, а я люблю собак и все, что с ними связано.

– Ладно, слушайте, – хватаю их под руки и вывожу из-за угла, вставая так, чтобы весь зал оказался как на ладони. – Один из вас прокричит его имя, и мы втроем посмотрим, кто из гостей обернется.

Первое мгновение парни смотрят на меня как на умалишенную, и ситуация становится почти забавной.

– Но мы не знаем имя, – напоминает Боб.

– Тогда кричи Рыцарь Смерти. – Пожимаю плечом, сдерживая смех, потому что уже слишком близка к тому, чтобы обмочиться.

– Это глупо, – скептически фыркает Джастин, в этом тандеме он однозначно уступает добродушному Бобу.

– Если у тебя есть другие предло…

– РЫЦАРЬ СМЕРТИ! – вопит Боб, обрывая мой едкий комментарий, и почти все в зале оборачиваются на крик.

Элси выглядит шокированной, Джош рядом с ней замер на полуслове, его взгляд суров и прожигает нашу троицу насквозь. Уэйд ухмыляется, но выглядит, как ястреб на охоте, рядом с ним другой парень из числа ближайших помощников, он тоже смотрит на нас с прищуром. Отец Элси отделился от группы людей, с которой вел непринужденную беседу, и сканирует помещение, словно тоже кого-то ищет. Его глаза останавливаются на белокуром затылке Линкольна, а потом переходят дальше, проверяя остальных. Лицо Линкольна бесстрастно, он смотрит прямо на меня, не моргая, почти роботизированно, и то, как сжаты его губы, уже становится почти каноном. Он медленно переводит взгляд влево от меня, потом вправо, туда, где я крепко удерживаю своих новых знакомых, светлые брови сводятся в хмурую линию, образуя складку на переносице, и почему-то этот взгляд обжигает даже на расстоянии нескольких ярдов.

Моя хватка ослабевает.

– Согласна, идея была не очень. Попробуйте другой способ, – похлопываю их по плечам, спеша в уборную под тихие ругательства.

Я опорожняю мочевой пузырь и мою руки, размышляя о своей выходке и словах Боба и Джастина, если среди присутствующих и был этот рыцарь, теперь он будет приглядывать за нами. А я буду приглядывать за всеми, отмечая странности в их поведении и вычеркивая кандидатов. Надо составить список, помимо того другого, что лежит в моем рюкзаке в потайном кармане.

Открываю дверь, выходя наружу, и сразу же замираю при виде Линкольна, небрежно прислонившегося к стене в коридоре. Делаю шаг, подходя ближе, стягивая пиджак, который по непонятной причине все еще ношу.

– Вот, держи. Большое тебе спасибо. – Благодарность вполне искренняя. Линкольн забирает пиджак, перекидывая его через плечо, и, как только я делаю шаг к выходу, загораживает единственный проход. Моя грудь почти упирается в его, хочется отступить, пока он не заметил, как соски напрягаются под платьем, чего я не делаю, с вызовом поднимая взгляд.

– Что это было за шоу? – спрашивает Линкольн. Наши лица разделяют всего несколько дюймов, но, как и в прошлый раз, я не испытываю и тени дискомфорта, скорее напротив.

– Какое шоу? – прикидываюсь дурочкой, потому что вопреки здравому смыслу хочу растянуть этот момент. Мимо нас протискиваются люди, продолжая выстраиваться в очередь, но мы продолжаем стоять.

– То, которое ты с дружками устроила пять минут назад.

– Ах, это шоу! Ну, парни решили, что здесь обитает какой-то легендарный киллер, которого мало кто видел, поэтому мы вроде как решили сымпровизировать.

Уголок рта Линкольна дергается.

– А ты сама что думаешь? – Его глаза блуждают по моему лицу в поисках ответов.

– Что, если он действительно существует, ему не мешало бы сменить прозвище, это звучит как что-то взятое из подростковой видеоигры.

Линкольн отступает, задирая голову, и разражается смехом, наверно, впервые за все время нашего знакомства, и это немного обескураживает, заставляя верить, что лед между нами потеплел на пару градусов.

– Так и есть, – все еще смеясь, говорит он, глядя на меня с чем-то похожим на вызов.

Одна мысль мелькает в голове, и я решаю пойти ва-банк:

– Ты его знаешь?

– Может быть. – Он разворачивается и начинает идти обратно в зал.

Конечно, он знает, он ведь один из глав «Стикса».

– Познакомишь нас?

Он резко останавливается, разворачиваясь и впиваясь в меня взглядом.

– Нет.

– Почему нет?

– Просто нет. – Он снова уходит, не понимая, как сильно мне нужен собственный киллер.

– Пожалуйста? – Мы подходим к бару, и Линкольн подзывает бармена жестом из пальцев, поднятых вверх. Тот немного занят, поэтому сдержанно кивает, обещая скоро подойти. Забираюсь на барный стул, что не очень-то просто в этом дурацком платье.

– Ты совсем не умеешь просить, – улыбаясь, говорит он, стоя ко мне вполоборота и прислонившись к стойке.

– Хочешь, чтобы я встала на колени? – возмущенно спрашиваю, пытаясь всем видом показать, что этого никогда не случится. Придурок окидывает меня плотоядным взглядом, проводя языком по нижней губе, и я чуть не проделываю то же самое.

С его губой, не со своей.

– Мой настоящий ответ тебе не понравится, поэтому вернемся к теме. Зачем тебе этот парень? – поигрывая пальцами по столешнице, произносит Линкольн. Стук похож на тиканье часов, я заметила, что он довольно часто проделывает нечто подобное, пытливые глаза скользят по моему лицу, выискивая там что-то.

– Я пишу эссе про наемных убийц, – выпаливаю первое, что приходит в голову.

– Назови реальную причину, Наоми, – давит Линкольн, без труда распознавая фальшь.

– Мой настоящий ответ тебе не понравится, – парирую, сглатывая горечь во рту. – Просто, пожалуйста, не будь козлом и передай, что я его ищу.

Спрыгнув со стула, ухожу, надеясь, что Линкольн выполнит мою просьбу. Он ничего не отвечает, не зовет меня, просто остается сидеть за баром, но я чувствую, как его взгляд буравит мою спину до самого выхода.