Читать книгу: «Мое лицо первое», страница 8

Стукачей у нас нет
Одиннадцать лет назад

8 ноября

Катрина с Аней давно звали меня в клуб. Молодежный клуб при школе у нас открыт три раза в неделю, с шести до девяти вечера. В Дыр-тауне нет других развлечений, и он стал естественным центром тусовки тинейджеров, начиная с шестого класса – мелочь младше двенадцати туда не пускают. Теперь, когда погода не позволяла проводить время на улице, клуб наверняка был набит битком.

Честно говоря, особого желания приобщиться к местной молодежной культуре я не испытывала. Но я ведь уже однажды продинамила подруг с пати у Тобиаса. И если бы снова отказалась, это выглядело бы так, будто я не хочу иметь с ними ничего общего. К тому же клуб казался мне лучшей альтернативой: там уж точно не распивают спиртное. В баре можно было купить разве что лимонад и чипсы с попкорном. Об этом рассказали девчонки. Да и первых три пробных посещения обошлись бы мне, вернее папе, совершенно бесплатно.

Единственное, чего мне оставалось опасаться – это встречи с Эмилем. После эпизода в кабинете самоподготовки я старалась не попадаться ему на глаза. Не знаю точно, чего боялась. Просто каждый раз, когда видела его атлетичную фигуру в школьном коридоре, в животе у меня все завязывалось узлом и я снова ощущала на щеке прикосновение его жестких пальцев.

Впрочем, Кэт заверила меня, что девятиклассники в клуб почти не ходят, не считая нескольких задротов, которые режутся в «Каунтер страйк» в компьютерном зале. Типа не круто зависать в месте, где в каждом углу торчит воспитатель или любопытный шестиклашка. Хотя педагогов в клубе работает всего три, причем один из них – практикант. Это мне тоже девчонки рассказали.

Они зашли за мной в шесть, и мы покатили на великах через спускающиеся на городок сумерки. По пути я почему-то думала о Монстрике. Ходит ли он в клуб? Хотя вряд ли ему там были бы рады. Так что, скорее всего, нет. Чем тогда он занимается долгими дыртаунскими вечерами? Сидит за уроками? Читает? Слушает Эминема? Да, это было бы на него похоже.

Как и предполагала, в клубе я сразу почувствовала себя не в своей тарелке. Большинство пацанов уже обсело игровые компьютеры или сгрудилось у симуляторов гонок и других автоматов. Девчонки набились в комнату с большой плазмой, смотрели какой-то ужастик. Аня с Кэт и меня потащили туда.

Сразу скажу: ужастики я не люблю. Мне от них не страшно, а только зевать тянет. Все эти шедевры киноиндустрии обычно сняты по одной простой схеме, и когда очередной маньяк-вампир-зомби оказывается за спиной у ничего не подозревающей жертвы, – о, тупость! – больше всего мне хочется переключить канал. Ну, или сменить диск.

В общем, через полчаса киношных воплей, перемежаемых девчачьим повизгиванием и хрустом попкорна, я не выдержала. Встала и стала тихонько пробираться к выходу из душного помещения. Впрочем, на меня никто не обратил внимания. Как и на Кэт, которая, как выяснилось, ушла еще раньше – не знаю, как давно. Вот хитрюга! Наверное, тоже фильмы ужасов терпеть не может, вот и свалила. И меня с собой не позвала!

Я решила отыскать Катрину, а заодно как следует осмотреть клуб. Вдруг там можно было найти себе занятие поинтереснее.

Помещения клуба располагались в здании, примыкающем к школьной территории. Они показались мне запутанными, как лабиринт, может, из-за того, что я была тут в первый раз. Общий зал с баром и настольным хоккеем; компьютерный зал; комната с игровыми автоматами; уголок мальчиков, набитый лего, фигурками роботов и странными настольными играми; уголок девочек с приторно розовыми подушками и заваленным косметикой столом; креативная мастерская, где пяток шестиклашек усердно возил по бумаге кисточками; и еще коридор с лестницей, уходящей вниз. Кажется, Каспар, работник клуба, объяснил в самом начале, что там, в цокольном этаже, находится спортзал. «Странно, – подумала я. – Что бы абсолютно неспортивная Катрина стала делать в спортзале? Но ведь в других комнатах ее нет. Не укатила же она домой на самом деле. Мы же только что пришли!»

В общем, я решила спуститься, хотя и слегка очковала. К лестнице вел пустынный, полутемный коридор. Да и на ступеньки падал только свет пары тусклых настенных ламп, отчего казалось, что лестница уходит во мрак. Вот где была настоящая-то жуть, а не в комнате с плазмой.

Но я все-таки пошла вниз. В конце концов, я уже давно не ребенок, чтобы бояться темноты.

И действительно, у подножия лестницы внезапно посветлело. Просторный спортзал, залитый голубоватым сиянием мощных ламп, сначала показался пустым. Но когда глаза немного привыкли к яркому освещению, я заметила мальчишек, вяло стучащих мячом на противоположном конце, под баскетбольным кольцом. Наверное, из-за того, что помещение находилось в подвале, тут была странная акустика: стены будто поглощали все звуки.

Никто не обратил внимания на мое появление: ни пацаны, ни парочка, которую я обнаружила на гимнастических матах за футбольными воротами. Девчонка и парень увлеченно сосались: его руки гуляли под полосатой кофточкой, а девица в черных лосинах закинула ногу на его обтянутое джинсами мускулистое бедро. В глаза бросились рассыпавшиеся по потертой коже мата лиловые локоны, черный лак на ногтях руки, лежащей на крепкой шее парня. «Кэт и Тобиас! – офигела я. – Так вот как они проводят время в клубе!»

Я попятилась к лестнице. Развернулась и побежала вверх по ступеням, радуясь, что в кроссовках с толстыми подошвами ступаю почти бесшумно. В полумраке я не заметила человека, идущего мне на встречу, и на бегу врезалась ему в грудь.

– Извини, – успела пробормотать я, прежде чем поняла, чьи руки ухватили меня за плечи.

«Эмиль! – екнуло сердце. – Но ведь Кэт говорила…»

– Что ты тут делаешь? – выдохнула я.

– А ты? – Он усмехнулся, и внезапно я осознала, что мы одни в темном коридоре, а лицо Эмиля снова очень близко от моего – неприятно близко.

Я попыталась отстраниться и почувствовала спиной стену. Блин, как все повторяется!

– Я уже ухожу. – Я попробовала обойти его, но он легко удержал меня.

– А что так рано? Тебе тут скучно? А может… одиноко? – Его рука потянулась к моему лицу, но я отдернула голову.

«Блин, как он меня уже достал!» – мелькнуло в голове.

– Предпочитаю одиночество обществу человека, который избивает собственного младшего брата!

При этих словах самоуверенную рожу Эмиля перекосило, аж желваки на скулах выступили.

– Ты все не так поняла, Перчик. – Он через силу улыбнулся. Видно, все еще надеялся сразить меня своим обаянием.

– Да ну, – прищурилась я. – Надо же, какая я дура, хоть и не блондинка. Думала, ты Дэвида бьешь, а ты, оказывается, его по лицу гладил. А кверху ногами держал, потому что учил брата на руках ходить, да?

Верхняя губа Эмиля вздернулась, обнажая ровные острые зубы.

– Да ты знаешь, что этот заморыш сделал?!

– Дэвид не заморыш! – отрезала я и снова попыталась пройти. Бесполезно. – И что бы он ни сделал…

– Он настучал! – прошипел Эмиль мне в лицо. Капли слюны брызнули на щеку. Я поморщилась. – Снова! Холодная ночка в лагере его ничему не научила.

«Настучал? – мысленно повторила я. – Но…»

– Что? – Парень снова усмехнулся, разглядев недоверие в моих глазах. – Думаешь, этот тихушник не способен быть крысой? Ну, рука-то у него пока не отсохла, в отличие от языка. – Эмиль сложил пальцы так, будто держит невидимую ручку, и поводил кистью в воздухе. – Знаешь, за что его проучили в тот раз?

Я покачала головой. Перед глазами у меня стояла тетрадь, которую Эмиль вминал в лицо Д.

– А я расскажу. – Брат Монстрика склонился к моему уху, и я не оттолкнула его. Я хотела знать. Я должна была узнать о Д. все. – Тогда в лагере пацаны подшутили над одной училкой. Сперли ночью ее одежду вместе с нижним бельем и подняли на флагштоке вместо флага. Ну, утром линейка, все дела, а над двором вместо Даннеброга¹²труселя с лифаком развеваются. – Эмиль жестко ухмыльнулся. – Меня там не было, конечно. Это потом восьмиклассники рассказывали. Так вот. Кое-кто стуканул учителям, заложил всех с потрохами. Мой так называемый брат, – он сказал «брат» с той же интонацией, с какой произносил «заморыш», – в ту ночь снова нассал в постель, проснулся и попытался прибрать за собой. Так что он точно знал, кого не было в кроватях. Вот только не подумал о том, что его тоже видели. – Лицо Эмиля исказила гримаса отвращения. – Все сразу поняли, кто был грязной крысой. А у нас не любят крыс.

Он замолчал, но теперь говорил его взгляд. Внутри у меня снова набух холодный узел.

– Вот почему у нас нет стукачей. За исключением одного тупого говнюка. – Эмиль чуть отстранился и убрал с моего лица соскользнувшую на лоб прядь. – Ведь у нас их нет, верно, Перчик?

Кто-то взвизгнул и рассмеялся дальше по коридору, послышался звук шагов. Не помню, как я выскользнула из-под руки Эмиля, как ухватила куртку, как выскочила на улицу. Немного пришла в себя, уже оказавшись верхом на велосипеде. Ледяной ветер остужал горящее лицо и выступающие на глазах слезы. В спешке нахлобученный велошлем сползал на лоб. Полы расстегнутой куртки хлопали за спиной.

Я хотела было остановиться, чтобы ее застегнуть, когда заметила свет сзади. Велосипедные фонари, несколько. И все приближались ко мне. «Боже, – лихорадочно завертелось в голове, – что, если это Эмиль и его дружки?! Что, если парень решил, что я заложила их учителям или папе?! Что… что они тогда со мной сделают?!»

Паника подстегнула не хуже кнута. Педали бешено закрутились – я забыла переключиться на более высокую скорость. «Быстрей! – подгоняла я себя. – Еще быстрее!» Оглянулась через плечо. Фонари не отставали!

«Блин, – проклинала я саму себя, – ну почему я не позвонила папе перед тем, как выезжать?! Почему поехала одна, не дождавшись хотя бы Аню?! Что теперь? Держаться самых освещенных улиц, надеясь, что встречу каких-нибудь взрослых? Или срезать через мельничный мост, рискуя оказаться на темной дорожке между глухими стенами зданий?»

Как назло, улицы были совершенно пустынны. Еще бы, кому в такое время понадобилось бы высовывать нос из дому? Я свернула к мельнице, надеясь, что ошиблась, что мои преследователи – обычные возвращающиеся из клуба ребята. «Вдруг они просто поедут дальше?»

Одного взгляда через плечо хватило, чтобы понять: фонари свернули на дорожку вслед за мной. Более того, их свет приблизился. Мне показалось, я уже слышу грубый смех, чувствую табачную вонь – один из велосипедистов не выпускал сигарету изо рта. Самого парня я не видела, но различала красный мерцающий огонек, плывущий через мрак.

– Осторожно!

Испуганный вскрик заставил меня снова взглянуть на дорогу. Прямо передо мной выросла приземистая тучная фигура с собакой на поводке. Я едва успела затормозить. Французский бульдог залился лаем. С огромным облегчением я слезла с велосипеда. Как же я была счастлива, что наш сосед слева со смешной фамилией Пост всегда выгуливает своего пса после ужина.

– Добрый вечер! Простите, тут так темно…

– Света здесь вполне достаточно, – недовольно ответил господин Пост, перекрикивая лай. – Если бы кто-то смотрел перед собой вместо того, чтобы ехать затылком вперед, то…

Четыре тени бесшумно пронеслись мимо нас. Под ноги мне упал еще не потухший окурок. Одним из парней, несомненно, был Эмиль. Его победная улыбка, обрамленная капюшоном, все еще плыла передо мной в темном воздухе.

Уже дома, дрожа под теплым одеялом, я поняла: они знали, что я никому ничего не сказала. Это было просто предупреждение. Предупреждение.

12 ноября

Сегодня у нашего класса был медосмотр. Всех по очереди вызывали с уроков к школьной медсестре. Она оказалась морщинистой грымзой, измерявшей рост, вес, проверявшей зрение, слух и всякое такое. Еще она задавала кучу мерзких вопросов, типа есть ли у меня месячные и живу ли я половой жизнью. Это, кстати, еще ничего. На прошлом медосмотре, в шестом классе, бедную Аню спросили, мастурбирует ли она. Аня тогда не знала, что это значит, и ответила да. Потом она, конечно, побежала за объяснением к Кэт. В тот же день Анин фейл стал достоянием одноклассников и пополнил копилку школьных анекдотов.

Кстати, я написала, что к медсестре вызывали всех, но это не так. На самом деле был один человек, которого грымза видеть не пожелала. Угадай с трех раз, дорогой дневник, кто это? Ага, правильно, Д.

– А его никогда к медсеструхе не водят, – пояснила Катрина в ответ на мой недоуменный вопрос. – Помнишь, на прошлой неделе нам бумажки выдавали, которые родокам надо подписать? Так вот, предки Гольфиста каждый раз пишут отказ. Это типа право родителей. Везет же некоторым.

Я лично не считаю, что Монстрику так уж невероятно свезло. У меня чем дальше, тем больше создается впечатление, что Винтермарки-старшие стремятся предельно усложнить жизнь своему сыну, все время обособляя его от коллектива. То физра, то вот теперь это. А коллектив, как известно, не любит тех, кто отделяется.

Возможно, именно поэтому на датском, который стоял у нас последним уроком, произошло то, что произошло.

В школе у нас есть буфет, но покупать в нем еду все время дорого, да и продают только сосиски в тесте, мини-пиццы и булочки с изюмом. Фрукты правда тоже есть, но за какой-то чернеющий банан дерут вдвое дороже, чем в супермаркете – прям жаба душит. Так что большинство берет обеды с собой из дома. В классе у нас стоит холодильник, куда можно положить коробки с ланчем и поставить бутылки с водой, соком, ну или что там у кого.

Кэт рассказывала, что раньше холодильник стоял в коридоре вместе с холодильниками других классов, но потом кто-то повадился таскать оттуда еду. Вора так и не поймали и для лучшего надзора все холодильники перенесли в учебные аудитории. Это действительно помогло: бутерброды и йогурты перестали пропадать.

Естественно, Дэвид, как и все остальные, ставил в холодильник свою коробку с ланчем и бутылку с питьем. Их легко было опознать: и на детском голубом ланч-боксе с полустершимися покемонами, и на пластиковой бутылке из-под «Аква минерале» черным маркером было написано: Дэвид В. Как будто кто-то мог позариться на копеечную тару или бокс, который Мон-стрик, наверное, не менял с первого класса.

Ага, это я до сегодняшнего дня так думала.

Не успела я зайти в класс после перемены и сесть за парту, как Катрина пихнула меня в бок и заговорщицки прошипела:

– Смотри! – Палец с облупившимся черным лаком на ногте ткнул куда-то в сторону среднего ряда парт.

Я покрутила головой. Хм, вроде ничего необычного. Вот-вот прозвенит звонок. Кто-то топает по проходу, кто-то вертится на стуле, кто-то копается в рюкзаке – обычная движуха.

– Да не туда. – Кэт закатила глаза и снова вытянула руку, чуть не задев пальцем мой нос. – На парте Гольфиста. Видишь?

Мои глаза нашли место Д. Сам Монстрик, по обыкновению, где-то болтался, но на стуле лежал потрепанный черный рюкзак, а рядом с учебником по литературе стояла бутылка – та самая, с написанными маркером буквами ид: остальных мне с моего места было не видно. Бутылку на этот раз наполняла не вода, а что-то янтарно-желтое. Похоже, яблочный сок.

– И что тут такого? – пожала я плечами.

Кэт фыркнула с видом человека, который знает невероятно смешную и постыдную тайну и с нетерпением ждет момента, когда наконец можно будет ее раскрыть.

Я снова взглянула на парту Дэвида, обвела глазами класс. Теперь я заметила это. Что-то знала не только Катрина. Аня оживленно перешептывалась с Миле. Тобиас, Еппе и Йонас ржали на заднем ряду. И все нетерпеливо поглядывали то на дверь класса, то на место Д. Что-то явно намечалось, и это что-то не обещало Монстрику ничего хорошего.

«Блин, что еще задумали эти придурки? – подумала я. – Сунули использованный презерватив ему в рюкзак? Налили туда воды? Порвали тетрадь с домашкой?..»

Я снова посмотрела на бутылку с желтой жидкостью, торчавшую посреди парты. И внезапно меня пронзила догадка. «Не-ет, только не это! – простонала я мысленно. – Они бы не посмели! Неужели…»

Все еще не в силах поверить в худшее, я обернулась к Кэт:

– Только не говори мне, что это…

Она схватила меня за плечо, обрывая на полуслове.

В класс просочился Д. Наверное, он думал, что так привлекает меньше внимания, потому не входил в дверь нормально, а проскальзывал боком. А потом так же бесшумно, и ни на кого не глядя, пробирался к своему месту.

На этот раз за передвижениями Гольфиста напряженно следили. Внешне вокруг ничего не изменилось – все так же вяло текли разговоры, скребли по полу ножки стульев, шелестели страницы, – но в воздухе повисло напряжение, которое, казалось, почувствовал даже Монстрик. По крайней мере, он сгорбился больше обычного и скорее заполз на стул, чем сел. Тут он и увидел бутылку.

Класс замер, затаив дыхание. Д. смотрел на бутылку, бутылка смотрела на Д.

– Блин, до него доходит еще дольше, чем до тебя! – прошептала, не выдержав, Катрина. – Вот имбицил!

«Не трогай ее! – мысленно взмолилась я. – Просто не трогай!»

Но Монстрик, вероятно, въехал наконец-то, что его бутылка чудесным образом переместилась из холодильника на парту, да еще и наполнилась новым содержимым. Он протянул к ней руку, поднял и покрутил, как будто хотел удостовериться, на месте ли буквы, составляющие его имя.

Кэт снова схватила меня за руку.

– Щас глотнет! – Ее влажный шепот обжег мне ухо. – Глотнет, точняком. Вот чмо!

Наверное, я должна была что-то сказать, предупредить его. Но на меня снова напал ступор – как тогда, перед стеклянной дверью, когда я видела, как Д. бьют по щекам. Борясь с тошнотой, я смотрела, как парень подносит бутылку к лицу, чтобы рассмотреть поближе содержимое, – и молчала!

Я видела, как застывают его черты, когда до Д. доходит то же, что недавно дошло до меня; видела, как он вскидывает голову и, вместо того чтобы прятать глаза, оглядывает класс. Черный глаз горит неприкрытой ненавистью («Кто?! Кто?!»), голубой полон недоумения («Почему?»).

Монстрик раскрылся, пусть всего на мгновение – показал, что у него есть чувства, что он все еще способен испытывать боль. И стервятники бросились на него.

– Че, Гольфист, яблочный сок не нравится? Разве его тебе не мамочка налила? – подскочил к Д. Еппе. Он перехватил запястье мальчишки, пытавшегося поставить бутылку на парту.

– Че ж ты не пьешь? Может, он слишком кислый? – Тобиас обхватил Дэвида сзади, не давая ему подняться со стула.

– Давай глотни! Попробуй. – Йонас вцепился Монстрику в волосы, чтобы тот не отвернул голову.

– Энергетический коктейль специально для гольфистов. – Морщась от отвращения, Еппе начал откручивать пробку. – Пей давай. Еще добавки просить будешь!

Все это время остальные одноклассники не оставались в стороне. Изобретательную троицу подбадривали смехом, одобрительными выкриками и свистом. Я не сомневалась, что именно эти трое наполнили бутылку мочой. Кто-то столь же находчивый уже вытащил мобильник, чтобы сделать фото.

Мне бы очень хотелось написать, что от последнего унижения Д. спасла я. Но правда гораздо непригляднее. В класс просто зашла учительница по датскому.

Когда открылась дверь, кто-то крикнул: «Земля горит!» Еппе, стоявший спиной ко входу, обернулся. Д. воспользовался моментом. Наверное, хватка державших его парней ослабела. Монстрик рванулся, почти дугой выгнулся на стуле. Злополучная бутылка вылетела из его руки и плюхнулась прямо под ноги нашей датчанки. Вероятно, от удара по пластику пошли трещинки, и сквозь них тонкие желтоватые струйки брызнули на туфли и брюки молодой учительницы. По классу поплыл характерный сортирный запах.

Училка взвизгнула и подскочила на месте подстреленным зайцем. Замерший было класс отмер и взревел, как лохнесское чудовище. Ржали все, кроме учительницы, визжавшей: «Что это?! Кто это сделал?!», Д., скорчившегося на своем стуле, и меня, сгорающей от стыда за всех нас.

Между тем бутылка, из которой вытекала моча, откатилась к доске и там замерла, демонстрируя предательские буквы на боку: Дэв. В нашем классе только у одного человека имя с них начинается, потому Симоне – так нашу датчанку зовут – не потребовалось много времени, чтобы вычислить виновника происшествия.

– Дэвид! – взвизгнула она, притопывая ногами – видимо, сомневалась, стоит ли отряхивать брюки с риском испачкать руки. – Это твое? – Носком туфли Симона брезгливо коснулась протекающей бутылки.

Повскакивавшие с мест одноклассники расступились, спины раздвинулись. Д. сидел, сгорбившись и завесившись волосами; его руки делали что-то под партой – оттуда доносились странные повторяющиеся щелчки.

– Дэвид! – Голос училки взлетел на октаву вверх – ей явно надоело дожидаться ответа.

Монстрик медленно кивнул. Датчанка перевела дыхание.

– Это ты бросил? – спросила она уже спокойнее.

Я глазам своим не поверила, когда Д. снова кивнул. Его судьба была решена – беднягу отправили в кабинет директора.

– Почему он признался?! – выпалила я, как только мне представилась возможность поговорить с Кэт. – Ладно, стучать не хотел, но мог бы ведь просто…

Я хотела сказать «промолчать», но вовремя сообразила, как бы нелепо это прозвучало.

– Гольфист – тупой аутист, – произнесла Катрина так, словно это само собой разумелось. – Разве ты не знала? Аутисты отстойнее даунов, даже соврать не могут.

И тут до меня дошло. Бутылка ведь действительно вылетела из руки Д. Выходит, он ее бросил. Монстрик просто сказал правду. И пострадал за нее.

Это открытие потрясло меня. Неужели Д. не может лгать? Неужели… его считают стукачом из-за этого?