Читать книгу: «Полвека спустя»

Пронзительный свист чайника выдернул наконец Алексея Степановича из роя мыслей, которые были, как всегда, обо всем и одновременно ни о чем. Чайник, видимо, кипел уже некоторое время, потому что, когда он только закипал, то давал о себе знать очень деликатно и не громко, постепенно за несколько минут распаляясь и начиная звучать уже истерично и требовательно.

Алексей Степанович резво поднялся с кресла и заторопился из комнаты на кухню. Поймав себя на том, что ноги шаркают по полу, издавая характерный старческий звук, мужчина расправил спину и стал поднимать ноги повыше, хотя было это уже не так просто, как несколько лет назад. То, что давалось раньше само собой, теперь, почти в восемьдесят лет, требовало все больше и больше усилий, но Алексей Степанович совершенно не желал мириться с тем, что является, по сути, уже очень пожилым человеком, и усердно поднимал ноги, чтобы не шаркали. Ведь шаркают по полу старики, а он еще не старик.

Преодолев небольшой коридорчик, отделявший вход в комнату от кухни, Алексей Степанович направился к плите и резким движением повернул переключатель под конфоркой с чайником, приговаривая: «Ну что ты как расшумелся, ну будет тебе, вот я пришел, ну не услышал сразу». И вдруг замолчал на полуслове. В последнее время мужчина начал ловить себя на том, что разговаривает вслух сам с собой, с несуществующими собеседниками и даже, вот как сейчас, с неодушевленными предметами. И это ему совершенно не нравилось, так как тоже свидетельствовало о неотвратимом приближении глубокой старости, чего он так боялся. Когда он впервые стал замечать за собой такие разговоры, то постарался найти себе реальных собеседников – конечно же, человеку нужно хотя бы с кем-то разговаривать, не может же он постоянно молчать, даже если живет один. Алексей Степанович стал специально заговаривать с другими пенсионерами, стоящими в очереди на почте, чтобы оплатить коммунальные услуги, или сидящими на лавочке около дома. Вообще-то ему с возрастом сходиться с новыми людьми становилось сложнее и сложнее, но с выходом на пенсию и особенно со смертью единственной родственницы – сестры – необходимость общаться хотя бы с кем-нибудь стала насущной. Алексею Степановичу не сильно было интересно то, что рассказывают другие пенсионеры, но ему нужно было разговаривать с ними вслух, не важно, о чем, иначе он начинал разговаривать вслух сам с собой. Но, видимо, реального человеческого общения ему все же не хватало, раз периодически он начинал заговаривать с предметами, как сейчас с чайником.

Чайник наконец совершенно успокоился и перестал издавать обиженный свист всеми забытого объекта, а Алексей Степанович открыл дверцу верхнего шкафчика, достал чашку и аккуратно дверцу прикрыл. Обратил внимание на то, что левая дверца висит неровно относительно правой (хотя, возможно, это правая висела неровно относительно левой, или даже обе они покосились). Нет, он не будет искать причину неполадки, подкручивать, перевешивать и приводить все в ровный и аккуратный вид, хотя еще лет семь назад обязательно это сделал бы. Во-первых, не уверен, что сумеет, руки слушаются все хуже, глаза тоже видят неважно. Во-вторых, у его кухонного гарнитура, которому перевалило уже за четыре десятка лет, тоже есть право стареть (пусть за самим собой Алексей Степанович такое право признавал очень неохотно). Ну а в-третьих, к нему все равно никто не приходит, так какая разница, как висят дверки?

Мужчина поставил чашку на стол, аккуратно взял в руку белый фарфоровый заварочный чайник с синим цветком на белом пузатом боку и налил через сколотый носик заварку. Этот чайничек достался Алексею Степановичу еще от мамы, было ему лет едва ли не столько же, сколько самому Алексею (в современном мире вещи столько уже не живут), кроме поврежденного носика у него была также треснута крышечка, но никогда бы Алексею Степановичу не пришло в голову купить другой заварник. Будут доживать свой век вместе, на пару.

Затем мужчина прихваткой снял горячий свисток с носика алюминиевого чайника, который был не такой древний – всего каких-то лет пятнадцать – и налил горячего чая в чашку. На чашке раньше была какая-то картинка, но со временем стерлась, и Алексей Степанович совершенно позабыл, что там когда-то было нарисовано – то ли цветок какой, то ли дерево под снегом. Зато он помнил, как эту чашку подарили ему ученики на двадцать третье февраля, и это воспоминание было гораздо важнее стершейся картинки.

«Ну что ж, подождем, пока немножко остынет» – снова заговорил Алексей Степанович вслух, подходя к окну и выглядывая на оживленную летнюю улицу. С третьего этажа ему было видно, как девочка лет пяти гоняет по тротуару на красном велосипедике, женщина с малышом лет двух крошит голубям хлеб, а двое подростков, сидящих на лавочке, что-то громко обсуждают, глядя на какой-то предмет в руках, скорее всего, на телефон. Алексей Степанович совершенно не понимал, для чего современные люди – и дети, и взрослые, – так много смотрят в телефон. Идя по улице, стоя в очереди, сидя на лавочке – они смотрят куда-то на маленький прямоугольничек. Что там может быть более важного интересного, чем то, что они могут увидеть вокруг, если оторвут взгляд от этого изобретения? Алексею Степановичу было это искренне интересно, у него самого не было ни смартфона, ни даже обычного кнопочного телефона, ведь чаще всего он был дома, где у него был домашний телефон, на который, по правде говоря, никто никогда не звонил. Так с чего тогда кто-то будет звонить на мобильный? Пока не умерла три года назад сестра Алексея Степановича, он созванивался иногда с ней (да и то не часто), а после ее смерти и вовсе телефоном не пользовался.

Воспоминание о сестре молниеносно пронеслось в голове, оставив, как обычно, легкий флер грусти, и сменилось воспоминанием об учениках, которые почему-то телефоном пользовались чаще для того, чтобы фотографировать, чем по прямому назначению, для звонков. Но и оно надолго не задержалось. В последнее время редко какие-либо мысли или картинки задерживались в голове Алексея Степановича надолго. Мелькнут, покружатся в хороводе и исчезнут, уступив место следующим, а в конце дня и вспомнить невозможно, о чем были мысли весь день. Вроде и много их было, а в голове осталась лишь пустота. Скорее всего, и это было признаком старости, наряду с шарканьем ног, но и на этой мысли Алексей Степанович долго не задерживался.

Алексей Степанович отошел от окна, присел на табуретку и отхлебнул из чашки. Чай горячий, но не обжигающий, в самый раз. Взял из вазочки конфетку – больше всего любил «Ромашки» – развернул, положил в рот целиком, пожевал, запил чаем, проглотил. Много было подобных однотипных действий в течение дня, и лишь эта не наполненная большим смыслом рутина еще позволяла чувствовать себя живым. Стоптанные тапочки, которые все равно шаркали по полу, свист чайника, сладкая конфета во рту, горячая чашка, так приятно согревающая почему-то вечно холодные пальцы – эти ничего по большому счету ничего не значащие вещи стали, по сути, смыслом жизни.

Раздался телефонный звонок. Это был звук из какой-то другой жизни, Алексей Степанович даже не сразу понял, что звонит в его квартире. Его телефон не звонил никогда, вот уже несколько лет. Но звонок был очень настойчивый, трели по всей квартире раздавались снова и снова, и до пьющего чай пожилого мужчины наконец дошло, что, видимо, нужно снять трубку. Алексей Степанович встал с табуретки и торопливо зашаркал к прихожей, где на полочке надрывался пунцовый телефонный аппарат. Взяв трубку, мужчина пару секунд пытался вспомнить, что нужно делать дальше, и произнес:

– Алло! – получилось неразборчиво; прочистив горло, Алексей Степанович сказал уже четче, – Я вас слушаю!

– Алексей Степанович, здравствуйте! – затараторил молоденький женский голос на том конце провода. – Как хорошо, что я до вас дозвонилась!

– Здравствуйте, с кем я разговариваю?

– Алексей Степанович, меня зовут Настя. Мне очень нужно с вами встретиться! Разрешите мне, пожалуйста, приехать! –продолжала щебетать девушка.

– Куда приехать? Ко мне? – Алексей Степанович пытался осознать ту информацию, которая поступала к нему прямо сейчас, но получалось плохо. Ему никто никогда не звонил, к нему никто не приезжал и не приходил, и он вдруг потерял всякую опору под ногами, не понимая, что происходит и что от него нужно.

– Да, пожалуйста, нам очень нужно поговорить! В какое время вам удобно меня принять?

Какие-то обрывки информации о мошенниках, полученной из телепередач, начали мелькать у Алексея Степановича в голове. К пожилым людям под разными предлогами приходили нечистые на руку люди и обкрадывали их. Надо было положить трубку, ну конечно это единственно верный вариант.

Но почему-то Алексей Степанович стоял, прижав трубку к уху и не в силах нажать на отбой. Ему никто не звонил уже несколько лет, и вдруг оказалось, что ему так хочется с кем-то поговорить – с кем-то живым, пусть даже это окажется мошенник, или, точнее, мошенница.

– Алексей Степанович? Вы тут? – забеспокоилась собеседница.

– Да, но я не понимаю, что вам нужно.

– Уделите мне, пожалуйста, час времени! Ну хотя бы полчасика! Нам очень нужно поговорить.

Алексей Степанович усмехнулся. Эта странная девушка так уговаривала его уделить ей хотя бы сколько-нибудь времени, как будто это время что-то для него значило. У него было столько времени, что хотелось крикнуть ей – какие полчаса? Какой час? Я не знаю, чем мне занять всю оставшуюся жизнь, у меня столько времени, что просто невозможно придумать, что с ним сделать.

И даже если это окажется мошенница, что она ему может сделать? У него ведь абсолютно нечего взять. Самая ценная для Алексея Степановича вещь – это старенький заварочный чайник со сломанным носиком, но вряд ли мошенники за таким охотятся.

– Хорошо, приезжайте, – ответил согласием Алексей Степанович настойчивой девушке.

– Спасибо большое! – обрадовались на том конце провода. – Если завтра в три приеду, нормально? Или во сколько вам удобнее?

Смешно. Завтра в три. Или в десять. Или в шесть. Или послезавтра. Или через неделю – какая разница? Какие у него могут быть важные дела?

– Да, можно в три, – ответил Алексей Степанович, не став вдаваться в подробности своего одинокого не сильно загруженного расписания. – Адрес запишете?