Читать книгу: «Дочери судьбы», страница 3

Эмбер стала для Изабель идеальной дочерью во всех отношениях. Она даже внешне походила на мать – светлые локоны, нежное личико – и выглядела намного изящнее крепкой старшей сестры. В отличие от Элизабет, сильной и независимой, она с самого начала нуждалась в Изабель. Когда на детской площадке какой-то мальчишка ее толкнул, она позвала на помощь маму. Элизабет на ее месте встала бы и в ответ толкнула его еще сильнее. С Эмбер Изабель могла ходить по магазинам, сплетничать, обсуждать размолвки с друзьями – словом, делать всё, чего никогда не могла с Элизабет.

С рождением Эмбер одиннадцать лет назад в семействе Мелвиллов установилось равновесие. Изабель не могла сказать, что счастлива, однако обрела покой.

А потом в их жизнь вернулась Кейти О’Дуайер.

У Изабель так и не хватило духу рассердиться на Уильяма. Получив письмо Кейти, он словно потерял рассудок. Изабель стала свидетельницей его страданий о том, что все эти годы он не виделся с Кейти и их дочерью. Понимала, как ему больно, что он не мог встретиться с Кейти до ее смерти. И успокаивала его, как могла. Изабель знала, что никогда не будет любовью всей жизни мужа, но она была его наперсницей, лучшим другом, единственным человеком, знавшим его уязвимое место, и этого для нее было достаточно.

А теперь, через полчаса, приедет еще одна его дочь.

Изабель не подвергала сомнению решение Уильяма принять девочку в семью: она сделает все возможное, чтобы ребенок чувствовал себя как дома. Однако, какой бы понимающей Изабель ни была, она не могла скрыть тревоги. Присутствие Кейтлин нарушит в Олдрингеме привычную жизнь. И неизвестно, к лучшему ли. Труднее всех придется Элизабет, обожавшей отца и расстроенной его поступком.

Элизабет стояла у парадного входа, наблюдая, как мотоцикл Джеймса тает вдали. И только лишь когда он исчез из виду, она наконец перестала улыбаться.

Боже, как она боялась этого дня. Мало того, что она узнала о неблагоразумном поступке отца. Так теперь ее единокровная сестра будет жить с ними, как постоянное напоминание о его слабости, что в сто раз хуже. Элизабет чрезвычайно раздражала та суматоха, которую отец поднял из-за этой девчонки, в основном потому, что всю жизнь сама боролась за его внимание. И эту борьбу Элизабет проигрывала со дня своего рождения.

Если Кейтлин выросла в доме, где царила любовь, но денег не всегда хватало, то жизнь Элизабет можно было назвать диаметрально противоположной. Материально она никогда не нуждалась. Появилась на свет словно в семье монарха: в частном родильном отделении лондонской больницы Девы Марии с готовым помочь во время родов всемирно известным профессором акушерства и гинекологии. Не хватало только ключевого элемента – гордого отца.

– Задержали в Нью-Йорке, – сообщил он по телефону утомленной, плачущей Изабель.

В результате он появился на день позже, чем первенец. Это пренебрежение задало тон будущим отношениям между отцом и дочерью.

Элизабет выросла в мире привилегий и преимуществ, которые можно купить. Новая лошадь каждый год, уроки тенниса от «сеяного» игрока, катание на лыжах с бывшим олимпийским чемпионом. А ей всего лишь не хватало отцовского внимания. Для девочки он был загадочной фигурой, чье очарование возникло от недоступности. Она с малых лет понимала, что ее папа – человек важный, занятой, глава семейного бизнеса.

– Папе приходится много работать, – говорила Изабель, когда ему не удавалось присутствовать на очередном вручении призов, на концерте рождественских гимнов или сольном исполнении танцев. Но, хотя он так и не приходил, Элизабет не переставала надеяться, что он появится.

Очевидное отцовское равнодушие всегда казалось Элизабет странным и обидным. Она с раннего детства знала, что как первенец однажды унаследует контрольный пакет акций «Мелвилла». И, конечно, это значило, что он мог бы проявлять к ней больший интерес. Бабушка и дядя Пирс, младший брат отца, в ней души не чаяли, уделяя гораздо больше внимания, чем младшей сестре Эмбер. Чем же она провинилась, что отец ее почти не замечает?

Боже, как Элизабет любила отца и как жаждала похвалы! Ей хотелось ему угодить, доказать, что она достойная наследница семейного бизнеса. Так у нее появилось почти маниакальное стремление во всем быть первой. Второе место означало провал. Даже отсутствие врожденного таланта ее не останавливало – она работала до посинения, пока не побеждала. Если она ставила себе цель, то ничто не мешало ее достичь.

Ей было всего десять, когда она упала с лошади, пытаясь преодолеть новый барьер. Конюх кинулся к ней на помощь.

– Как вы, мисс Мелвилл?

Но она уже была на ногах и подхватила поводья.

– Помогите мне сесть в седло.

Лишь только взяв барьер, она наконец разрешила ему осмотреть руку, к тому времени распухшую и посиневшую – с переломами в трех местах.

То же стремление проявлялось в каждом нюансе жизни Элизабет, даже в ее внешности. Она пользовалась дорогущей косметикой, чтобы подчеркнуть лучшие черты, выяснила, какая одежда подходит фигуре. Каждые полтора месяца она непременно посещала салон красоты «Хари» в Челси, где ей аккуратно подстригали тускло-каштановые волосы и превращали в блондинку с золотистым оттенком. Долгие занятия спортом наградили ее стройной фигурой и крепкими мышцами, а также круглогодичным загаром. Такой облик требовал особых усилий, но Элизабет не возмущалась. Хорошее легко не дается – таков был ее девиз. Именно поэтому она стала победительницей.

В «Грейкорте» она была лучшей ученицей в классе, ее единогласно избрали старостой, и все ждали, что к Рождеству ей пришлют предложение из Кембриджа. В жизни у нее все шло идеально, пока отец, которым она восхищалась, ее не подвел. К несчастью, в отличие от других сторон жизни, с его неудачами она ничего сделать не могла.

Смиренно вздохнув, она вошла в дом и поднялась наверх. Пройдя полкоридора, она заметила распахнутую дверь спальни. Элизабет нахмурилась. Она точно помнила, что, выходя, закрыла дверь, а значит, оставалось только одно объяснение. Эмбер. Она ускорила шаг. Ну конечно. У туалетного столика с зеркалом стояла ее одиннадцатилетняя сестра, а перед ней – открытая старинная шкатулка с ювелирными украшениями Элизабет.

– Эмбер!

Услышав голос сестры, Эмбер виновато подняла голову.

– Разве я не объясняла тебе, что нужно спрашивать разрешения, прежде чем копаться в моих вещах?

– Я хотела спросить, – дерзко ответила Эмбер. – Искала-искала тебя, но так и не нашла. И подумала, что ты будешь не против.

Элизабет уже слышала подобные оправдания раньше. Она подошла к столику и захлопнула крышку шкатулки. Шкатулку черного дерева ручной работы изготовили еще в девятнадцатом веке. Подарила ее на прошлый день рождения бабушка Розалинда вместе с несколькими ювелирными украшениями. Подарок был дорог сердцу и стоил немало, и Элизабет запретила неосторожной младшей сестре играть с драгоценностями. Но Эмбер это, кажется, не остановило.

– И отдай бусы.

Элизабет потянулась за ниткой жемчуга на шее младшей сестры.

Но как только она начала снимать ожерелье, Эмбер тоже схватилась за него. Какую-то долю секунды обе тянули его в разные стороны, и нить лопнула. Жемчужины раскатились по полированному полу.

– Господи! – вскричала Элизабет. – Смотри, что получилось.

Упав на колени, она начала собирать жемчуг.

– Давай же, могла бы помочь, по крайней мере.

– Я ни в чем не виновата, – настаивала младшая с легкой дрожью в голосе.

– Кто бы сомневался, – буркнула Элизабет. – Никогда.

Она хмуро взглянула на сестру.

– Погоди, я еще бабушке расскажу.

Эмбер залилась слезами.

– Девочки? Что происходит?

Элизабет и Эмбер оглянулись и увидели в дверях мать. Не успела Элизабет объяснить, как Эмбер вылетела из спальни, громко рыдая.

– Эмбер! – окликнула ее мать, но девочка не остановилась.

Через секунду дверь ее спальни захлопнулась.

Изабель укоризненно взглянула на старшую дочь.

– Что случилось с Эмбер?

– Как обычно, истерики закатывает.

Элизабет рассказала о порванном ожерелье.

– Ну, мне кажется, на этот раз все получилось случайно, – неуверенно заметила Изабель, когда старшая дочь закончила рассказ.

Элизабет не пыталась скрыть возмущения:

– Случайно?! Ты прекрасно знаешь, что ей не разрешается копаться в моих вещах.

Элизабет вдруг подумала: зачем все это? Мать всегда закрывает глаза на недостойные поступки Эмбер. Разве не так? Три няньки пеняли Изабель, что она слишком снисходительна к избалованной младшенькой, а последняя предупредила:

– Ох и наплачетесь вы с ней. Нельзя ей потакать. Нельзя допускать, что, закатывая сцены, она добивается своего.

Элизабет была с ними солидарна, но Изабель, увы, никого не слушала и разрешала Эмбер краситься и одеваться не по возрасту, и неважно, что говорил Уильям.

– Элизабет, пожалуйста, – Изабель понизила голос. – Ты же понимаешь… ей пришлось нелегко.

– Как и всем нам. Да, мама?

Элизабет подождала ответа. Ничего не услышав, она вздохнула. Вот так всегда с мамой – она слабая. Слишком легко сдается. Как соглашаясь, чтобы эта Кейтлин О’Дуайер жила с ними. Элизабет не понимала, почему мать просто не сказала Уильяму «нет», не объяснила, что это несправедливо по отношению к ней и его законным детям. Однако она, как обычно, позволила собой помыкать. Какая женщина станет терпеть подобное унижение?

Девушка нетерпеливо пожала плечами:

– Ладно, мне надо принять душ.

– Конечно, поторопись. Кейтлин…

Изабель взглянула на часы.

– …будет здесь с минуты на минуту, – перебила Элизабет. – Я в курсе.

Изабель с болью услышала в голосе дочери насмешку.

– Ну, я пойду, – спокойно ответила она.

Элизабет собиралась сказать в ответ что-нибудь резкое, но снаружи послышался звук автомобильных шин, ползущих по усыпанной гравием подъездной дорожке. Мать и дочь инстинктивно повернулись к окну.

«Черт! – подумала Элизабет. – Поздно принимать душ или переодеваться. Она уже здесь».

Глава третья

– Мисс?

Шофер посмотрел в зеркало заднего вида. Девочка, погруженная в свои мысли, отрешенно смотрела в тонированное окно машины, как и все три часа долгой поездки из Лондона на запад, в Сомерсет. Теперь, когда они свернули с шоссе, пейзаж стал интереснее. Но даже когда «Бентли» мчал мимо пышных зеленых полей с жирными овцами и коровами, Перкинса не покидало ощущение, что его подопечная думала о чем угодно, только не о пейзаже. Очень юная и печальная, она сгорбилась у дверцы, обхватив рукой подбородок, и ее грустное настроение шло вразрез с ярким солнечным днем. Перкинсу даже не хотелось ее тревожить.

– Мисс? – повторил он, на этот раз громче.

Услышав голос, она вздрогнула, машинально взглянув на него печальными глазами.

– Надеюсь, я вас не потревожил, мисс Кейтлин, – осторожно сказал он. – Я только хотел сообщить, что мы скоро будем в Олдрингеме.

– Благодарю вас, – вежливо, но равнодушно ответила она и снова отвернулась к окну, пока он не успел вовлечь ее в дальнейший разговор.

Она боялась, что ее сочтут невоспитанной, но поместье Мелвиллов ее интересовало мало. То есть не интересовало вообще. А с чего бы, собственно? Ведь единственная причина, по которой она здесь оказалась, – случившееся с мамой. Кейтлин нетерпеливо смахнула навернувшиеся на глаза слезы. Она ведь пообещала себе, что плакать не станет. По крайней мере, прилюдно.

После похорон матери прошло полтора месяца. Все твердили, что потом будет легче. С чего они это взяли? Вчера вечером она упаковывала вещи, освобождая дом. Уильям приказал, что его нужно продать и чем скорее, тем лучше. Пока она перебирала мамины платья, на нее нахлынули воспоминания. Когда сил на это не осталось, на помощь пришла Нуала.

– Я знаю, что бы ей хотелось оставить тебе на память, – ласково сказала взрослая женщина.

Однако если Кейтлин считала плохим вчерашний день, до сегодняшнего ему было далеко: она уехала из Вэллимаунта. Рошин не понимала, почему подруга не радовалась отъезду из их скучного городка и началу яркой новой жизни в богатой семье. Но для Кейтлин попрощаться с родными местами и людьми было все равно что потерять последнюю связь с матерью. Она летела на самолете впервые в жизни, да еще бизнес-классом, в аэропорту Хитроу ее встречал шофер Мелвиллов в блестящем черном автомобиле… Вся эта роскошь после случившегося ничего не стоила. Неудивительно, что у нее не было желания вести пустые разговоры.

Они молча ехали дальше, минуя городки с рыночными площадями, живописные деревеньки, по все более извилистым аллеям, вдоль которых выстроились симпатичные каменные домики, пока Перкинс наконец не показал вдаль.

– Вот куда мы направляемся.

Скорее из вежливости, а не из настоящего интереса, Кейтлин подалась вперед, чтобы взглянуть на новый дом, – но когда он предстал перед глазами, невольно ахнула. Для Кейтлин Олдрингем казался римским дворцом. Точнее и описать нельзя. На самом деле это был палладианский⁶ особняк, характерный для роскошных загородных поместий, построенных в восемнадцатом веке, когда раскопки в Помпеях способствовали возрождению неоклассицизма в Англии.

Увидев ее реакцию, Перкинс усмехнулся:

– Впечатляет, правда?

Скорее, подавляет. Стоящий на вершине холма особняк, казалось, господствовал над окрестностями на много миль вокруг. На мгновение Кейтлин ослепили вечерние лучи солнца, отражавшиеся от белого портлендского камня и мрамора фасада. Она моргнула, пытаясь сосредоточиться. Никак не могла решить, нравится ей это здание или нет. С одной стороны, оно было, бесспорно, красиво. Вертикальные линии и симметрия архитектуры придавали особняку изящный и элегантный вид. Но в строгом геометрическом дизайне было что-то холодное, как будто ничего необычного здесь не потерпят.

Через пять минут Перкинс свернул на частную дорогу, ведущую ко входу в Олдрингем. Бесшумно открылись электронные ворота, и «Бентли» въехал на широкую подъездную дорожку. Вдоль аллеи выстроились огромные кедры. Сквозь их ветви Кейтлин мельком взглянула на земли поместья: двадцать гектаров девственной парковой зоны, переходящей в распланированные ухоженные сады, ведущие к задней части дома. Секунда – и пейзаж снова исчез из поля зрения, а машина наконец остановилась.

До сих пор Кейтлин не особенно задумывалась о своем новом положении: слишком велико было горе. Но сейчас впервые содрогнулась от тревоги. Какими бы тяжелыми ни были события последних месяцев, ее, по крайней мере, окружали друзья, такие как Нуала, которые очень помогли. А теперь она будет жить в чужом доме, полном незнакомых людей, которым, вероятно, не понравится ее появление.

Уильям ждал у главного входа. Кейтлин его по-прежнему боялась. В детстве, когда она думала об отце, первым делом представляла, что он похож на папу Рошин, простого доброго человека, или кого-нибудь знакомого. Уильям Мелвилл под эти мерки явно не подходил: сдержанный и отчужденный, с правильной речью и чопорными манерами. Кейтлин до сих пор не верилось, что они родственники. Она не знала, куда себя деть, пока он целовал ее в обе щеки.

– Добро пожаловать в Олдрингем, Кейтлин.

Он повернулся к ожидавшей за его спиной ухоженной женщине в дорогом кремовом костюме. Со светлыми волосами, аккуратно уложенными во французский пучок, она выглядела очень элегантно.

– Моя жена Изабель.

Кейтлин напряглась, тревожно ожидая враждебности. Но Изабель ее удивила. Без чьей-либо подсказки она обняла Кейтлин.

– Мы так рады, что ты приехала, дорогая, – мягко и на удивление искренне сказала она.

– Хорошо, – сказал Уильям, явно довольный сценой. – Пойдемте в дом. С тобой хотят познакомиться дочери.

Прихожая была во всех отношениях такой же великолепной, как и представляла Кейтлин: каменный пол, стены, обшитые дубовыми панелями, и большая лестница, уходившая в остальную часть дома. Однако у нее не было времени это осознать, поскольку Уильям вел ее через лабиринт длинных темных коридоров. Она попыталась запомнить путь обратно, к выходу, но в конце концов сдалась.

Кейтлин думала о том, какими окажутся Элизабет и Эмбер. В детстве она всегда мечтала о братьях и сестрах, но вряд ли у нее будет что-то общее с девочками, выросшими в таком особняке. Когда Уильям распахнул тяжелую дверь красного дерева в гостиную, Кейтлин изобразила дружелюбную улыбку, все-таки надеясь, что она окажется неправа. Ага, как же. На нее смотрели два возмущенных лица.

– Это Элизабет.

Уильям указал на надменную блондинку, сидящую с прямой спиной на бархатном диванчике. Кейтлин сразу почувствовала и страх, и зависть. Ей не верилось, что семнадцатилетняя Элизабет всего на два года старше нее. Она казалась такой утонченной. Даже в спортивном костюме, после изнурительного дня на корте, она выглядела безупречно – волосок к волоску. Кейтлин вдруг устыдилась своего слегка растрепанного вида и инстинктивно потянулась пригладить непослушные густые локоны.

– Привет, Элизабет, – робко улыбнулась Кейтлин. – Рада познакомиться.

Элизабет холодно ей улыбнулась:

– Мне тоже очень приятно познакомиться.

В невозмутимом тоне, присущем высшему сословию, прозвучала едва заметная нотка сарказма.

Улыбка Кейтлин исчезла. Элизабет и не подумала сказать что-нибудь еще. Она продолжала смотреть со своего места, откинув пренебрежительным жестом длинные светлые волосы.

Эмбер встретила Кейтлин совершенно по-другому. Если от Элизабет веяло враждебностью, то Эмбер вновь прибывшая вообще не интересовала. Поздоровавшись, она попросила разрешения уйти.

Изабель смущенно взглянула на Кейтлин.

– Нет, конечно, ты не можешь уйти, – сердито ответила она. – Кейтлин только появилась.

В ответ Эмбер нахмурилась.

Кейтлин не верила своим глазам. Мама никогда бы не позволила ей грубить в таком возрасте. Но Эмбер отличалась от знакомых ей одиннадцатилетних детей. Красивая девочка с фарфоровой кожей и прекрасными светлыми локонами казалась почти ангельским созданием. Естественную красоту портило ее желание казаться взрослой. Сарафан с голыми плечами смотрелся неуместно на детской фигуре, как и ярко-розовая губная помада, и голубые тени для век. Вид получался нелепый и обескураживающий.

В гостиной воцарилась долгая тишина. Кейтлин изучала пол. Уильям, хмурясь, по очереди смотрел на всех девочек, словно не вполне понимал, почему бы им сразу же не подружиться. Изабель постаралась сгладить неловкую сцену.

– А не попить ли нам чаю? Кейтлин, наверное, проголодалась после путешествия. Попрошу повара приготовить что-нибудь перекусить.

Кейтлин, у которой после неприятного знакомства напрочь пропал аппетит, сказала, что она не голодна, правда-правда, однако не отказалась от чая в нелепо хрупкой чашке. Осторожно потягивая чай и ужасно боясь пролить его на, вероятно, дорогой ковер, она размышляла, изменится ли что-нибудь к лучшему.

Размечталась. Кейтлин с облегчением вздохнула, когда через полчаса Уильям наконец предложил ей подняться в спальню, чтобы распаковать вещи.

– Как раз до ужина обустроишься, – заметил он.

Он перевел взгляд на Элизабет, которая уже была на ногах.

– Проводи сестру в ее комнату. Она будет жить в розовых апартаментах. И покажи поместье, чтобы она могла сориентироваться.

На какой-то миг Кейтлин с ужасом подумала, что Элизабет хочет возразить, но взгляд Уильяма заставил ту замолчать.

– Хорошо, – ответила Элизабет, и хитрые зеленые глаза переметнулись на Кейтлин. – Ну что? Ты идешь?

Кейтлин пришлось бежать, чтобы не отстать от Элизабет, пока старшая мчалась по очередному лабиринту коридоров и потом пару пролетов вверх по лестнице. Лестница оказалась не широкой, как та, что вела из прихожей, а довольно крутой и застеленной темно-синей дорожкой – «для прислуги», как быстро пояснила Элизабет. Они ею пользовались только потому, что здесь был самый быстрый путь в восточное крыло, где располагалась комната Кейтлин. Кроме этого, никаких разговоров по пути не было.

Наконец они добрались до кремовой двери. Элизабет остановилась и передала Кейтлин ключ. Все это было похоже на гостиницу.

– Я уверена, что ты устала. Давай пропустим знакомство с поместьем.

Элизабет не дала Кейтлин и рта раскрыть.

– Ужин в половине восьмого. Ой, и что бы ни случилось, не опаздывай. Не то папочка выйдет из себя.

Она отвернулась, тряхнув великолепными светлыми волосами, и оставила Кейтлин в одиночестве в коридоре.

Кейтлин смотрела ей вслед, и к ее глазам подступили слезы. Она не думала, что можно чувствовать себя хуже, чем в последние несколько месяцев. Но от пренебрежительного обращения все стало намного хуже. В этот момент она как никогда хотела, чтобы мать была рядом.

Понурившись, она открыла дверь в новую комнату. Красивая, конечно, просторная и роскошная. Но Кейтлин не интересовали ни антикварная мебель, ни захватывающий дух вид на сады и парки. Она легла на кровать с балдахином, свернулась калачиком и заплакала.

– Она такая странная.

– Эмбер! – без особого энтузиазма упрекнула Элизабет.

– Но ведь странная же, – настаивала Эмбер. – Ты видела ее кардиган? А эти джинсы? Они совсем бесформенные. Точно не «Левайс». – Она сморщила нос. – Да я бы ни за что на свете такое не надела.

Вопреки самой себе Элизабет засмеялась. Обычно она не любила сплетничать, считая это низостью. Но даже она не удержалась от обсуждения новой родственницы. И даже разрешила Эмбер войти к ней в спальню, несмотря на случай с ожерельем.

– Понимаю, что ты имеешь в виду, – задумчиво сказала она. – И стрижка бы ей не помешала.

Длинные волосы иметь хорошо, если ты за ними ухаживаешь. Но спутанная копна черных завитков не украшала Кейтлин. И нельзя сказать, что она непривлекательная. Наоборот, очень даже хорошенькая, нехотя признала Элизабет, правда, в своеобразном диком кельтском стиле. Просто не занимается своей внешностью, и не видно, что она хорошенькая.

Эмбер наклонилась над кроватью.

– Знаешь, мне кажется, она плохо соображает, – манерно прошептала она.

Элизабет снова рассмеялась:

– Это с какой же стати ты так решила?

– Она все время молчит. Почти ни слова не сказала.

Элизабет на мгновение задумалась.

– Наверное, просто тоскует по матери.

Озвучив мысль, Элизабет почувствовала внезапный укол совести за то, как до сих пор вела себя с Кейтлин. Но быстро отогнала эти мысли.

– К нам это не имеет отношения, – поспешно добавила она.

Эмбер торжественно кивнула.

– Конечно, нет. Мы тут ни при чем, – повторила она.

Позже, вспоминая это время, Кейтлин не знала, как ей удалось пережить тот первый месяц в Олдрингеме.

Уильям исчез на следующее утро после ее приезда.

– Ему пришлось вернуться в Лондон, – извиняясь, сообщила за завтраком Изабель. – Срочное дело на работе. Но как только сможет, он обязательно вернется.

Последняя фраза прозвучала неубедительно. «С желанием со мной познакомиться, похоже, покончено», – подумала Кейтлин, удивляясь, почему, черт возьми, он так настаивал на том, чтобы она переехала жить к ним. Если бы он не старался во что бы то ни стало устроить ее здесь, то отпустил бы домой, в Вэллимаунт. Но хоть она и позволила себе такую надежду, все равно каким-то образом понимала, что она несбыточна. По непонятной причине Уильям хотел, чтобы она жила здесь. И еще Кейтлин знала: если бы Нуала могла как-то изменить его решение, она бы давно это сделала.

Тем же утром, позже, к ней в комнату зашла Элизабет. Отец явно приказал ей развлекать гостью, и ей столь же явно это не нравилось.

– Итак, чем ты хочешь сегодня заняться?

Кейтлин честно ответила, что ей все равно.

Элизабет вздохнула. Такого ответа она не ожидала.

– Ты ездишь верхом? – нетерпеливо спросила она.

Кейтлин покачала головой.

– В теннис играешь?

И снова Кейтлин покачала головой.

– Отлично, – пробормотала Элизабет. – Хорошо. Тогда я тебя научу.

Как и ожидалось, из этого ничего не вышло. После часа гневных инструктажей от старшей раскрасневшаяся и запыхавшаяся Кейтлин предложила вернуться домой. Элизабет с готовностью согласилась. Больше Кейтлин уроков не просила, а Элизабет не предлагала. Они были такими разными. Кейтлин откровенно боялась непринужденной самоуверенности Элизабет.

Как ни странно, добрее всех к ней относилась Изабель.

– Хочешь позвонить той даме, у которой ты жила? – через несколько дней после приезда Кейтлин предложила она. – Подруге матери, как ее зовут?

– Нуала. Тетя Нуала.

– Да, точно. Нуала. Знаешь, можешь звонить Нуале, когда захочешь, – предложила Изабель. – Разрешения спрашивать не нужно. Телефон у тебя в комнате, так что никто не подслушает.

Кейтлин решила подождать до вечера, когда вся семья соберется дома. Впервые с приезда в Олдрингем ей было чего ожидать.

Услышав голос Нуалы, она чуть не заплакала от волнения.

– Ах, как я рада тебя слышать, лапочка, – тепло сказала мамина подруга.

– Я тоже, – шмыгнула носом Кейтлин.

Она боялась сказать что-нибудь еще, чтобы не расплакаться. Такой наплыв чувств ошеломил и смутил ее – в конце концов, они расстались всего неделю назад.

– Рошин дома, – сообщила Нуала, кажется, чувствуя, что Кейтлин вот-вот разревется. – Поговори с ней.

С подругой говорить было легче.

– Расскажи про дом, – требовала она. – Небось огромный? А бассейн есть? Когда мне можно приехать?

– Дом красивый, – обронила Кейтлин, не желая о нем говорить. – Лучше расскажи, что у вас нового.

Рошин долго уговаривать не требовалось:

– Ой, да у нас все как обычно. Мэри нашла себе парня, а ее мать страшно переживает…

Она весело чирикала следующие полчаса, пока не позвали пить чай.

– Звони почаще! – беззаботно попросила она.

Кейтлин медленно положила трубку. От разговора ей стало хуже, а не лучше. Как ужасно знать, что все друзья остались в Вэллимаунте, а ей нельзя быть с ними.

К счастью, Изабель тактично не расспрашивала Кейтлин о звонке. В те первые несколько недель она очень чутко относилась к девочке. На самом деле Кейтлин иногда думала, что Изабель в Олдрингеме была так же несчастна, как и она. Уильям дома почти не бывал, и его жена проводила время, обедая с друзьями или занимаясь благотворительностью. А еще они с Эмбер часто ездили в Лондон за покупками. Несколько раз она приглашала с собой Кейтлин.

– Поедем с нами, – говорила она, не обращая внимания на выражение лица Эмбер. – Тебе нужно до школы успеть купить кое-какие новые вещи.

– Это еще мягко сказано, – бормотала себе под нос Эмбер.

Однако до сих пор, несмотря на повторные приглашения Изабель, Кейтлин так и не решилась поехать с ними. Хоть она и понимала, что ее одежда намного дешевле и менее модная, чем у сестер, она считала вероломством менять старые вещи на новые. Мать с таким трудом зарабатывала деньги, чтобы их купить, – это же почти предательство.

В остальном Кейтлин предоставили самой себе. Продолжались летние каникулы, и она посвящала много времени исследованию поместья, а также любимым занятиям: чтению и рисованию.

Но счастья не было. Не проходило и дня, чтобы она не тосковала по матери и Вэллимаунту. Олдрингем был красив, но холоден, как и его обитатели. У нее в апартаментах была гардеробная, отдельная гостиная и роскошная мраморная ванная. Каждую ночь Кейтлин забиралась на кровать с балдахином, застеленную бельем «Фретте», с подушками, набитыми гусиным пером, и лежала с открытыми глазами, скучая по простоте прежней жизни и родному дому.

Интересно, когда исчезнет – и исчезнет ли когда-нибудь – это чувство?