Читать книгу: «Скандал в Чайна-тауне», страница 2

– Это как?

– А вот как: займись дедукцией. Выбери незнакомца, примени холмсовский метод и попробуй раскусить человека по одному только виду. А потом поговорим с ним и узнаем, насколько близко к истине ты подобрался. Попадешь в точку – прекрасно. Значит, тебе ничего и не нужно, кроме хваленого метода. Но если запорешь дело, придется тебе учиться городскому сыску.

– То есть искать Диану Корвус, как я понимаю.

– До чего же проницательное замечание! – воскликнул я. – Именно так.

– Значит, ты предлагаешь пари.

– Нет. Я предлагаю испытание.

– Нет. Ты хочешь, чтобы я сделал ставку. Но ничего не собираешься ставить взамен.

Я пожал плечами.

– А чего ты от меня хочешь?

– Как насчет обещания заткнуться и впредь никогда не вспоминать Диану Корвус?

Я остановился и протянул руку:

– Идет.

Старый тоже застыл, но не потрудился поднять руку, чтобы пожать мою. Мы стояли, глядя друг на друга, и раздраженная толпа обтекала нас с обеих сторон, как вода в ручье обтекает камень.

– И кто выбирает цель? – наконец спросил Густав.

– Давай так, брат: получишь фору. Я выберу улицу, а человека можешь выбрать сам. Любого, кто пройдет мимо за… ну пусть за одну минуту. Скажешь мне, чем он зарабатывает на жизнь, добавишь еще три-четыре факта, и если окажешься во всем прав – ты выиграл.

Старый одарил меня взглядом, которым смотрят на человека, вышедшего из особенно пахучего сортира и протягивающего ладонь для рукопожатия. Однако братец не отказался.

Недавно я решил подбодрить его подарком: потрепанным томиком «Приключений Шерлока Холмса», который заметил на лотке книготорговца. Сейчас мы уже наполовину прочли книгу в третий раз, и в мозгу Густава роились новые искры великой мудрости, которые брату явно не терпелось скорее пустить в дело.

Во всяком случае, так я предполагал. И на сей раз предположение оказалось верным.

– Договорились, – сказал Старый.

Пожатие вышло коротким – не успели мы сцепить руки, как между нами вклинился какой‑то надутый тип в клетчатом костюме и канотье. Но это уже не имело значения: сделка состоялась.

– Не нравится мне твой вид, – проворчал Густав, заметив у меня на лице довольную ухмылку.

– Пошли.

Я направился к Маркет-стрит, а оттуда свернул на Дюпон.

– Похоже, у тебя с самого начала была на уме какая‑то улица, – кисло проговорил Старый.

– Не совсем, – ответил я и не соврал… почти.

Я выбрал не улицу, а целый район, через который мы с братом проходили всего раз, в один из предыдущих приездов в город.

Густав унюхал, куда мы идем, еще до того, как увидел. В четырех кварталах южнее уже чувствовался запах горящего мусора и раскаленных жаровен, неведомых пряностей и нищеты.

– Дерьмо, – вздохнул Старый. – Как же я не догадался.

– Вот-вот, – ухмыльнулся я. – А стоило бы.

Через несколько минут мы вошли в Чайна-таун.

Глава третья
Дикий, дикий Восток, или Моя небольшая хитрость чуть не стоит мне головы… буквально

При входе в Чайна-таун не было приветственных табличек, по крайней мере на английском языке. Однако через дорогу мы заметили своего рода комитет по встрече.

Белый малый с плакатами на груди и на спине изрыгал лозунги и совал прокламации всем прохожим одной с ним расы. На груди у него красовалась надпись: «ЗАЩИТИМ БЕЛЫХ РАБОЧИХ – КИТАЙЦЫ, ВОН ИЗ КАЛИФОРНИИ!!!»

– Помните: если идете в Чайна-таун, держите деньги в карманах! – брызгая слюной, проорал он нам с братом, когда мы попытались обойти его. – Каждый доллар, отданный китаезам, вы отбираете у настоящих американцев!

– Их ферштее нихт ⁷, – ответил я с грубым немецким акцентом, который мы с братьями и сестрами отшлифовали, подражая нашим дорогим старым муттер и фатеру ⁸ на семейной ферме в Канзасе. – Шаде. Их шпрехе инглиш нихт ⁹.

К моему удивлению, мужчина лишь ухмыльнулся и сунул мне в руки брошюрку.

– Попроси кого‑нибудь перевести тебе, друг, – сказал он. – Колбасники, макаронники, пшеки, лягушатники – неважно. Мы, белые, должны стоять друг за дружку.

– Данке, герр Шайскопф! – улыбнулся я в ответ. – Их верде майнен эсель дамит бай дер эрстен гелигенхайт вишен ¹⁰.

Человек-сэндвич дружески помахал мне вслед, не ведая, конечно, как я пообещал поступить с его брошюркой.

– Что там внутри, такая же муть? – спросил Густав, ткнув в брошюру.

Я опустил глаза и прочел вслух название:

– «Желтая угроза: как косоглазые орды губят Америку, издание Антикулийской лиги…»

– Ну да, ясно, – оборвал меня брат. – Такая же муть.

Я бросил прокламацию туда, куда, как учила нас незабвенная муттер, следует отправлять подобные воззвания: в сточную канаву. А потом мы со Старым перешли Сакраменто-стрит, оставив за спиной не только человека-бутерброда с его воплями, но и сам Сан-Франциско.

Просто перейдя через улицу, мы словно разом пересекли весь Тихий океан. Еще пару секунд назад мы были в старых добрых Соединенных Штатах, но теперь, куда ни глянь, нас окружал Китай.

С каждого балкона огромными перезрелыми фруктами свисали бумажные фонари; cтены почти сплошь покрывали плакаты и вывески, испещренные угловатыми иероглифами Поднебесной, напоминающими поле игры в крестики-нолики. Здания делились на две группы: приземистые убогие халупы и высокие островерхие башенки, ощетинившиеся яркими, искусно вырезанными деревянными украшениями.

Что касается людей, здесь присутствовала исключительно одна группа: по узким улицам сплошь сновали китайцы в черных шляпах или круглых шапочках, свободных блузах и мешковатых штанах.

Причем отсутствовали не только белые. Женщин и детей тоже почти не наблюдалось. Когда на улице попадалась китаянка, большинство соплеменников откровенно пялились на нее, особенно если она была молодой, симпатичной и закутанной в яркие шелка.

Мы с Густавом тоже притягивали взгляды, поскольку я решил забраться в Чайна-таун как можно глубже, а местных жителей вряд ли часто посещали ковбои в стетсоновских шляпах вроде моего брата. Когда мы проходили мимо, все головы поворачивались в нашу сторону, а лавочники задерживались в дверях, чтобы поглазеть на нас. Несколько раз я пытался кивать в знак приветствия, но ответа не получал. И только когда я наконец нашел достаточно подозрительное место, где мы могли бы попрактиковаться в дедукции, угрюмого вида зеленщик толкнул свою тележку с капустой и ринулся прочь, пробормотав что‑то вроде «фиг вам». Это могло значить что угодно, но только не «чувствуйте себя как дома».

– Ну вот мы и пришли, – сказал я, широко разводя руки. – Выбирай человека, Шерлок, и вперед.

Старый указал на удаляющегося торговца капустой.

– Несложно определить, чем он зарабатывает себе на жизнь.

– Уверен, старина Холмс сумел бы определить его возраст, вес, рост, вероисповедание, размер шляпы, любимый цвет, а также когда он в последний раз стриг ногти на ногах. А ты что видишь? Он женат? Есть дети? Курит сигары? Играет в азартные игры? Ковыряет в носу, лежа в постели? Что ел на завтрак? Кто гладит ему нижнее белье? Да и глаженое ли у него белье? Черт возьми, а он вообще носит нижнее белье? Скажи что‑нибудь. Хоть что‑то.

– Эй, не так быстро! – огрызнулся Густав. – Я еще не выбрал этого малого. У меня ведь есть минута, чтобы найти цель, разве не так?

«Теперь уже тридцать секунд», – хотел сказать я.

Но прикусил язык. Я уже чувствовал себя немного виноватым за то, что задрал ставки до самых небес. Да, я намеревался сбить брата с толку. Разве ему под силу ухватить хоть вершки, хоть корешки (а также всё, что между ними) увиденного в Чайна-тауне? Но мне вовсе не хотелось выставлять Густава дураком. Я надеялся лишь слегка пришпорить его – и направить на поиски Дианы Корвус.

– Возьми две минуты, – предложил я.

– Чертовски щедро с твоей стороны, брат.

Старый отошел на несколько шагов и медленно окинул взглядом квартал.

Улица была вымощена булыжником, как и остальные в городе, но тротуары состояли из простых досок, причем подгнивших. Впрочем, гнили далеко не только доски: все вокруг покрывал слой мусора и грязи.

Заведения в этом районе выглядели далеко не такими кричаще-экзотическими, как лотки с фруктами, мясные лавки, рестораны и канцелярские магазинчики на Дюпон-стрит и других главных улицах Чайна-тауна. Здешние были обшарпанными и темными, а основными товарами, похоже, служили тени и пыль.

Большинство мужчин тоже казались помятыми и серыми, не говоря уже об их абсолютной непроницаемости. Улыбка, нахмуренные брови или поднятый средний палец – это я пойму. Но нас встречали только долгие, ничего не выражающие взгляды, не дружелюбные, но и не враждебные.

Я смог хоть как‑то выделить из всей этой компании разве что торговца капустой: в отвращении нет ничего особенно загадочного. Однако зеленщик уже скрылся, завернув со своей тележкой за ближайший угол.

Самый многообещающий объект для дедукции исчез, и Старый тоже это понял.

Я видел растущую досаду брата в его сжатых кулаках, напряженных плечах и в том, как он судорожно метался взглядом от одной двери к другой в поисках человека, доступного для изучения. Доступного для понимания.

– Вот зараза, – выдохнул братец.

Время уходило, от двух минут оставались лишь секунды.

Но тут он выпрямился в полный рост и повторил:

– Вот зараза!

Однако на этот раз фраза прозвучала по-другому. Не просто громче, а веселее. Почти радостно.

– Вон тот малый. Там.

Старый указал на человека на противоположной стороне улицы, только что вышедшего из убогой лавчонки. Крошечного роста, но только это я и успел заметить, поскольку он отвернулся и поспешил прочь, не дав мне разглядеть лицо. Однако человечек явно был одет в американском стиле, в темный костюм и гетры, и не носил косу.

Китайцы без длинного хвоста попадаются примерно так же часто, как лошади без копыт, рыбы без плавников или банкиры с доброй душой. Поэтому казалось, что Густав нашел белого. И тут же начал холмсить.

– Он врач, – объявил брат, глядя через улицу вслед мужчине. – Уважаемый в своем районе, состоятельный… до недавних пор. На него свалилась полоса неудач, поставившая его в трудное финансовое положение. К тому же бедолагу крепко потрепало. Физически, я имею в виду. Но он потихоньку встает на ноги. Может, по виду и не скажешь, но он крепкий орешек.

Мы вместе перешли через улицу и зашагали по хлипкому деревянному тротуару.

– Ладно, я впечатлен, если только твои догадки сто́ят хоть полушку, – проворчал я. – Может, расскажешь теперь, как ты вывел все это одной дедукцией?

– Не нужно никакой дедукции, – протянул Старый и взглянул на меня, подняв бровь, что заменяло ему нахальную улыбку. – Мы его знаем. Это доктор Гэ Ву Чань.

У меня отвалилась челюсть.

– Док Чань? С «Тихоокеанского экспресса»? Быть не может!

Но, взглянув еще раз на фигуру впереди, я понял, что это и правда может быть наш старый знакомый.

Он казался чуть шире в плечах и толще, чем вежливый ухоженный китайский джентльмен, с которым мы познакомились в нашем первом и единственном рейсе в качестве полицейских Южно-Тихоокеанской железной дороги. Но рост совпадал, и прическа тоже: Чань был единственным виденным мной китайцем без косы. Мужчина слегка прихрамывал, но последнее, что мы слышали о доке Чане, – что его ударили по голове и сбросили с поезда, который нам было поручено охранять.

– Вот черт. Кажется, это и правда он. – Я ускорил шаг, так что едва не бежал. – Эй, док, постойте! Док!

Коротышка даже не оглянулся, и у меня возникла мысль, что Старый все же ошибся. Но я продолжал погоню, уже предвкушая расстройство на лице брата, когда «доктор Чань» окажется доктором О’Грейди, дантистом, или мистером Штейном, торговцем энциклопедиями.

– Док, это вы? Ау-у!

Я уже почти мог дотянуться до плеча мужчины, когда он наконец остановился и начал поворачиваться ко мне.

– Простите, сэр, – заговорил я. – Хотел спросить…

Фразу я не закончил по двум причинам.

Во-первых, это действительно оказался доктор Чань.

А во‑вторых, меня прервали дерринджер у него в руке и вспышка выстрела, направленного прямо мне в лицо.

Глава четвертая
То густо, то пусто, или Чань пытается загладить вину и увильнуть от объяснений

К счастью, в лицо попала только сама вспышка: глаза и лоб обожгло пороховой гарью. Пуля же прошила не плоть, а фетр, пробив тулью котелка и сбросив его у меня с головы.

– Черт, док! – завопил я, инстинктивно присев и закрыв голову руками. – Мы не виноваты, что вас сбросили с поезда!

Чань выпучил глаза за круглыми очками в проволочной оправе.

– Верзила?! – И он опустил глаза на свой дымящийся дерринджер, как будто не понимая, как тот оказался у него в руке. Потом док бросил пистолет на тротуар, и в этот момент к нам подбежал брат.

– Старый? – пролепетал Чань. – Я… мне очень жаль.

– Эй, перед ним‑то чего извиняться, – буркнул я, снова выпрямляясь. – Это мне чуть не продырявили тыкву.

Густав вдруг сдернул свой стетсон и принялся бить им меня по голове.

– Какого черта? – закричал я и вырвал шляпу у него из рук. – Ты‑то чего на меня набросился?

Старый указал на мою макушку:

– У тебя до сих пор волосы дымятся.

– Боже милостивый!

Я нахлобучил братнин стетсон «Босс прерий» на голову и натянул до самых глаз, а через пару секунд снял.

– Погасло?

– Погасло, – подтвердил Густав и забрал шляпу.

Я осторожно провел пальцами по волосам. Клок надо лбом был теплым на ощупь и ломким, а зуд над глазами медленно переходил в неприятное дерганье.

– Теперь я знаю, каково быть спичкой.

– Мне очень жаль, – повторил Чань, на сей раз извиняясь перед нужным Амлингмайером.

– О, не беспокойтесь, док, – съязвил я. – Видимо, некоторые так на меня реагируют.

– Это произошло совершенно случайно, я…

Чань развернулся и бросился обратно к той самой лавке, откуда появился минуту назад, – маленькому, набитому всякой всячиной заведению с надписью по-китайски над дверью и чем‑то вроде гигантской волосатой морковки в витрине.

– Подождите здесь! Пожалуйста! – крикнул доктор через плечо, после чего вытащил связку ключей, отпер дверь в лавку и исчез внутри.

– Очень надеюсь, что он пошел не за дробовиком, – сказал я.

Старый шагнул к канаве и извлек оттуда мою шляпу.

– Не бойся. Он такой мазила, что даже из пушки в тебя не попадет. – И брат вручил мне помятый котелок. Сбитый выстрелом, тот перевернулся и упал в кучу коричневатой грязи, а к тулье прилипло несколько полосок чего‑то похожего на гнилое мясо.

– Мне, однако, чертовски везет последнее время с головными уборами. – Я отряхнул шляпу и продел пальцы в две свежие дырки с рваными краями. – За два месяца второй раз сбивает пулями. Может, пора, как Джону Эпплсиду, носить на голове горшок ¹¹.

– Уж не глупее, чем этот твой котелок.

– А-а, ты просто старомодный.

За спиной брата я заметил нескольких торговцев, которые продолжали пялиться на нас, стоя перед своими лавками.

– Только не бросайтесь все сразу мне на помощь! – крикнул им я. – А то еще отдавите друг другу ноги!

Повернувшись в другую сторону, я обнаружил ту же картину: лавочники и покупатели настороженно смотрели на нас, не пытаясь предложить помощь, но и не уходя.

Я поднял перед собой котелок.

– Кто‑нибудь хочет купить шляпу?

Желающих не нашлось – да и вообще никакой реакции не последовало. Все продолжали молча глазеть.

– Сколько, однако, человеколюбцев собралось.

– Просто привыкли не лезть не в свое дело, вот и все. – Густав наклонился и поднял брошенный Чанем дерринджер. – Обстановка не так уж отличается от скотопрогонных городков, где нам приходилось бывать.

– Пожалуй… только разве кто‑нибудь из местной полиции не пришел бы поинтересоваться, что к чему? – Я еще раз осмотрел улицу в обоих направлениях и увидел только китайцев, но никто из них не носил синюю форму. – Знаю, что Фриско славится свободными нравами, но не думал, что тут принято стрелять на улице без того, чтобы не прибежал хотя бы один коп.

Брат пожал плечами.

– Может, полиция туговата на ухо, если стреляют в Чайна-тауне.

Чань тем временем выскочил из лавки, сжимая в руках маленькую блестящую жестянку.

– Вот, Верзила. – Он протянул жестянку мне. – Лечебный бальзам. Чтобы кожа не слезла.

– Кожа? Слезла? – Я осторожно поднес руку ко лбу, слегка коснулся кожи кончиками пальцев и вздрогнул от боли. – Проклятье. Мне что, весь череп опалило?

– Ну, не знаю насчет опалило, – несчастным голосом сказал Чань, все еще протягивая мне бальзам, – но кожа действительно… слегка покраснела.

– Тебе как будто утюгом по голове прошлись, – подтвердил Старый.

– Ох, просто красотища. – Я с подозрением глянул на жестянку Чаня. В центре виднелся комок похожей на воск зеленой пасты, как будто топленое сало смешали с толченым горохом. – Говорите, с этим быстрее заживет?

– Еще бы. – Чань зачерпнул немного мази и протянул перепачканные липкой зеленью пальцы к моему лицу. – Пожалуйста. Разрешите мне.

Я позволил ему размазать снадобье по лбу. Боль затихла практически мгновенно. Однако был и побочный эффект.

– Господи, док, – буркнул я, с отвращением принюхиваясь, – что там такое намешано?

– Травы. Толченые корни. – Чань отступил на шаг и проинспектировал результаты своих трудов, что избавило его от необходимости смотреть мне в глаза. – Всякая всячина.

– Ваша «всякая» воняет, а «всячина» смердит. – Я напялил безнадежно испорченный котелок на голову. Он тер обожженную кожу, но я готов был потерпеть, лишь бы не так воняло. – Как я выгляжу?

– Отлично, – заверил Чань.

– Как дурак, – заявил Густав.

Я вздохнул.

– Правда… мне очень жаль, – повторил доктор.

Пришлось примирительно махнуть рукой.

– Ладно, это же была случайность. Хватит уже извиняться.

– Хотелось бы, однако, узнать причину, – добавил Старый.

Чань, кажется, впервые заметил окружающих нас со всех сторон зрителей. Он оглянулся на высыпавших на улицу китайцев, которые вылупились на нас, как дети на парад в цирке.

– Да. Непременно. Пожалуй, мы могли бы обсудить дело за столом. Я как раз собирался обедать, и для меня будет честью, если вы присоединитесь ко мне. Как гости, конечно. В качестве извинения за случившееся.

– Ладно, – кивнул Густав. – Спасибо.

– Идет, док, – вставил я. – Да что там, за бесплатный обед можете стрелять в меня, когда пожелаете.

Чань виновато улыбнулся и пошел закрывать свою лавку. То, что я успел разглядеть через открытую дверь, никак не походило на врачебные кабинеты, которые мне случалось видеть. Вдоль стен тянулись ящики и корзины, полные, судя по всему, орехов, ягод и кореньев. Поскольку Чань именовал себя доктором, я предположил, что это аптека… однако, похоже, беличья.

Заперев дверь, док отвел нас за угол в тихий, тускло освещенный ресторанчик, где нам подали вкуснейшую еду.

Конечно, китайская кухня нам с братом давно не в новинку. Здесь, на Западе, в каждом городе, вне зависимости от размеров, есть китайские забегаловки, и мы со Старым никогда их не пропускаем, поскольку у тамошней еды есть два достоинства, пренебрегать которыми люди с нашим заработком не могут себе позволить: она горячая и дешевая.

Однако заведение, куда привел нас Чань, ничуть не походило на продуваемые сквозняками хижины, в которых мы привыкли уплетать чау миен с курятиной. Начнем с того, что здесь было чисто, а вдобавок еще и нарядно: на стенах висели яркие шпалеры, каждый дюйм резных деревянных панелей покрывал причудливый орнамент. Остальные посетители выглядели состоятельными: тучные, болтливые и веселые. Некоторые даже были одеты по-американски, как Чань.

Как только мы сели за столик, все они откровенно уставились на нас.

Чань сделал заказ на родном языке и говорил с официантом так долго, что, наверное, мог бы не трудиться, а просто сказать: «Несите все, что есть в меню». И действительно, когда на столе начали появляться тарелки, можно было подумать, что так док и поступил. Нам подали суп, рис, дамплинги, булочки и такой потрясающий ассортимент овощей и мяса, что я вскоре запутался, где что.

Пока на столе одни блюда сменяли другие, Чань болтал не переставая: о том, как готовится то или иное кушанье, какие ингредиенты местные, а какие привозные, как правильно держать палочки, которыми едят китайцы, а также об особых целебных свойствах горячего чая. Казалось, он готов был говорить обо всем, кроме одного: почему за полчаса до этого едва не пробил мне дырку в черепушке.

Я, конечно, был слишком занят накоплением жирка на зиму и не приставал к Чаню с расспросами, однако Густав, в отличие от меня, и вполовину не столь прожорлив, зато вчетверо любопытнее. Так что он, само собой, закончил трапезу первым и сразу же вгрызся в Чаня:

– Спасибо, доктор. Все было очень вкусно. Хорошо, что мой брат смог разделить с нами трапезу. Ну, понимаете… ведь ему чуть не прострелили голову, и вообще.

Плечи у Чаня поникли; казалось, только невидимая туго натянутая струна внутри не дает ему упасть лицом в горку вареного риса.

– Да. Крайне прискорбный случай. – Легкий акцент доктора усилился, и он заговорил натянутым голосом, с трудом, будто слова липли к языку, как ореховая паста. – Думаю, я… стал немного нервным после того, что пришлось пережить в «Тихоокеанском экспрессе».

– Полностью вас понимаю, док. Встреча со смертью – ужасное потрясение, тут кто хочешь разнервничается. – Я указал на последнюю паровую булочку со свининой: – Кто‑нибудь хочет?

Китаец покачал головой, а Старый закатил глаза, так что я схватил шарик нежного белого теста и впился в него зубами.

– А мне кажется, что вы не просто нервничаете, док, – продолжил брат. – Вы подготовились к обороне. Я о том, что в экспрессе у вас ведь не было пистолета, а? И либо вы поднабрали вес за последний месяц, либо под костюмом у вас какая‑то подкладка или броня.

Чань нервно заерзал на стуле, и только тут я заметил странные бугры и складки у него на одежде. Под рубашкой и правда было надето нечто тяжелое и жесткое.

– Как я вижу, вы все так же наблюдательны, – вздохнул доктор. – Да, я купил пистолет. И кольчужный жилет. Для защиты. В стране наступают тяжелые времена, а это значит, что для нас, китайцев, они будут очень тяжелыми. После недавней Паники две тысячи членов Антикулийской лиги устроили марш в Чайна-тауне и попытались сжечь его дотла. Конечно, у лиги для этого недостаточно сил… пока. Но шпана с Норт-Бич и Барбари-Кост каждый день избивает моих соотечественников до потери сознания. Я не хочу стать одной из жертв.

– Вот и правильно, док, – одобрил я, дожевывая булочку. – Половина этого сброда сама разбежится, если увидит, что им готовы сопротивляться.

– А вторая половина перережет тебе горло, – оборвал меня Густав. Затем он снова повернулся к Чаню и заговорил уже помягче: – И все же не могу не спросить: почему вы думаете, что шпана нападет именно на вас?

– Ну, не только на меня, конечно: они готовы отмутузить любого китайца, который…

Старый покачал головой, и доктор замолк.

– Перед тем, как вы выстрелили в моего брата, он вас узнал, – напомнил Густав. – Несколько раз назвал по имени. И все же вы выхватили пистолет. А значит, боитесь вовсе не случайного нападения. Вы думаете, что кто‑то преследует именно вас.

Взгляд Чаня уперся в стол. В остальном он не пошевелился – и ничего не ответил.

– У вас денежные затруднения, док? – спросил брат. Мы сидели за угловым столиком, вдалеке от остальных посетителей, но Густав тем не менее перешел на шепот. – Может, задолжали кому‑то? Какому‑нибудь опасному человеку.

Чань сидел так неподвижно, словно играл в гляделки с тарелкой жареной свинины.

– Слушайте. Мы с Отто знаем, откуда вы взялись на «Тихоокеанском экспрессе», – продолжал Густав. – Еще до того, как поезд сошел с рельсов, мы выяснили, что вам надо вернуть те штуки из китайского павильона на Всемирной выставке в Чикаго. Говорят, вы одолжили их у кого‑то под залог собственных денег. А когда экспресс сверзился в пропасть… то и вы, поди, угодили в яму. Но если так и есть, вдруг мы хоть чем‑то поможем?

Конечно, у нас на Западе совать нос в чужие денежные дела – все равно что тыкать пальцем в глаз. Так что за такие слова Чань вполне мог надеть Старому на голову миску с китайской лапшой.

– Спасибо, – пробормотал он вместо этого и, наконец оторвавшись от стола, невесело взглянул на брата: – Вы очень добры.

Лицо китайца внезапно переменилось: губы изогнулись в улыбке, вокруг носа и глаз собрались морщинки.

Выражение глаз, однако, осталось прежним.

– Но не стоит обо мне беспокоиться, – снова заговорил Чань. – Никакой катастрофы не произошло. Так, небольшая заминка. Как говорится, стал беднее, но мудрее. Пожалуй, больше потерял, чем приобрел, но есть еще время это поправить. Все в порядке. Правда. – Он взял палочки и выудил из соуса кусочек свинины. – А вы как поживаете? Вас даже не упомянули ни в одной из газетных статей о происшествии с поездом. Так и работаете на железной дороге?

Брат взглянул на меня, чуть приподняв бровь.

«У Чаня все в порядке? – читалось в его глазах. – Это вряд ли».

– В газетах про нас неспроста ничего не было, док, – вступил в разговор я. – Эти статейки – полная туфта от ЮТ. А на самом‑то деле…

Чань изо всех сил старался быть благодарным слушателем, пока я рассказывал обо всем, что он упустил после падения с «Тихоокеанского экспресса». Док пучил глаза, охал, ахал и потрясенно качал головой во всех подобающих местах. Однако чувствовалась в нем какая‑то неискренность – та нарочитая заинтересованность, которую замечаешь слишком поздно, когда собеседник уже умирает от скуки.

Не думаю, впрочем, что Чаню было неинтересно. Просто мой рассказ не мог соперничать с тревогой, грызшей его изнутри.

– Потрясающе, – сказал китаец, когда я закончил. – Вам нужно послать эту историю в газету или в журнал. Будет сенсация.

– Совершенно с вами согласен, док, – кивнул я, намереваясь сообщить, что творческий процесс не просто запущен, но летит вперед на всех парах: повесть уже закончена и отослана в «Смит и партнеры», которые издают «Библиотеку Джесси Джеймса» и «Юного сыщика Билли Стила», а возможно, однажды начнут печатать еженедельные выпуски «Приключений Верзилы Рыжего (и Старого Рыжего)». Если «Харперс» не примет мою первую книгу, авось мистер Смит и его партнеры откроют двери своего заведения – пусть и довольно убогого – для второй.

Однако я не успел поведать Чаню о своих писательских упражнениях в стиле Ватсона, потому что его отвлек шум у входа в ресторан. А потом продолжать смысла уже не было, поскольку наш знакомец буквально окаменел: запихай ему пару петард в штаны, он и то вряд ли обратил бы внимание.

В заведение вошли пятеро китайцев. Но не всей гурьбой, как обычно бывает, или, допустим, двое, а потом еще трое. Нет, они шагали, выстроившись ромбом: один впереди, один сзади, двое по бокам и один в середине.

Парни по бокам и сзади, в черной одежде, массивные и рослые, судя по суровому выражению широких лиц, были бойцами. А тот, что шел первым, напротив, худощавым жилистым телосложением напоминал моего брата и обшаривал зал глазами с такой же всевидящей проницательностью. Он задержал взгляд на нас со Старым – а потом, чуть дольше, на докторе Чане.

Тот, однако, смотрел не на него: доктор уставился на видного ясноглазого китайца лет тридцати в центре ромба. Яркие узорчатые шелковые одеяния, облекавшие его худощавую фигуру, с тем же успехом могли бы быть сшиты из десятидолларовых купюр – настолько они притягивали взгляд. Царственная манера вполне соответствовала роскошному облачению: незнакомец выступал горделиво, выпрямив спину и выставив подбородок вперед, как человек состоятельный, который хочет, чтобы все вокруг знали о его состоятельности.

Владелец ресторана его явно знал. Он расплылся в улыбке, согнул спину и поклонился так низко, что мог бы поцеловать угодливо раскатываемый, пусть и воображаемый, красный ковер. Хозяин провел новых гостей к самому большому столу на восемь человек в середине зала, но низенький остроглазый телохранитель – а это несомненно был телохранитель – отверг предложение, коротко дернув головой.

Для новых гостей быстро освободили два столика в углу напротив нас, причем сидевшие там едоки забрали тарелки без единой жалобы и поспешили удалиться.

– А это еще кто такой? – спросил я шепотом, когда важная птица уселась за стол, а охрана рассредоточилась вокруг. – Насколько мне известно, после Нортона Первого ¹² во Фриско нет императора.

– В Сан-Франциско, может, и нет, но в Чайна-тауне есть, – шепнул в ответ Чань. – Это Фун Цзин Той.

Он помолчал в ожидании какого‑нибудь намека, что до нас дошел смысл его слов. Ничего не дождавшись, Чань снова заговорил, на этот раз таким тихим шепотом, что я, пожалуй, не столько расслышал слова, сколько уловил ответ по движению губ и испугу на лице дока.

– Малютка Пит.

– Вот же дьявол, – сказал я. – Без вил и рогов сразу и не узнаешь.

Густав лишь пробормотал:

– Ну-ну.

В течение последнего месяца мы только и слышали о Малютке Пите: городские газеты писали о нем, считай, каждый день. Игорные притоны, опиумные курильни, бордели, белые рабыни, махинации на боях и скачках – глава тонга Сомйоп так глубоко запустил руки в порок и коррупцию, что того и гляди мог бы составить конкуренцию городским властям.

И все же встреча с самым настоящим Наполеоном преступного мира оказалась не столь удивительной, как взгляд, которым Фун Цзин Той одарил Чаня.

Он повернулся к нашему другу-доктору и… улыбнулся.

Но не так, как приветствуют старого знакомого. Так улыбается курице лиса, крадущаяся с фермы с еще живым окровавленным цыпленком в зубах. Эта улыбка говорила: «А тобой я еще займусь», причем не просто говорила, а обещала.

Судя по всему, самый опасный человек Сан-Франциско не просто знал доктора Гэ Ву Чаня, но имел к нему вопросы.