Читать книгу: «КлирикА»

I

Всем, кто в меня верит, любит, немногочисленным друзьям, "друзьям" за желание к стремлению, родным по крови и по духу… Брату, Маме!

Богу… Не кровавому…

Он чувствовал, что с его жизнью что-то не так: фальшивка, словно миром дали поиграть малышу. Ведь он делал всё, чтобы жить в достатке и уважении, но выхлопа не было. Происходил какой-то сюр, или бред того самого младенца, у которого жар. Тем не менее он откуда-то и почему-то знал, что на верном пути и что скоро всё артхаусное, в плохом смысле, кончится. Он присел на скамейку напротив посеребрённого ветром пруда. Достал тетрадь в клетку, открыл магнитный замок и стал писать.

Было утро, апрельское солнце прилипало к его лицу грязноватым загаром, лаская закрытые от наслаждения веки – как же хорошо. Хорошо, что никуда не надо, никому не должен и некуда спешить – истина, которую он познал за свою жизнь, приближающуюся к экватору. Он открыл глаза: прекрасное озеро, почему пруд? Шпили грациозного костёла вот-вот должны были лишиться своей тени, так как его тень пугливо исчезла под скамейкой – день тоже подходил к экватору. Всё, хватит, подумал он, есть другие чудесные дела. Доскрипев пером по бумаге последнее слово на сегодня, он захлопнул тетрадь, и колокол поприветствовал полдень.

– Падре, я очень грешен, – тяжёлая рука опустилась на его плечо.

II Грех.

Люди странно реагировали на его взгляд: в лучшем случае отводили глаза, в худшем – смотрели с презрением. Тогда он гадал, в чём его грех. Иногда прохожие замирали и, глядя ему в глаза, говорили необыденные вещи. Оставшийся день он пытался их разгадать. Эти послания, как он их называл, казалось, были брошены ему не случайно. Он был уверен, что ему пытаются что-то сказать, но не сами люди, а нечто большее. Поэтому он с таким усердием расшифровывал на первый взгляд бессвязные слова. Может, я что-то забыл, что-то очень важное, а мир мне напоминает об этом.

– Все мы грешны, сын мой, безгрешен лишь Он, – спокойным взглядом он смотрел на незнакомца в прямом чёрном пальто и чёрном берете.

– Меня зовут Лестор, – человек средних лет как-то по-детски улыбнулся.

– Но существуют правила, пройдёмте в конфессионал.

– А я ему говорил, – не унимался Лестор, – ты всё поймёшь потом, ты знаешь, за гранью огни будто льдом покрыты, поэтому нет тепла, но это временное явление, а я уже знаю…

– Что знаешь…те? – перебил его Падре. Лестор опешил и пролепетал:

– Обо всём… этом. Можно «на ты»… меня.

– Не гордыня ли твой грех, сын мой?

– Разве правда – грех?

Падре заглянул в его глубокие тёмно-синие глаза – они были честны.

– Неверие – грех, – стыдливо прошептал, скорее себе, Падре.

Они остановились у массивных врат Храма.

III Остролистная ива.

Исповедальня находилась в правом крыле храма, под раскидистой вербой, питающейся солнечным светом, пробивающимся сквозь многочисленные стёкла витражей.

– Уютно для признаний, – тихо сказал Лестор.

– Да что ты, – Падре посмотрел на него с лёгким прищуром, – Особенно в Чистый Четверг.

– А что это шумит, как будто река? – восхитился пришелец.

– Это фонтан, он в центре собора; вода святая.

Лестор тихонько рассмеялся:

– Разве вода бывает святой?

– Ей-Богу, ты как дитя, – перебил его Святой Отец, – или… – и он добавил, скорее уже себе, – ты не отсюда, совсем…

Они вошли в конфессионал, как научил Падре.

Он честно искал вербу для неё, вглядываясь в чащу у реки в поисках острых листочков, тщетно: неужели старик обманул, она должна быть здесь! Иногда процесс важнее цели, и он ушёл ни с чем. Иногда только ты в силах себя исцелить, и цель была достигнута. И падала верба к его ногам, и колкие листья превратились в слёзы ивы, потерявшей свои продолжения, и всё обрело смысл.