Читать книгу: «Ледяной цветок», страница 37

3.

Погоня

«А куда бы ты полетел?»

Унук делала бесшумные взмахи крыльями, унося Трин сквозь ночь всё дальше от ледяного берега. В то же время на борту Красного солнца творилась суматоха.

– Разворачивай! Быстрее! Не спать! – командовал Айтал.

– Навались! – сипели от напряжения люди, натягивая тросы и напирая на рычаги, чтобы развернуть ладью в воздухе.

Айтал вертел в руках ледяной шафран и кричал в спину беглецам на чёрной птице:

– Почему ты убегаешь? Почему не хочешь забрать свой цветок?!

Он обернулся к Старику. Тот сидел на досках палубы у борта ладьи рядом с сестрой.

– Что здесь не так? Какая-то хитрость, да? Это ловушка? Вот ты. Отдал бы такую ценность без боя? Отвечай!

Старик пошамкал губами и покивал:

– Если бы у меня оставалось что-то не менее ценное.

Айтал сощурил глаза. Сплюнул. Покачал головой, глядя себе под ноги. Его взгляд остановился на ящике с патронами.

– Высыпай! – крикнул он одному из людей и пнул ящик ногой.

Приказ был тут же выполнен, и патроны со звоном раскатились по палубе. Айтал осторожно положил цветок в опустевший ящик.

– Не трогать никому.

Народ боязливо косился на цветок как на опасную диковинку.

– А если это обман? Уловка? – Айтал снова навис над Стариком.

Тот поднял с палубы подкатившийся к нему патрон и повертел в сухих пальцах.

– Как знать…

Айтал вырвал патрон из рук Старика и приказал:

– К оружию!

К нему подбежал один из его людей:

– Развернёмся бортом для атаки, потеряем скорость. Точно не догоним.

Айтал впился взглядом в охотника, стиснул зубы и дёрнул с его плеча ружьё. Подбежал к носу ладьи и взял беглецов на мушку. Хищная улыбка расколола его лицо. Добыча была на расстоянии выстрела. Палец уверенно лёг на спусковой крючок. Одним глазом Айтал прищурился, как вдруг в другой глаз что-то попало. Он затряс головой и заморгал. Утерев лицо, Айтал глянул вверх и различил несколько чаек. Они оглашали округу звонкими криками.

– Молодцы! – похвалила сородичей Чайка, ловя потоки воздуха и поглядывая вниз на красный шар, – Кто тут у нас такой меткий?

– Уж точно не я, – смущённо отвечал Брон. – У меня с глазомером беда прямо.

– Не скромничай, – подбодрили его другие. – Это точно не мы. Мы ждали команды.

Чайка на лету рассмеялась.

– Ты всё больше меня восхищаешь, Брон. И как я раньше тебя не замечала?

Брону стало так приятно, что от радости он раскрыл клюв, и ветер надул его щёки, как паруса.

– Смотрите! – крикнула одна из чаек и кивнула вниз.

А там охотники выстроились на носу судна с направленными на Унук ружьями.

– Все готовы? – осведомилась Чайка.

– Да! Да! – отозвались из стаи.

– Съеденные сардины пришлись кстати.

– Как здорово, что меня от них пучит!

– К бою! – скомандовала Чайка.

Птицы рванули вниз, и на охотников полетел их помёт. Белёсые сгустки покрыли головы людей склизкими пятнами. Поднялась суматоха, люди топтались на месте, вытирая лица и руки, поднимая глаза к небу, где мелькала стая щедро гадивших птиц. Зазвучали выстрелы.

– Беречь патроны! – ревел Айтал.

Во всей этой кутерьме Брия сидела на палубе у борта и безутешно рыдала, утирая слёзы с морщинистого лица такой же морщинистой рукой. Ветер трепал спутанные чёрные волосы и сипел в корабельных снастях. Старик сидел рядом. Он вертел в пальцах другой патрон и не проявлял сочувствия к сестре, отстранённо наблюдая за сорвавшейся атакой на Унук.

– Поверить не могу, что ты хотела бросить меня одного.

– Ты не знаешь, что я потеряла. Всё бы отдала, чтобы вернуться.

Птичий помёт шлёпнулся на палубу перед ними.

– Уходят! – кричали люди.

– Потеряли!

– Как во тьме растаяла.

– Сам вижу, – шипел Айтал, вцепившись в борт лодки, как коршун. Но вдруг резко оторвался и кинулся к Старику. – Куда она летит? Отвечай!

Айтал тряс Старика за плечи.

– Я не знаю… откуда мне знать. Она мне не докладывала.

– А куда бы ты полетел, чтобы собраться с силами? – спросила Брия.

Айтал бросил на старуху недоверчивый взгляд, точно не считая её достойной внимания. Как вдруг догадка озарила его лицо.

– Ну конечно! – протянул он и бросил отрывистый приказ: – Курс на замок ведьмы! Свериться с картой!

Уходя, он бросил насмешливый взгляд на Брию. Ветер высушил слёзы на щеках старухи. Но её глаза оставались влажными.

4. Тайна Цепкого леса

«Снова ты?»

Унук и правда растворилась во тьме. Непроницаемо чёрные крылья этой огромной птицы не отражали света, да ещё и сверкали звёздами. Поэтому массивное тело буквально растаяло в ночном небе, и Трин скрылась от Красного солнца.

Забрезжил рассвет, когда лапы Унук коснулись безжизненной земли на границе Цепкого леса. Там, куда призрак Волчицы недавно вывел напуганного до смерти Кутыптэ. Манул первым спрыгнул вниз. За ним и Трин осторожно слезла с верной совы, придерживая бездыханное тело мальчика. Она обернулась на свой замок. В утренних сумерках он выглядел ещё более безжизненным, чем обычно. Окна башен сонно вглядывались в утренний небосвод. Из печных труб не валил дым. А захвативший стены плющ не колыхался на ветру, потому что и ветра никакого не было.

Нет, подниматься туда она не станет. Хотя там Ирика, и совсем одна, и надо бы её навестить. Но в этот час малышка ещё спит. Тем более если просыпалась ночью от кошмара.

Как же ноют руки. Трин опустила мальчика на жухлую траву головой на камень. Выдохнула. Под тяжестью ноши руки затекли и стали чужими.

Манул осторожно подошёл к мальчику и понюхал его лицо. Пощекотал щёки усами. Раньше это всегда работало, и Кутыптэ улыбался от щекотки. Но не сейчас. Манул поднял взгляд на Трин. Она посмотрела в полные грусти жёлтые глаза.

– Скажи что-нибудь, – попросила она. – Уж я-то тебя пойму.

Манул не сказал ни слова.

– У-у! – ухнула Унук.

Трин оживилась.

– Знаю, знаю. Надо спешить.

Она несколько раз согнула и разогнула локти, чтобы размяться. Затем склонилась над телом Кутыптэ и со стоном оторвала его от земли.

– Потерпи, маленький. Уже скоро.

Ноша тянула вниз. Трин еле двигалась. Манул неотступно сопровождал её, то и дело поглядывая вверх с беспокойством. Трин вошла в лес.

– А ну, расступились! – скомандовала она, когда со всех сторон к ней потянулись любопытные руки.

От окрика руки отпрянули. На этот раз они не шипели и не нападали. Напротив, делали в воздухе услужливые жесты, как встречает прислуга свою хозяйку, словно приглашая в чащу погостить. Вдруг Трин остановилась.

– Помогите мне.

Она протянула тело мальчика, и руки послушно приняли его. А затем стали бережно передавать друг другу, от дерева к дереву. Всё дальше и дальше – туда, в дремучую темень, куда не заглядывает солнце. Откуда Кутыптэ едва вырвался. И всё это в благоговейной тишине, с едва различимым шептанием. Словно боясь потревожить сон мальчика.

Манул встревожился, нервно задёргал хвостом и поторопился за тающим во мраке другом.

– Не так быстро! Я не успеваю, – кричала Трин проворным рукам, пробираясь сквозь чащу.

Здесь стало совсем темно. И если бы не свет от искрившейся шерсти Манула, Трин неминуемо натыкалась бы на стволы деревьев или на торчавшие из земли огромные перья. Постепенно рядом стало расцветать другое сияние, на этот раз белое.

– Спасибо, что помогаешь, – сказала Трин и обернулась на идущую рядом Волчицу с рогами Лося.

На её спине сидел призрак мальчика.

В ответ Волчица учтиво кивнула. Призрак Кутыптэ взглянул на Трин с равнодушным выражением и не проронил ни слова.

Так и шли они во мраке меж обезображенных стволов: женщина, искрившийся лесной кот и сияющий полупрозрачный мальчик верхом на Волчице с рогами Лося.

Руки тем временем передавали тело Кутыптэ, пока не остановились у отчётливо заметной тропинки, что спиралью убегала вниз под горку.

– Дальше я сама, – сказала Трин и приняла ношу.

Опустевшие руки сделали почтительный взмах и сложились на последнем стволе, как на груди человека. Белое сияние к тому времени растворилось в гуще леса, и с Трин остался только Манул.

Они спустились по спиральной тропинке, опоясавшей гущу корней самого необычного дерева в этом лесу. Человеческих рук оно не имело, зато значительно отличалось толщиной не самого высокого ствола и густой ветвистой кроной с щепотками сухой листвы на ветвях. Корни дерева располагались по широкой окружности, сильно превышавшей толщину ствола, и возвышались отвесно над землёй, точно дерево собиралось покинуть это место и тянуло себя из мёртвой земли. В сплетениях корней обнаружилась деревянная дверь. Держа мальчика на руках, Трин толкнула её плечом.

Пространство внутри представляло собой просторный круглый зал. Окон здесь не было, а все стены были увешаны часами разнообразных размеров и конструкций. Всё их множество рождало столько шума от тиканья, что в ушах делалось щекотно. В стенах зияли четыре арочных проёма на равном расстоянии друг от друга, и вели они в непроглядную темень.

– Снова ты? – прозвучал голос.

Трин обернулась. В одном из проёмов стоял седовласый старец низкого роста в длинной рубахе до пят, которую часто используют как облачение для сна. Пышная шевелюра старика была взъерошена, клочья волос торчали во все стороны, а густые пепельно-серые брови хмуро сдвинуты.

– Опять просить явилась? – едко спросил он. – Ещё прошлый долг не вернула.

– Послушай, сейчас не время.

– Ты? Говоришь мне про время?

Старичок хихикнул. Трин показалось, что и часы на стенах вместо тиканья затрещали в подобии смеха.

– Если уж и говорить про долги, ты обещал, что ледяной цветок растает в руках чужака. Но этого не случилось.

Хозяин издал сиплый смешок.

– Получается, и ты не всесилен, – поддела его Трин.

Взгляд глубоко посаженных глаз под пышными бровями вспыхнул в гневе.

– Что? Ты усомнилась в моих силах? Напомнить их тебе?

В тот же миг стрелки на всех часах бешено завращались, отчего в зале поднялся настоящий вихрь. Он трепал одежду Трин, косматую голову хозяина, высекал искры из шерсти Манула, с гулом задувал пламя в расставленных по кругу светильниках. Трин стала стремительно стареть. Волосы покрыла седина, точно иней; кожа иссохла, лицо избороздили глубокие морщины. Её ноги подкосились, и она с криком упала перед стариком на колени, едва удерживая тело мальчика. Но внезапно всё стихло, и к Трин вернулась её молодость и силы. Тяжело дыша, она поднялась на ноги.

– Что ты скажешь на это? – надменно спросил хозяин.

– А что ты скажешь на это? – спросила Трин с ударением на «ты» и положила Кутыптэ на круглый каменный стол в середине зала.

– Зачем ты притащила сюда этого… – тут старик запнулся.

Он подошёл ближе, прищурился и склонился к груди Кутыптэ.

– Не может быть.

Затем перевёл непонимающий взгляд на Трин. Она кивнула и тоже посмотрела на грудь мальчика. Оттуда прямо из сердца, пробив ношеный тулуп, произрастал побег серебристого шафрана: меж двух сверкавших листков набухал бутон. Взгляд старика забегал.

– Вся моя сила сейчас в руках чужаков, которые губят лес, – сказала Трин. – И мечтают добраться до меня.

– А мне что с того? – отмахнулся старик и направился к тёмному проёму, откуда пришёл.

– Доберутся до меня – доберутся до тебя, – в спину ему бросила Трин. – Или ты забыл, что и твоя сила имеет источник?

– Пусть доберутся сначала, – безучастно отозвался он и скрылся в темноте.

Всё стихло. Даже тиканье часов больше не казалось таким оглушительным.

Трин с тоской посмотрела в чёрный проём и сказала без надежды быть услышанной:

– Я всегда знала, что время неумолимо и безжалостно. Можно остановить стрелки часов, но нельзя остановить бег времени. Но если не останется никого, кто будет заводить механизм, кто будет смазывать маслом шестерёнки и запускать замерший маятник, то кто, скажи мне, кто оценит прекрасные мгновенья, что дарит нам время?

Было всё так же тихо. В медных чашах потрескивал огонь. Трин с грустью посмотрела на Кутыптэ и проросший из его груди ледяной побег. Но тут донеслось шорканье, и из тёмного проёма к свету выплыла фигура старика. Его лицо было опущено. По движению косматой головы Трин поняла, что в раздумьях.

– Но ведь время дарит и ужасные мгновенья, – сказал он тихо. – И ты это знаешь не хуже меня. Такие мгновенья, которые никто никогда не хотел бы повторить. Да и потом. Люди перестали ценить то, что я так берегу. Разбрасываются минутами, как бусинами дешёвого ожерелья. Торопят время. Убивают его скукой и бездельем. Может, будет лучше, если никого не останется?

– А для кого тогда ты будешь его беречь? И будет ли нужен тогда этому миру Хранитель времени? Ты, Часовщик, будешь нужен?

Часовщик неторопливо подошёл ближе и взглянул на бездыханного Кутыптэ.

– Ну хорошо, – сказал он чуть слышно, помолчав. – Я помогу тебе.

И резко вздёрнул голову, прищурившись:

– Но услуга за услугу.

Трин с облегчением выдохнула и улыбнулась. Как вдруг снаружи раздался громоподобный шум.

5. Нет ничего холоднее

«Говорил я тебе»

Лес зашептался с такой силой, что слышно стало даже здесь, в подземном жилище Хранителя времени. Трин и Часовщик переглянулись.

– Что это? – с тревогой спросила она.

Часовщик засуетился и потёр ладони:

– Не будем отвлекаться.

Он протянул руку и дернул шнур висевшего над круглым столом колокола. Звон разлился по залу, отчего Манул повёл ухом. Пламя светильников затрещало и сменилось на зеленоватое. Стол под мальчиком задрожал, загудел, и оказалось, что он состоит из нескольких каменных колец, которые опустились к полу ступенями, образовав подобие круглой пирамиды. Кутыптэ остался лежать в середине, как на возвышении алтаря. Донеслись шаги, и в каждом их трёх проёмов возникли три фигуры – Фонарщик, Смотритель маяка и Погонщик облаков. У Фонарщика не плече сидела деревянная Кукушка. Погонщика сопровождало несколько ледовичков. К Смотрителю медленно подошёл Манул и сел у его ног, обвив себя пышным хвостом.

Увидев Кутыптэ, Хранители замерли, на их лицах отразилась печаль. К алтарю подбежали ледовички, и все услышали в голове их жалобные голоса:

– О, нет.

– Как же так?

– Он был так близко.

– Нет, нет.

Ледовички безутешно заплакали. Фонарщик косо посмотрел на Смотрителя и сказал хмуро:

– Говорил я тебе.

Тот насупился и выдохнул через нос, пряча взгляд.

Ледовички подбежали к Часовщику и стали дёргать его за край длинной рубахи.

– Неужели ничего нельзя сделать?

– Совсем ничего?

– Нам его так жалко…

– Так жалко.

– Мы успели подружиться.

– Хотя он странный…

– За этим я вас и собрал, – огласил Часовщик.

Но тут громыхнуло с такой силой, что с потолка посыпалась труха, а колокол над алтарём качнулся.

– Мне это совсем не нравится, – забеспокоилась Трин.

– Слетай посмотри, – сказал Фонарщик Кукушке.

– Ну наконец, – просипела она и добавила едко: – Думала, ты уж и забыл, что я не только умею напоминать тебе, где ты бросил свою трубку.

Кукушка юркнула наружу. А Фонарщик похлопал по карманам безрукавки, что-то нащупал и достал оттуда выточенную из морской раковины трубку, чтобы убедиться, что это действительно она.

– Вам всем знаком этот мальчик, – начал Часовщик.

Хранители границ покивали.

– Что с ним случилось? – спросил Погонщик.

– Трин? – обратился к ней Часовщик.

– Я не понимаю, как это произошло. Похоже, все законы мироздания нарушены и прежнего мира больше нет. Чтобы не допустить полного упадка и дать отпор захватчикам, я попросила мальчика принести мне Ледяной цветок. Как вы знаете, в него я заключила свою силу. А себе оставила лишь крупицу.

– Похоже, сам мальчик теперь ледяной цветок, – мрачно сказал Смотритель. – Уж мне ли не знать, каково это быть ледышкой. Это ведь он меня избавил от ледяного плена. А ещё он.

Смотритель присел и почесал Манула за ухом. Тот прикрыл глаза и ничего не ответил.

– Но почему твой цветок растёт из его груди? Он сделал что-то не так? – спросил Фонарщик.

– Он всё сделал так, – вздохнула Трин. – Но это не единственный цветок. Тот цветок, который я спрятала за морем, чтобы до него никто не добрался, сейчас у чужака. И по неведомой мне причине в его руках он не растаял. Как должен был.

Тут она обернулась к Часовщику и требовательно добавила:

– Ты же сам так сделал. Говорил, что это защита. Чтобы никто из людей не смог завладеть моей силой. Почему? Почему этого не произошло?

Хранители с интересом посмотрели в озадаченное лицо Часовщика. Он покачал головой. В такт ему качался под потолком шнур колокола.

– Это может значить только одно. Сердце того, в чьих руках цветок не растаял, холоднее всех вод озера Лабынкыр.

Смотритель маяка заглянул в лица остальных:

– Но ведь нет ничего холоднее воды из озера Лабынкыр.

– Получается, всё было напрасно? – спросил Погонщик.

Ледовички подняли к нему безглазые личики.

– И что нам теперь делать? – спросил Фонарщик.

Трин подошла к алтарю.

– Я должна забрать этот цветок. Без него не одолеем врага.

Часовщик схватил её за руку.

– Если вырвешь цветок сейчас, когда он даже не распустился, его сила не сравнится с той, что в руках чужаков. Да и мальчика погубишь. Сделаем вот как.

Но тут снаружи снова грохнуло, с потолка посыпалась пыль, ледовички испуганно забегали под ногами Погонщика. Манул прижал уши.

В зал влетела Кукушка и закружила над головами собравшихся. Фонарщик протянул руку, и только тогда она нашла пристанище.

– Замок! Атакуют! – выпалила она.

– Ирика! – крикнула Трин и бросилась наружу.

6.

Муки выбора

«Это ни к чему не приведёт»

В то время, как Трин и четверо хранителей границ решали, что делать дальше, сиявшая белым светом Волчица с рогами Лося доставила Кутыптэ в непривычное место. Оно было похоже на лес, вот только из земли к небу тянулись не шероховатые стволы деревьев, а белые перья разного размера и высоты. От огромных, величиной с сосну, до совсем небольших, едва достигавших колена. Эти перья тоже слегка светились и были чуть полупрозрачными на вид. Всё пространство вокруг окутала белёсая дымка тумана.

Волчица остановилась, и мальчик понял, что путешествие окончено. Он тихонько спустился, и его ноги потонули в том, что он поначалу принял за свежий снег. Но присмотревшись, разглядел птичий пух.

– Как необычно, – сказал он и обернулся на Волчицу.

Её рядом больше не было.

Кутыптэ осмотрелся. То тут, то там с перьев неторопливо слетала вроде как белая пыльца. Кутыптэ подошёл к ближайшему перу и осторожно тронул его пальцем. И точно – оттуда посыпалась невесомая пыль, как иней с ветки.

Этот дивный лес притих в молчании. Тишину нарушало разве что едва различимое постукивание или бряцанье. Так сразу и не поймёшь. Точно мелкие невидимые птички щёлкали клювами. Но кому принадлежат эти перья?

Кутыптэ неторопливо побрёл дальше. Под ногами мягко шуршал пух и потрескивали крошечные пёрышки. Как вдруг внизу что-то взвизгнуло:

– Осторожней! Здесь вообще-то я!

Кутыптэ отпрянул и посмотрел под ноги.

– О, нет! Не может быть! – донеслось снизу.

На лице мальчика отразилось изумление.

– Кутыптэ? Это ты? – звучал голосок. – Ты не узнаёшь меня?

Кутыптэ поморгал и вдруг вскрикнул:

– Мышка?

Под его ногами стояла на задних лапках его старая знакомая, подняв мордочку кверху и теребя хвостик. Она светилась тем же сиянием, что и Волчица, и растущие из земли перья.

– Ты мне на хвост наступил!

Кутыптэ присел на корточки.

– Прости, пожалуйста. Я не нарочно! Но как ты здесь оказалась? Я ведь сам видел, как…

Но Мышка его перебила:

– Это как ты здесь оказался?

– Я… не знаю. И почему я тебя слышу и понимаю? Ведь я потерял своё ожерелье.

Чтобы убедиться, Кутыптэ пощупал себя по груди, как вдруг вскрикнул и посмотрел туда.

– Что это?

Ему пришлось изрядно вытянуть шею, чтобы разглядеть ледяной побег, что пророс сквозь его тулуп.

– Не знаю, – отозвалась Мышка, – но на тебе всегда чудные украшения. Где ты только их берёшь? Такой приятный оттенок.

– Что это за место? Где я?

– Ты ещё не понял?

Кутыптэ замотал головой.

– Тогда пойдём, сейчас сам всё увидишь!

Мышка бросилась вперёд, – подпрыгивая над рассыпанным по земле пухом, точно скакала по облакам.

– Куда?

– Догоняй!

И пока Кутыптэ бежал за Мышкой, отчего из-под ног взмывали кверху облачка птичьего пуха, Трин выскочила из жилища Часовщика и подняла голову к небу. Конечно, видно ничего не было. Туго спутанные кроны деревьев оставляли жалкие осколки неба в просветах. Лес возмущённо шептался и размахивал руками.

– Унук! – крикнула Трин.

– Что ты делаешь? – спросил Часовщик, подоспев.

– Я должна вернуться! Ун…

Крик застрял в горле Трин. Часовщик зажал её рот ладонью.

– Не смей!

– Что?! – Трин толкнула его от себя.

– Ты с ума сошла! Едва Унук явится сюда за тобой, это выдаст моё убежище. Не для того я устроил тут свой дом, чтобы открывать двери всем подряд!

– Там моя дочь!

– И там же твой цветок в чужих руках!

– Тогда останови время. Ты же можешь? Ты можешь.

– Это ни к чему не приведёт, – прозвучал голос Смотрителя маяка.

Трин в гневе обернулась. Трое Хранителей стояли в ухода в жилище.

– Это ещё почему?

– Время остановится и для второго цветка, – сказал Смотритель.

– Он так и не распустится, – добавил Погонщик.

– И силы так и будут неравны, – объяснил Фонарщик.

– Мы ничего не выиграем, – подвёл итог Часовщик.

Трин нервно мотнула головой.

– Пойми ты, – она подскочила к Часовщику. – Один раз я уже потеряла дочь. А потом снова. И снова. Там моя малышка. Она называет меня мамой. Знаешь, какое это чудо, когда кто-то называет тебя мамой? Ну или как тебя – папой?

Её глаза блестели от слёз.

– Знаю, – сухо ответил Часовщик и посмотрел на Хранителей.

– А если знаешь, скажи, как спасти мою девочку.

Он набрал воздуха для ответа, но тут мимо пролетела Кукушка и понеслась вверх. Прочь из леса. Туда, где рукастые деревья щупали воздух раннего утра.

Часовщик резко обернулся на Хранителей. У входа их оставалось двое: Смотритель и Погонщик. Часовщик бросился внутрь.

– Что это значит? – яростно крикнул он Фонарщику.

Тот сидел на ступенях алтаря и раскуривал трубку из морской раковины.

– Куда ты её послал?

Фонарщик выпустил облако дыма, отчего вокруг его лица расцвела густая борода, и сказал:

– Кукушка маленькая. Её не заметят. Она предупредит девочку об опасности. И передаст Унук забрать малютку из замка, но не приближаться к лесу.

Смотритель одобрительно хмыкнул:

– Правильно. Пусть переждут у меня на маяке, например.

– Или в моей башне, – предложил Погонщик. – Я как раз успел починить.

Часовщик же гневно сдвинул брови и набросился с руганью на Фонарщика:

– А головой ты своей подумал? Как я теперь ускорю время?

– Ускоришь? – вмешалась Трин.

Часовщик метнул на неё взгляд.

– Иначе как заставить цветок распуститься раньше срока?

Взгляд Трин забегал.

– Нет-нет-нет. Нельзя. Тогда они ещё быстрее разнесут замок.

– Что тебе важнее?

– Но там моя дочь! Поймите вы!

Её голос сорвался в плач. Мокрыми от слёз глазами она смотрела в лица четырёх мужчин. К Трин подбежали ледовички и обняли её ноги в знак утешения.

Фонарщик протяжно вздохнул и хлопнул себя по коленям, поднимаясь с места.

– И без Кукушки справлюсь.

Часовщик недоверчиво усмехнулся.

– Лишь бы она успела, – застонала Трин, опустилась на ступени круглого алтаря и спрятала лицо в ладонях.

Фонарщик положил ей руку на плечо.

– Успеет. Она мне уже всю плешь проела, что давно не выпускал полетать.

– Приступим, – с металлом в голосе объявил Часовщик и протянул руку к колоколу над алтарём.

Но вместо звона колокола все услышали тревожный крик совы.