Ральф вскинул голову. Он только что вышел из душа и ничего не слышал. А стучали, видно, уже давно. Выругавшись, он крепче запахнул полотенце и прямо так, полуголый сбежал по лестнице.

В начале мальчишки еще пытались козлить и попадались то тут, то там. В последнее время подобного не случалось. Ральф строго очертил рамки своего тоталитарного рая. Никаких повторных приводов. Полиция? До свидания, друг. Ты не прошел проверку.

И тем не менее, что-то произошло. Что-то страшное, судя по отчаянию в голосе. Ральф распахнул дверь, и Антон отпрянул. Он был весь в пятнах. Потный и тяжело дышал.

Его машина была запаркована боком, водительского дверца распахнута.

– Господи, Ральф, где ты пропадал?!

– Кого-то арестовали?

– Да!

Он ожидал услышать любое имя, но…

– Верену?

Десять минут спустя они уже сидели в машине Ральфа. Антон делал вид, что не видит, что стало с обивкой кресел, а Ральф делал вид, что не видит, как этого не видит Антон. От ярости в голове дымилось. Хорош же он будет в глазах своих же парней. Крутой, круче двадцатиминутных яиц. Не может собственную сестру на место поставить.

– …меня там в начале не было, – сбивчиво говорил Антон. – Ее сразу увели к директрисе, вызвали твою тетю. Все шло как надо, но вдруг примчалась та женщина… Ну, твоя… знакомая. Психиатр. И твоя тетя сперва была очень рада. А потом вдруг «скорая», санитары… Мы просто не знали, что должны делать.

– Вы должны были ничего не делать, – процедил Ральф.

Антон невесело улыбнулся.

– Тогда мы справились… Ее просто скрутили, вкололи успокоительное и отвели в машину, хотя она спокойно сидела. Стелла сказала, что это необходимо. Что спокойствие мнимое и нужно подстраховаться.

Ральф стиснул зубы и крепче сжал руль.

– Я должен извиниться перед тобой. За то, что наговорил тебе. Я был неправ. Я слишком долго не видел женщин. Их можно успокоить лишь одним способом: отлупить так, чтобы ссали кровью. Иначе, эти твари не понимают…

Антон как-то странно посмотрел на него и опомнившись, Ральф сосредоточился на дороге.

…Тетя Агата стояла у стойки администрации и тихо всхлипывала в платочек. Рядом с ней Стелла деловито заполняла какие-то больничные формуляры. При виде Ральфа обе вздрогнули. Тетя охнула и сделала шаг назад. Стелла оторопело проводила взглядом планшет, который Ральф выдернул у нее из рук.

И что у нас здесь? Посмотрим… Верена Дитрих… Хм, очень хорошо. Операции… нет. Геморрой… тоже нет… Слава богу, я волновался!.. Та-а-к… Аллергия на медицинские препараты… – он выдрал лист и смяв его, бросил Стелле прямо в лицо. Брезгливо и нарочито медленно. – Злоупотребление служебным положением, дача заведомо ложных показаний, умышленное причинения вреда здоровью и репутации…

– Твоя сестра избила девочку в школе!

– Девочку, которая над ней издевалась? Девочку, которая весит больше меня? Черт! Моббинг в наше время не безопасен.

– Я была в госпитале, когда привезли ту, вторую девочку, – сухо сказала Стелла. – Я сразу же поехала в школу.

– И назвалась ее лечащим врачом. Профессиональное преступление в личных целях.

Стелла не нашлась что сказать. Об этом она как-то не подумала.

– Я с самого начала была решительно против! – опомнилась тетушка. – Она сказала мне, что ее прислал ты и сунула бумаги. Я была против, а твой мобильный не отвечал. Но я все равно ничего не подписывала! И фамилию Виви ей не сказала.

Ральф полоснул ее взглядом. Лисица хитрая. Но тетя его сейчас не интересовала. Он поднял с пола смятый формуляр и разгладил. И стало ясно, кто прислал письмо Филу. Стелла преступила черту, и он не собирался спускать ей это.

– Полиция у них обоих приняла заявления, – сказал Антон. – Я посоветовал Верене написать встречное и она написала… Ну, пока ей не сделали укол. Я тоже написал, и я готов подтвердить, что ее мобили. Мы все подтвердим, если будет надо.

Ральф благодарно улыбнулся ему. Антон был сыном лучшего адвоката по криминальным делам, но даже всего мастерства Штефана Мюллера не хватило, чтобы отмазать сына от года в колонии. Он все свое будущее одним ударом перечеркнул. Несколькими… Бесчисленными ударами. Избил соцработника, которого к нему прикрепили в полиции, взяв на улице с косяком… Отцу Антон так и не признался за что, а Ральфу признался.

Чувак приставал к нему. Не так, чтобы явно, но и не так, чтобы не понятно было. Чувак предлагал замять эпизод с косяком и даже таблетками, которые у Антона в кармане были. Взамен, скажем, на любовь.

– Я не могу рассказать такое… Отец подумает, что я ему повод дал.

Ральф помнил, как мальчишка сломался. Как он рыдал, сжавшись на жестком стуле в комнате посетителей. В тот день шкала его гомофобии пробила крышу над головами.

«Я вытащу тебя, – пообещал он Антону. – Никто ничего не узнает… Будем знать только ты и я».

И Ральф его вытащил. Прижал соцработника, дело закрыли, замяли, сунули под сукно. Чувак уволился, уехал… сбежал из города. Но вот Антон уже никогда не станет тем, прежним. Навеки рана, навеки позор, хотя Антон и не виноват.

И Виви… Его малышка с бантами и локонами до бедер. Он почему-то вспомнил самый первый день в школе. Как она радовалась, как верила, будто сможет найти друзей, как дома… и как пришла домой. Вся красная, с испачканным ранцем и плотно сжатыми губками.

Ральф крепко закрыл глаза и сжал переносицу.

Он не имел права не видеть, что происходит.

Она не мечтала больше найти друзей… Но от врагов ее это не защитило. Ральф стиснул зубы, обозлившись на самого себя. Жалкий, тупой кретин. Ее макияж, ее туфли, ее вываленные сиськи не были вульгарной попыткой выделиться. Они были вызовом, ее манифестом, ее криком: «Вам меня не сломить».

А он ударил ей в спину, когда из ревности и глупой бравады велел все смыть. И если бы не Антон сегодня, если бы не Антон…

– Это я во всем виновата, – всхлипнула тетушка. – Зачем я только не позволила ей?..

Ральф сделал над собой усилие и осторожно сжал тетино плечо.

– Она под стражей? – спросил он мальчика.

– Нет, конечно. Полиция знает фрау Кодлевски, она постоянно их дергает, когда кто-то на улице неуважительно смотрит на беженцев или идет с пластиковым пакетом или просто идет, а сам при этом не думает о спасении мира… Кроме того, полиция знает тебя. И моего отца. Я все объяснил им. Верена сперва молчала, но потом поняла, что ее готовы услышать и объяснила со своей стороны. Может, вызовут вас всех на беседу, ничего больше.

– Тогда зачем ей вызвали психиатра?

– Вызвали? – Антон покосился на Стеллу с такой откровенной ненавистью, что Ральф даже удивился. – Она сказала, что ее прислал ты.

– Вот как? – Ральф снова посмотрел на притихшую, потерявшую гонор Стеллу и закусил губу.

– Я, – начала было она, но у Антона вдруг сдали нервы.

– Вы, – рыкнул он, вскинув указательный палец и повернулся к ней, – вообще не имели права вкалывать ей что-либо, не запросив ее медицинскую карту! А если бы у нее была аллергия?! Моя собака умерла от анафилактического шока!

Стелла отшатнулась к стене, и Ральф удержал мальчишку. Еще не хватало, чтобы его опять посадили. У Антона дурная привычка копить все в себе, а потом бить тех, кто облечен властью.

– Поди узнай, где она лежит, что ей вкололи и кто дежурный врач. Тетя? Поди с Антоном. Мы заберем ее. У нее нет шока, Антон. И аллергии у нее нет.

Убедившись, что ненужные свидетели удалились, Стелла скрестила на груди руки, с вызовом глядя ему в лицо. Свет падал неровно, или ему показалось, что так он падал?.. Стелла была похожа на жабу с распухшим носом.

– Поезжай домой, Стелла, – уронил Ральф и улыбнулся, обнажив зубы. – Купи вина… подмешай в него снотворного и утопись в ванне.

После чего развернулся и пошел прочь.

Обильно и беспощадно, как Пеннивайз

Верена уже очнулась, но все равно лежала не шевелясь.

Он неотступно сидел у ее постели с тех пор, как привез домой и раздел под строгим присмотром тети.

Спящая, Верена казалась такой ранимой и беззащитной, что у Ральфа сжималось сердце. Ее макияж был смыт, кроме перманентного. В Гамбурге она вероятно делала это в салоне, самостоятельно вышло жутко. Она сама это понимала, бедняжка. Не потому ли накрасилась так обильно и беспощадно, как Пеннивайз.

Ральф помнил, раньше ее ресницы были серебряными и их тень словно подсвечивала светло-голубые глаза. Та девочка была неземной. Эта – почти вульгарной.

Так, по крайней мере, ему казалось.

Ральф подумал, не потому ли все в нем восстает против макияжа и атрибутики взрослой женщины, что он пытается удержать в ней девочку. Ту девочку, которой она когда-то была. Ту девочку, которую он делил с Филиппом, но не всерьез. Ту девочку, которая называла его «бойфьендом» и приглашала на чай.

– Верена, – позвал он тихо. – Я знаю, что ты не спишь.

Она открыла глаза и посмотрела на Ральфа.

– Я позвонила Маркусу, они компенсируют, – она задохнулась на миг, потом отвернулась, уткнувшись лицом в подушку. – Прости меня… За машину.

Его сердце дрогнуло. Верена с детства ненавидела слезы и никогда бы не пустила их в ход. Если она расплакалась, значит она не врет. Ральф сжал ее руку и наклонившись, прижался к запястью лбом.

– Это ты прости меня, – сказал он. – Что случилось? В школе? Она тебе что-то не то сказала?

Ви плотно сжала губы и посмотрела куда-то мимо него. Этот взгляд резанул его по живому. Так она смотрела в тот день, когда он застал ее в ванной. За попытками отмыть рюкзачок. Она поджала губы, перевела взгляд в окно.

Ральф подавил в груди беспомощную ярость.

Ему хотелось бы верить, что дело лишь в ее поведении. Верена в самом деле привыкла находиться в центре внимания, быть объектом лести и обожания членов своей семьи… Но дело не только в этом. Она другая и это чувствуют все.

Ральф сам учил ее драться. Давать отпор. Но что, если они перегруппируются и нападут вновь? Все вместе? Она слишком хрупкая. Сегодня ей просто повезло, но завтра? Что будет завтра?.. Жизнь не похожа на крутой боевик, где враги всегда нападают по одному. В жизни они наваливаются разом.

Что он мог сделать? Как он мог ей помочь? Стоило ей отбиться от своей стаи, ее травили. С самого детства. Толпой.

– Куры чуют, когда в их курятник пытается влезть лиса, – сказала тетя, когда они укладывали Верену в постель. – Это инстинкты, с этим ничего не поделаешь. Не надо ей ходить в эту школу. Давай, наймем ей преподавателей, Ральф?

Ральф посмотрел на девочку и сердце снова сжалось от боли. Длинные белые волосы спутались и стояли у лица дыбом, делая ее похожей на ведьму.

– То, что я назвала тебя сегодня ублюдком… Я не то имела в виду. Просто обозвала, ничего не вкладывая в это слово. Я забыла, как это задевает тебя.

– А тебя саму – нет?

Верена ковыряла лак на ногте большого пальца.

– Меня задевает то, что ты не хочешь меня. А девки больше не посмеют напасть в открытую.

– То есть, ты собираешься продолжать ходить в школу?

– Естественно! – отрезала Ви. – Во мне течет кровь Штрассенбергов. Кровь крестоносцев, кровь победителей. Я не позволю кучке толстух меня запугать. Отсижу наказание и сразу же вернусь в школу, балбес.

Верена сказала «балбес», но прозвучало ласково, словно «зайчик». А Ральфа все равно покоробило… Упоминание той крови, что в ней течет. Он знал, конечно, всю историю ее рода. Она была даже в Википедии. Знал о двух братьях-варягах, которым король подарил один на двоих титул, желая рассорить их. По легенде братья и не подумали ссориться. Один из них стал графом, а второй принял сан. Они разобрали замок и построили из него два.

В одном из них, много веков спустя, сейчас жил граф. В другом – официальный отец Верены. Маркус.

– Ральф? – позвала Верена. – Прекрати так морщиться… Что я опять сказала?

– Ничего. Просто слегка завидую, когда слышу про твою кровь. И про то, как вы держитесь друг за друга… Я душу бы продал, чтоб быть одним из вас.

Верена села, подтянув колени к груди. Какое-то время, она колебалась, потом спросила.

– Ральф… Ты замечал ведь, как сильно нравишься графу?

Он рассмеялся: если в этом мире и жил человек, который был еще больше гетеро, чем он сам, так это граф фон Штрассенберг.

– В хорошем смысле, – она поморщилась. – Тошнит от вашей с ним гомофобии!.. Идет двадцать первый век, если что. Я сама пробовала с девчонками. От этого точно не умирают.

– Ты, Котик, можешь и дальше «пробовать» со своими хорошенькими кузиночками, – ответил Ральф. – Ни один гомофоб и слова против не скажет. Но большинство мужчин корежит от одной мысли, что на их задницу может кто-то претендовать. Тебя бы саму покорежило, если бы какая-то баба двинулась на тебя со страпоном.

Меня передернуло. В роли «какой-то бабы» я представила Стеллу и мне сразу стало нехорошо.

– Ладно, неважно. Я говорю о другом. Понимаешь, чтобы кровь заговорила в тебе, достаточно просто иметь ее в своих жилах. По духу ты даже больше Штрассенберг, чем Филипп… И Себастьян видел это, как и все мы. Когда он нашел тебя, он нашел и способ тебя приблизить.

– ?.. – его сердце замерло.

В душе он сам всегда это знал. С самого детства знал, пока совсем маленькими слушал сплетни о графе.

– Я думаю, ты побочный сын Себастьяна, – сказала девочка. – Просто он по какой-то причине сперва не знал.

ЧАСТЬ 3.

I Верена.

Суши, заявления, шпионаж

– Где ты их купила?

У Ральфа есть мерзкая привычка – подкрадываться. Он весит девяносто три килограмма и метр девяносто в длину, но движется абсолютно бесшумно, как умеют лишь ниндзя и католические священники.

Он сгустился из воздуха за моей спиной, когда я меньше всего этого ждала и я подпрыгнула, как лиса над мышью.

Ральф сделал непонимающее лицо.

– Господи! – я яростно ударила по столу ладонью. – Ты напугал меня до смерти!

Если бы он так появился в китайской лавке, я умерла бы на месте. Сразу же.

– Где ты купила их? В «Эдеке»?.. – Ральф поморщился. – Цукерпу, они хранят эту дрянь неделями. И еще неизвестно, какого качества была рыба.

Нервы сдали.

Тоже мне, знаток качества! Рыба ему не нравится. А прелая свинина, так ничего!

– Откуда эти аристократические привычки?! Давно ли с пола жрал?

Ральф дрогнул. Обиделся. Даже глаза заблестели.

– Я никогда не жрал с пола, – ответил он.

– А я, реши я тебя отравить, купила бы крысиного яду! Жри, Ральф! Добро пожаловать! С повышением!

Какое-то время он смотрел на меня. Довольно долгое время, чтобы я вспомнила: он ездил в Рим не за повышением в сане. Он там повышение квалификации проходил. Но Ральф не стал уточнять.

– Так ты для меня это приготовила? – спросил он. – Сама?.. Ты знала, что я люблю роллы?

– Ты любишь все то же самое, что любит Филипп. Роллы, Джессику, лошадей. И да, для Фила я делала со свежей рыбой. Но Фил живет в Гамбурге, и я знала, где это можно достать. Ничего личного. Только география…

– Давай, не будем сразу ругаться? – перебил Ральф.

Показалось, или он на миг покраснел?..

Пока он жевал, не сводя с меня взгляда, я старалась взять себя в руки, не сводя глаз с него. Что он узрит рисоварку? И сложит два и два вместе? И сразу же все поймет? Не знаю, какой реакции я ждала. Что Ральф начнет отрицать, а я – доказательствами сыпать из телефона?

Вот твоя тачка, вот ее офис, вот ее окна и раскрасневшееся от счастья «табло».

Ральф проглотил.

– А как ты приготовила такой рис? Это не из пакета ведь?

– Какой чудесный, какой правильный вопрос.

– Что?..

– Купила специальную рисоварку в китайской лавке. В Швайнфурте. Между торговым центром и офисным зданием. «Азия Шоп». Знаешь, где это?

Ральф снова сделал вид, что задумался.

Я уставилась на него в упор: давай, малыш, напрягись. Ты должен знать, где. Под этой вывеской стояла твоя машина. Два долбаных часа! А сам ты был в офисном здании напротив. В том самом, где практикует твоя корова.

Да, именно, корова!.. Свиньи, как говорят, умны!

– Знаешь?.. – вновь повторила я.

– Нет, я не знаю, – сообщил Ральф, обученный вранью в самом Риме.

– Странно, – брякнула я и показала первую фотографию.

Его порше на фоне вывески магазина.

– О, смотри-ка! А я и внимания не обращал никогда.

Преодолев желание воткнуть по палочке в каждый из его глаз, я провела языком по зубам. Сосчитала до десяти, не позволив себе опуститься до уровня Джессики, швырявшей в отца подушки и вазочки.

Ральф ее быстро, к слову, от этого отучил, но Ральфа она и не любила, как папу.

– Какого черта ты врешь мне? Господи! Зачем ты мне врешь?

– Что именно вру? – он взял еще один ролл и даже не подавился им, сволочь!

– Ты был у Стеллы. Сразу после того, как она собрала вокруг меня санитаров и вколола успокоительное на глазах у всех…

Ральф замер.

– Почему ты так, Ральф? Да, не я тебя вытащила, но это благодаря мне ты получил шанс! Так почему всякий раз, когда мне делают больно, ты бежишь к этой женщине, чтобы с ней переспать?!

В повисшей паузе, ощущая себя ничтожеством, я отодвинула тарелку и встала.

Не к месту вспомнила подвал, хлест ремня, скулеж Джессики, а потом шлепки тел и ее же восторженные повизгивания.

– Я подала в суд на лишение тебя опекунства, – сказала я. – Чтоб ты знал. Была сегодня в комитете по делам несовершеннолетних. Ничего грязного, не волнуйся. Просто озвучила проблемы с адаптацией в школе, объяснила, что ты слишком занят и записалась на беседу с психологом, чтобы доказать, что я могу жить одна.

– Ммм, – он отправил в рот ее один ролл и смачно жуя, прищурился. – Рад, что ты с пользой провела время.

– На удовольствия не осталось, – сказала я.

Ральф мрачно посмотрел на меня.

– Я ездил в Рим, – сказал он, – на встречу с работодателем…

– Я думала, бог везде, – пошутила я.

– Есть возможность, что я вернусь в Гамбург, – ответил Ральф, как будто не слышал. – Как, скажем, секретарь епископа. В Гамбурге скоро появится новый епископ.

– Меня волнует не епископ, – я ударила по столу ладонью. – Я хочу знать, почему ты все время на стороне врага?!

– Я ездил забрать свою историю болезни.

– Два часа?!

– Она истерила и плакала. И угрожала… – равнодушно объяснил он. – Это всегда надолго. Но речь сейчас не о ней.

– О чем же?

– Фредерик. Он скоро…

– М…мой от… отец? – перебила я.

– Да, я почти уверен. Его все зовут Отец, он носит длинные черные платья, – Ральф коротко улыбнулся и взял еще один ролл. – Он возвращается в Гамбург и хочет видеть меня своим личным секретарем.

– И ты согласился?

Ральф рассмеялся, но так… Невесело.

– Священник не выбирает. Священник следует… туда, куда ему скажут. Мне больше нравилось здесь, но епископ прав. В Гамбурге у меня будет больше времени заниматься бизнесом. Это сейчас важнее.

– Ему-то что?

– Он в доле, – сказал Ральф коротко.

– Ах, ты мерзкий лживый мудак!..

– Я не общался с ним, если ты об этом! – оборвал он. – Ты, правда, думаешь, мы сумели бы так развернуться просто на деньгах Джесс? Естественно, в нас вкладывались другие. Лизель, кардинал, даже граф фон Штрассенберг. Он получает хорошие деньги за своих лошадей. В общем, я согласился. Следующей весной мы все возвращаемся. Мне нужно продать наш дом, собрать вещи и передать дела… Но, если хочешь, можешь уехать раньше. Я не стану тебя держать.

– Ты и Фил помирились? – спросила я.

Ральф качнул головой.

– Нет. Он в больнице. Лечит алкоголизм, нервный срыв и общее истощение…

– Так ему и надо! – злорадно сказала я.

Ральф поднял голову и посмотрел на меня. Внимательно, как еще никогда в жизни.

– Он выйдет через месяц. Это просто причуда…

– А Джессика?

– Джессика опасна для окружающих. Она напала на санитарку.

– Кто бы подумать мог?.. Она ведь была так нормальна! Нам это объяснили все, по очереди, врачи…

– Я должен кое-что рассказать тебе. О нас всех. Мы жили вместе, пока вы с девками глотали огурцы в католическом интернате. Филипп, Джесс и я. Какое-то время, даже счастливо жили. Потом стали ссориться, ругаться и ревновать… В итоге все свелось к тому, что мы друг с другом не разговаривали. Общались через нее. И мы никогда теперь не узнаем, что из того, что мы слышали, было сказано в самом деле. Возможно, однажды мы сядем и прямо поговорим. Но это будет очень, очень нескоро.

– В смысле, жили втроем?

– В прямом. На два члена. Ты смотришь порно? Не говори, что нет. Очень грустно подозревать в этом тетушку.

– Зачем мне знать это? – спросила я, помолчав.

– Мне его не хватает, – ответил Ральф и это вырвалось с такой болью, что я отвела глаза. – Джесс абсолютно не стоила того, чтобы из-за нее ссориться.

Я в жизни не думала, что душа способна болеть. Так сильно. Его душа.

– Мне кажется, дело было не в Джесс. А в том, что вы боялись, другому она важнее. Вы точно так же дружили раньше со мной. Сперва передаете свою самооценку другому, а потом ревниво следите: правильно ли она лежит. Это вы перемололи ее в труху. Не отец! Вы с Филом. И тоже самое делаете со мной.

– Да, – сказал Ральф. – Только никому из нас этого не хочется. Это происходит просто само собой. Поэтому я и начал посещать Стеллу. Мне казалось, существует решение. Но решения нет. Я лишь запутался еще больше, связавшись с ненужной бабой. Теперь она уверена, будто я влюблен и собирается доказать это. В судебном порядке.

– Как это?

– Либо я дам ей «материал», чтобы завести ребенка. Либо она напишет на меня заявление. И как ты понимаешь, я скорее сам себе яйца отрежу, чем заведу ребенка от этой женщины.

Я напряглась.

– Думаю, что она напишет. Я сильно бесился, пока воевал с тобой. Оставлял следы, бросал машину на общее обозрение. Посадить не посадят, но репутации все равно конец.

– То есть, это даже хорошо для тебя, что я подала жалобу раньше?

Ральф хмыкнул:

– Да. И еще одно: я порвал с ней из-за тебя! Помни это, даже если не веришь.