Русалочка должна умереть

А утром он снова пошел служить…

Я ощущала себя порочно-взрослой и очень красивой. Такой, как Джесс. Сегодня, я и была Джесс. Сидела в самом первом ряду, в самом красивом из трех своих черных платьев. И мой мужчина, стоя перед общиной, читал ей проповедь. Я слушала, едва осмеливаясь дышать. Ярко-красный молитвенник с серебряным обрезом страниц, казалось, светился. Как фонарь над борделем.

– Он потрясающий, правда? – шепнула я, задыхаясь от восхищения.

Мне хотелось плакать.

– Виви, – сказала тетушка, сжав мою ладонь. – Не сейчас, не здесь…

И в первый раз, я поняла, что значило быть Джессикой. Это малышка-Ви имела право открыто любить своего красивого «дядю», задыхаясь от обожания на глазах у всех. У Джесс таких привилегий не было. Теперь их не стало и у меня. Я выросла, Ральф превратился в запретный плод. Мне, как и Джессике предстояло захлопнуть рот и сидеть спокойно.

Я была не в том возрасте, чтобы впадать в религиозный экстаз.

– Сегодня мы обедаем здесь, в церкви, – шепнула тетя. – В конце месяца Ральф всегда дает обед за свой счет… Это у нас традиция. Твой… эм-м-м, дядя всегда говорил, что священник должен быть близок со своей паствой… М-м-м… я имею в виду, – она покраснела, – в платоническом смысле.

Я рассмеялась.

– Ах, боже мой! Я уж испугалась, меня отправляли домой без оргий!

Тетушка покраснела еще сильней. Машинально погладила жемчуг. Он имел над ней какую-то роковую власть. Я смутно догадывалась, что тетя нервничает из-за обеда. Боится, что кто-то что-то у меня спросит, а я отвечу что-то совсем не то.

А еще понимала, что ночью тетя все слышала и пылала ярче костров. Просто не смела сделать нам замечание. Из-за этого жемчуга?..

– Не нервничай, – шепнула я тете, притворившись, будто поправляю на ней колье, чтобы герб лежал аккуратно посередине. – Я будущая светская львица. Меня воспитывали в притворстве и лжи. Скажи мне, что я должна сказать и расслабься.

– Э-э, что? Я не понимаю!

Я улыбнулась: тетушка Ральфа никогда не умела врать.

– Твои секреты умрут со мной, прекрасная госпожа, – проскрипела я и сжала ее холодную, дрожащую руку. – Ты моя тетя со стороны Броммеров или кто ты?..

– Дальняя родственница Миркаллы, – чуть слышно выдохнула она.

Месса закончилась, люди стали вставать. Алтарный мальчик поставил на алтарь чашу с мелким круглым печеньем, которое заменяло гостии. Перед началом службы все желающие ложечкой клали одно печенье в чашу. В Штрассенберге священником был Карстен, один из сыновей дяди Ойгена, мой двоюродный брат. Он знал заранее сколько придет народу и раздавал настоящие облатки.

Здесь использовали печенье. Видимо, из гигиенический соображений, хотя я верила: никто бы не возражал, если бы Ральф облизывал облатки, прежде, чем положить их кому-то в рот. Я бы точно не возражала.

Говорят, будто девочка всегда влюбляется в папу. В мужчину, который отражает образ отца. У меня было двое таких мужчин. Один напоминал его внешностью, второй – содержимым.

Ральф был восхитителен. Он был мой!..

Я все еще пыталась сдержаться, когда откуда-то вынырнула Стелла и встала чуть позади меня. Пахнуло чесноком и вчерашней выпивкой. Прожив три года бок о бок с Джесс, я различала перегар даже сквозь ядреный запах ее духов и мятного освежителя, которым Стелла щедро брызнула себе в рот.

Мы обменялись короткими холодными взглядами.

В ту нашу первую встречу она была одета в удобный свитер и джинсы. Сегодня же на ней было черное коктейльное платье с гипюровыми плечами и рукавами. Под платьем – утягивающее белье и корректирующий лифчик. Кроме того, Стелла явно успела зайти в салон и сделать прическу.

Я громко перевела дыхание.

Это была не ревность даже; ревновать можно только к равному, а мы с нею были неравны. Это было какое-то брезгливое любопытство: неужто, титул доктор профессор психиатрии оказался таким заманчивым, что Ральф не заметил, как она выглядит. Даже в платье, даже в утягивающем белье, она казалась рыхлятиной.

– Как поживаете, фрау Дитрих? – спросила она очень светским тоном.

– А что? – еще более светским отозвалась тетя, не понижая голоса. – Вы и во мне нашли признаки каких-то душевных расстройств?

Стелла такого явно не ожидала.

– Я ничего не сделала, кроме того, что было необходимо.

– Выдавать себя за лечащего врача моей племянницы было в самом деле необходимо, – тетин тон стал холодным. Падая с губ, слова почти что звенели; хрупко, как падающие на землю сосульки. – Как и лгать мне, будто вас прислал Ральф.

На нас оглядывались, но тетя словно не замечала.

– Вы меня не так поняли, – заюлила Стелла. – Я…

– Милочка, – тетя вдруг резко остановилась и продела руку сквозь мою руку, – вы – отвратительная, пьющая лгунья. Я не желаю с вами беседовать. Ни сегодня, ни когда-либо еще. Я молчала, пока вы преследовали Ральфа. Ральф взрослый и может за себя постоять! Но то, что вы пытались сделать с бедняжкой Ви, слишком отвратительно, чтобы продолжать знакомство.

– Браво! – искренне восхищенная прошептала я, когда мы получили по печенюшке и проскользнули в комнату за кафедрой, где обычно переодевался Ральф. – Марита в жизни бы не смогла! – добавила я, вспомнив странный комплимент, что тетя отвесила мне в первый день прибытия. – Так срезать может только Лизель! И я горжусь, считаясь твоей племянницей.

Она сверкнула и улыбнулась.

– После сегодняшнего, ты мне почти как дочь!..

Ральф и Агнцы

Мужчины, особенно деловые, любят очертить границы дозволенного. На первом этапе, пока он еще не влюблен, выгодней всего делать вид, что ты ничего не знаешь! Иначе, он с радостью очертит тебе границы и выдаст номерок в очереди.

Ральф был деловым мужчиной. В высшей степени деловым. У Филиппа еще случались какие-то слабости, вроде баб, кокаина и алкоголя. У Ральфа слабостей не было даже в юности.

Его день был расписан по часам, его часы – по минутам. И Ральф, конечно же, хотел немедля выдать мне место в еженедельнике.

– Вторник, четверг, суббота – я тренируюсь. Понедельник, среда и пятница – веду секцию киокушинкай. Воскресенье – месса. Прибавь к этому заседания, собрания, церковь, бизнес…

– А живешь ты когда? – спросила я, с трудом одолев половину списка.

– Движение и есть жизнь!

Я посмотрела внимательнее.

Мы были вместе всего только две недели. Легко измерять неделями, когда ты ходишь на мессы. Но я почему-то вдруг напряглась. Фил тоже что-то подобное говорил мне. Типа, – я очень занятой человек! Но потом, через пару дней, я случайно подслушала его разговор с отцом.

– …ты дурак? – раздраженно переспросил Себастьян. – Что в этом может быть плохого?..

– Я не хочу так часто! – буркнул Филипп.

– Так просто не дрочи по утрам, – посоветовал отец. – И все прекрасно захочешь!

И Филипп промолчал. А меня как кипятком обварило…

– Мне было бы приятно, – продолжал Ральф, – если бы ты хоть чем-нибудь увлекалась, кроме меня. И если можно, не Инстаграмом.

– Что ты имеешь против моей Инсты?

– Ты одеваешься, как Ева до Грехопадения. А я приходской священник и мы в деревне живем.

– Никто не знает моего профиля.

– Я знаю! – ответил он. – И, кроме того, я хотел бы, чтобы ты встречалась с кем-то, кроме нас с тетей.

– Это плохо закончится, – предупредила я.

– Сделай усилие, – сказал он.

Я пожала плечами.

– В четверг ребята собирают еду с фудшерринга, – промямлил он, избегая моего взгляда. – Было бы здорово, если бы и ты помогла.

– Хорошо, – согласилась я. – Если тебе так хочется, чтоб меня еще чуть-чуть поклевали, почему нет.

Ральф пожевал губы.

– Идешь в постель? – спросил он, стараясь скрыть то, что буквально светилось на его лбу.

– Нет, – ответила я. – Моя кроватка уже проветрилась. Пожалуй, буду лучше спать у себя.

На миг мне почудилось облегчение. Потом Ральф кивнул.

РАЛЬФ

Он жалел ее, ненавидел и очень-очень любил

– Еще немного и все решат, что у нас интрижка, – сосредоточенно заметил Ральф, обрабатывая ударами грушу.

Антон бросил сумку и сел на пол.

Он уже в третий раз приходил один, когда был уверен, что Ральф один.

– Почему ты здесь, а не дома?

Ральф жестче и сильнее, чем до этого ударил по груше и отступил. Опустив руки, он медленно поднял глаза. Дома была Она. Оскорбленная в лучших чувствах. Поглощенная лишь собой и ужасно злая.

Если кто-нибудь, когда-нибудь арестует его и получит право на просмотр истории браузера, его посадят в самую глухую одиночную камеру. И никогда уже оттуда не выпустят.

Стелла была права…

Ви больна, хотя и не тем, чем она сказала. Не потому ли, в конце концов, от нее отказался Фил? Постоянный стресс, тренировки, недосыпание… Голова забита тысячей самых разных дел. Нет, он не импотент, но ему не нужно так часто.

А она ничего не делает. Лишь прихорашивается, что-то там качает, не впуская его в его же собственный зал и распаляет себя еще больше.

Мало того, что он это понимает. Еще и Ви теперь поняла и не просто отдалилась, отпрянула. Ральф мог лишь гадать, что она выкинет в этот раз. И… чувствовать себя виноватым.

Он и любил ее больше всех на свете, и ненавидел, и очень сильно жалел. Но он не мог заставить себя. Он просто больше не мог.

Стелла и тут права? Он – импотент, просто отрицает?..

– А ты почему не дома? – Ральф посмотрел на Антона и удержав качавшуюся грушу, принялся по ней бить.

– Скрываюсь от Свени.

– Разве она не бросила тебя?

– Я тоже думал, что бросила… Но она решила, что если со мной расстаться, я стану бегать за ней, завоевывать обратно ее доверие и бла-бла-бла, бла-бла-бла!.. Как может такая умная девушка быть настолько тупой?!

Священник расхохотался.

– Я расскажу тебе, как только узнаю.

– Она теперь в Фейсбуке постит всякую феминистическую херь про нарциссов и абьюзеров. Это, типа, я.

Ральф вновь рассмеялся и на ходу разбинтовывая руки, слез с ринга.

Антон подвинулся и, поднявшись, пошел за ним. В зале было прохладно и остро пахло кожей, полиролью и чьей-то забытой в шкафчике формой. Ральф поморщился, проходя мимо и накинув полотенце на шею, утер лицо.

Стелла не обвиняла его в абьюзе, но бомбардировала требованиями отозвать иск. Хоть и знала, что иск подала Верена. Чертовски самостоятельная девочка, если так посмотреть. Ральф просто сбрасывал ее сообщения, не дочитав до конца. Но не удалял. Адвокат посоветовал ему сохранить их на всякий случай.

– У тебя что-то есть с Ви? – спросил Антон, не сдержавшись.

Ральф замер на миг, потом медленно сдвинул полотенце на лоб. Другой конец упал на плечи, превратив полотенце в некое подобие капюшона. Антон на миг отшатнулся: Ральф показался ему подобием страдающего Христа.

– У меня что-то с целибатом.

Антон поджал губы и сунув руки в карманы, принялся носком кроссовки рисовать на линолеуме линии. Ральф молча ждал.

– Я знаю, это неправильно… Но я считаю твой целибат кретинством.

– Ты подсчитал карманные и решил, что можешь сделать Ви своей содержанкой?

Антон покраснел.

– Я не хотел ее обидеть. Просто имел в виду, что она по природе не жена, и не мать. Я думал, ей будет лестно…

– Ей не было. Видишь ли, она считает, будто в браке есть секс. И всеми силами пытается научиться быть всем для своего будущего мужа. Это было очень жестоко, Антон, заявить ей, что она не годится в жены!

Антон задумался:

– Может, я и правда нарцисс?

– Нарциссы – это жалкие люди, мучимые стыдом и недостижимостью Альтерэго. А ты обычный мальчишка, просто рациональный не по годам. То, что она – самый худший вариант в жены, я понимаю. Но Ви разводит бабочек в животе. Брак для нее – это платье от Веры Вонг, прием на пятьсот с лишним человек и аплодирующая бабушка.

– Не понял?

– Что именно?

– Насчет бабушки.

– А, ты не в курсе, чем промышляет почтенная дама?.. Она выходит замуж, Антон. И с каждым разом ее мужья все богаче. И каждого она потрошит, как гуся, но все они сохраняют к ней теплые и светлые чувства. Сказать по правде, Элизабет потрясающая женщина, но как ей это удается, я так и не смог понять. Верена так не умеет. И не сумеет, думаю. Но она никогда не перестанет пытаться. Сказать ей, что она не годится в жены, все равно, что плюнуть в лицо. Она не утихомирится, пока тебя не получит.

– Да, я заметил. Сказать по правде, мне уже вовсе не хочется возвращать Свеню, но Свеня теперь готова горы подвинуть.

– Сказать по правде, у тебя выбора нет. Ты дал ей прочувствовать совместное будущее. Не хочу оскорблять твой вкус, но такого красавца, Свеня никогда не найдет. Она это понимает.

– Ты знаешь, – Антон снова провел носком линию и поднял глаза, страдальчески сморщив лоб, – я никогда не велся просто на внешность. Отец говорит, что жениться нужно на женщине, которая сможет быть тебе достойным партнером во всем. А красотки продаются на всех углах. И продаются задешево. Я выбрал Свеню, именно потому, что считал ее достойным партнером. У нас похожие семьи, она сама дочь юриста и собирается им стать. Я думал, ум – это чисто образование. Интеллектуальный коэффициент. Я думал, мне достаточно умной девочки, которая понимает, когда и что со мной можно, а что нельзя. И вот, пожалуйста. Умная девочка превратилась в полную дуру, которая ходит по школе и мелет, что я использовал ее.

Ральф вновь подумал о Стелле и скривил рот. Она ведь тоже считает, будто ее использовали. Только Верена, которую он все время считал тупой, хотя и зла на Филиппа, но признает: это она сама ему навязалась. И не имеет права что-либо ему предъявлять. Единственная, кто так смотрел на вещи.

– Может, бабы не понимают, что они страшные? – спросил Ральф вслух. – Если начать с кем-нибудь общаться из-за ума, она непременно вообразит, что ты повелся на ее шарм. И тут же растеряет весь ум, в попытках за тебя уцепиться.

– Вот я об этом и говорю, – резко повторил Антон. – Неужто, живя с тобой, Ви ни разу не попыталась.

Ральф вскинул голову, внимательно взглянув на него.

– Если бы и пыталась, тебя это не касается, согласись?

– Я не к тому, что я любопытный гусь и лезу в то, что лишь твое дело. Но ты – мой друг, тебе я обязан всем!.. Я не могу поступить с тобой, как мудак, ведясь на твою девчонку.

Ральф рассмеялся.

– Неужто, у тебя есть что-то человеческое? Я всегда думал, что по ночам ты не спишь, а садишься на подзарядку.

– Я не хочу опять влипнуть, – сказал Антон. – Мне кажется, я люблю ее. Что всегда любил.

– Ты ее хочешь. Если быть совсем честными…

– Да. Но прежде, я должен быть уверенным, что она свободна и… – Антон сжал губы. – Я не могу ведь просто трахать твою сестру, не собираясь на ней жениться… Вот почему я здесь.

Ральф глубоко вздохнул. Он не хотел ее… по крайней мере, так часто. И так, как этого хотела она. Но он любил ее. Любил по-прежнему, больше всех на свете. За исключением, может, Фила и самая мысль, что какой-то роботизированный сопляк решает, годится его маленькая Цукерпу в жены, задел Ральфа за живое.

– Я не хочу тебя оскорблять, – сказал он, стараясь ничем не выдать себя, – но неужели, ты никогда не слышал о Штрассенбергах? Твой отец меня очень часто о них расспрашивает…

– Я слышал, но Верена же не из графской семьи.

– Верена дочь семейного спикера, это второй человек после графа. Почти что сам граф. Но даже если бы она не была, все девушки Штрассенберг выходят замуж лишь внутри клана. Иначе, прощай фамилия и все фамильные привилегии. А их там много, Антон, поверь. Я там бывал. Я там жил практически…

– Так почему она здесь, а не с ними?

– Она со мной. Я ей опекун и родственник. Но замуж она пойдет лишь за одного из своих. Верена не только происходит из важной в клане семьи, она еще и очень богата. И если Джесс не оправится от своей психушки, может так статься, что ее мужа заберет дочь.

– И кто он? Муж?

– Филипп, старший сын графа. Мой бывший партнер по бизнесу. Ты видел фотографии в моем кабинете.

Антон потух и даже как-то обиделся.

– Так это что, получается… это я ей не пара?

Ральф рассмеялся.

– Вот так облом? Но не расстраивайся, Джесс теперь уже вряд ли кого-то родит и когда Верене исполнится двадцать шесть, ты сам сможешь стать ее содержанкой.

– Очень смешно.

– Это правда, – Ральф потер голову и сказал, стараясь не быть злорадным. – Ты очень смелый парень, если пришел ко мне. И честный, вопреки своим интересам. Поэтому я тоже буду честен с тобой. Если ты хочешь спать с ней, спи с ней. Но только тайком от Свени и остальных. И самое главное, не вздумай сделать ей бэби!.. Знаешь, я очень хорошо к тебе отношусь, но ты никогда не женишься на Верене. Этого не допустит ее семья.

Антон насупился. Мюллеры далеко не бедны, но они никогда не сравняются со старой аристократией. И даже смешно, что Антон об этом не знал. И еще смешнее, что он порвал со Свеней в надежде взобраться на Ви. Хоть и прикрыл все это дело женитьбой.

И Ральф задумался: может быть, это шанс? Расстаться с ней, хоть и ноет сердце? Она не нужна ему в том виде, как она есть. А в том, в каком нужна, он никогда ее не получит. Верена не мазохистка. От слов «совсем». А он – садист, и ничего с этим не поделаешь. Он все еще любил ее. Больше жизни… Но он ее не хотел. А она хотела. Настолько часто, что Ральф скрывался в спортзале. Не мог уже себя заставлять. И Ви опять начала ехать крышей.

– Ты, вроде как в геометрии разбираешься, – сказал Ральф, стараясь не смотреть на Антона. – Ви репетитор нужен. Она умна, как топор. Я не хочу, чтоб потом сказали, будто я плохо за ней следил.

Антон уставился на нее, быстро облизав губы.

– Ты что, не слышал, что я пытаюсь сказать?

– Я слышал. Могу я рассчитывать на то, что ты будешь очень аккуратно предохраняться?

– Я не мудак какой-нибудь! – закипел Антон. – Если я не могу стать ей мужем, то и не будет ничего.

– Не говори ерунды, – перебил его Ральф, презирая себя. – Связи зарабатывают не только в браке. То, что она не станет твоей женой, не означает, что она не сможет представить тебя друзьям, или метко упомянуть при случае. Взгляни на меня. Сказать тебе, кем я был до нашей с ней встречи?.. Она единственная наследница. Поверь мне: ради нее, Лизель, ее бабка, сделает что угодно.

Антон криво усмехнулся. Ральф видел, что связи его совсем не интересуют. Лишь одна связь.

– Она тебя хочет, – соврал он мальчику. – Уж я-то знаю.

III ВЕРЕНА.

Тестостерон вместо стероидов

В Гамбурге Ральф ходил на киокушинкай-карате, здесь, в Геральтсхофене, организовал «бойцовский клуб» имени себя лично. Лично снял помещение в здании, где раньше был магазин напитков, переоборудовал и устроил там спортивную студию для парней.

На первый взгляд, все было прилично, да но… Что это были за парни!

Их было пятнадцать, может быть двадцать, – мальчишки от четырнадцати до двадцати. Ральф собирал их как жемчуг, по одному, когда посещал полицейские участки или тюрьму для несовершеннолетних в Эбрахе.

Тетушка плакала и шептала, что эти мальчики убьют его и нас всех, живьем, а потом сожгут дом и всю ее мебель. Она все время была логична. Ральф лишь глаза закатывал. Даже глубже, чем в те моменты, когда она пыталась вернуть его на путь истинный, – вытащив из моей постели.

– Это просто секция, тетя! – твердил он с плохо скрываемой яростью. – Я просто пытаюсь спасать их души для церкви!.. Не выводи меня!

По понедельникам, средам и пятницам, мальчики пинали по груше и тягали «железо», по воскресеньям, после мессы, пинали мяч. В четверг у них был день помощи одиноким старикам, после чего ребята пили чай в актовом зале церкви и о чем-то болтали чуть ли не до полуночи.

Тетя под строжайшим секретом поведала мне, что опасается, будто Ральф совсем помешался на почве власти. И собирает собственную армию. Некий дитрих-югенд. Так стало ясно, что помешалась тетя. Она под каждым кустом видела нациста, а под деревом – целый взвод.

Антинацистские принципы не мешало ей красоваться в жемчугах Броммеров.

Нацистами тетя считала всех, кто не мог жить ни во что не впутываясь. От продажи наркотиков до разбоя и грабежа. И была права: эти мальчики, как и сам Ральф, по крови были волками. И то, что Ральф пытался сделать из них пастушьих собак, способных жить в обществе, не означала, что у него получится.

Эти мальчики были платой, что Ральф аккуратно вносил на баланс Судьбы. Пытался дать им всем шанс. Такой же, что мой отец дал ему. И такой же шанс он хотел дать мне. Помочь поладить хоть с кем-нибудь за стенами Штрассенберга.

Он просто никак не мог взять в толк, почему мы так держимся друг за друга. Мне предстояло снова через это пройти.

Когда мы явились к церкви, парни и девушки, которые явно учились не в моей школе, весело обсуждали что-то, стоя у груды ящиков перед входом в церковь. Ральф посигналил и с радостными воплями, толпа расступилась.

– Девочки, – с улыбкой обобщил Ральф, – знакомьтесь, это – моя сестра… Арест за драку в школе. Мальчики, вы помните мою Виви?

Мальчики изобразили собрание пионов и помидоров. Девочки постарались скрыть, что ко мне испытывают. Я спокойно посмотрела на Ральфа: видел? Ральф стиснул зубы и тряхнул головой.

Все принялись за дело.

У Мариты благотворительность заключается в том, что облаченные в перья и бриллианты женщины, которым бы больше пошел картонный пакет на голову, покупали дорогие билеты на ужины. И прославляли друг друга за доброту.

Убогих и сирых к столам, конечно, не подпускали.

То, что делает Ральф – настоящее. И кому-то нужно.

По четвергам «волчьи мальчики» забирали продукты на фудшеринге, грузили в специально нанятую газель и везли их в церковь. Девушки под руководством тети разбирали продукты по списку и собирали набор для малоимущих и одиноких. А затем развозили тем прихожанам Ральфа, которым тяжело самим ходить в магазин.

Я и понятия не имела, как много нищих в нашей стране, такой богатой и щедрой на соцпособия. Правда, я никогда не думала, что есть люди, которым пособий может и не хватить. Ральф помогал им также, бесплатно занимаясь сдачей или продажей домов, устраивал стариков в дома престарелых, а тех, кто хотел жить дома, навещал на дому.

Вот в чем заключалась его работа с домиками старушек, о которой так любил проехаться мой бывший любимый. Тогда я смеялась, сейчас мне было не по себе.

Большинство из этих людей, жило на крошечные пенсии на съемных квартирах. И никакой практической пользы от помощи, Ральф не получал. По рассказам Филиппа выходило, что он чуть ли не завещания переделывает в свою пользу. На деле он просто следил за тем, чтобы стариков не потрошили недобросовестные риэлторы.

Еда, лекарства, транспорт, помощь в оформлении документов, дотаций и медицинской помощи, – все это делали он и его ребята, многие из которых уже работали и учились в его риэлторских фирмах.

Все происходило так быстро и эффективно, что оставалось только стараться бежать, как все. И неожиданно, мне понравилось.

Ребята постарше, у которых есть водительские права, подъезжали к фудшерингу, грузили отобранные девочками продукты. Все это отвезли в церковь, и мы с девчонками тут же принялись за работу.

– Девочки, еще осталась красная паприка? Фрау Рамм просила именно красную!..

– Да, там коробка под коробкой с бананами. Захвати скотч!..

– Синди, ты села на печенье, корова глупая!..

– С моим весом я хоть на чипсах могу сидеть.

– Ты и так на них сидишь. У тебя сало через ремень свисает. Еще пара кило и ты можешь смело переходить в бодипозитив…

Смех. Общий. Синди:

– Это не сало, Вики, это моя природная женственность.

– Женственность – это сиськи и бедра, – вставила девочка, что искала паприку. – А у тебя – жир на пузе.

Смех.

Синди показала язык и, тут же, демонстративно, открыла коробку «Принглс».

– Отец Ральф, – крикнула она в полуоткрытую дверь. – София унижает мое человеческое достоинство. Что делать?

– Купи у меня индульгенцию на сей тяжкий грех и врежь ей, – отвечал Ральф. – Только не ногами: ты – девочка.

– Это дискриминация и сексизм! Сделайте меня женщиной, падре! Я хочу ей с ноги влепить.

И все опять хохотали.

Включая тетушку.

Если бы так пошутила я, мне вымыли бы рот с мылом и окунули мордой в святую воду. Но Синди никто ни в чем не подозревал.

Работа кипела. Мальчишки составили коробки в газель и уехали развозить их по адресатам. Мы убрали упаковочный мусор, принялись накрывать столы.

– В субботу в церкви большой обед и дискотека времен Пришествия, – сказала мне Синди, хрустя уже третьим пакетом чипсов. – Старички пляшут фокс и рассказывают друг другу о своей молодости. Хорошая все же болезнь – склероз. Каждый месяц – новые лица. И кстати, о молодости…

Она умильно закатила глаза.

– Что у тебя там было с Антоном?

Я замерла.

Не потому, что с Антоном у меня было что-то, что следовало скрывать. Потому, что я Ральфу об этом не рассказала. И то, что все вокруг в курсе, застало меня врасплох. Они были даже не из моей школы! Неужто, Антон рассказал друзьям?..

Ральф медленно скрестил руки, привалившись плечом к стене.

– С Антоном? – переспросил он.

Синди удивленно зыркнула на него.

– Ты что, не в курсе?

– Нет, как-то не уследил.

– Ха-ха! – Синди скомкала хрустящий пакет и запихала в один из мусорных.

– Ты что, с Антоном встречаешься? – спросил Ральф спокойно.

В церкви словно похолодало, теперь это ощутили все. Синди самодовольно заткнулась. Вот что я ей сделала? Что?!

– Антон всего себя посвящает спорту! Там вместо гормонов в крови стероиды, – буркнул кто-то из мальчиков. – Синди снова хлюпнула в туалете. Алкашка!..

– Да, – сказал Ральф. – Конечно. А где Антон? – взгляд уже потеплел и обещал мне адское пламя.

– Со Свеней, – сказала Синди, выжав улыбочку. – Работает на два фронта. Какой уж там спорт?..