Читать книгу: «Белея», страница 3

Голова болела.

Кариатиды смотрели на меня, распластавшуюся посреди небесно-голубой парадной.

Наутро рука все не отпускала. Мне казалось, что она стала белее. Я люблю белый, цвет чистоты. Лепнина парадной была белой. Скульптуры были белыми. Хотя я не успела разглядеть выражение их глаз, они были слишком высоко от меня.

Я решила ничего не говорить в фирме и забрала очередной набор адресов. Первым поручением было отвезти загранпаспорт постояльцу отеля на углу Невского и Мойки.

На набережной проводили дорожные работы, оставив для проезда и парковки одну полосу. Студенты соседних вузов курили на улице. Я шла, чувствуя тяжесть руки, боль и немоту всего тела. Возможно, сегодня не получится ходить столько, сколько привыкла. Я искала вход среди роскошных деревянных дверей. Первый вход, похоже, основным не был, но его все равно сторожили маленькие черные львы, размером чуть больше собачек. Шедшая навстречу женщина, не сбавляя шага, на ходу ласково потерла одному из них нос.

И вход, и львы, и двери, – все было таким роскошным, что я почти ожидала увидеть швейцара в фирменной ливрее. Но меня никто не встречал. Превозмогая боль в руке, я потянула створку и очутилась внутри на развилке, и, как зачарованная, пошла не по коридору для людей, а по наклонному ходу, где возили тележки с чемоданами. Рамка металлодетектора в холле запищала, но никто не подошел и не обратил внимания.

Я оказалась под низким потолком, среди люстр с хрустальными подвесками, столиков и обтянутых броской тканью кресел. Должна была подойти к ресепшену и передать конверт с документами, но я этого не сделала. Меня сковал страх – и восторг.

Пространство поплыло.

Сумрачный холл находился в многоэтажном световом колодце. Сверху свисали две хрустальные люстры, внизу канделябры «под свечи», осыпанные нитями стеклянных украшений. На других этажах взгляд охватывал колонны, ажурные перила, лепнину и изысканные полукруглые окна, но вряд ли взгляд туда стремился. Поглощая все внимание, нависая над барной стойкой, камином, столами с дорогим алкоголем и над глубокими зелеными креслами, с высоты на людей взирали атланты.

Посетители под ними казались нечеткими и темными, ничтожными. Как фигурки муравьев перед богами, – или так врезалось в память. Атланты хмурились, торсы напряжены, шкуры на поясах завязаны подушечками лап наружу.

И вдруг я поняла: мы же все уйдем, а они останутся незыблемыми. Разящие и прекрасные, истинные повелители города. Они поглотят память о нас, потому что нас забудут. Мы, люди, такие: не умеем любить себя и других, но мы умеем делать искусство. Превозносить и преклоняться пред ним. И проносить в наших сердцах сквозь века.