Читать книгу: «Пленённая принцесса», страница 2

Несса

Чикаго. Десять лет спустя

Я еду в студию балета «Лэйк-Сити» по улицам, густо усаженным кленами в два ряда. Ветви деревьев настолько толстые, что почти смыкаются в арку над головой. Их темно-малиновые листья опадают, образуя хрустящие сугробы в кюветах.

Я люблю осенний Чикаго. Зима здесь ужасна, но недели ослепительных красных, оранжевых и желтых красок того стоят.

Я только что навещала Аиду в ее новой квартире недалеко от Военно-морского пирса⁴. Это потрясающее место, бывшее когда-то старой церковью. На кухне до сих пор сохранились оригинальные кирпичные стены, а огромные старые деревянные балки пересекают потолок, словно китовые ребра. В спальне даже есть витражное окно, и когда мы сидели на кровати, льющийся сквозь него солнечный свет окрашивал нашу кожу в радужные оттенки.

Мы ели попкорн и мандарины за просмотром шестого фильма о Гарри Поттере на ее ноутбуке. Аида обожает фэнтези. Благодаря всему, что мы посмотрели, я тоже его полюбила. Но до сих пор не могу поверить, что ей хватает духу есть в кровати – мой брат очень щепетилен.

– Где Кэл? – с волнением спросила я.

– На работе, – ответила невестка.

Мой брат недавно стал олдерменом⁵ 43-го округа. В дополнение к его статусу наследника самого успешного чикагского мафиозного клана.

Мне всегда странно думать о своей семье как об ирландской мафии, потому что ничего другого я и не знала. Для меня отец, брат, сестра и мать – это люди, которые любят меня и заботятся обо мне. Я не могу представить их преступниками с кровью на руках.

Я самая младшая в семье, поэтому они пытаются все от меня скрывать. В отличие от брата и сестры, я не имею отношения к семейному бизнесу. Кэллам – правая рука отца, а Риона – главный юрисконсульт. Даже моя мать активно участвует в делах семьи.

А есть я – малышка. Избалованная, защищаемая, опекаемая.

Иногда мне кажется, что они хотят, чтобы благодаря мне хоть какая-то часть семьи оставалась чистой и невинной.

Что ставит меня в довольно странное положение.

Мне претят плохие поступки – я не могу даже раздавить жука или соврать ценой своей жизни. Мое лицо тут же краснеет, я начинаю потеть и заикаться, и мне кажется, что меня вырвет, если я только попытаюсь.

С другой стороны, порой я чувствую себя одиноко. Словно я не имею к остальным отношения. Словно я не часть собственной семьи.

Что ж, Кэл по крайней мере женился на классной девчонке. Мы с Аидой сразу понравились друг другу, хоть совсем и не похожи – она смелая, веселая и не потерпит никакой фигни. Особенно от моего брата. Поначалу казалось, что они убьют друг друга, но теперь я не могу представить Кэла ни с кем другим.

Жаль, они не остались жить с нами подольше, но я понимаю, что молодым нужно личное пространство. К несчастью для них, я собираюсь навещать брата и невестку примерно каждый день.

Мне даже немного совестно, что я не испытываю таких же чувств к собственной сестре. Риона просто слишком… ожесточенная. Она определенно выбрала профессию себе по нутру – моя сестра олимпийская чемпионка по спорам. Платить ей за это – все равно что платить утке за то, что та плавает. Я бы хотела иметь близкие сестринские отношения с Рионой, но меня не покидает чувство, что она едва выносит меня. Что считает какой-то дурочкой.

Я и правда иногда чувствую себя дурочкой. Но не сегодня. Сегодня я еду в студию балета, чтобы взглянуть на программки, которые распечатали к новой постановке. Она называется «Безмятежность», и я помогала ставить для нее половину хореографических номеров. Мысль о том, что я увижу их на сцене, приводит меня в такой ажиотаж, что я едва могу усидеть на месте.

Мать отдала меня в классический балет, когда мне было три года. Кроме этого, я ходила на уроки верховой езды, тенниса и виолончели, но именно танцы остались со мной навсегда. Я никогда не устаю от них. Я везде хожу на цыпочках, пока в голове играют отрывки из «Весны священной» и «Пульчинеллы»⁶.

Танцы для меня как воздух, которым я дышу. И я хороша. Очень хороша. Проблема лишь в том, что быть хорошим танцором не значит быть великим. Хороших много. Великих можно пересчитать по пальцам. И тем и другим требуются часы пота и слез, но пропасть между талантом и гением так же велика, как Большой каньон. И я, к сожалению, по ту сторону величия.

Я долго не хотела себе в этом признаваться. Думала, если буду есть меньше и танцевать больше, то смогу стать прима-балериной. Но, закончив школу, я осознала, что я даже не лучшая балерина Чикаго, что уж говорить о национальном уровне. Мне бы повезло стать хотя бы стажером в крупной танцевальной труппе, а о том, чтобы войти в основной состав, не приходилось и мечтать.

Тем не менее я получила место в кордебалете театра-студии «Лэйк-Сити», совмещая танцы с учебой в Университете Лойолы. Я бы не хотела бросать танцы, пока не закончу университет.

Директор и главный хореограф студии – Джексон Райт. Он слегка засранец – впрочем, как и любой директор. Похоже «директор» и «диктатор» в этой индустрии синонимы. И все же он гениален.

Театр-студия «Лэйк-Сити» экспериментальный. Тут танцуют в стиле контемпорари и ставят самые невероятные шоу – например, в полной темноте с флуоресцентной краской на телах танцовщиков. Или постановки, где вместо музыки звучит только ритм барабанов.

Наша новая постановка радостная, что подходит мне идеально, потому что я самый беззаботный человек, которого вы только встречали. Мало что способно меня огорчить.

Возможно, поэтому Джексон доверил мне такую большую часть хореографии. Он и раньше давал мне ставить кое-что здесь и там, с тех пор как я обнаружила в себе талант хореографа. Но сейчас впервые позволил поставить целые номера.

Жду не дождусь, когда увижу их во всем великолепии – с гримом, костюмами и правильным светом. Словно мои мысли вживую воплотятся на сцене. Я представляю свою семью, сидящую в первом ряду, потрясенную тем, что я могу быть скульптором, а не только материалом. Впервые по-настоящему восхищенную мною!

Я практически вприпрыжку вбегаю в студию. В первом зале проходит разминка, а во втором находится балетный класс. Меня обволакивает композиция из знакомых звуков и запахов – топот ног по деревянным полам, пианист, отбивающий такт, смесь ароматов пота, духов и воска для пола. Здесь пахнет домом.

В студии жарко от разгоряченных тел. Я снимаю куртку, направляясь прямиком в кабинет Джексона.

Дверь наполовину открыта. Я вежливо стучу по косяку, ожидая его немногословного «войдите», прежде чем зайти.

Директор сидит за столом, просматривая небрежную кипу бумаг. В его кабинете полнейший бардак – он битком набит фотографиями в рамках, афишами прошлых выступлений, отдельными папками и даже фрагментами костюмов на начальной стадии проектирования. Во время постановки Джексон контролирует все до последней пачки.

Это стройный мужчина немногим выше меня, пожалуй, даже слишком худой из-за своей строгой веганской диеты. У него густая копна черных волос с легкой проседью на висках. Джексон чрезвычайно гордится своими волосами и всегда проводит по ним руками, когда говорит. У него загорелая кожа, худощавое лицо, большие, темные и выразительные глаза. В хореографа влюблены многие танцоры, и мужчины, и женщины.

– Несса, – говорит он, глядя на меня поверх своих бумаг. – Чем обязан?

– Изабель сказала мне, что готовы программки! – отвечаю я, стараясь не улыбаться слишком широко. Изабель – главная по костюмам. Она может вручную шить со скоростью швейной машинки, одновременно выкрикивая указания всем своим помощникам. У нее острый язык и доброе сердце. Мне нравится думать о ней как о своей танцевальной маме.

– О, точно. Вон там, – отвечает Джексон, кивая головой в сторону картонной коробки, стоящей на складном стуле и доверху набитой программками.

Я подбегаю и хватаю самую верхнюю стопку, снимая резинку, чтобы достать программку.

Обложка прекрасна – на ней изображена Анжелика, одна из наших прим, облаченная в красную шелковую тунику. Она прыгает в воздухе, и нога под невозможным углом взлетает над головой, ее идеально изогнутая стопа выглядит словно лук для стрельбы.

Я открываю программку, скользя глазами по списку танцоров вниз к именам постановочной группы. Я ожидаю увидеть там свое имя и даже хочу попросить у Джексона разрешения взять одну домой, чтобы показать родителям.

Вместо этого… я не вижу вообще ничего. Джексон Райт указан в качестве главного хореографа, Келли Пол – в качестве помощника. Меня же в программке нет вовсе.

– Что? – раздраженно бросает Джексон, заметив ошеломленное выражение моего лица.

– Просто… кажется, меня забыли указать в качестве одного из хореографов, – нерешительно произношу я. – Забыли, вероятно, те, кто разрабатывал дизайн программок. Должно быть, это недоразумение.

– Нет, – небрежно отвечает Джексон. – Не забыли.

Мой рот складывается в удивленное «о», когда я смотрю на директора.

– Что… ты имеешь в виду? – спрашиваю я.

– Тебя не забыли, – повторяет он. – Тебя и не должны были упоминать.

Мое сердце бьется о грудную клетку, словно муха о стекло. Первым порывом мне хочется кивнуть, согласиться и уйти. Я ненавижу споры. Но знаю, что, если поступлю так, позже возненавижу себя сильнее. Я должна разобраться, что происходит.

– Почему меня не должны были упоминать? – спрашиваю я, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно спокойнее и безразличнее.

Джексон раздраженно вздыхает и откладывает бумаги в остальную кучу-малу на столе.

– Ты не хореограф, Несса, – говорит он, словно объясняет простые истины. – Ты танцовщица кордебалета. Просто потому, что ты подкинула пару идей…

– Я поставила четыре танца! – выпаливаю я с горящим лицом. Знаю, что это звучит по-детски, но ничего не могу с собой поделать.

Джексон встает из-за стола. Он подходит ко мне и опускает руки мне на плечи. В первую секунду мне кажется, что мужчина хочет меня утешить, но затем я понимаю, что он направляет меня к выходу.

– Понимаешь, в чем дело, Несса, – говорит он. – Ты неплохо потрудилась. Но твоя работа не столь уж оригинальна. Она довольно проста. Те части шоу, что вдыхают в него жизнь, заставляют его звучать, ставил я. Поэтому не стоит позориться, пытаясь приписать себе несуществующие заслуги.

Мое горло так распухло от смущения, что я не могу говорить, отчаянно пытаясь сдержать слезы, жгущие глаза.

– Спасибо, что заглянула, – говорит Джексон, когда мы подходим к выходу. – Можешь оставить себе программку, если хочешь…

Я даже не понимала, что до сих пор держу в руках несчастную листовку, смятую от того, как сильно я ее сжимала.

Джексон выставляет меня из своего кабинета и с тихим щелчком закрывает дверь. Я остаюсь одна в коридоре.

Стою там ошеломленная, по лицу катятся тихие слезы. Боже, я чувствую себя идиоткой.

Не желая ни с кем столкнуться, я разворачиваюсь и иду прочь по коридору в сторону выхода.

Прежде чем я успеваю выйти, меня перехватывает Серена Бреглио. Она тоже танцовщица кордебалета, как и я. Девушка вышла с разминки к фонтанчику с водой.

При виде меня она резко останавливается и озабоченно сводит вместе светлые брови.

– Несса! Что случилось?

– Ничего, – отвечаю я, качая головой. – Ничего такого. Просто я… сглупила.

Вытираю щеки тыльной стороной ладоней, пытаясь успокоиться.

Серена бросает подозрительный взгляд на закрытую дверь Джексона.

– Он что-то сделал? – допытывается она.

– Нет, – отвечаю я.

– Ты уверена?

– Совершенно уверена.

– Дай я хотя бы обниму тебя, – говорит она, обвивая руками мои плечи. – Прости, я потная.

Меня это не беспокоит. Пот, волдыри, сломанные ногти на ногах… здесь это такое же обычное явление, как и шпильки для волос.

Серена типичная калифорнийская блондинка. У нее стройное спортивное тело и загар, который не сходит даже на Среднем Западе. Девушка выглядит так, словно рождена стоять на доске для серфинга, а не на пуантах, но при этом достаточно хороша, чтобы со дня на день возвыситься до полусолистки.

Она достойная конкурентка в студии, но настоящая душка за ее пределами, поэтому я не переживаю, что Серена увидит меня такой. Я знаю, что девушка не станет сплетничать.

– Ты идешь с нами сегодня? – спрашивает она.

– Куда вы собираетесь?

– В новый клуб. Он только открылся, называется «Джунгли».

Я колеблюсь.

Обычно мне не разрешается ходить в подобные заведения. Особенно не предупредив заранее родителей или брата. Но если я им скажу, меня не отпустят. Или отправят в компании телохранителя, чтобы тот за мной присматривал – например, Джека Дюпона, который будет сидеть в углу и пристально за мной наблюдать, отпугивая любого, кто хотел бы пригласить меня на танец. Это смущает и заставляет моих друзей чувствовать себя странно.

– Я не знаю… – говорю я.

– Ой, ну давай, – Серена сжимает мои за плечи. – Марни тоже собирается. Пошли с нами, выпьешь коктейльчик и будешь дома уже к одиннадцати.

– Ну, хорошо, – говорю я, чувствуя себя настоящей бунтаркой, оттого, что просто соглашаюсь. – Давай сделаем это.

– Да! – Серена победно поднимает кулак. – Ладно, я пойду, пока мадам Бродер не задала мне взбучку. Здесь подождешь?

– Нет, – качаю я головой. – Буду в соседней кафешке.

– Отлично, – говорит Серена. – Закажи мне скон⁷.

Мико

Чикаго

Я сижу в своем кабинете в задней части клуба, отмечая цифры в бухгалтерской книге.

Теперь у меня два ночных клуба и три стрип-клуба. Они приносят неплохой доход – даже тот, что открылся всего пару недель назад. Но их предназначение не в этом. Заведения служат лишь для отмывания денег.

Любая индустрия, где платят наличными, это отличное прикрытие. Прачечные, автосалоны подержанных автомобилей, службы такси, рестораны… все они служат корзиной, в которую сбрасывается легальная прибыль, а также незаконный доход, полученный от наркотиков, оружия, хищения и женщин.

В былые времена можно было выставить пустую витрину, даже не удосужившись наполнить ее товаром. У Аль Капоне была такая витрина прямо здесь, в Чикаго. На его визитной карточке было написано «Торговец подержанной мебелью». Теперь судебная бухгалтерия стала куда более изощренной, и для прикрытия нужен настоящий процветающий бизнес.

Конечная цель этого мероприятия – положить грязные деньги в банк. Это приходится делать медленно и скрупулезно, ежедневно примешивая к «чистым» взносам нелегальную прибыль. И хорошо бы незаконные средства составляли всего десять-пятнадцать процентов основного дохода.

Нужно быть аккуратнее, потому что банки – гребаные крысы. Если они заметят, что твоя скромная пиццерия внезапно приносит миллионы долларов, или увидят, что прибыль намного превышает сумму в чеках, которые ты выписываешь дистрибьюторам, они донесут на тебя в налоговую службу.

Но как только деньги в системе, отправлять их можно куда угодно. Офшорные налоговые убежища, крупная недвижимость, брокерские счета…

Все мои активы вместе взятые исчисляются восьмизначными цифрами. Но, глядя на меня, этого не скажешь. Я веду себя сдержанно и велю своим людям делать то же. Стоит разлениться, стать неосмотрительным и начать сорить деньгами, как тут же привлечешь к себе ненужное внимание.

Теперь чикагским «Братерством» управляем я и мой брат Йонас. Мы названые братья, не кровные. Нас обоих усыновил Тимон Заяц. Я работал на Тимона десять лет. Он учил меня, тренировал, направлял.

Мой биологический отец умер в Варшаве. Я не знаю, где его могила. И мне плевать. Я больше не ступлю на польскую землю. Я вообще стараюсь об этом не думать.

Тимон привез меня сюда, в Америку. Он рассказал мне, как построить империю богаче, чем вся наша родина. Я поверил ему. Его мечты стали моими. Он дал мне смысл жизни.

Какое-то время мы процветали. Мы начали захватывать этот город, квартал за кварталом.

Но мы не единственные гангстеры в Чикаго.

Мы ввязались в конфликты с колумбийцами, русскими, итальянцами и ирландцами.

Колумбийцев мы сокрушили, захватив их конвейер по производству наркотиков. Вот когда деньги действительно потекли, обеспечивая другие наши операции.

Затем Министерство юстиции оказало нам услугу, расправившись с торговлей оружием, которой руководила русская «Братва».

Это развязало нам руки, позволив выступить против итальянцев, особенно семьи Галло. Но Энзо Галло оказался не так немощен, как мы ожидали, и не растерял хватки. Его сыновья уложили троих наших людей в землю, на которой возвели фундамент для своей башни на Оук-стрит.

Прежде чем мы успели ответить, Галло вступили в неожиданный союз с Гриффинами, ирландскими мафиози, королями криминального Чикаго. Энзо выдал свою единственную дочь за Кэллама, единственного сына Гриффинов.

Это было как гром среди ясного неба. Словно союз между Израилем и Палестиной или кошками и собаками.

Тогда-то, похоже, Тимон и совершил ошибку. Ошибаться ему было не свойственно. Но в тот момент он повел себя необдуманно.

Когда Аида Галло и Кэллам Гриффин пришли в один из наших клубов разнюхивать информацию, мы накачали их снотворным и отвезли в старую скотобойню на западе города.

Это был импульсивный, не спланированный поступок, совершенный по приказу Тимона. И все-таки я виню себя за то, что случилось.

Я стоял, направив на них винтовку. Я должен был без колебаний пристрелить их обоих там и тогда.

Вместо этого они сбежали по сливной трубе.

Это была унизительная ошибка. Я опустился перед Тимоном на колени, ожидая заслуженного наказания. За десять лет я еще ни разу не подводил его так сильно.

Заяц приказал остальным покинуть помещение.

Я закрыл глаза, думая о мачете, которое он опустит на мою шею. Такова справедливость в нашем мире.

Вместе этого я почувствовал на плечах тяжесть его ладоней. Но в этом жесте не было злости.

Я посмотрел ему в лицо.

Сколько я знал Тимона, я никогда не видел его колеблющимся или слабым. Но внезапно его лицо показалось мне усталым. Ему было всего пятьдесят восемь лет, но Мясник прожил дюжину жизней, полных крови, тяжкого труда и борьбы.

– Миколай, – сказал он. – Ты мой сын и наследник. Я знаю, что ты никогда не подведешь меня снова.

Я уже давно утратил способность чувствовать что-либо похожее на любовь. Но во мне разгорелся огонь преданности, нечто, гораздо более сильное, чем любовь. Тимон уже дважды пощадил мою жизнь. Ему никогда не придется делать это в третий раз.

Я словно почувствовал прилив новых сил. Был готов встать плечом к плечу с моим отцом и сокрушить итальянцев и ирландцев. Раз и навсегда прибрать к рукам власть в этом городе.

Вместо этого неделю спустя Данте Галло убил Тимона. Застрелил его, оставив истекать кровью в придорожной канаве.

Мне еще только предстоит отомстить, и мне стыдно за каждый проходящий втуне день.

Но нужно учитывать два фактора.

Во-первых, мои люди. Гриффины и Галло вместе представляют внушительную мощь. Их поддерживают десятки ирландских и итальянских семей. Атаковать их напрямую опасно и бессмысленно. Во всяком случае, пока.

Во-вторых, я хочу заставить их страдать. Я мог бы убить Кэллама или Данте, но что с того? Я хочу сокрушить всю империю. Хочу разделить две семьи. И затем уничтожить их по одному.

Чтобы сделать это, мне нужно найти их слабое место. Их уязвимость.

Так что я наблюдаю и выжидаю. Позволяю им думать, что «Братерство» пало, что они отрубили голову змея, убив Тимона.

Тем временем я управляю своим бизнесом. Слежу за своей территорией. И приумножаю с каждым днем деньги и власть.

Раздается стук в дверь. Это Йонас. Он входит, не дожидаясь приглашения, с ящиком польской водки «Жубровка» в руках и вытаскивает одну из бутылок, демонстрируя мне ярко-зеленую этикетку и одинокую травинку зубровки, плавающую в бледно-янтарном напитке.

– Как раз вовремя, – радостно скалится он. – Наши запасы вот-вот закончатся.

У Йонаса мощное телосложение, накачанные мускулы и густые черные волосы, которые он зачесывает назад. Его глаза настолько темные, что сложно отличить зрачок от радужной оболочки, а брови представляют собой прямые линии, поднимающиеся по внешним краям, как у Спока⁸. Впрочем, на этом его сходство с вулканцем заканчивается. Йонас нелогичен и импульсивен – он скор на скандал и на веселье. Мой брат не продумывает свои действия до конца. Вот почему главный я, а не он.

Так хотел бы Тимон. Впрочем, это и не важно – моего приемного отца не стало, и я больше не собираюсь быть вторым.

– Какая общая выручка за алкоголь на этой неделе? – спрашиваю я Йонаса.

– Пятьдесят семь тысяч, – гордо отвечает он.

Это на двенадцать процентов больше, чем на прошлой неделе.

– Хорошо, – киваю я.

– Впрочем, кое-что меня смущает, – хмурится Йонас.

– Погоди, – отвечаю я.

Я хлопаю по плечу девушку, которая все это время сидела у меня между ног и сосала член. Ее зовут Петра. Это одна из наших барменш – одна из лучших, вообще-то. Языком она управляется не хуже, чем руками. Неплохое дополнение к утомительному процессу сведения баланса. Но обычно я не кончаю. Как бы усердно Петра ни работала, мой член жив лишь наполовину, как и все остальное во мне.

– Можешь идти, – говорю я ей.

Петра встает из-за стола, отряхивая колени своих узких черных брюк. Сверху на ней топ в виде корсета, наполовину расшнурованного, чтобы демонстрировать щедрое декольте. Помада размазана вокруг рта.

Йонас ухмыляется, понимая, что все это время мы были в комнате не одни. Он оценивающе оглядывает бюст Петры, а затем ее зад, когда девушка выходит из кабинета. Впрочем, не то чтобы он видел их в первый раз.

– Как она? – спрашивает брат. – Мне пока не выпадала честь.

– Нормально, – бросаю я. – О чем ты хотел рассказать?

Йонас снова становится серьезным, возвращаясь к делу.

– Думаю, кто-то из барменов нас обкрадывает.

– С чего ты взял?

– Я взвешивал бутылки. Не хватает тридцати восьми унций⁹.

– Кто-то слишком много наливает?

– Нет. Я поставил на горлышко дозаторы.

– В таком случае, этот кто-то либо угощает друзей, либо прикарманивает нал.

– Это точно, – соглашается Йонас.

– Я понаблюдаю сегодня.

– Отлично, – говорит Йонас и снова расплывается в ухмылке, скрещивая руки на груди.

– Что? – раздраженно спрашиваю я.

– Ты собираешься убрать член в штаны?

Я смотрю вниз на свой пенис, все еще перемазанный помадой Петры. Я уже и забыл о прерванном минете. Нахмурившись, заправляю член обратно.

– Доволен?

– Вполне, – отвечает он.

Мы направляемся в зал.

Ночь только набирает обороты – гости выстроились у барной стойки, на танцполе становится тесно, все кабинки со столиками уже заняты.

Я оглядываю многолюдную суету и вижу деньги, деньги, деньги. Официантки засовывают наличные в передники, разнося посетителям напитки с четырехсотпроцентной наценкой. Бармены снова и снова проводят кредитными картами, и каждый взмах – еще одна капля в море денег «Братерства».

Стены в клубе оклеены газетной бумагой, кабинки обиты бархатом насыщенного изумрудного цвета. Тусклое, водянисто-зеленое освещение создает узорчатые тени, из-за которых кажется, что посетители идут по высокой траве.

Это самые настоящие джунгли, и я их король. Посетители, сами того не подозревая, оказывают мне почести, пока я осушаю их кошельки с каждым напитком.

Я занимаю наблюдательную позицию в углу танцпола, делая вид, что слежу за посетителями, но на самом деле не свожу глаз со своих подчиненных. В особенности с барменов.

За стойкой основного бара их четверо – Петра, Моник, Бронсон и Чез. Все они быстрые и расторопные работники, нанятые за первоклассные навыки и сексуальную внешность. Я не исключаю женщин, но подозрения падают на парней. Петра и Моник получают ошеломляющее количество чаевых ото всех одиноких бизнесменов в округе. Бронсон и Чез тоже отлично справляются, но, исходя из моего опыта, мужское корыстолюбие удовлетворяют триста долларов за ночь.

Хороший бармен – это фокусник и жонглер в одном флаконе. Он болтает с клиентом, одновременно переворачивая бокалы, перемешивая шейкеры и наливая двенадцать порций подряд. Он заставляет деньги исчезать, а алкоголь литься рекой. Он всегда выполняет десять дел одновременно.

Нужен наметанный глаз, чтобы понять, что он проворачивает на самом деле.

Через двадцать восемь минут я вычисляю вора.

Это не Бронсон с его накачанными мышцами и обаянием наглеца. Он хоть и подсовывает бесплатный напиток хихикающей блондинке, но оплачивает его из собственных чаевых.

Нет, это Чез, маленький скользкий ублюдок. Чез с его серебряными кольцами, хипстерской бородкой и пучком на голове.

У этого ублюдка огромное самомнение, если он думает, что может проворачивать две аферы за раз прямо у нас под носом. Во-первых, Чез принимает платежи сразу у трех-четырех клиентов одновременно и делает вид, что все их отмечает. Но когда его пальцы летают по экрану, я замечаю, что засчитывается лишь девять из десяти заказов в расчете на то, что объем платежей скроет его махинации.

Но есть и кое-что еще, чего Йонас не заметил: Чез тайком пронес в клуб собственную бутылку «Краун Роял». Это элитный напиток, по восемнадцать долларов за шот. Каждый раз, когда клиент его заказывает, бармен наливает ему из бутылки, которой он подменил мой виски. А затем опускает оплату прямо в свою банку для чаевых.

За то время, что я за ним наблюдаю, Чез украл уже порядка семидесяти шести долларов. По моим приблизительным подсчетам, это означает, что он присваивает более девятисот долларов за ночь.

Я делаю жест Йонасу, подзывая его к себе.

– Это Чез, – говорю я.

Брат смотрит на Чеза и на его самодовольную ухмылку, когда тот открывает четыре бутылки пива и протягивает их стайке шумных студенток. Лицо Йонаса темнеет. Он делает шаг, словно намеревается схватить Чеза за грудки и перетащить через стойку прямо здесь и сейчас.

– Рано, – говорю я, кладя руку Йонасу на грудь. – Пусть закончит смену. Сегодня нам понадобятся все работники. Схватим его на пути домой.

Йонас хмыкает и кивает. У туалетов вспыхивает драка, и он направляется туда, чтобы убедиться, что вышибалы ее разняли.

Я вновь прислоняюсь к столбу в углу танцпола, скрестив руки на груди. Удовлетворение от поимки вора уже улетучилось. Меня снова начинают снедать мысли о Гриффинах и Галло.

Ровно в этот момент в клуб входит девушка.

Каждую ночь я вижу сотни восхитительных женщин, разодетых в платья, возвышающихся на шпильках, напомаженных, с идеальными укладками и блестками на коже.

Эта девушка привлекает мое внимание своей абсолютной противоположностью им всем. Юное, свежее лицо. Такое чистое, словно сияющее. Светло-каштановые волосы, собранные в простой конский хвост. Широко распахнутые невинные глаза. И россыпь веснушек на носу, которые она даже не пыталась скрыть.

На девушке легкий свитер с запахом, а под ним бледно-розовое боди, почти того же цвета, что и ее кожа. Странный наряд для ночного клуба. Ее подруги одеты в обычные кроп-топы и мини-платья.

При взгляде на нее я ощущаю прилив адреналина. Мои мышцы напрягаются, словно сжатые пружины, зрачки расширяются. Мне даже кажется, что я слышу запах ее парфюма – легкий и сладкий, летящий над запахами сигаретного дыма, алкоголя и пота.

Реакция хищника, завидевшего жертву.

Потому что я узнаю эту девушку.

Это Несса Гриффин. Ненаглядная принцесса ирландской мафии. Их лапушка.

Она забрела в мой клуб, словно невинная газель. Глупенькая. Потерянная. Обреченная на убой.

Словно божий промысел привел ее ко мне. Но я не верю в бога. Так что будем считать это промыслом дьявола.

Я смотрю, как она идет по моему клубу в окружении подруг. Они заказывают выпивку у нахального красавчика Бронсона. Тот флиртует изо всех сил, смешивая мартини. И хотя внимание бармена больше направлено на блондинку, подругу Нессы, юная Гриффин все равно краснеет и избегает его взгляда.

Несса берет свой арбузный мартини, неловко отпивает его и кривится, хотя там сплошной сок. Она выпивает не больше четверти бокала, после чего ставит его на стойку.

Блондинка все еще хихикает с Бронсоном. Другая подруга завела беседу с долговязым ботаником. Несса с любопытством и стеснением оглядывает помещение.

Я не скрываю своего интереса и не отвожу глаз, когда наши взгляды встречаются. Я хочу увидеть выражение ее лица, когда девушка увидит меня. Поймет ли она, кто перед ней.

Несса ярко краснеет и отводит взгляд, но затем снова смотрит в мою сторону, чтобы проверить, продолжаю ли я глазеть. Увидев, что продолжаю, она резко разворачивается ко мне спиной и быстро делает еще один глоток мартини.

Несса в полном неведении. Она не имеет ни малейшего понятия, кто я такой. Это просто стеснительная девочка, предпочитающая прятаться за более уверенными подругами.

Я шагаю обратно в свой кабинет, но у самой двери меня перехватывает Йонас.

– Ты куда? – спрашивает он, замечая мою спешку.

– Танцпол сегодня на тебе, – отвечаю я. – Мне предстоит кое-чем заняться.

– Что насчет Чеза?

Я задумываюсь. Я бы не отказался посмотреть на физиономию этого мелкого говнюка, когда он поймет, что попался. Самодовольная улыбка сползет с его лица, уступив место страху, а затем священному ужасу. Я бы заставил Чеза канючить, молить и пресмыкаться, прежде чем выбил из него свои деньги.

Но теперь у меня появились дела поважнее.

– Отведи бармена в подвал в конце смены, – говорю я Йонасу. – Переломай ему руки. И забрось в его квартиру.

– А что с деньгами? – спрашивает Йонас.

– Думаю, они уже давно растворились в его крови.

Сомневаюсь, что этот мелкий ублюдок осмелился украсть мои деньги, чтобы положить их на сберегательный счет. У него зависимость.

Йонас кивает и направляется обратно в клуб.

Я захожу в офис и обшариваю верхний выдвижной ящик стола, находя GPS-трекер. Идеального размера, по форме и цвету напоминающий монетку. Я кладу его в карман и возвращаюсь на танцпол.

Мне хватает пары секунд, чтобы заметить на танцполе Нессу Гриффин. Она танцует с подругами, двигаясь под ремикс Иманбека на песню Roses. И я не единственный, кто за ней наблюдает. Девушка притягивает взгляды других мужчин и даже женщин своим чувственным танцем. Кажется, она позабыла про стеснение, полностью растворившись в музыке.

Мне не составляет труда подойти незаметно и сунуть трекер к ней в сумочку. Несса настолько погружена в себя, что я даже позволяю себе провести пальцами по хвосту, падающему ей на спину. Ее волосы приятные и шелковистые, прохладные на ощупь. Теперь я действительно ощущаю запах ее духов, легкий и чистый: ароматы лилии, орхидеи и сливы.

Я ухожу прочь прежде, чем она успевает что-то заметить.

Теперь я буду знать обо всех ее передвижениях.

Буду следить за ней. Преследовать ее. И приду за ней в свое время.