Читать книгу: «Одержимость», страница 4

– А вы с Никитиным ну…типа и, правда, родственники?

– Самые настоящие, родные, прям как брат и сестра.

Пропела я и скинула куртку, вызывающе поставила ногу на краешек стула Жени. Тот глянул на мою лодыжку в чёрном чулке и перевёл взгляд на мою грудь, а потом на губы.

– Он не говорил мне, что у него такая сестра, – Женя уже не улыбался.

– Какая такая?

– Красивая.

Банально, но все равно вкусно. Хотя бы, потому что Никитина это точно взбесит.

– Так как насчёт мартини?

Уже через минуту я с наслаждением потягивала алкоголь. Сделав пару глотков, протянула напиток Жене. Он отпил. Я ему нравилась. Как и всем особям мужского пола с традиционной ориентацией и с нормальной потенцией. Женя клюнул после второго бокала мартини, когда я уже вовсю танцевала, виляя задом прямо у его носа. А так как юбка заканчивалась там, где начинались мои ноги, то он моментами лицезрел краешек моей упругой ягодицы и похоже проблем с потенцией у него точно нет. Меня чуток развезло от мартини. Люблю вот это охренительное ощущение лёгкого опьянения, когда тормоза немножко отказали, но мозги ещё работают. Притом в интересном темпе, работают для того чтобы у собеседника уже никаких тормозов не осталось. Вот это кайф. Женя пританцовывал рядом со мной, норовя лапнуть за талию или за зад, а я ловко уворачивалась, но держала его в тонусе. А потом сама положила руки ему на плечи. Мускулистый, упругий.

– Маш, а тебе сколько лет? – спросил он, окончательно расслабившись.

– Это важно?

– Просто всегда спрашиваю.

– А что были неприятности с малолетками?

Видимо зацепила, были.

– Угадай, – я окунула палец в бокал, поддела льдинку и положила на кончик языка. Женя проследил за моими пальцами и его тёмные глаза загорелись.

– Семнадцать, – шёпотом сказал он, скорее убеждая себя, чем спрашивая.

– На этом и порешили, – усмехнулась я и повернулась к нему спиной, вжалась ягодицами прямо в пах и поёрзала. Женя тут же сгрёб меня за талию и прижал плотнее. Но развлечение длилось недолго. Пока у меня из рук кто-то не забрал бокал с мартини. Обернулась, продолжая извиваться в танце. Лёша. Взгляд тяжёлый, хищный. Внизу живота тут же завибрировала пружина, готовая лопнуть в любое время. Какой грозный. Телохранитель, блин. Строгий костюм, белая рубашка, на поясе рация и наверняка там под пиджаком ствол. Только челюсти сжаты и на скулах играют желваки. Похоже это уже его привычное состояние рядом со мной. Не оборачиваясь, бросил Жене:

– Начинай обход территории. Я тебя сменю здесь.

Никитин стал между мной и Женей.

– Я это…Лёш…

Женька явно смутился от тяжёлого взгляда начальника, пятой точкой почуял неприятности.

– Иди. До закрытия ровно час. Сделай обход.

Странный взгляд у моего спасителя. Впервые нечитабельный. Смотрю, и понять не могу. Мне сошло с рук? Или нет? Как только Женя скрылся из поля зрения, Никитин залпом осушил мой бокал с мартини.

– Мой рыцарь волнуется о чести дамы? – спросила я, все еще продолжая танцевать.

– Скорее о чести друга, – ответил Никитин и вдруг схватил меня за руку, – это что только что было?

Лёша насильно усадил меня на стул и устроился напротив.

– Давай договоримся. Это в первый и последний раз ты мешаешь мне работать ясно? В следующий вышвырну нахер. Поняла?

– Конечно.

Я чуть раздвинула ноги и положила руки на колени. Поиграть в Шерон Стоун? Устроить представление? Нет, плагиатус, блин. Да и я в трусиках. Слабенько. Непроизвольно он посмотрел на мои бедра и тут же отвёл глаза. Я сбросила туфельку и снова поставила ногу на стул, прямо между его ног. Невинно хлопая ресницами, заглянула ему в глаза. Это действует. На него безотказно.

– Я приготовила ужин…что ты любишь на ужин, Никитин?

Его брови удивлённо поползли вверх.

– Ты умеешь готовить?

Да, милый, испанская кухня, французская, марокканская, японская. Любой каприз за ваши деньги…в этом случае за ваши чувства.

– Я много чего умею…Брат…дядя…друг…папа…я так и не знаю кто ты мне?

Теперь я красноречиво смотрела на его ширинку. Охренеть, ткань брюк начала быстро натягиваться под моим взглядом. Определённо, если он и владеет своими эмоциями, ЭТИМ он точно не владеет. Вот эта часть его тела все же сотрудничает именно со мной.

– Так что у нас на ужин? – чуть хрипловато спросил и откашлялся.

– Сделав ревизию в твоём холодильнике, и с трудом уложившись в ту мелочь которую ты мне оставил, я смогла приготовить суп "Вишисуаз" и "Жюльен".

Он поперхнулся дымом.

– Чего?

– Французская кухня. Кстати, ты всегда на еду реагируешь эрекцией?

Никитин заказал себе порцию виски, игнорируя мой вопрос, а скорей всего, чтобы потянуть время.

– Потанцуй со мной, Никитин

– Нет, я работаю. Но ты можешь потанцевать сама. Никто не запрещает.

– Значит самой можно, а с Женей нет?

Лёша резко поставил бокал на стол.

– Маша…нам нужно серьёзно поговорить.

– Насчёт Жени? – я улыбнулась и теперь нагло поставила босую ногу ему на колено. Он не сбросил, просто посмотрел мне в глаза:

– Насчёт всего.

Я знала, что он мне скажет. Даже знала каким тоном. Я начинаю проигрывать. А проигрывать я не люблю и не умею. Нужно делать резкий разворот в отношениях. Точнее эти отношения должны стать таковыми. Делай свой ход Никитин. А потом я поставлю тебе шах, до следующего хода. Клуб закрылся ровно через час. Мы шли к машине Лёши. Он молчал. Готовился внутренне. Наверняка, вместе с Оленькой придумывали, как от меня избавиться покрасивее. Итак…поехали…

– Черт, – я всхлипнула и упала на одно колено. Никитин тут же оказался рядом и помог подняться.

– Все в порядке?

– Да…нет, я ногу подвернула. Болит. Сильно.

На глазах слезы. Никитин приподнял меня за талию и донёс до машины, усадил на переднее сидение и склонился над моей ногой, ощупывая щиколотку.

– Больно? – спросил он, надавливая на косточку, трогая ступню, пальцы…О боже…Это так возбуждающе.

– Очень, – ответила я, чувствуя острые покалывания внизу живота, искры, пробегающие вдоль позвоночника. Уровень эндорфинов в крови тут же увеличился. Прикосновения его пальцев – это как удары электрошоком, притом по самым чувствительным местам. Вторая рука поддерживала мою ногу под колено.

– Просто ушиб. Ничего серьёзного, – констатировал он и поднял голову все ещё сидя передо мной на корточках. Вдруг его брови сошлись на переносице:

– Нет никакого ушиба, да?

Я, молча, склонила голову на бок и, не отрываясь, смотрела ему в глаза.

– Нет ушиба, Лёша. Я хотела, чтобы ты ко мне прикоснулся.

Он резко выдохнул.

– Маша, завтра я получаю твой паспорт. После этого мы определяем тебя в школу интернат. Я думаю это самое лучшее, что я могу сделать для тебя. Начнёшь новую жизнь. Нормальную. Как у всех. Я буду тебя навещать, обещаю. Ты даже сможешь приезжать ко мне на выходные.

– Ногу отпусти, – тихо попросила я.

– Что?

– Ногу отпусти, я сказала.

Его пальцы медленно разжались. Он встал с корточек и хотел уже сесть в машину. Но я вскочила и быстро пошла по тротуару:

– Маша, вернись в машину!

Да неужели? Не работает. Я пошла быстрее.

– Маша, давай поговорим, Маша.

Я сбросила туфли и побежала от него.

– Кукла, мать твою!

Резкий поворот головы – подхватил мои туфли и бежит следом. Посоревнуемся спецназ? Ну, кто быстрее бегает?

– Да пошёл ты! – крикнула я и теперь бежала в сторону набережной, – ты и твоя Оленька!

Кукла. Израиль 2009 г.

Я узнала его. Как только этот боров вошёл в маленькую спальню, освещённую лишь свечами и красной лампочкой, под потолком, я его узнала. Он мало изменился за эти два года. Немного постарел, но все тот же невысокий толстяк с пивным пузом, жидкими волосами, с сединой на висках. Тот самый, который так усиленно пытался затащить меня в свою постель ещё не подозревая, что я и есть та самая Мири, которой он должен передать секретную информацию.

Я вела его тогда три месяца. Светские приёмы, встречи в ресторанах. До белого каления распалила, как говорится, а потом потребовала диск. Он был в шоке. Никогда не забуду в его глазах металлический блеск ненависти. Ко мне. К женщине, посмевшей играть не по женским правилам, а по мужским.

Вопрос узнает ли меня он. Ассулин. Два года назад, именно от него, я получила пакет, из-за которого погибли все, те, кто помогал мне в том деле. Я не знала, что на диске. Меня никогда не посвящали в подробности. Да и я, за свою не столь длинную, но далеко не спокойною жизнь, выучила одно железное правило – меньше знаешь, крепче спишь. Спала я редко, со стволом под подушкой и всегда неспокойно. Но это уже другой вопрос, совершенно не волнующий моих заказчиков.

Ассулин посмотрел на меня масляными глазками, улыбнулся и тут же выложил двести шекелей на тумбочку. Я презрительно скривилась – урод. Жадная скотина. Это меньше пятидесяти баксов. Такова такса за час с проституткой в Израиле. Дешёвой проституткой. А этот гад мог позволить себе шикарную девочку по сопровождению. Такую как Мири. Когда час с ней мог стоить около штуки баксов и то не в постели. Но я хорошо выучила их менталитет. Израильские мужчины – миф о горячих чувствах и страстях. Жадные, склочные женоневистники. Ненависть к русским и мечта иметь русскую. А русские их используют, тянут бабки, потому что ничего другого не вытянуть. Пусто там, цифры, счета и похоть. Значит тогда купить рашен лове за пару сотен. Иллюзию о красивой белокожей девочке согласной на все ради вот такого жирного борова, которого дома ждёт жена с выкрашенными патлами, морщинистым лицом и вечно орущей глоткой, да семеро детей наглых зверёнышей похожих на маму и папу. Вот и Ассулин туда же. Мразь. Копейки считает. И знает, сука, что эти бабки я отдам хозяину и ещё долго не увижу с них ни агоры. Так я буду выплачивать, и выкупать свой паспорт и якобы содержание в этом гадюшнике.

Он меня не узнал. Тогда я была шикарной блондинкой с голубыми линзами, а сейчас брюнетка и линз нет и автозагара тоже. Он грузно сел на постель и сбросил ботинки. Подозвал меня пальцем. Я подошла, улыбаясь и кокетливо, строя глазки.

– Наташа?

Кивнула и села к нему на колено. Смотрит похотливо мне в вырез платья, гладит грудь. Я не вздрагиваю от омерзения. Я умею отключаться. Меня этому учили.

– Хороший Наташа…красивый.

А то, конечно красивая. За пятьдесят баксов ты бы не лизнул кончик моих прошлогодних туфель.

Он потянул меня за руку вниз, предлагая стать на колени и сделать ему минет. Я кивнула на душевую, надеясь за это время обдумать свою тактику, но он засмеялся и ещё настойчивей потянул вниз. Я снова кивнула на душ.

– Давай…отсоси. Я не в душ пришёл, – сказал он на иврите и сжал мои волосы.

И он силой толкнул меня на колени.

– Время пошло. Начинай.

Я медленно расстегнула его ширинку, поглядывая на него из-под ресниц, он поглаживал мои волосы и закрыл глаза. Я же протянула руку к его пиджаку, брошенному на пол, и осторожно достала шариковую ручку из кармана. Когда мои пальцы грубо сжали его яйца, он охнул и в тот же момент, наверняка, почувствовал дикую боль – острие ручки впилось ему в пах.

– Ну что, Ассулин? Не узнал? Жаль…как жаль. Только попробуй дёрнутся и твои яйца превратятся в яичницу. Только попробуй! Сейчас помнишь меня? А? Помнишь…Куклу? Помнишь пакет который отдал мне в Яфо? В порту?

Он тяжело дышал, судорожно сжал простыни. Не издал ни звука.

– Чего ты хочешь?

Чего я хочу? Чтобы ты падаль свёл меня со своим партнёром и помог выбраться из этого дерьма. Вот чего я хочу. Я так ему об этом и сказала. Иначе копия диска прямо сегодня ляжет на стол главного следователя полиции Тель Авива, а тот найдёт ей применение. Ассулин долго молчал, потом потребовал дать ему сотовый. Шариковая ручка все ещё впивалась в его сморщенную мошонку, пока он разговаривал с кем-то из своих.

– Убери это. Давай спокойно поговорим. Ты ведь не хочешь меня убивать, а хочешь договориться. Так вот – я не могу разговаривать, когда ты держишь меня за яйца.

Его голос слегка дрожал, и я убрала руку от его паха. Он тут же застегнул штаны и встал с постели. Глубоко вздохнул и пригладил волосы. Он нервничал. Наверняка лихорадочно прикидывал – представляю ли я реальную опасность или нет.

– Не задавай много вопросов, Ассулин. Просто вытащи меня отсюда, и забудем об этом. Просто дай уйти.

Он дрожащими пальцами достал пачку сигарет и закурил. Не ожидал. Наверняка ему обещали, что никто из той операции в живых не остался. Никто кроме меня. Да и есть ли я?

Прошёлся вдоль комнаты, посмотрел в окно. Принимает решение. Значит не уверен, что я блефую. Значит боится.

– Сейчас за мной приедет мой водитель, а потом подумаем, куда тебя деть. Как ты здесь оказалась, Буба?

Я усмехнулась. Как? Как смогла, так и оказалась.

Оливковые глаза марокканца сверлили меня насквозь, он был зол. Дьявольски зол и напуган. Уверенна, что уже завтра от владельца этого заведения останутся одни воспоминания – его с дерьмом смешают. А вот я? Я реальная проблема. Он не знал, блефую ли я насчёт диска. Впрочем, как и я не знала, что на нем. Но могла предполагать. Раз из-за него убили как минимум пятнадцать человек. Если этим делом занималась я – то здесь замешана госбезопасность. Так что неприятности у адона*1 Ассулина могут быть конкретные, похлеще, чем оторванные яйца. И мне он этого тоже не простит. Такие не прощают. Вернёт сдачи. Ничего – я готова.

Ровно через полчаса мы вышли из трёхэтажного здания, и я полной грудью вдохнула горячий воздух раскалённого города. Август – самый жаркий месяц в Израиле. Асулин на меня не смотрел, он закурил еще одну сигарету и кивнул мне на машину. Я залезла на заднее сиденье и нервно усмехнулась. Значит, на диске было нечто, что могло его «свалить», если я так быстро вышла отсюда. Так что козыри все ещё у меня в руках. Теперь я лихорадочно думала о том, как попасть в камеру хранения на тахане мерказит*2 в Тель Авиве. Там спрятана моя кредитка и новые документы, а потом я затаюсь. Сниму квартиру где-нибудь в Бней Браке и затеряюсь среди досов*3. Перевоплощаться я умею. Потом…Пофиг, что потом. Я никогда не думала о завтрашнем дне – у меня есть только сегодня. Завтра вполне может не быть, если Призрак найдёт меня, а он всегда дышит мне в затылок. Отстаёт всего на шаг. И очень скоро поравняется со мной. Вот тогда я умру. Неужели зря убегала так далеко, пряталась? Мне бы до камеры хранения добраться, флэшку достать и передать кому нужно, может прикроют тогда мой зад и то сомнительно. Хотя, это всё, что у меня осталось. Маленькая ерундовина с такой бомбой внутри, после которой полетит очень много голов. Я припрятала. Знала, что будет такой момент. Ради этого и пёрла в эту пустыню, с бедуинами и несчастными тупыми шлюхами, которые сдохнут здесь от наркоты или побоев.

«БМВ» с затемнёнными стёклами быстро мчалось по улицам Тель-Авива. Я не знала, куда. Но Ассулину хоть и не доверяла, чувствовала, что он не посмеет меня убить. Не знает, насколько я блефую. Так что у меня есть время.

Но я ошибалась, недооценила противника. Моя ошибка. Меня учили предвидеть наперёд, а я устала. Притормозила. Выдохлась за несколько недель безумной гонки.

Меня завезли на окраину Тель-Авива, за парк «А Яркон». Среди недели, ночью, там почти никого нет. Ни живой души. Могла бы насторожиться, а я лишь боролось с усталостью и сном. Машина резко притормозила, и Ассулин обернулся ко мне:

– Выходи, сука. Вот теперь поговорим.

И прежде чем я успела что-то сказать дверца «БМВ» распахнулась, и чьи-то руки вытащили меня наружу.

Вначале меня били. Методично, ногами в живот и под ребра. Их было человек пять, не считая самого марокканца. Ассулин громко кричал, чтоб по лицу не попали. И это давало надежду – значит не убьют. Значит, просто мстит падаль за то, что осмелилась, «опускает», как говорят по-нашему. Меня распластали на капоте машины, содрали трусы, раздвинули ноги, придавливая к горячему металлу. Я закрыла глаза и стиснула челюсти. Я знала, что сейчас будет.

Ассулин первым вогнал в меня свой короткий толстый член. Я старалась ровно дышать, не кричать и не стонать, справляться болью и приступами паники. Я выживу. От этого не умирают. Тихо…Мири…тихо…

Они насиловали меня по очереди. Впятером. Били и снова трахали, разными способами. Я сломала ногти до мяса, счесала колени и ладони, когда они швыряли меня на асфальт, на колени, перед их расстёгнутыми ширинками. Я не сопротивлялась. Если начну, то меня покалечат. Просто закусить губы и терпеть. Отстранится от реальности. Не думай, Мири. Ни о чем не думай. Я слышала их стоны, звериное сопение, рычание и маты, всю ту грязь, что они выливали на меня и старалась не думать ни о чем. Потом. Эти раны я залижу потом. Сейчас только выжить. Любой ценой. Мне казалось, что это никогда не кончится, минуты стали столетиями, боль слилась в одну яркую ослепительную точку и жгла все тело.

Когда они закончили, я сползла с капота и упала на колени. Ноги подгибались и дрожали. Невыносимо болели скулы. Мысленно, как автомат, я прислушивалась к собственным ощущениям. Я цела. Внутренних повреждений нет. Меня затошнило, и я вырвала прямо на асфальт. Запах рвоты и их спермы снова скрутил пополам. Болели ребра. Болело все. Я не могла встать. Меня подняли под руки. Ассулин подошёл ко мне, выпустил дым мне в лицо, он усмехался, но глаза оставались холодными, царапающими:

– Ты, русская сука, могла не угрожать мне, а попросить. Я вспомнил тебя.

Достал из кармана салфетки «сано» и вытер кровь на моем подбородке. Я тяжело дышала, с трудом смотрела ему в глаза. «Ничего тварь…потом рассчитаемся…потом мать твою…когда-нибудь я спляшу на твоей могиле».

– На меня будешь работать. Мне нужна такая умная и красивая сука, как ты. Я и тогда предлагал, но ты отказалась. А теперь ты в заднице, Кукла. В полной заднице. Я все узнал о тебе. Да, мои парни быстро работают. Так вот…никто за тобой не придёт. Тебя слили. Теперь ты принадлежишь мне. С сегодняшней ночи. Отработаешь.

Я посмотрела ему в глаза и судорожно глотнула. Болело горло, пекло кожу головы, они повыдирали мне волосы клочьями. Меня все ещё тошнило, а по спине стекал холодный пот.

– Под кого скажу под того и ляжешь. Не бойся, платить буду хорошо. Очень хорошо. Я все ещё помню, что ты там болтала про диск. Откажешься, тут и сдохнешь. Похороню тебя на дне этого озера. Здесь тебя не скоро найдут. Теперь ты будешь добывать информацию для меня у своих русских.

Словно в доказательство его слов меня снова ударили по рёбрам, и я обмякла в их руках.

– Ну как, Кукла? Согласна?

Захотелось послать его матом и сдохнуть. Сейчас. Просто сдохнуть. Выживать уже не хотелось, медленно начиналась истерика, я сдавала позиции. Пыталась отстраниться, но не получалось. А если просто сейчас впиться в горло Ассулину и выдрать пальцами его глаза? Они убьют меня на месте. Разве так плохо умереть? Мёртвые не плачут. У мёртвых не болит сердце. На секунду подумала о Мишке. Увижу ли его снова когда-нибудь? Хоть раз в жизни? Не только на фотографии…а вживую. Услышу ли его голос? Я обязана выжить…ради него. Все на что я пошла. Разве это было сделано впустую? Я не умру сегодня…я постараюсь не умереть завтра. Миша меня ждёт.

– Да, мать твою, согласна, – прохрипела я и закрыла глаза.

– Вот и хорошо моя милая. Верное решение. Умное. Достойное, такой девочки как ты. Мы ещё сработаемся. Вот увидишь. В машину ее. Везите на Виллу. Приведите в нормальный вид и ко мне.

Я не плакала. Только закрыла глаза и стиснула зубы. Я переживу. Я живучая, как кошка. Я точно переживу…Бл…как же хреново. Просто на душе на несколько шрамов больше. Если у меня все ещё есть душа. Ведь была когда-то…когда-то я даже умела любить…Воспоминания резанули по нервам. Я слишком слабая чтобы не думать…меня сломали. И сейчас у меня нет сил собрать себя по кусочкам. Но я соберу. Обязательно. Немного времени…Я ещё дам сдачи. Больно, до крови.

ГЛАВА 6

Кукла. Россия. 2001 год

Босиком далеко не убежишь по влажному асфальту. Обернулась и увидела, как Лёша сел в машину и уже через минуту его «шевроле» скрипя покрышками стал поперёк дороги, отсекая все пути к побегу. Я остановилась, тяжело дыша. Он вышел и яростно лопнул дверцей, ударил кулаком по крыше автомобиля.

– Детский сад какой-то.

Я отвернулась, скрывая триумф в глазах.

– Скажи мне, что происходит? Не понимаю. Я идиот, наверное.

– Нет, просто пословицу не знаешь, – бросила я, так и не поворачиваясь. Ветер трепал мои волосы, ноги замёрзли.

– Какая нахрен пословица?

Боковым зрением заметила, что он сел на капот машины и обхватил голову руками.

– Про благие намерения, Лёша. Ну или про зло и добро.

Нервный смешок. Закурил. Быстрые и глубокие затяжки.

– Это я что ли зло?

Не выдержала, рассмеялась.

– Нет, Лёша – я.

Он мне не поверил, а зря. Меня начало слегка морозить.

– Ты мне никто, Никитин. Засунь своё благородство в задницу. Я пошла. Жила как-то раньше и сейчас проживу. Так что садись в свою тачку и вали домой. Тоже мне благодетель. Я тебя нахрен просила?

Он резко спрыгнул с капота машины и подошёл ко мне, взял за лицо всей пятерней. Смотрит в глаза ноздри раздуваются, на скулах желваки играют.

– Тон смени, Кукла. Никуда ты не пойдёшь. Все. Этот вопрос закрыт. Не хочешь в школу-интернат? Значит запишем в обычную школу.

Я отбросила его руку и прошла мимо задев плечом, облокотилась о капот машины, выставив зад в сторону дороги. Нам тут же посигналили и Никитин выматерился, снял пиджак и накинул мне на плечи. Я засмеялась, нагло с вызовом.

– Я ничего не хочу. Благодетель ты наш.

Схватил за руку и притянул к себе. Ничего себе меня подбрасывает от его прикосновений? Или я заигралась?

– Я не понимаю одного, Кукла. Что тебе надо? Чего ты, мать твою, хочешь? Что ж ты изводишь меня?

– Руки убрал! – тихо прошипела я, а меня током шибануло от прикосновения. В двести двадцать. Понравилось, но от этого и отрезвило сразу. Он продолжал стискивать мою руку.

– А ты чего хочешь, Никитин? Я тоже не пойму. Ты и правда такой лох? Не трахаешь, ничего тебе в замен не надо. Так на кой я тебе? Вроде в папочку еще рано играть. Вон женись на кобыле своей, и она тебе дюжину таких кукол нарожает.

Пальцы сильнее сжали моё запястье, а я даже не поморщилась.

– В машину, быстро. Не зли меня. Насильно запихаю.

– Попробуй, – я провокационно с вызовом посмотрела в его серые глаза. Мне нравилась провокация в любом проявлении. Особенно с ним. Ломать его стереотипы, выворачивать наизнанку. Внутренняя борьба отразилась на его лице.

– Убери руки и вали домой. Хватит, наигрался в папочку и в старшего брата.

В этот момент он сгрёб меня в охапку и потащил к машине, затолкал на сидение и закрыл дверцу. Сел за руль.

– Я в участок тебя сейчас отвезу пусть там и разбираются, что с тобой делать. Ты права – нахрен ты мне нужна?

На самом деле все происходит так, как решила я, милый. Ты делаешь все как по нотам. Все, чего я ожидала от тебя. Умничка. Черт хоть лезь под диван за конфеткой, как любил говорить наш Глеб Николаевич. Я все же закуталась в его пиджак. Пахнет одеколоном и сигаретами. Его запах. Мне он нравился. Я часто воспринимаю на нюх, как животное. «Вкусно» или нет зависит от запаха. Никитин был «вкусным» во всех смыслах этого слова. Я его хотела. Меня ломало от его взгляда, от его голоса. От оттенка его кожи, от мускулистого и твёрдого тела. Но я списывала это на профессиональный интерес. Или на химическую реакцию и гормоны. Всем рано или поздно хочется. Значит пришло и моё время. Мастурбации в душе или под одеялом становилось мало. Захотелось мужских пальцев…его пальцев.

Он вел машину молча, стараясь на меня не смотреть, а я приоткрыла окно и как всегда закинула ногу на торпеду. Повернула голову и увидела, как сильно стиснуты его челюсти.

– А дома ждёт вкусный ужин, – пропела я и поправила воротник его рубашки, повёл плечом. Злится. Еле сдерживается. Но ведь сорвется рано или поздно. Надолго не хватит.

– Лёша, – продолжила я, – а в той школе, там нормально? Ты проверял?

Пора давить на жалость, а то ведь явно не домой едем. Неужели решил избавится или я уже на фиг ничего не понимаю в мужской психологии?

– Интернаты ненавижу…ты хоть сам знаешь, что такое интернат? Это зона для малолеток. Там свои законы. Ничем не лучше тюремных. Одно название интернат, а так та же ограда, охрана, побои и помои вместо еды, да поношенные вещи с чужого плеча. Я лучше сдохну, чем снова туда.

Лучше к Гоше в проститутки чем снова …Я сбегу оттуда. И снова на улицу. Так зачем усложнять? Останови и я выйду.

Я заплакала. По-настоящему. Мерзко так на душе стало. Начала играть, а как про интернат заговорила жалость к себе выдернула слезы настоящие. В горле застрял ком. Никитин резко дал по тормозам. Я отвернулась и полностью зарылась в его пиджак. Слышу, как ударил по рулю. Наверняка смотрит на меня. Коснулся плеча, а я вжалась в свою дверцу, слезы катятся, а мозги лихорадочно работают.

– Эй…Кукла…

Тихо выругался и потянул к себе, я оттолкнула и снова в свой кокон, но он не дал спрятаться, пиджак сбросил и взял за подбородок, долго смотрел мне в глаза. А я словно видела себя со стороны – сама невинность, ресницы мокрые, под глазами тушь размазалась, губы припухли. Глеб Николаевич всегда говорил «Ну вот как тебе, сучке, удаётся не опухнуть от слез, а выглядеть как в кино – аки ангел небесный, а?»

– Что мне с тобой делать?

На языке вертелась пошлость, но я проглотила, а Лёша вытер слезу с моей щеки.

– Давай новые правила – перемирие. Согласна?

Я кивнула и накрыла его руку своей рукой. Дыхание участилось, и он отвёл взгляд. Посмотрел в лобовое стекло. Но руку не отнял. Потом резко повернулся ко мне.

– И больше никаких выходок поняла? И вот это тоже, – он вытер мои губы большим пальцем, – и вот это, – показал на мою мини юбку.

Я кивнула, а он протянул руку, пристёгивая меня ремнём безопасности. Его смуглая, сильная шея оказалась прямо возле моего лица, теперь уже пахло его кожей, потянула неумолимо и я нагло коснулась его губами. Там, где закончился воротник рубашки, чуть ниже уха. Он вздрогнул, дёрнулся как от удара и посмотрел мне в глаза:

Наверное, в этот момент мои мысли отразились на моем лице, потому что взгляд Никитина изменился, зрачки расширились. Я нагло впилась холодными пальцами в его воротник и коснулась губами его губ. Вздрогнул, перехватил мою руку, но я уже зарылась в его светлые волосы на затылке, царапая шею и мои губы слегка приоткрылись. Он сдался внезапно. Неожиданно даже для меня, рванул к себе, и тут же смял мои губы своими. Я поплыла моментально, это полный отказ всех тормозов и разума. Его губы оказались жёсткими и властными, жадными и горячими. Настоящими. Пальцы легли на моё лицо, не давая оторваться, удерживая, он пожирал меня, забирая дыхание, взрывая мои мозги, мои лёгкие. В животе вспорхнул ворох ненормальных бабочек, совершенно чокнутых и неуправляемых. Ответила на поцелуй, почувствовала его язык во рту и крышу снесло к такой-то матери. Мне показалось что до него я ещё не целовалась. Все стало жалким суррогатом. Потому что Никитин не просто целовал он забирал, он порабощал волю, отнимал контроль, вырывал его с мясом. И меня это возбудило до сумасшествия, от желания свело скулы, впилась в его волосы на затылке, отвечая, захлёбываясь, отдаваясь.

И вдруг он оттолкнул, резко выскочил из машины. Обхватил голову руками. Я откинулась на сидение и улыбнулась, трогая губы кончиками пальцев. Первый бастион пал. Моя победа. Безоговорочная. Никитин несколько минут стоял снаружи. Нервно курил. Потом сел обратно в машину. Мы тронулись с места:

– Ещё раз это сделаешь…-, посмотрел на меня и со свистом выдохнул, – ты понимаешь слово «нет»?

– Понимаю, – ответила тихо и улыбнулась…скорее с сарказмом, – слово «нет» я в своей жизни слышу гораздо чаще чем «да». Не парься – я привыкла. Не буду больше тебя целовать, не волнуйся. Дай закурить. Один раз.

Никитин тяжело вздохнул, но сигарету дал и зажигалку поднёс. Его руки слегка подрагивали. Все ещё нервничает. Почему? От того что я сбежала? От того что решил избавиться и не смог? Или от моего прикосновения или от того что сорвался и целовал меня как безумный? Похоже, я впервые не могу растолковать реакцию объекта. Вот это его «нет» добило. Сразу захотелось «да». Сейчас. Немедленно. В этом авто. Его «да», когда ворвётся в моё тело. Чтобы рычал «да, да, да».

.

Дома я сразу же юркнула к себе и заперлась изнутри. Я не спала. Я слышала, как он ходит по комнате, то включает, то выключает свет. Налил что-то, чиркнули спички. Я улыбнулась – зажигалка осталась в машине. Нервничает. Ведь я рядом. А он уже шагнул в это огонь. Теперь я не отпущу. Все. Игра переходит на новый уровень. И я все ещё веду.

ГЛАВА 7

Кукла. Россия. 2001 г

– Прошло де недели…Две. У тебя осталось ровно столько же. Какого хера происходит, а? Если провалилась так и скажи я заменю на другую телку постарше. Видел он тебя в школу пристроить собрался. Мне, Кукла через две недели нужна та папка. Через две. А он тебя не то что с папочкой знакомить не собирается, а даже в дом свою бабу при тебе водит.

Я задохнулась. Так всегда случалось, когда разговаривала с Макаром. Я его боялась. Меньше чем остальные, но боялась. Как собака боится хозяина. Макар мог ударить. Больно. Наказать. Макар решал жить мне или нет и как жить. И если он решит, что я провалилась – он меня заменит.

От одной мысли, что к Никитину пристроят другого агента стало не по себе. Да и провала не хотелось. Макар припомнит.

– Все, хватит играть в девочку. Или ты укладываешь его в постель и ваши отношения меняются или я меняю тебя. Через неделю отчитаешься. Ничего не сдвинется – уходи. Значит не время расставаться с девственностью. Используем при других обстоятельствах.

Я повесила трубку телефона автомата и нахмурилась. Мать его. А ведь и правда две недели прошло. Как один день. И я на месте. Нет, я конечно, продвигаюсь, но Никитин чертовски упрямый. Он не просто сопротивляется, он держится от меня на расстоянии. И Оля его у нас почти каждый день зависает. Чтоб ее. После того поцелуя в машине Лёша вёл себя так словно ничего не произошло. Полный ноль. Я даже не могла поймать его взгляд. Он упорно на меня не смотрел.

Я злилась. Впервые. Да, Макар прав, у меня не получается. Мне нужно больше времени. С Никитиным месяца не достаточно. Он из тех, кто долго раскачиваются и любят долгосрочные отношения с уверенностью в завтрашнем дне. А я точно не подхожу на роль домашнего зверька. Разве что экзотического. И у меня возникло мерзкое чувство – Никитин не любит экзотику. Простушка Оля гораздо больше подходит.

Я вернулась домой. Бросила пакт с покупками на диван и нервно прошлась по салону. Автоматически включила телевизор. Никитин сейчас на работе. Вечером собрался со своей мымрой в кино…со мной естественно. Я не заметила, что стою напротив его комнаты, даже рука легла на ручку двери. Осторожно повернула и зашла вовнутрь. Взгляд упал на постель – аккуратно заправлена, шторы на окне раздвинуты. Несколько секунд смотрела на покрывало – Олю на ночь не оставляет. Но ведь трахает ее. В машине что ли? Или у неё дама? Так она вроде с родителями живёт.