Читать книгу: «Про Анну Сергеевну», страница 5

– Весьма недурно! – пожилой мужчина теребил свою седую бородку, разглядывая картину через моё плечо. – Ваша работа?

Я не стала отвечать. Свернула картон и быстро зашагала в сторону дома.

Глава 4

Так получилось, что увидеться в следующий раз мы смогли только через два месяца – молодость, весна, экзамены…

Я позвонила Анне Сергеевне, почувствовав, что пауза в общении затянулась.

– Ну, ничего, держусь, – сказала она тихим голосом. – Нездоровится. Загляни как-нибудь.

И я заглянула. Через несколько дней. Она открыла мне и сразу легла.

В комнате было не убрано и душно. Уютный полумрак уступил место какому-то липкому сумраку. Казалось, что жильцы в спешке уехали, собрав самое необходимое, оставив остальные вещи разбросанными.

Но хозяйка лежала на своём диванчике, закрыв глаза рукой.

– Вам плохо, Анна Сергеевна? Вызвать «скорую»?

– Нет, спасибо. Просто слабость. Хорошо, что пришла. Присядь.

Я устроилась на краю кресла. Почти всё пространство стола было занято рваными обёртками, грязными платками и немытой посудой.

– Вот как бывает, – сказала она после минутной паузы. – Живёшь себе, что-то делаешь, всё вроде бы известно и понятно. И только привыкнешь ко всему, как понимаешь, что дальше уже ничего не будет.

Говорила она медленно, как бы отдыхая после каждого предложения. Слова явно давались ей с трудом.

– В какой-то момент понимаешь, что твоя тропинка здесь закончилась. Даже если у тебя есть планы, просто видишь, что некуда уже ставить ногу. Хорошо, если успеешь доделать по-настоящему важное.

– Что Вы такое говорите, Анна Сергеевна? Полежите-ка спокойно, отдохните. Я пока тут приберусь и посуду вымою. На завтра врача Вам вызовем, и всё образуется. Слабость Ваша пройдёт, в парк Вас выведу на свежий воздух. Обещаю ухаживать за Вами, пока не поправитесь.

В ответ она как-то одобрительно простонала и повернулась на бок.

Стараясь не греметь, я собрала со стола посуду. Через несколько минут заглянула в комнату – старая художница лежала в том же положении. Я подошла ближе. Анна Сергеевна спала каким-то тревожным сном.

Тонкие старческие губы её подрагивали. Ставшие совсем прозрачными руки сжимали край одеяла, словно не хотели отдавать его кому-то невидимому.

Закончив мыть посуду, я выключила воду, и только тут услышала, что Анна Сергеевна зовёт меня из комнаты.

– Даша, Даша… Даша! – отрывисто хрипела она.

– Что, что? – я бросилась в комнату.

Больная, опираясь на один локоть, тянула ко мне руку.

– Кто-то скребётся… в дверь… Посмотри… Это Лучик пришёл…

Поспешно отперев дверь, я молча вгляделась в пустой подъезд. Никого. Спустилась на этаж ниже – тоже. В прохладной тишине было слышно, как бьются о стекло мухи, не замечая открытой форточки.

– Наверное, Вам послышалось, Анна Сергеевна…

Я вернулась в комнату. Старушка лежала вытянувшись, сжав руки на груди, не моргая глядя в потолок. Я вскрикнула и замерла. Я допускала такой исход, но не так скоротечно и не один на один со мной, а как-то степенно, как у классика: «при нотариусе и враче».

Держась за стену, я медленно пробралась в кухню и опустилась прямо на пол. В горле росло что-то тяжёлое, глаза заполнялись слезами, дышать становилось всё труднее. Спешить было некуда, мыслей в голове не было, и я больше не могла себя сдерживать…

Оставшийся вечер просуетился вокруг, едва задевая меня. Дрожащие пальцы искали знакомые имена… Отец, показавшийся в дверном проёме, со своим вечным «Ага»… Внезапно возникшая Верка, оттащившая меня на крохотный балкон и оставившая сидеть в непонятном объёмистом тюфяке, как в кресле… Полицейская дама с неожиданно человеческими глазами наклонилась ко мне и попросила:

– Распишитесь здесь, пожалуйста. Где галочка. И дату поставьте. Сегодня двадцать пятое июля.

И после того, как я справилась с этим, негромко добавила:

– Рано или поздно такое случается. Не расстраивайтесь. Вы же молоды, живите и радуйтесь, пока можете.

Разные люди, топот ног, скрип половиц и негромкие разговоры…

А потом всё стихло. Мы ехали домой молча, и я, едва умывшись, провалилась в сон.

Много дней спустя, когда всё уже улеглось, и память окончательно забрала себе ещё одно имя, я решилась сходить в ставшую теперь моей квартиру.

Незадолго до смерти Анна Сергеевна оформила завещание в мою пользу, и теперь я нерешительно трогала рукой потрескавшийся дерматин и бездушную ручку двери. В коридоре веяло холодом, но свет от люстры-Солнца грел душу. И тепло его словно летело откуда-то из далёкого прошлого. Сквозь беспорядок в комнате всё равно чувствовались остатки былого уюта, и я решила пока ничего не менять здесь.

Бархат переплёта древнего фотоальбома потёрся о мою руку и удобно устроился на коленях. Лица, места, события, о которых я могла только догадываться, меняли друг друга. О некоторых из них художница успела мне рассказать, и теперь я смотрела на снимки так, словно тоже была там, просто не попала в кадр.

Альбом был большим, и в какой-то момент я поймала себя на том, что меня клонит в сон. А еще через какое-то время мне послышалась музыка. Где-то за стеной негромко, но отчётливо играла гитара. Глаза не хотели открываться, и я так и сидела в кресле, держась за фотоальбом и пытаясь понять, что же я слышу. Звучало явно что-то знакомое. Трогательное и глубокое, но в то же время простое и красивое. Ну конечно же! «Лунная» соната Бетховена!