Читать книгу: «Про Анну Сергеевну», страница 4

Она внимательно посмотрела на меня.

– Нет, – ответила я. – Но и полного понимания тоже нет.

Мы замолчали. Анна Сердешна продолжила рисовать, а я обдумывала услышанное.

Через некоторое время я решилась спросить её о том, что давно было интересно не только мне.

– Анна Сергеевна?

– Да.

– Надеюсь, Вы не обидитесь на мой вопрос.

– Спрашивай. Меня трудно обидеть вопросом. Я ведь могу не ответить, – она заулыбалась. – И часто сам вопрос очень многое говорит о спрашивающем.

– Почему Вы так на всех смотрите? Иногда, не постоянно. Но бывает, как на глупых котят или маленьких детей. Многие Вас не любят за этот взгляд.

Она снова просияла лицом. Немного подумав, она ответила.

– Надеюсь, что тебя не обидит мой ответ. Для меня большинство людей и есть дети. В каком-то Вселенском масштабе. Очень мало по-настоящему зрелых личностей. Тех, кто понимает, что всё вокруг временно, суета и не настолько важно, чтобы тратить на всё это свои силы и время. И тем более – держаться за этот мир. Для меня все вы как дети, – повторила она. – Пусть взрослые, умные, сильные и даже могущественные. Но не выросшие до понимания своей кратковременности здесь, думающие, что их работа, карьера, бытовые радости и есть жизнь. Как заключённый, которому сидеть ещё долго, как может, украшает свою камеру. Возможно, ему будет чуть комфортнее пережить заключение, однако тюрьма не перестанет быть тюрьмой. Но я мыслями всегда на свободе, я знаю, что есть другой мир, лучший, если хочешь, состоящий из любви, света и радости. Головой я всегда там и мне не нужно украшать свою камеру. И вот, словно оттуда, я смотрю на происходящее здесь с любовью и иногда с умилением.

Она положила руки на колени и стала смотреть куда-то вдаль, едва заметно улыбаясь. Потом продолжила:

– Это не зазнайство, не снобизм или завышенное самомнение. Просто у меня немного другие ценности.

– Какие?

– Свобода личности. Доброта. Человеческие отношения. Не отношения между людьми, а отношение друг к другу по-человечески. Честность. Порядочность, наконец. Вроде всё просто, а посмотришь вокруг – все как дети, не могут поделить одну игрушку в песочнице, дерутся и ревут, а через минуту она лежит, забытая всеми, а они делят другую. А вокруг целый двор, или сад, и много всего неизвестного. Но дети словно не видят этого, им интересен чужой кусочек яркой пластмассы. Вот так я на них и смотрю.

– Как странно Вы говорите.

– Ну что поделать. Все мы немного странные. Кто-то больше, кто-то меньше. Однако не у всех хватает смелости признать свои странности, особенности и свою необычность. И тем более принять безобидные странности в других. Так многие и живут «как все», потому что «так принято». А некоторые ещё и гордятся такой жизнью: дом – работа, дом – работа – кладбище. И как мне смотреть на таких индивидуумов?

Она снова заулыбалась и потрепала меня рукой по волосам.

Тогда я решила задать ещё один вопрос.

– А семья у Вас есть? Родственники?

– Нет, – сразу просто ответила она. – Нет никого. Не было чувства необходимости в семье и детях. Для кого-то это смысл жизни, и свет, и опора, и прочее. Я нахожу всё это в творчестве. В своё время я иногда спрашивала себя: не пора ли? Надо ли это мне? А не буду ли потом жалеть? И как-то не нашла в себе положительного отклика. Одиночество мне приятнее, а тишина милей. Безвестной смерти не боюсь, на вопрос про стакан воды обычно отшучиваюсь: а захочется ли пить? Я пришла к этому сознательно и ни о чём не жалею.

Анна Сергеевна произнесла это так, что стало ясно: её не раз об этом спрашивали. И я поняла, что вопросов на сегодня достаточно.

Какое-то время мы сидели молча. Она рисовала, иногда что-то мурлыча себе под нос. Я переоценивала свою жизнь с учётом услышанного.

– Вот, – прервала мои раздумья Анна Сергеевна, – всё и готово. Простенький пейзажик на скорую руку. Это тебе. Дарю.

Я не ожидала от неё такого подарка, но не нашла в себе сил отказаться.

– Спасибо, – я приняла из её рук лист картона.

– Я пойду, – сказала она, складывая мольберт. – Не провожай меня. Заходи на днях как-нибудь, всегда рада тебя видеть. И пусть у меня сейчас могла бы быть такая внучка, как ты, я не представляю себя с коляской, маленькой посудой и среди игрушек. Не моё. Гораздо более волнующе для меня подобрать нужный оттенок для передачи настроения или выразить эмоцию в форме фигуры. Как-то так.

Она встала. Глядя мне прямо в глаза и широко улыбаясь, протянула мне свою высушенную временем руку с небольшими пятнами свежей краски.

Я протянула свою.

– Спасибо.

Рукопожатие получилось неожиданно крепким. Чувствовалась сила человека, который всю жизнь работал руками. Угадывались горы пластилина и глины, прошедшие через эти руки, представлялись континенты краски, перенесённой ими на разные поверхности.

– Тебе спасибо, что пришла. Будь счастлива!

Когда художница отошла на значительное расстояние, я решила рассмотреть рисунок получше. Пустынный пляж на другом берегу реки, зеленеющий до горизонта лес, старая набережная и где-то вдалеке – мост. Всё это было рядом, но не выглядело так уютно, как на картине. Всё это просто существовало само по себе, а на картину хотелось попасть. Что-то неуловимое в ней радовало глаз. Казалось, что оттуда дует лёгкий майский ветер, и что совсем скоро там начнётся какой-то праздник.