Читать книгу: «Звезда паладина, или Седьмой крестовый поход», страница 6

Глава шестая
В Авиньоне

Они ехали на юго-восток, торопясь, останавливаясь только на ночлег и принятие пищи. Генрих де Сов, прощаясь с мирской жизнью, старался везде сытно поесть, ни в чем себе не отказывая. И, конечно же, угощал своих спутников. Все этим с удовольствием пользовались. Правда, Бертран старался еще принимать пищу, данную ему в дорогу Мадлен, но так как постоянно был сыт, яства кормилицы убавлялись мало. К концу второго дня Бертран понял, что пирожки Мадлен испортились на летней жаре, но перед этим он их все-таки немного поел.

Ему стало плохо – знобило и постоянно хотелось облегчиться. Но Генрих де Сов не желал задерживаться и пригрозил, что бросит Атталя, если тот не научится сдерживаться. Строгий шевалье поучал Бертрана терпеть, ведь в пустынных землях сарацин люди постоянно терпят лишения, особенно во время войны.

Бертран так исстрадался, что уже и сам хотел, чтобы де Сов бросил его где-нибудь на постоялом дворе – так будет честная возможность вернуться назад и не участвовать в походе. Никто его не упрекнет. К тому времени как Бертран поправится, барон де Фрей уже сядет на корабль. Он хотел уже осуществить свой план, но, на свою беду, согласился через силу поесть вместе со всеми. В харчевне Генрих де Сов заказал кабанчика. Жирное мясо вкупе с вином, съеденное хоть и в небольшом количестве, подействовало на больной живот Атталя просто катастрофически.

Всю ночь из него выходили и слегка покусанный кабанчик, и еще какая-то память о пирожках Мадлен, а наутро, промаявшись без сна, Бертран, в сильном ознобе, потерял сознание.

Он периодически возвращался в мир из объятия тошнотворного серого тумана и видел, как его везут, то положив между седел в люльке, сооруженной из рыцарского плаща, то он лежит на лугу и его обтирают холодной водой, то впереди маячат мощные зубчатые стены и ворота города.

Бертран очнулся в какой-то темной комнате. Неподалеку звонили купола церкви. Кто-то поднялся рядом с ним, и тут же в комнату заструился свет из открытых ставень окна.

– Мой господин, вы очнулись! – услышал Бертран голос Жако.

– Пить… – простонал он.

Жако поднес кружку с водой, и Бертран большими глотками осушил ее и опросил еще. Жако налил, а потом еще раз. Когда жажда была удовлетворена и сухие, потрескавшиеся губы стали влажными, мягкими, Бертран спросил:

– Где я? Сколько я проболел?

– Вы в Авиньоне, господин! Рядом церковь Святого Агриколы, слышите, вот только что перестали звонить?! Вы два дня в беспамятстве здесь лежали. А до этого шевалье де Сов, его люди и я еле вас довезли сюда. Все думали, вы Богу душу еще в дороге отдадите! Ну и отравились же вы! Честно говоря, у меня тоже того, ну, с животом проблемы были, но не так, как у вас, конечно.

– А почему у меня затылок болит?

– Когда по мосту в Авиньон мы ехали, вас так затрясло в лихорадке, что вы упали прямо на камень. Голова у вас крепкая! У другого бы, как орешек, раскололась, а у вас ничего, только шишка! Кровь, правда, еще была, да вроде де Сов сам ее остановил быстро. Мы въехали в город и сразу сюда – вроде как у шевалье тут какая-то договоренность была, что этот дом он снимет. Господин де Сов сразу, как вас сюда принесли и на постель уложили, послал своих слуг, одного в церковь Святого Агриколы за священником, чтобы он вас к небесам подготовил, а другого за лекарем. Сначала священник пришел – церковь-то рядом. Он внимательный попался, по-видимому, не только с молитвами к вам подступил, а с опытным взглядом сведущего в болезнях всяких. Тут как раз лекарь пришел и сразу хотел вам кровь пустить – мол, кровь гнилая, надо тело ваше освободить от скверны. А священник не позволил, прогнал лекаря и сам вас осмотрел, узнал от шевалье, что да как случилось, и дал совет по лечению, сказал, где и какие порошки, травки там, купить в городе. Меня шевалье погнал к этим торговцам снадобьями, а я что, я первый раз здесь, вообще впервые в жизни из деревни своей выехал. Я откуда что знаю? Потерялся. Потом уж шевалье сказал, что, пока меня ждали, вы чуть не умерли. Простите меня, господин! Слуги шевалье меня кое-как отыскали в соседнем квартале. Меня и ограбили к тому времени, и избили. Ой, господи! Пришлось снадобья еще раз покупать. А на следующий день Генрих де Сов ушел в капитул орденский и там был посвящен в тамплиеры.

– А ты был, что ли?

– Откуда?! Я все с вами тут. И горшки выношу и порошки эти с отварами даю, и обтирал вас холодной водой. Да туда и не пускают никого, на церемонию-то! Шевалье так и сказал.

– Спасибо, Жако! Мой добрый друг! – улыбнулся Бертран и погладил по волосам грязную копну волос Жако.

– Вы, наверно, есть хотите, да вот по этому делу мне никто указаний не давал, не знаю, можно ли вам сейчас кушать. Шевалье со слугами давно ушел, никто не ждал, что вы очнетесь, мне и не сказали про еду.

– Ты мне попить лучше дай, есть пока не хочется.

В этот день они так и остались одни в нанятом Генрихом де Сов доме, сам шевалье не прислал о себе даже весточки. Бертран медленно передвигался по комнате, чувствуя сильнейшую слабость, спал, пил воду, немного поел какой-то кашицы, приготовленной Жако. За окном на улице он слышал какой-то шум, люди толпами спешили по улице, но выходить и узнавать, в чем дело, совершенно не хотелось. И желания думать о том, что будет дальше, не возникало. Бертран слушал болтовню Жако, быстро уставал от этого, прогонял его и ложился спать, прижимая к губам платок, подаренный Катрин.

Следующим утром явился Генрих де Сов в белом сюрко тамплиера с красным крестом. Шевалье был сосредоточен, немногословен, однако с радостью откликнулся на слова Жако, что Бертран д'Атталь пошел на поправку.

Генрих де Сов обнял поднявшегося самостоятельно на постели Атталя.

– Ты почти в здравии, хвала Иисус Христу! Собирайся, друг мой. Сегодня нам надо покинуть Авиньон.

– Подождите, шевалье, разрешите поздравить вас с вступлением в орден!

– Благодарю.

– А к чему спешка? Я еще не вполне здоров. Нельзя ли повременить?

– Из этого дома хороший вид на улицу. Жако сказал, ты вчера уже смог подняться. Неужели не слышал? Полгорода, если не больше, высыпало, чтобы посмотреть на крестоносцев!

– Крестоносцев? – удивился Бертран.

– Король Людовик с рыцарями вчера проплыл мимо Авиньона. Сколько кораблей! Вся Рона исчезла за парусами!

– Неужели? – Бертран раскрыл рот, жалея, что у него вчера не было ни сил, ни желания посмотреть во двор и узнать, что происходит.

– Да, его величество не медлит, в отличие от нас. Часть войска идет по берегу, но она уже впереди, так как вышла раньше. Так говорят. Поэтому и нам следует поторопиться.

– Но куда? А как же барон де Фрей?

– Король следует в порт Эг-Морт, там будут ждать морские суда, которые отвезут армию в Святую землю. В порт прибудет и граф Раймунд Тулузский, а с ним и барон де Фрей.

– А, значит все было продумано с самого начала! Почему же вы мне ничего не сказали?

– Потому что ты разболелся. Тебе бы до кустов успеть добежать, а не в седле обделаться! Какие уж тут объяснения!

– Я вот все хотел спросить – отчего же вы меня где-нибудь на постоялом дворе не оставили, а такого, обгаженного, с собой возили?

– Я похож на человека, который других бросает в беде? – строго проговорил де Сов, показывая всем видом, что оскорбился этим вопросом.

– Простите, шевалье. Я просто подумал, что вы бы быстрее успели за армией без меня. Но вот еще мне интересно – барон говорил, чтобы я ехал с вами, якобы вы будете меня обучать военному искусству. А когда это возможно? Мы все время на бегу. Не думаю, что, если бы я не разболелся, мы бы ехали медленно и у вас появилось время и желание меня чему-то научить.

– Тут ты прав, Бертран! Времени мало. Учиться будешь в бою. Большинство именно так и постигают необходимые знания.

– Тогда зачем барон так спешил меня отправить с вами? Почему я не мог ехать с ним? И, как я понимаю, с ним и в свите графа Тулузского? Может, я тогда бы не отравился?

– Вот встретишься с бароном в Эг-Морте, там и спросишь.

– Но я хотел бы принять обет, отправляясь в поход. Я ведь его так и не дал. Отец Филипп не появился в день нашего отъезда. Я думал, в капитуле тамплиеров принять обет или хотя бы здесь, в церкви Святого Агриколы, или в соборе – есть ведь в Авиньоне собор?

– Собор, конечно, есть, неподалеку отсюда. Да времени на мессу нет. В капитуле мне сказали, что с королем плывет много священников. В Эг-Морте будет время принять обет, это я тебе гарантирую. Да и еще в присутствие епископов, а то и самого короля!

– Но как же мы поспешим в этот Эг-Морт, шевалье? – спросил Бертран. – У Жако только ослик, он за лошадьми не угонится.

– Да, это проблема, – проговорил новоявленный тамплиер. – Придется тебе купить своему слуге лошадь.

– Но у меня нет денег на лошадь! Я не богат, в отличие от вас.

– А я дал обет бедности, Атталь. У тамплиера ничего нет своего. Если ты не можешь купить лошадь, то отправь слугу домой на этом дрянном осле.

– Как это – отправь? А с кем останусь я? Вы и барон вырвали меня из моей привычной жизни, заставили пообещать ехать с вами в поход, а сами не хотите ничем обеспечить! Разве сеньор не должен кормить вассала в походе, платить ему и так далее? – возмутился Бертран.

– Не кричи. Я не твой сеньор. Спросишь с барона, когда с ним встретишься.

– Я не поеду никуда, если со мной не будет Жако!

– Тогда сажай его позади себя на своего коня!

Жако, карауливший за дверью и все слышавший, вошел в комнату и жалобно заскулил:

– Не бросайте меня, господин Атталь!

– Я и не собираюсь.

– Да конь ваш стар, боюсь, он нас двоих не выдержит, если еще и мчаться придется!

– Значит, шевалье де Сов, или мне лучше называть теперь вас брат Генрих? Я считаю себя не вправе продолжать дальнейший путь. Я лучше вернусь к Катрин. Да, бесславно, но это как-нибудь да забудется со временем. Я ведь обет крестоносца так и не дал – кому я должен? Барон де Фрей не обеспечил меня ничем, хотя знал, что я беден и в походе мне самому не справиться с трудностями.

Генрих де Сов молчаливо кусал ус, пристально глядя на Бертрана и о чем-то размышляя. Наконец он усмехнулся.

– Ладно, Атталь, я просто проверял тебя. Ты хорошо заботишься о своем слуге, о своем ближнем! И в походе не бросай Жако – он парень услужливый, добрый. Я помогу тебе вместо барона, а потом мы с ним сочтемся!

– Что это значит? – Бертран уже придумал для себя причину вернуться и смаковал ее, надеясь осуществить.

– Я куплю твоему Жако какую-нибудь лошадку. Не боевого коня, конечно. Но ехать сможет.

– Так у вас же нет денег, вы все ордену отдали!

– Ну, ордену я подписал свои земли. А мешочек с деньгами остался при мне – на дорожные расходы. Они, конечно, тоже ордену принадлежат, как и моя жизнь. Но ради доброго дела можно и потратиться.

– О, благодарю вас, господин де Сов! – бухнулся Жако в ноги шевалье.

Бертран с досадой отвернулся, чуя, что неспроста тамплиер так расщедрился.

Тут появились слуги Генриха де Сов в коричневых сюрко с маленькими крестами. Они тоже решили служить в ордене. Но так как были людьми простого происхождения, могли выполнять роль сержантов – пехоты и одновременно оруженосцев и слуг рыцарей-тамплиеров. Они принесли весть, что командор ордена в Авиньоне просил Генриха де Сов задержаться и отправиться на юг следующим утром, так как к нему присоединятся еще трое рыцарей, посвященных в тамплиеры и желающих служить в Святой земле. Они все вместе повезут небольшую казну, собранную пожертвованиями прихожан церквей Авиньона для нужд крестового похода. Казну следует передать лично маршалу ордена Рено де Вишье. Вечером командор призывал Генриха прийти на мессу в собор.

Генрих де Сов почесал голову.

– Ну, значит, так распорядился Господь. Как ты и хотел, Атталь, мы задерживаемся. Но завтра нам предстоит скакать вдвое быстрее, чем я предполагал! Жако, готовь горячую воду, кадку неси, она под лестницей стоит. Помоемся перед мессой и дорогой. Сегодня, Атталь, в соборе принесешь обет, а то я, смотрю, ты уж торговаться стал, тем, что обет не принес, значит, никому ничего не должен.

– А как же лошадь для меня, господин? – взмолился Жако.

– Будет тебе коняга, будет! Хозяин этого дома, что я снял, живет неподалеку. Он довольно богат. После помывки пойду к нему, осла твоего предложу и несколько денье сверху, не посмеет он отказать воину Господа в лошади, а если попытается отказать, то ему не поздоровится.

Вечером, перед мессой, у Жако уже был конь – старый, не очень красивый, но все равно скачущий быстрее осла. Безмерно счастливый парень обнимал животное, гладил, говорил ему ласковые слова – ведь конь у него появился впервые в жизни! Жако, не в силах расстаться со своим новым другом, не пошел на мессу, громко прося Господа простить его за такое неуважение.

Генрих де Сов и Бертран д'Атталь отправились в собор Нотр-Дам-де-Дом вдвоем. Воздух, хоть и не совсем свежий на узких улочках, Бертрану, засидевшемуся в затхлой комнатенке, пошел на пользу. Настроение его улучшилось. Бертран с удовольствием смотрел снизу вверх на красные черепичные крыши домов, облитые лучами заходящего солнца, из окон сквозь открытые ставни на улицу смотрели люди, местами люди из домов, друг напротив друга, переговаривались между собой о житейских буднях, торговцы предлагали идущим на мессу прихожанам свой товар из еще открытых лавок. Над домами возвышались крепкие крепостные стены Авиньона, а впереди маячил массивный собор из светлого камня.

Они вошли в собор, когда народ уже наполовину заполнил его. Генрих де Сов сказал, что надо пробираться вперед, ибо священника предупредили о крестоносцах, жаждущих дать обет, и о тамплиерах. Бертран, как и все, искренне верующий в Господа, заранее настраивал себя на мессу, обдумывал, что сказать священнику, что попросить у Бога, а о мирских вещах старался забыть и сосредоточиться на службе. В Нотр-Дам-де-Дом среди царящего полумрака под высокими стенами вытянутого в длину храма, в свете свечей за фигурами прихожан он увидел фрески. На цветных фресках Смерть в виде скелета ведет к могиле людей разных сословий, разных возрастов и полов. Бертран содрогнулся. Он никогда не видел подобных фресок, лишь слышал, что кто-то говорил о них. Ему стало не по себе. Смерть заберет всех – праведных и грешников, крестоносцев и тех, кто остался дома, любимых и близких. Она уже забрала мать и отца. Кто же его самые близкие люди – Мадлен ле Блан и Жан ле Блан? Катрин де Фрей? Конечно она, бесконечно любимая и нестерпимо желанная. Неужели и она ляжет в землю и тело ее… Нет, Бертран отбросил эти нехорошие образы покачиванием головы. И тем не менее она тоже умрет, но вопрос как – в объятиях Бертрана или кого-то другого?

Генрих де Сов прервал его мысли резким пожатием руки, говорящим о том, что следует опуститься на колени. Священник читал молитвы на латыни, прихожане, склонив головы, внимали непонятным словам. Бертран никак не мог сосредоточиться на службе. Мысли о Боге не шли, зато переживания о том, что он попросту может погибнуть в походе и никогда больше не увидеть Катрин, одолевали. Былой уверенности в благополучном возвращении и лихой бравады как не бывало. И это при том, что он еще находился во Франции и не видел сарацин.

Бертран заметил, что рядом с ними находятся еще три рыцаря-тамплиера и один молодой человек, приблизительно одних с ним лет, в кольчуге и белом сюрко, кудрявый, длинноволосый и очень худой. Он предположил, что это тоже крестоносец, пришедший принять обет.

В конце мессы священник спросил, есть ли среди прихожан крестоносцы, которые хотели бы дать обет перед походом. Бертран поднялся и назвал себя. Второй парень назвался Жаном д'Анжольра, он передал святому отцу свое деревянное распятие, украшенное несколькими драгоценными камнями по краям перекладин. Бертран передал свой плащ, на который Мадлен нашила крест, и свое нательное распятие. Священник отнес их на алтарь и прочел молитву, после чего вернул вещи своим владельцам. По очереди Бертран д'Атталь и Жан д'Анжольра поклялись перед большим распятием, которое держал перед ними святой отец, сражаться с врагами христианской веры и пожертвовать своей жизнью, если она понадобится Господу.

После мессы Генрих де Сов вышел вместе с другими тамплиерами, расспрашивая их, кто они, из каких краев, как они повезут пожертвования – разделят между собой для безопасности или отдадут кому-то одному. Жан д'Анжольра протиснулся среди толпы прихожан и первым выскочил из собора, Бертран хотел предложить ему поехать вместе с ним, но не успел и оглянуться, как того и след простыл. Атталь бросился его искать, глядя по сторонам и машинально давая мелкие монетки нищим, просящим на паперти и обещающим молиться за молодого крестоносца. Он увидел, что Анжольра идет в сады на холме рядом с собором. За деревьями виднелась мельница.

Бертран не знал, следовать ли за ним или пойти обратно. Он сам еще не оправился после болезни, чувствовал слабость и понимал всю глупость затеянного. Анжольра наверняка даже и не обратил внимание на Атталя, спешил, значит, у него есть дела. Зачем Бертрану вмешиваться? Просто у него возникла острая потребность в дружбе с ровесником, который тоже уходит в поход, оставляя родной дом.

Бертран остановился и огляделся. Густая зеленая листва окружила его. Шевалье дотронулся до веток, листьев – упругих и сочных, где-то неподалеку пролетала поздняя пчела, в поисках цветов. Бертран посмотрел вверх – сквозь зеленый шатер проглядывали лоскутки вечернего синего неба, отпустившего отдыхать закат. Он двинулся дальше, оставив сад позади. Река Рона, медленно катящая волны, мост, домики на противоположном берегу, на зубце городской стены дозорный с копьем. С холма открывался красивый умиротворяющий вид на город и реку. Дозорный прислонился к стене, позевывал, почесывал бок, выглядывая на небе появляющиеся первые звезды. Две лодки под парусами плыли по реке. Позади черепичные крыши Авиньона, поглотив последние сполохи заката, темнели, грустнели, казалось, становились меньше. И лишь колокольни и шпили церквей неутомимо тянулись к Богу.

Бертран подумал: неужели где-то сейчас идет война или она вот-вот разразится и люди к ней готовятся? Неужели и он уже завтра покинет этот милый город, и эти звезды уже не будут разгораться для него, как сейчас? Дозорный будет все так же зевать и смотреть на них, почесываясь, а он, Бертран д'Атталь, станет внимать совсем другим, чужим, холодным и злым, звездам, на далекой вражеской земле. Но какая же она вражеская? Там родился Господь, там светила Вифлеемская звезда, там вся земля священна! И только сарацины оскверняют ее своим присутствием.

И тут он услышал голоса и повернулся. Жан д'Анжольра медленно шел под деревьями с девушкой, обнимая ее за талию. Бертран смутился – не стал ли он невольным свидетелем, и хотел было уйти, но промедлил, любуясь этой парой. Как бы он хотел быть на месте Анжольра и вот так же обнимать под загорающимися звездами Катрин!

Анжольра страстно поцеловал девушку и пошел прочь, не оглядываясь, а она осталась стоять на месте и плакала. Бертран последовал за Анжольра и на склоне холма, напротив собора, поравнялся с ним.

– Зачем вы следите за мной? – взволнованно спросил, даже не повернув голову в его сторону, Анжольра.

– Простите меня, я не хотел, чтобы вы думали, что я слежу. Я вообще не имею привычки лезть в чужие дела и тем более следить, – оправдывался Бертран, сам стыдясь своего нелепого оправдания. – Я просто хотел предложить вам, господин д'Анжольра…

– Что же вы хотели мне предложить? – Молодой крестоносец резко обернулся и почти нос к носу встал с Бертраном.

– Вы принесли клятву вместе со мной, здесь, в соборе, не долее как час назад, помните?

– И что?

– Ну, я тоже иду в поход в Святую землю и подумал, мы с вами, наверное, одного возраста, вместе путешествовать было бы интереснее и безопаснее. К тому же я еду не один, а с тамплиерами, а они не такая уж и сердечная компания…

– А! – разочарованно промолвил Анжольра. – Понятно! Хорошо, поеду с вами, только я тоже не весельчак, лучше вам от меня не станет. Как уж вас зовут?

– Бертран д'Атталь. Я так понял, что вы ждали от меня каких-то других предложений, а не компании в походе?

– Признаться – да! Я надеялся, вы, хоть и приняли крест, но пришли от моего отца и принесли мне деньги.

– Увы, я не знаю даже, о чем вы говорите.

Генрих де Сов распрощался с другими тамплиерами, условившись завтра на заре встретиться у ворот Сен-Мишель. Он не очень-то обрадовался тому обстоятельству, что с ними поедет еще и некий Жан д'Анжольра, который сразу не понравился ему, но не стал перечить желанию Атталя. Неподалеку от собора они втроем зашли поужинать в харчевню. Но Анжольра, едва сев за стол и увидев, что в окно виден собор, решительно воспротивился этой весьма уютной харчевне, где стоял умопомрачительный запах жареного мяса с луком. Де Сов разозлился и уже хотел послать Анжольра ко всем чертям, однако, услышав, сколько просит хозяин за мясо и вино от других посетителей, решил покинуть заведение. В Авиньон в связи с походом приехало немало людей, поэтому хозяин харчевни у собора резонно поднял цену. Такие объяснения услышал де Сов, хлопая дверью. Они пошли подальше, не останавливаясь у иных церквей, так как де Сов посчитал, что в харчевнях рядом с ними, цены тоже могли поднять в надежде на хорошую прибыль от увеличившегося количества прихожан.

Они остановились в каком-то совершенно темном переулке, где лишь при падающем свете луны увидели вывеску с изображением бочонка вина, лозы винограда и двух козлов. Заманчивая вывеска отнюдь не соответствовала предлагаемым яствам. Убогая темная комната, освещаемая двумя свечами, три стола с ветхими стульями и лавками, престарелый хозяин в ночном колпаке и длинной рубашке на голое тело, вышедший на стук, сказал, что может предложить гостям лишь то, что ел с женой сам на ужин. Анжольра нервически закивал и быстро уселся за один из столов. Атталь с тамплиером уселся рядом. Генрих де Сов рявкнул, чтоб на стол принесли хотя бы одну свечу, ведь они не тараканы, чтобы жрать в темноте.

Хозяин вместе со свечой принес кашу, небольшой кружочек сыра, нарезанную капусту, морковь, немного вареных бобов и холодный кусок курятины – все, что нашлось в этой гостеприимной харчевне. Зато вина выкатил целый бочонок – не обманув, как и на вывеске. Вот только качество его оказалось самым низким, очень кислое, разбавленное водой и винным уксусом – так показалось на вкус знатока вин Генриха де Сов. Цену за все хозяин попросил умеренную, поэтому гости не возражали. Тамплиер лишь потребовал кувшин воды, чтобы пить ее, а не «вино». Анжольра набросился на ужин, словно не ел неделю, и вино пил жадно, кружка за кружкой. Атталь смотрел на него с неодобрением, де Сов – с презрением.

На пятой кружке вина замкнутый Анжольра разговорился, как менестрель на представлении. При свете свечи молчаливые слушатели видели его раскрасневшееся лицо, мутные глаза, нервно дергающийся рот. Жан де Анжольора поведал свою историю, по всей видимости, даже не от того, что много выпил, а потому, что имел огромное желание выговориться, но стеснительность мешала ему сделать это при незнакомцах раньше.

Он был третьим сыном провансальского дворянина Филиппа д'Анжольра. Кроме того, у Жана имелись еще и четыре сестры. Старший сын получал в наследство все – и маленький замок и землю. Среднего сына отец отправил учиться на священника, чтобы тот сам мог обеспечить себя в будущем. Младшему же доставался лишь конь и старый доспех. У Филипа д'Анжольра от забот за кого бы выдать дочерей, тем самым пристроив их в жизни, последние годы постоянно болело сердце. Жан, однажды приехав в Авиньон, познакомился и влюбился в дочку местного торговца – Жаклин. Он представился ей богатым и знатным. Жаклин, думая, что, связавшись с Анжольра, станет всеми уважаемой дамой и заживет не на втором этаже над суконной лавкой, а в замке, отдалась ему и вскоре забеременела. Жан обрадовался, узнав о беременности, но не решился рассказать, что на самом деле он беден. Филипп д'Анжольра, услышав от младшего сына о его похождениях в Авиньоне, категорически отказал ему в возможности привести в замок невенчанную беременную и посоветовал ему бросить ее. Жан, не зная, как, где и на что он будет жить с любимой девушкой, решил отправиться в крестовый поход, добывать там счастья, богатства и при удаче – земель. Филипп д'Анжольра благословил сына на войну с радостью. У отца Жан попросил лишь небольшую сумму, чтобы поддержать Жаклин на первых порах, пока его не будет. Отец промолчал в ответ, но Жан принял это за небольшую надежду.

Сегодня все надежды рухнули. Отец не прислал ничего. Жаклин при прощании молила не бросать ее, так как не знала, что скажет отцу и матери, когда живот станет заметен. Поэтому Анжольра, испытывающий стыд за то, что действительно, по сути, уходил от ответственности, скрываясь за плащом крестоносца, хотел побыстрее покинуть окрестности собора, где он вынужден был слушать упреки девушки, и его последний прощальный поцелуй получился вымученным, без искренности и любви, лишь бы Жаклин замолчала.

Заканчивая рассказ, Анжольра уже говорил медленно, сон одолевал его. Однако седьмая кружка вина повлекла его по малой нужде, тогда-то де Сов мрачно посмотрел на Бертрана и сказал:

– На какого дьявола мы берем с собой этого слюнтяя? Дерганый слизняк этот Анжольра с совершенно глупой и обыкновенной историей, таких случаев полным-полно. Он же все воспринимает, как огромную трагедию.

– Это же его жизнь, шевалье, а не другая чья-то. Конечно, компания окажется не из самых приятных и интересных, но не бросать же его?

– Пошли отсюда, Атталь. Заплатим часть за ужин, а остальную этот нытик пусть оплачивает!

– Но так нельзя. Анжольра нам доверился, да и денег у него, скорее всего, нет!

– Слишком много нервных и безденежных юнцов на мою ответственность!

– Вы на меня намекаете?

– А на кого же еще? Если поедете завтра вместе с Анжольра, наверняка станете друзьями, вам есть о чем поныть в два ручья!

– Вы забываетесь, шевалье де Сов, господин тамплиер! – гордо произнес Бертран и поднялся, положив руку на рукоять меча.

– Вот распетушился, Атталь! Пошли, все – доели, допили, пора спать, завтра рано вставать!

– А куда вы уходите, господа? – спросил появившийся за их спинами Анжольра.

– Спать! – рявкнул де Сов. – И тебе советуем!

– А не найдется ли у вас место и для меня, господа? Я могу спать даже на конюшне!

Бертран с мольбой посмотрел на тамплиера.

– Да что б вас! – проворчал де Сов. – Пользуетесь тем, что я добрый!