Читать книгу: «Звезда паладина, или Седьмой крестовый поход», страница 5

Глава пятая
Король Людовик и королева Маргарита

Король сладко потянулся на ложе, глядя на лилии, которыми вышит был шатер. Его крепкое, еще молодое тело не желало подниматься, чувствуя приятную усталость после долгой ночи любви. Королева Маргарита лежала рядом, полуприкрытая одеялом, оставлявшим на виду в легком полумраке шатра красивые груди. Людовик поцеловал ее плечо и ключицу, погладил грудь. Жена улыбнулась во сне, но не проснулась. Король вновь почувствовал острое желание прильнуть к ее телу, но не стал тревожить сон бесконечно любимой Маргариты. Он не хотел ни о чем думать – только об этой бархатистой, словно персик, коже, гладкой, нежной, без единой морщинки, об этих красивых полноватых грудях, словно и не вскормивших пятерых детей. Как же Маргарите удавалось так хорошо выглядеть и в двадцать семь лет не уступать самым ярким красоткам Франции, а многих и превосходить? Людовик был уверен – это Божья благодать, а еще, конечно, многочисленные красные, желтые, белые, оранжевые, фиолетовые баночки, флакончики с кремами, мазями, духами, отварами и еще бог знает какими жидкостями и порошками, во множестве используемыми королевой. Они и сейчас стояли на маленьком столике со стороны спящей Маргариты. Как только она проснется, еще не крикнув служанку, сама начнет прихорашиваться. Людовик любил наблюдать, как его жена ухаживает за собой, медленно, маняще, втирая растекающиеся крема в кожу. Часто во время этих процедур он становился перед ней на колени и целовал ее лоно, бедра и живот. В свои тридцать четыре он не знал другой женщины, кроме жены, да и никогда не хотел знать. Страсть к Маргарите пылала в нем многие годы, не утихая, и жена отвечала такой же взаимностью.

Людовик ощущал необыкновенное спокойствие и счастье. Наконец-то его мечта сбывается, и они теперь все время вдвоем с Маргаритой, и осуществляют их общую мечту вместе! Он поднялся, стараясь не разбудить жену, немного помахал руками, разминая свою высокую стройную фигуру, надел тунику, штаны, помолился перед серебряным распятием у изголовья ложа. Умылся в серебряном тазу, налил себе в кувшин вина и потянулся за кувшином с водой, так как никогда не пил вино неразбавленным. Вода оказалась теплой, простоявшей в шатре всю ночь и утро. Людовику же хотелось освежиться. Налив вино в кубок из золота тончайшей ковки с изображением древних французских королей и французских святых среди природного орнамента, он вышел из шатра на палубу, еще раз бросив влюбленный взгляд на спящую жену.

Слаженные действия гребцов, тихое течение Соны позволяли передвигаться по палубе без намека даже на легкую качку. Глядя на бургундские виноградники, уже отяжелевшие под гроздьями зреющей ягоды, король Людовик слегка пригубил неразбавленное бургундское вино. Зеленые холмы по обеим берегам Соны, над которыми то тут, то там виднелись зубцы серых стен замков из крупных валунов и башни с черепичными крышами, лодки рыбаков, застывавшие на месте при виде целой флотилии галер, птицы в высоком голубом небе, негромкие разговоры моряков, плеск весел – все настраивало на умиротворение и размышление. Именно это любил король, в такие минуты ощущая небывалое единение с Богом.

Слуги, подбежавшие к государю, получили легкий выговор за то, что не принесли из трюма холодной воды. Капитан галеры – сухощавый седой мужчина, стоявший под мачтой, услышав, что король проснулся и вышел на палубу, подошел, поклонившись.

– Ваше величество, скоро мы покинем бургундские земли. За ночь не было никаких происшествий. Где-то с час назад я видел на правом берегу колонну всадников – человек двести – один из наших отрядов, что опередили нас вчера.

– Хвала Господу и спасибо тебе, Юбер, – откликнулся король. – Вон тот бочонок с водой, из которого гребцы пьют, давно принесли из трюма?

– Да вот только что! – ответил капитан.

– Прошу, Юбер, принеси мне половинку черпака, я разбавлю вино.

– Это превосходное бургундское с дивным запахом? – удивился моряк.

– Да, я не пью вино в чистом виде.

– Так эту воду ведь гребцы пьют, ваше величество! Как я могу предложить вам такую воду? К ней уже прикасались их рты!

– Не скупись, капитан, – слегка усмехнулся король, – гребцам воды хватит, мне всего-то глоток нужен!

– О, мой король! Конечно! Вы не подумайте чего… Просто как может король пить вместе с простолюдинами?!

– Эти люди идут со мной в Святую землю, они разделят все тяготы пути со мной, а я с ними, и цель у нас одна – освободить Иерусалим! Так почему я побрезгую одной с ними водой? Вспомни, Юбер, чему нас учил Господь, который сам не гнушался ни трапезой с другими людьми в Кане Галилейской, ни трапезой с учениками, ни колодезной водой от самаритянки!

– Ваше величество мудры! – промолвил капитан. – А я вот, с вашего позволения, тоже хлебну вина, у меня тут мех припасен, но терпкого вина – взбодрюсь, а то почти целую ночь не спал!

– Пей, конечно, Юбер, но помни, однако, ты капитан, на тебе корабль, и много вина – вредно!

Получив поучения от короля, капитан, поклонившись, ушел, а Людовик с удовольствием выпил разбавленное холодной свежей водой бургундское, не отрываясь глядя на земли этого герцогства, уходившие вдаль.

Ощущение полной свободы наполняло его душу ликованием.

Все осталось позади – в душном Париже. И в первую очередь мать – Бланка Кастильская. Сейчас созерцая реку, берега, корабли, король с удивлением думал, неужели все это было в его жизни – неловкие встречи с собственной женой в каком-нибудь уголке Лувра, за занавесками, под крышей, чтобы только не заметила его мать, и ее вечно недовольный голос, разыскивающий сына, чтобы помешать ему находиться наедине с Маргаритой? Как все было глупо и пошло!

Людовик любил и почитал мать, а она любила его больше всех на свете – больше всех своих семерых детей и уж точно больше своего мужа Людовика VIII, а также воздыхателя и тайного любовника Тибо Шампанского. Властная, волевая Бланка все и всех желала контролировать и крепко держать власть в своих руках. Людовик знал – мама хотела, чтобы он правил самым могущественным королевством в Европе. Каждая мать заботится о своем ребенке, но почему-то забота Бланки сильно отдавала ревностью. Пылавший страстью Тибо граф Шампани, получивший прозвище «король трубадуров», неустанно сочинял все новые и новые любовные баллады о рыцарях и прекрасных дамах и посвящал их королеве Бланке. Ходили слухи, что Тибо отравил Людовика VIII, чтобы забраться в постель к королеве. Впрочем, Бланка Кастильская уверенно отговорила своего старшего сына мстить за отца, вызвав графа Шампанского на дуэль. Когда же Людовик женился на молоденькой Маргарите Прованской, приехавшей в скучный серый Париж из цветущего, свободолюбивого юга Франции в компании множества веселых дам и рыцарей-трубадуров, известных своими вольными стихами и еще более вольными повадками, похождениями, Бланка Кастильская сразу невзлюбила невестку и всю ее компанию. Тибо Шампанский очень любил лирику Прованса и в своем творчестве, безусловно, пользовался теми же мотивами, что и молодой двор молодой принцессы, однако что было позволено воздыхателю королевы, порицалось ею в отношении невестки и ее вассалов.

Людовик и Маргарита, оба еще очень молодые, сразу влюбились друг в друга отчаянно и навсегда и, конечно, они хотели объятий, поцелуев и зов расцветающей юности влек их к постоянному уединению. Но Бланка считала, что ее любимый сын должен быть всегда при ней и думать о государственных делах вместе с ней, а жена призвана только продолжить королевский род, для чего нескольких ночей может оказаться вполне достаточно.

Разглядывая капли вина на дне опустевшего кубка, король с легкой горечью усмехался, вспоминая, как мать гневно следовала за ним по всем коридорам и закоулкам замка Лувр, пытаясь помешать ему лишний раз обнять любимую жену. Даже если они разговаривали о чем-то своем на виду у других придворных, но тихо, чтобы никто их не слышал, королева-мать, заметив это воркование, сразу же вмешивалась, отправляя молодого короля изучать какие-нибудь документы, подписывать приказы или велела развеяться на охоте. Мать постоянно наговаривала сыну на слишком вольные взгляды и поведение жены, а в особенности ее фрейлин, которых открыто называла шлюхами, а провансальских рыцарей-трубадуров – развратниками. Вот молиться вместе Богу – единственное, что поощряла Бланка по отношению к сыну и невестке. Однако и после молитвы Бланка, неусыпно следившая за молодыми, часто просто оттаскивала Маргариту от Людовика, крепко сжав руку принцессы, так что у девушки появлялись синяки.

Король любил свою мать и почитал, и ему было больно, что она не любит невестку, больно, что он был вынужден подчиняться матери, следуя сыновьему долгу, в ущерб собственной жене. Он старался больше молиться, чтобы Господь не позволил его душе озлобиться на родную мать, и Господь ему помогал. Но вот произошел случай, который впервые навел короля на мысль о том, чтобы стать свободным.

Маргарита заболела, а Бланка Кастильская запретила сыну навещать жену. Людовик, естественно, нарушил материнский запрет, проник в спальню жены, сел в изголовье кровати, взял горячие от лихорадки руки Маргариты в свои, нежно гладил их и еще более нежно шептал жене о своей любви. Тогда-то и вошла королева-мать, моментально превратившаяся в тигрицу от увиденного. Она выволокла сына из спальни больной жены. Маргарита тогда от переживания упала в обморок. Людовик понял, что нормальной жизни ему не видать, если под одной крышей Лувра он будет жить с Маргаритой и матерью.

Крестовый поход – вот, что стало занимать мысли молодого короля. Святое дело, продолжение пути его предков – Людовика VII и Филиппа Августа. Тем более что лучшие бароны французского королевства в то время уже отправились в Палестину воевать с сарацинами – граф Шампани и король Наварры Тибо, любимец его матери, Гуго IV граф Бургундский, Амори де Монфор, Генрих де Бар, Пьер де Куртене, Луи де Сансер, бывший враг короля граф Бретонский Пьер Моклерк, Ги де Форе, Гийом де Жуаньи, Жан де Брен… Все они шли, как и их отцы или другие предки, по пути крестоносца. Они стали героями, о них все говорили. Правда, Людовик понимал, что говорили об этих баронах-крестоносцах с грустью и печалью, ведь их отряды сарацины разбили и горе-бароны либо попали в плен, либо погибли. Тем не менее нельзя было оставаться в стороне, когда Господь на небесах плачет из-за того, что Иерусалим в руках врага. А Людовик твердо был уверен в печали Господа, ведь и папа римский и все священники говорили о бедах христиан в Святой земле. И пленных баронов следовало спасти!

Эх, бароны, бароны! Людовик посмотрел назад, за корму, где длинной вереницей за королевской галерой шли суда французской знати, пестревшие могучими и гордыми гербами. Где-то там галера Гуго X Лузиньяна графа де Ла Марша, сейчас ее не видно. Строптивый граф, находящийся в полной власти у своей жены – Изабеллы, бывшей вдовы английского короля Иоанна Безземельного, не раз поднимался против короля Франции и его матери. Теперь-то он усмирен и как честный христианин принял крест и следует за своим сюзереном, но Людовик хорошо помнил шесть горизонтальных синих линий на белом поле с тремя геральдическими красными львами – герб Гуго де Лузиньяна на флагах и щитах его рыцарей, гордо выстроившихся против его армии. Накануне того дня четыре тысячи королевских рыцарей и двадцать тысяч верных французских пехотинцев разгромили армию англичан под командованием своего короля Генриха III, пришедшего на французскую землю, чтобы оспорить часть владений Людовика и помочь своему союзнику Гуго Лузиньяну графу де Ла Марш. Как любил вспоминать Людовик тот день! Он сам, как истинный король-рыцарь, возглавил армию и добился убедительной победы над англичанами. Так наносили поражение англичанам его отец и дед, которыми молодой король бесконечно гордился! И вот остатки разбитых англичан соединились с рыцарями графа де Ла Марша для нового боя… А потом эти гордые красные львы на синих полосах герба глотали грязь и пыль, повергнутые на землю, а другие красные львы, с английского герба, уносили ноги на свой туманный остров. Гуго Лузиньян вместе со своей надменной женой Изабеллой и двумя сыновьями пали к ногам победителя в надежде, что им оставят жизнь и владения.

Та победа над мятежными баронами и английским королем вселила в сердце Людовика уверенность в своей звезде, в благоволении Господа, и укрепила в мечте отправиться в Иерусалим.

Есть ли что-то более неотвратимое, чем болезнь и смерть? Они непрерывно сопровождают человеческую жизнь и подчас направляют ее. Наверное, нет таких людей, которые бы радовались болезни, возможно, только святые и праведники. Болезнь дается людям как испытание веры и духа, но ему, Людовику Французскому, болезнь дала возможность осуществить мечту!

Людовик улыбнулся. Тот случай был самым важным в его жизни и показательным для всех, кто нетвердо стоял в христианской вере или все воспринимал со скептицизмом.

После победы над мятежниками король заболел. Лихорадка изнуряла его, пот лился ручьем, дыхание становилось тяжелым. Тогда он понял, что стоит на пороге смерти, лучшие лекари королевства беспомощно разводили руками и призывали весь народ молиться за короля, ибо никакие медицинские средства не помогали. Несколько дней во всех городах Франции стоял колокольный звон – народ молился о выздоровлении Людовика. Но молитвы народа не помогли. Прежде чем окончательно впасть в забытье и умереть, Людовик попросил положить его на смертный одр, сказав своей зареванной жене, лекарям и нескольким придворным, не отходившим от него, что клянется отправиться в крестовый поход, если Бог дарует ему выздоровление. Но много кто давал клятвы и обещания щедрых пожертвований церкви, а все равно состояние короля становилось угрожающим. Бланка Кастильская, жена Маргарита, братья, другие родственники, друзья и придворные стояли кто у его одра, а кто за дверями и ждали конца. Плач и гнетущее молчание наполняли Лувр.

Людовик не помнил, как потерял сознание. Но на всю жизнь запомнил свет, который наполнил все вокруг после непродолжительного падения во тьму. Свет был ослепительным, он словно пронизал короля насквозь, поднимал его, кружил, опускал и снова поднимал, свет дышал за него, увлекал его за собой в невообразимые дали. Свет жил. Свет говорил. Свет был Богом. И вдруг этот ослепительный белый свет превратился в тусклый свет десятков свечей, когда король открыл глаза. Потом ему рассказали, что его бездыханное тело накрыли простыней, и епископ со священниками приготовился отпевать новопреставленного, но вдруг услышали тихий стон. Как же ликовал Лувр, как радовался Париж, как цвела улыбками вся Франция, когда стало понятно, что опасность миновала и Людовик останется жив!

Но ни народное счастье, хоть оно и было для короля таким важным, почти благоговейным, ни безумная радость любимой Маргариты и матери не могли сравниться с тем, что он увидел, находясь при смерти. Ничто не могло сравниться с Богом. Людовик не просто не сомневался, он знал, что тогда ему явился Бог в потоке света и Бог говорил с ним, но вот что Он говорил, оказалось невозможно запомнить. Быть может, святые могут внимать словам Господа, а потом записывать их и передавать пастве, но Людовик был просто человек, и услышанное божественное слово ему не дано передать другим. Возможно, так специально задумано Всевышним, дабы король не впал в грех гордыни. Бог спас его. Все молитвы дошли до небес. Бог явил чудо, вызволив из лап смерти обреченного, и сделал это при стольких свидетелях!

С тех пор Людовик постоянно ощущал присутствие Бога рядом с собой и знал, что должен оплатить долг – выполнить обещание отправиться в крестовый поход! Это он помнил твердо. Еще бы ему не помнить! Когда уже сознание начинало изменять королю, лихорадка била его крупной дрожью, и он понимал, что конец не так далек, что еще он мог пообещать Богу, о чем еще было просить, как не о том, о чем мечтал с детства? А возможно, Бог сам говорил ему о крестовом походе, который необходимо совершить, и именно для этого он и оставил Людовика на земле, не забрав к себе на небеса. Король много думал об этом и пришел к выводу, что так оно и есть. Бог велел ему стать крестоносцем.

Людовик присел на борт корабля и задумчиво смотрел, как струятся мимо галеры воды реки, вспоминая трудный разговор с матерью. Теперь он в прошлом. Но как же тяжело его воспоминать! Когда он заявил о своей клятве Богу на смертном одре, которую надо обязательно исполнить в благодарность за спасение собственной жизни, Бланка пришла в ужас. Ее бывший воздыхатель Тибо Шампанский с трудом вернулся обратно из своей провальной экспедиции в Святую землю, потеряв там многих французских баронов. Бланка Кастильская была не только мать-наседка, стремившаяся огородить любимого сына от беды, но и мудрый, опытный политик, она понимала, все эти походы в Святую землю – только бесплодные и чрезвычайно дорогостоящие попытки вернуть то, что просто невозможно будет потом удержать, и только безумцы могут отправляться в такие рискованные походы. И про клятву короля она ничего не хотела слышать! Не в силах убедить сына, она надоумила парижского епископа Гийома Овернского поговорить с королем. Епископ – духовник короля, умный, свободномыслящий богослов и философ, любитель Аристотеля, сам присутствовал при той клятве, данной в полузабытьи. Как же разочаровался в нем Людовик, когда услышал от духовника и епископа, что ему необходимо забыть о своей клятве, ведь она дана под действием сильной лихорадки, когда невозможно владеть собой! Такое обещание, мол, ни к чему не обязывает! Как мог священник сказать такое?! Людовик озлобился еще больше. Вот, значит, как близкие ему люди веруют в Бога! Но вслед за злостью пришло понимание и смирение – ведь ни мать, ни епископ не видели этот удивительный свет, Бог не явился им, значит, они просто заблуждаются и малодушничают.

Людовик остался непреклонен. Жажда приключений, исполнения собственной мечты подкрепилась неоспоримым фактом клятвы Богу.

И тут, как нельзя кстати, бежавший из Рима Папа Иннокентий IV созвал в Лионе Вселенский собор, чтобы отлучить от Церкви германского императора Фридриха. Людовик приехал в Лион, переговорил с папой. Великий понтифик был несказанно рад предложению объявить крестовый поход, таким образом цель Собора становилась более благородной и богоугодной, нежели просто личная месть императору. И пусть никто из христианских государей так и не поддержал Людовика и не отправился в поход, но его устремления поддержал папа римский, а что может быть важнее этого? Теперь уже никакие мольбы матери и увещевания Гийома Овернского не возымели бы действия.

– Что вы здесь делаете? Вы отвратительно проводите свое время! – Король услышал за своей спиной комически измененный голос, произносивший такие знакомые ему слова – слова его матери.

Людовик усмехнулся, повернулся и заключил в объятия королеву Маргариту.

Жена улыбалась ему, голубые глаза под длинными черными ресницами игриво блестели, тонкий нос чуть вздернулся, а губы сложились в бутон, ожидая поцелуя.

Не обращая внимание на моряков, склонившихся в поклоне, король поцеловал жену.

– Вы должны видеть жену только в апартаментах, а все остальные свидания нежелательны и грехоподобны! – продолжала изображать Бланку Кастильскую Маргарита.

– Намекаешь на то, чтобы нам снова уединиться в шатре? – задорно проговорил король, сжимая узкие ладони супруги.

– Намекаю на то, что ты, Луи, наверняка опять вспоминал свою мать…

– Да, Марго, вспоминал… Как же не вспомнить! Она осталась с нашими детьми одна управлять всем королевством! Чтобы я без нее делал! Матушка сейчас…

– Нет, Луи, я пошутила, – быстро пролепетала Маргарита, опасаясь, как бы опять не начался разговор о нелюбимой свекрови, – я именно на это и намекала – может мы опять останемся вдвоем, что хорошего торчать на этой палубе?

– Но ведь мы даже не позавтракали, – улыбнулся король.

– Ты так голоден, что променяешь на омлет или бульон свою жену?

– Тебя я не готов променять ни на одно государство в мире, не говоря уже о завтраке!

Они снова лежали, тесно прижавшись, голые и счастливые, тяжело дыша, покрывая друг друга мелкими нежными поцелуями. Маргарита протянула руку и взяла со столика кубок с вином, пригубила его и поставила обратно.

– Ты пахнешь бургундским, любовью и запахами цветов со всего света! – прошептал Людовик, не в силах отвести взгляд от жены. – Что это за духи, они такие стойкие?! Кто тебе их продал?

Маргарита игриво показала мужу кончик языка.

– Не стоит вникать в женские секреты. Занимайся войной и политикой.

– А сначала войной или политикой, что ты мне посоветуешь, любимая? Ха-ха-ха!

– Конечно, войной, политика пойдет потом.

– Аминь! Так и поступим! Я положу к твоим хорошеньким ступням все крепости и города сарацин и только Иерусалим оставлю Господу! – Король тихо рассмеялся, покрывая жену поцелуями.

Людовику казалось, что он держит в руках и прижимает к себе самое великое сокровище в мире, и если сейчас он отпустит Маргариту из объятий, то исчезнет абсолютно все вокруг и в бескрайней пустоте он останется один, не будет даже Бога.

– Мне кажется, я снова беременна, Луи! – произнесла нежно королева.

– У тебя давно не было этих дней?

– Нет, просто за последние недели мы почти не выходим из объятий друг друга, наша постель всегда горяча. Обычно это у нас приводило к зачатию ребенка.

– И слава богу, любимая! – обрадованно произнес король, прижавшись губами к животу жены. – Наш маленький несчастный Жан у престола Господа упросил Его дать нам новое дитя!

– Как наш первенец – малютка Бланка, своей чистой душой ушедшая на небеса, – грустно промолвила Маргарита.

– Она со своим младшим братом сейчас с Христом и молятся за других своих братьев и сестер, и за нас, родителей. Их души защищают нас здесь, на земле, любимая!

– Такое счастье – рожать тебе детей, Луи! – Маргарита погладила белокурые волосы мужа. – Вдруг наш сын или дочь родятся в освобожденном Иерусалиме? Как это было бы прекрасно!

– А может, и в походной палатке под свист сарацинских стрел, – задумчиво ответил король. – Главное – чтобы я был рядом с тобой.

– Я скучаю по Изабелле, Людовику, Филиппу! Как они без нас? Мы можем отсутствовать год, а то и больше. Не представляю, как я смогу без своих детей! И мне не хотелось бы, чтобы твоя мать, Бланка, как-то настраивала их против меня, пока мы в походе.

– Она не будет ничего такого делать, уверяю тебя, Марго! Мама правит королевством вместо меня, у нее другие заботы, и, кроме того, она мне обещала, я уже тебе говорил.

– Говорил, Луи, говорил, но мне все равно не спокойно. Не понимаю, за что она меня не любит?

– Она просто любил власть, Марго, и хочет быть единственной королевой, пока жива.

– Поэтому-то Бланка так обрадовалась, когда я сказала о своем намерении сопровождать тебя в Святую землю!

– Да, поэтому. А ты, ты ведь не раздумала идти вместе со мной в поход? Может, тебе сойти на берег и вернуться, ведь ты предполагаешь, что забеременела, и к тому же скучаешь по нашим детям? Я пойму, любимая, и ни на мгновение не осужу!

– О чем это ты говоришь, Луи? Дурачок! Я отправилась с тобой, потому что не мыслю своей жизни без тебя! Ты весь мой воздух! Ты – мой король, а я твоя королева. Где бы мы ни были, мы всегда должны быть вместе – на троне или в походе, в веселье и в горести. И если мы умрем на этой войне – значит так тому и быть. Как бы я ни относилась к Бланке, я знаю – она позаботится о наших детях и о престолонаследии. Франция остается в сильных руках. А я в первую очередь королева, и лишь потом – мать. Поэтому я никуда не сойду ни с этого корабля, ни с того, что понесет нас в Святую землю. Мы – вместе, а значит – непобедимы!

И Людовик, и Маргарита в порыве страсти снова припали друг к другу.

А потом они вышли на палубу завтракать, хотя завтрак уже больше походил по времени на обед. Слуги накрыли стол, но Маргарите было скучно есть под звуки корабельных команд, ворчание гребцов, скрип такелажа и плеск весел. Ей хотелось музыки и шуток, веселых разговоров в большой компании. Для этого с французской королевой в поход отправились ее любимые провансальские рыцари-трубадуры и провансальские девицы – фрейлины, с которыми она когда-то приехала в Париж. Чтобы не отвлекать короля и королеву от занятия любовью, провансальцев отправили на отдельную галеру, следовавшую за королевской, дабы они всегда были наготове. Вот и теперь капитан Юбер просигналил галере с провансальцами, обе галеры несколько замедлили ход, и к королевской галере поплыли две лодки, полностью заполненные галантными рыцарями и фрейлинами.

К королевскому столу подставили еще один стол, но его не хватило на всю большую компанию, поэтому матросы притащили бочки, фрейлины разместились на лавках за столом, рыцари на бочках позади. Провансальцы лихо настроили лютни, флейты подхватили общую мелодию, и обладатели наиболее красивых голосов завели песни о любви, подвигах и приключениях. Бургундское вино быстро осушалось в кубках.

Людовик, обнимая жену, сидел счастливый, довольный жизнью и уверенный в грядущей победе. За ним плыл целый флот, а часть грозной французской армии – многочисленной и опытной – шла по берегу. С королем отправились в поход его верные братья, рядом была Маргарита – нежный и пылкий ангел-хранитель. С небес взирали его предки – французские короли, чьи усыпальницы в аббатстве Сен-Дени Людовик посетил перед тем, как покинул Париж, и взял в руки Орифламму, и предки были с ним, особенно крестоносцы – Людовик VII и Филипп Август, чье дело он должен был закончить. И, самое главное, – Людовик это знал – с ним был Бог, а значит, ничто и никто не мог сокрушить святое воинство.

Так начался крестовый поход.