Читать книгу: «Анти-Горбачев», страница 2

10 марта 1985 года, утро. Москва, здание Моссовета

Романов договорился о встрече с Гришиным на полдень – раньше тот никак не мог освободиться от срочных дел.

– Виктор Васильевич, – без всяких предисловий начал он разговор, – вы наверно и сами понимаете всю сложность текущего момента.

– Григорий Васильевич, – поморщился Гришин, – выражайтесь пожалуйста яснее, абстрактными рассуждениями я уже сыт по горло.

– Хорошо, тогда сразу к конкретике – по данным моих источников вакантное место генерального секретаря освободится сегодня… примерно через два-три часа, может даже раньше.

– Интересные у вас источники, – Гришин пошарил в столе, вытащил пачку «Союз-Аполлон», предложил собеседнику, а когда тот отказался, закурил сам. – Вы им доверяете?

– Абсолютно, – отрезал Романов. – Более того, тот же самый источник сообщает, что в умах большей части Политбюро уже устоялась кандидатура нового генсека…

– И кто же это? Неужели Горбачёв? – ехидно усмехнулся Гришин.

– Да, это он… зашёл вот побеседовать на эту тему – как вам видится Горбачев в должности генсека?

– Кандидат как кандидат, – ответил Гришин, пуская дым в потолок, – молодой по крайней мере, не придётся хоронить через пару лет.

– Молодой это неплохо… а остальные его достоинства?

– Григорий Васильевич, – прямо сказал Гришин, – заканчивайте со своими туманными заходами и формулируйте уже то, что планировали сформулировать, когда шли ко мне.

– Формулирую, – подчинился тот, – Виктор Васильевич, а вы не хотите побороться за пост главного? Опыта у вас хоть отбавляй, сколько лет руководили самой крупной в Союзе парторганизацией. Сторонников тоже немало. Сил и энергии хватит на десятерых…

– Вы знаете, сколько мне лет?

– Семьдесят, а что?

– Семьдесят один уже. Я не хочу продолжить пятилетку пышных похорон – пусть молодёжь отдувается. Однако у меня есть встречное предложение, Григорий Васильевич.

– Какое?

– Выдвинуть вас на этот пост… не надо перебивать. Да, вы старше Горбачева на 6… нет, на 7 лет, но и моложе меня на столько же. Ленинградская партийная организация немногим меньше московской, а кроме того вы получили немалый опыт государственного управления в последние годы. Что скажете?

Романов откинулся в кресле, закрыл глаза, потом вытащил из кармана коробку с леденцами и бросил один в рот.

– Извините, это мне помогает в ответственных ситуациях… – проговорил он, – то есть вы меня поддержите на сегодняшнем заседании?

– На каком заседании? – уточнил Гришин.

– На заседании Политбюро… оно состоится по информации всё того же источника в районе девяти часов вечера, будет решаться вопрос о чрезвычайном пленуме, месте и времени похорон, ну и естественно предварительно будет обсуждаться тема преемника…

– Надо же какой у вас информированный источник, – удивлённо ответил Гришин, – а давайте так сделаем – если все данные вашего источника подтвердятся и заседание действительно будет в девять часов, тогда да, поддержу.

– А если не подтвердятся?

– Там видно будет, – улыбнулся Гришин, – но если что, я буду рассчитывать на вашу поддержку в случае назначения меня на пост предсовмина.

– Договорились, – пожал ему руку Романов.

10 марта 1985 года. Здание ЦК КПСС на Старой площади, 23.00

– Я так полагаю, – сказал после ещё одной продолжительной паузы престарелый Тихонов (самый старый член Политбюро, 80 лет, Предсовмина СССР), у которого с трудом двигался язык, – что мнения у нас разделились, и в соответствии с ленинским принципом демократического централизма нам сейчас предстоит голосование по кандидатуре председателя комиссии.

– Голосовать будем тайно? – буднично перешёл на практические рельсы Соломенцев.

– Нам тут скрывать от своих коллег нечего, – высказался Громыко. – Давайте каждый выскажет свою точку зрения честно и открыто. Поднимите руки, кто за Михаила Сергеевича в роли председателя комиссии по организации похорон.

Насчиталось 10 голосов: сам Горбачёв, Громыко, Соломенцев и Алиев из действующих членов Политбюро, Пономарёв, Чебриков и Шеварднадзе из кандидатов и Капитонов, Лигачёв и Рыжков из секретарей.

– Теперь поднимите руки, кто за Григория Васильевича, – продолжил Громыко.

Тут получилось тоже 10 человек: Романов, Щербицкий, Кунаев, Гришин и Тихонов – члены Политбюро, Долгих, Демичев и Кузнецов из кандидатов и Зимянин и Русаков из секретарей.

– Итого у нас получилось полное равенство, – меланхолично подвёл итог Громыко, – что будем делать, товарищи?

– Позвольте, позвольте, – раздался негодующий голос Шеварднадзе, – у нас отсутствует Воротников, он сейчас в Америке, но может быть с ним как-то связаться и узнать его мнение?

– Это технически невозможно, – подал голос Чебриков, – тем более по такому важному вопросу необходимо голосовать лично, а не по телефону.

– И что мы будем делать? – немного растерянно спросил Горбачёв, – надо принять какое-то согласованное решение, время идёт…

– У меня есть предложение, – поднял руку Кунаев, – давайте не будем назначать старшего… такие прецеденты бывали – когда хоронили Владимира Ильича, не было вообще никакого председателя комиссии по похоронам, все руководители партии и государства были равны.

– Это выход, – согласился Громыко, – есть предложение дать в газеты информацию в виде «в комиссию по организации похорон включены следующие товарищи…».

Все собравшиеся без исключения обрадовались такому простому разрешению возникшей патовой ситуации, но Громыко тут же продолжил:

– Тем не менее вопрос о преемнике Константина Устиновича остаётся открытым – предлагаю собраться завтра в этом же месте не позднее десяти часов утра.

11 марта 1985 года. Вашингтон, округ Колумбия, 21.00 (5 часов утра по Москве)

– Мистер президент, – сказала в переговорник секретарша, – к вам Уильям Кейси (директор ЦРУ с 81 года).

– Я его не вызывал, – недовольно ответил Рейган.

– Он говорит, что дело очень срочное, связано с Москвой.

– Ладно, – скрипнув зубами, отозвался президент, – пусть заходит.

– Как поживаешь, Вилли? – первым делом сказал Рейган, когда тот переступил порог овального кабинета, – как жена, как дети?

– Спасибо, всё хорошо, Ронни (между собой они общались без титулов), приношу свои извинения за неурочный визит, но дело довольно срочное.

– Китти сказала, что ты по русскому вопросу?

– Точно, – Кейси уселся на диванчик, аккуратно расположив свои длинные ноги подальше от герба. – Я относительно Советов.

– Если это про Черненко, то я уже знаю, в утренней сводке было сообщение.

– Нет, не про Черненко, – продолжил, закуривая, Кейси (борьба с никотином пока не дошла здесь до нужной кондиции), – точнее, не совсем про него, а про его преемника…

– Так-так-так, – проговорил Рейган, откусывая кончик у гаванской сигары, – это уже значительно интереснее – слушаю со всем вниманием.

– Наш источник в Кремле только что сообщил о затруднениях при выборе этого преемника. Обычно же как бывало – помнишь наверно предыдущие случаи? В день смерти генерального секретаря на совещании в Кремле определялся следующий руководитель, верно?

– Да, – сказал Рейган, – вспоминаю, что так было и в 82, и в 84-м. А сейчас что-то изменилось?

– Изменилось… сегодня кремлёвские старцы не смогли выбрать самого достойного. Голоса разлеглись поровну, 50 на 50.

– Надо же, – удивился Рейган, – прямо как у нас – у меня с конкурентами тоже очень небольшой разрыв был и в 80-м, и в 84-м. А кто у них соперничал?

– Основная борьба идёт между Горбачёвым и Романовым.

– Романов-Романов… – пробормотал Рональд, – к царской фамилии он не имеет отношения?

– Ничего общего, – вежливо отрезал Кейси, – это в России такая же распространённая фамилия, как у нас Джонсон или Браун. И вот только что пришло подтверждение словам нашего источника, – и Кейси передал президенту слепой факс.

– Что это?

– Это гранки завтрашней газеты Правда… по московскому времени уже сегодняшней – сообщение о смерти генсека и перевод. Не объявлен руководитель комиссии по организации похорон, просто перечислили состав и всё. Горбачёв, правда первым номером идёт, а Романов вторым.

– Любопытно, – Рейган прочитал факс и отложил его в сторону. – Справочку по кандидатам можешь дать?

– Конечно, Ронни, – и Кейси положил на стол перед президентом кожаную папку с вытесненной эмблемой ЦРУ. – Для того и пришёл.

– Хм, – Рейган полистал содержимое папки, – а если на словах? Кто из них более выгоден для нас?

– По согласованному мнению наших аналитиков – Горбачёв. И я с ними согласен.

– Почему?

– Романов из старой гвардии, ветеран второй мировой, он жёсткий и авторитарный лидер, долго был первым лицом в Ленинграде, втором по значимости русском городе. Наверняка он будет укреплять дисциплину, как Андропов, закручивать гайки и совать нам палки в колёса при любой возможности.

– А Горбачёв?

– Он моложе, на войне не был, всё детство и юность провёл под Ставрополем…

– Где это?

– Юг России, рядом с Кавказом… так вот, с ним скорее всего удастся договориться по большему кругу вопросов, чем с Романовым. К тому же в прошлом году он ездил в Лондон, и Маргарет…

– Да-да, припоминаю, – тут же встрепенулся Рейган, – это было недавно в сводке.

– И Маргарет, – продолжил Кейси, – отозвалась о нём достаточно комплиментарно. К тому же в личной беседе с нашим послом она добавила, что на Горбачёва оказывает большое влияние его жена. А ты наверняка знаешь, что с подкаблучниками работать проще.

– Надо же, как интересно у нас дела закручиваются, – произнёс Рейган. – Оказать какое-то влияние на выборы нового генсека мы, как я понимаю, не в состоянии?

– Это уж точно, – ответил Кейси, – возможности нашего источника в Москве так далеко не заходят.

– А пожалуй, я съезжу на похороны Черненко, – объявил после недолгого размышления Рейган, – сейчас внесём изменения в состав нашей делегации – когда уж они там состоятся?

– Послезавтра, сначала у них идёт трёхдневный траур, а потом уж пройдут похороны.

– На Красной площади?

– Да, как обычно.

– Всё, решено – я еду в Москву, – и Рейган решительно набрал номер госсекретаря Шульца.

– Хелло, Джо, – сказал он в трубку, – у меня важный вопрос к тебе – зайдёшь?

Рейган выслушал ответ, потом оттранслировал его Кейси:

– Через десять минут будет – останешься послушать?

– Зачем? – удивился Кейси, – мы кажется все вопросы обсудили…

– А ты не хочешь прогуляться в логово русских медведей? – предложил ему Рональд.

– Не уверен, что это будет воспринято правильно нашими русскими коллегами… представь, что вместе с Брежневым к нам приехал бы тогдашний председатель КГБ… как его… Берия.

– Берию расстреляли тридцать лет назад, – меланхолично поправил его Рейган, – но в целом ты прав, наверно твоё присутствие преждевременно.

Лирическое отступление 2. Проблемы СССР 1985 года

Творческая интеллигенция, в общем, копила злобу, выплёскивая её на кухонных посиделках и первомайских шашлыках. Что её, интеллигенцию, затирают и кошмарят цензурой. А если б не затирали и не кошмарили, она бы, интеллигенция ого-го бы что выдала на поверхность, так что все рты раскрыли бы от изумления.

Но если вглядеться в существо проблемы, то получится совсем даже обратное – вспомним угар перестройки и вольно-незалежные 90-е годы. Много ли мировых шедевров мы получили из освобождённой от цензурно-партийных пут творческой прослойки? Да ни хрена подобного, по пальцам двух рук пересчитать можно, что достойной литературы, что кино-произведений (Балабанов-Пелевин… да и всё на этом). К тому же, если совсем честно, то упадок в этих областях начался уже с началом 80-х, примерно в это время закончился творческий толчок, который дала оттепель. Что там можно вспомнить из искусства 80-х? Разве что «Иди и смотри» да «Кин-дза-дзу»… ну «Собачье сердце» ещё возможно, каким-то чудом вышедшее от беспросветного в общем и целом Бортко.

Так что уныние творческой прослойки имело под собой не только мелко-субъективные но и жёстко-объективные основания.

Про коммунистическую идею уже никто не вспоминал даже в юмористическом ключе, все сроки обещанного наступления коммунизма закончились. А с кончиной Суслова об этом перестали говорить и в официальных выступлениях. КПСС медленно, но верно вырождалась в закрытую секту, приём в которую стоил рубль, а выход два – никто оттуда не выходил… ну не считая экстраординарных случаев, когда вдруг партиец совершал совсем уж выдающийся поступок, который покрыть никак было невозможно. Таких быстренько и тихо исключали, иногда задним числом.

Таким образом, общая картина общественного поведения была такой – рабочие ковали чего-то железного, а после работы баловались зелёным змием на троих. Крестьяне в общем занимались тем же самым, пахали-сеяли-жали, а в промежутках гнали самогон из приватизированного в колхозе зерна. Интеллигенты наливались злобой, но в какие-то действия это выливалось у очень малого процента. Руководители ритуально произносили правильные речи с трибун и строили планы на будущее. В дважды в год, 1 мая и 7 ноября, все коллективно посещали праздничные демонстрации… вот за эти строго следили, если не пошёл туда без объективной причины, оргвыводы самые неприятные могли последовать. А народ в общем-то и не отлынивал – после раздавленной в подворотне поллитры ноги сами несли к трибуне в первым секретарем, да и лозунги кричались как-то веселеее.

Система, короче говоря, закостенела и устоялась, дерево 20-30 летнего возраста. Пока оно молодое, это дерево, его можно гнуть и ломать во все стороны, а по истечении некоторого времени ничем его уже не возьмёшь, кроме бензопилы «Дружба». Но кто же знал, что дерево советского строя оказалось совсем не дубом и даже не сосной, а совсем наоборот тополем. Растёт быстро, но каждое лето досаждает аллергическим пухом, плюс к тому очень хрупкие они, тополя, от сильного ветра, не говоря уж про ураган, запросто может сломаться пополам. Доставляя много лишних хлопот коммунальным службам и обычным гражданам…

Однако всё вышесказанное никоим образом не относилось к советскому ВПК, здесь наоборот наблюдался расцвет и многочисленные прорывы в будущее. Вспомнить хотя бы Ту-160 или «Белый лебедь», впервые полетевший в 81, или Су-27, вставший на боевое дежурство в том самом 85-м, он опередил всех конкурентов на две голову и стал образцом для подражания в последующие 20 лет. В вертолетостроении также никакого застоя не наблюдалось – Ми-24 и Ми-8 были самыми покупаемыми моделями в мире. На выходе был прорывной Ка-50.

В космической отрасли на выходе была тяжелая ракета «Энергия» и многоразовый «Буран», а ещё вот-вот должна быть выведена на орбиту станция «Мир», тогда как у американцев, основных наших конкурентов в этой области, даже проекта орбитальной станции не имелось.

Вышла на накатанные рельсы программа строительства советских авианосцев (стыдливо называемых тяжелыми авианесущими крейсерами) – заложены «Рига», позднее переименованная в «Варяг» и «Ульяновск». Зенитные ракетные комплексы С-300 успешно прошли полевые испытания и стояли на вооружении с конца 70-х.

11 марта 1985 года. Москва, улица Косыгина.

Романов вернулся в свою квартиру на Косыгина, предоставленную ему управделами Совмина, уже в первом часу ночи. Жена вчера уехала в Ленинград повидаться с дочкой, так что он один был в этих огромных трехкомнатных аппартаментах на третьем этаже. Он полистал сегодняшнюю прессу и сводку новостей, составленную его помощником, задержался на ситуации в Афганистане…

К марту 85-го стало совершенно очевидно, что советское руководство совершило большую ошибку, введя войска в эту страну в морозном декабре 79 года. Случилось ожесточённое противостояние двух внутриафганских группировок, в котором не было видно никаких просветов на ближайшие годы. Бабрак Кармаль при этом вёл себя так, как будто наши войска собираются прикрывать его вечно. В феврале были две успешные атаки оппозиции – на авиабазе Шиндант сгорели 11 бомбардировщиков Ил-28. А в Рухе Ахмад-Шах разгромил базу ДРА, так что в живых совсем никого не осталось.

С Афганом надо что-то делать, подумал Романов, причём чем скорее, тем лучше, иначе мы получим то же, что получили американцы во Вьетнаме. Полное поражение, экстренная эвакуация и позор на весь земной шар. И Бабрака надо бы поменять на более гибкого политика… и командующего 40-й армией тоже хорошо бы сменить, Генералов, хоть и носил соответствующую фамилию, обстановку контролировал слабо. Надо сразу Громова туда поставить, вот что…

В этот момент зазвенел аппарат правительственной связи АТС-1 с гербом страны на диске.

– Слушаю, – сказал в трубку Романов, затем выслушал несколько предложений, говорившихся быстро и сбивчиво, сдвинул брови и набрал другой номер, который знал и без справочника.

– Сергей Леонидович, – сказал он министру обороны, – прошу прощения за поздний звонок… ситуация экстренная… да, угрожает… девятка может не справиться, прошу подбросить подкрепление… взвода вполне будет достаточно… хорошо, жду.

И вслед за этим он оповестил своих союзников по текущей борьбе, которые проживали в этом же доме, но на других этажах, и предупредил их о нововведениях.

– Я сейчас к тебе зайду, – сказал Щербицкий, – мне недалеко.

И через буквально пару минут в квартире Романова прозвенел дверной звонок.

– Что стряслось? – спросил Щербицкий, – зачем десантники?

– Мне только что позвонил один доброжелатель, которому я доверяю, – ответил Романов, – по его информации сегодня ночью возможны разные провокации.

– Стой-стой, – притормозил его Щербицкий, – что за провокации, от кого исходят, почему против нас?

– Начну с последних вопросов, – усмехнулся Романов, – потому что мы главные соперники товарища Горбачёва, и исходит всё это естественно от него. А насчёт деталей мой источник ничего сказать не смог… могу только предположить, что нас могут например аккуратно вывезти куда-нибудь и не допустить на завтрашний пленум.

– Бред какой-то, – немедленно отреагировал Щербицкий, – нас же девятка охраняет, кто и куда нас может вывезти?

– Девятка это ведомство Чебрикова, а он на стороне Горбачёва, – заметил Романов, – так что как говорит восточная поговорка – «на аллаха надейся, а ишака привязывай», десантники не помешают.

– Другой вопрос – как на это отреагирует тот же Горбачёв, не говорю уж о Чебрикове, на дополнительных десантников.

– Пусть как хочет реагирует, – зло отозвался Романов, – а нам главное дотянуть до пленума и правильно там проголосовать. Хрущёв в октябре 64-го, кстати, тоже наверно думал, что его девятка охраняет, а у девятки было своё мнение на этот счёт.

– Ну может быть ты и прав, – задумался Щербицкий, – выпить есть что-нибудь?

– Конечно, – открыл стеклянный шкаф Романов, – что предпочитаешь – коньяк пять звёздочек, Столичная, во, виски ещё есть, Джонни Уокер…

– Давай водку, – махнул рукой Щербицкий, – я тут краем уха слышал, что на похороны собирается весь мировой бомонд – с ними ведь встречаться придётся… ну тому, кто выиграет борьбу за пост. Ты как, готов к этому?

– Всегда готов, – ответил Романов, проглотив стопку Столичной, – я знаю, что точно приедут Гельмут Коль, Франсуа Миттеран и Беттино Кракси. Тэтчер под вопросом, а от американцев вице-президент должен быть, как его… Буш кажется.

– А от Китая?

– Дэн собирался… с ним очень хотелось бы поговорить поподробнее.

В это время зазвонил телефон правительственной связи, Романов выслушал, что ему сказали, потом обернулся.

– Всё в порядке, периметр нашего дома взят под контроль. Сейчас идут переговоры с людьми из охраны… опять звонят.

На сей раз это оказался Чебриков, который желал узнать, что за люди прибыли к дому на Косыгина и с чем это связано.

– Виктор Михайлович, – ответил ему Романов, – мне поступили данные о возможных провокациях против меня, Щербицкого и Кунаева. Я принял необходимые меры… нет, с вами я планировал связаться сразу после этого, но вы быстрее позвонили…

Остаток ночи и утро прошли без происшествий – перед тем, как спуститься в личную чёрную Волгу, он позвонил Соколову и отменил дежурство десантников. Щербицкий с Кунаевым предпочли ехать с ним в одной машине, от греха.

– У нас ещё час до начала совещания, – сказал Романов, глядя в окно на проносящуюся мимо весеннюю Москву, – можно попытаться перетянуть на свою сторону кого-либо из горбачёвских сторонников.

– И кого же конкретно вы имеете ввиду? – справился Кунаев.

– Так, кто там у нас в списке, – Романов достал лист бумаги из кармана и развернул его, – вычёркиваем самого Горбачёва и его свиту, Громыко, Алиева, Чебрикова, Шеварднадзе с примкнувшими Лигачевым и Рыжковым. На этих тратить время бесполезно… а вот Соломенцев, Пономарёв и Капитонов заслуживают нашего внимания. Давайте так сделаем – побеседуем с каждым с глазу на глаз, а затем может быть объединимся и попробуем устроить что-то вроде мозгового штурма…

Кратенькая справка по персоналиям.

Соломенцев Михаил Сергеевич (да-да, как Горбачёв), 72 года, из Липецка, инженер-механик по образованию, на фронт не попал, потому что налаживал танковое производство на Урале. Затем резко пошёл по партийной линии – Челябинск-Караганда-Алма-Ата-Ростов. Ещё более резко поднялся после снятия Хрущева, стал секретарём ЦК и завотделом тяжёлой промышленности, затем предсовмина РСФСР. Андропов передвинул его на позицию председателя Комитета партконтроля.

Из интересных подробностей его жизни можно вспомнить шашни с замужней медсестрой в Казахстане, из-за чего он полгода просидел без работы, а также неприязнь к украинцам – он, к примеру, не один раз упрекал тогдашнего первого секретаря КПУ Шелеста в излишнем увлечении украинским языком и возвеличивании Тараса Шевченко и Леси Украинки. Брежнев же, например, считал его заместителем по России (отдельной российской компартии у нас нет, говорил он, так что будешь неформально заниматься этими делами).

Снимут Соломенцева со всех постов через 3 года, в 88-м.

Пономарёв Борис Николаевич (а этот как Ельцин), 80 лет, из Рязани, повоевал на гражданской, затем после двух высших образований (этнологический факультет МГУ и институт красной профессуры) передвинулся на партийную работу с уклоном в международную область. Директор института истории партии, референт Георгия Димитрова в Коминтерне, международный отдел ЦК. Готовил новую редакцию Программы партии в 58-60, да-да, именно ту, которая обещала коммунизм к 80 году и утверждала Моральный кодекс строителя коммунизма, удивительно похожий на 10 заповедей.

Автор более сотни научных трудов, фактически формировал внешнюю политику СССР на протяжении 15 лет. Будет снят со всех должностей в феврале будущего года.

Капитонов Иван Васильевич, тоже из Рязани, 70 лет, строитель по образованию, но по специальности не работал ни дня, сразу пошёл по партийной линии. Работал в основном в Москве – секретарь райкома, завотделом МГК, второй секретарь, первый секретарь МГК. При Брежневе вошёл в Политбюро, заведовал отделом партийной работы.

Серый и бесцветный сотрудник аппарата, с которым даже ни одного скандала не случилось. В июле этого года его сначала подвинут из отдела партработы (замена на Лигачёва), а затем и на пенсию одновременно с Пономарёвым.

Всё это Романов и процитировал своим партнёрам по борьбе. Исключая, конечно, то, что произойдёт в будущем, тут он обошёлся оборотами вроде «по информации из моих источников» и «наиболее вероятно, что».

– Ну что же, – хмыкнул Щербицкий, – мне как-то не с руки беседовать с Соломенцевым, беру Пономарёва.

– А я Капитонова, – добавил Кунаев.

– Значит мне никого не остаётся, кроме Соломенцева, – подытожил Романов. – Кстати, а что мы будем делать, если никто не изменит своего мнения и голоса опять разложатся поровну?

– По-моему ясно что, – ответил Щербицкий, – выносить на пленум обе кандидатуры и устраивать открытую конкурентную борьбу. Кстати вам, Григорий Васильевич, придётся выступать с предвыборной речью – готовы к такому?

– Уж к чему, к чему, – усмехнулся Романов, – а к произнесению речей я готов в любое время года и суток. 40 лет партийного стажа это не шутка.

– Тогда вперёд, труба зовёт, – пошутил Кунаев. – С теми, кто голосовал за нас, тоже неплохо бы побеседовать – вдруг оппоненты кого-то перетянули за ночь на свою сторону…

– Это правильно, – задумался Романов, – займитесь, пожалуй, этим делом, а Капитонова я на себя возьму.

– Что вы там за детские игры устроили? – это были первые слова Чебрикова, он встретился нашей троице в коридоре перед комнатой заседаний. – Почему через меня нельзя было действовать?

– Извините, Виктор Михайлович, но нам продиктовала свои особенности оперативная обстановка, – вежливо, но твёрдо ответил за всех троих Романов. – Лучше перебдеть, чем недобдеть, чтобы потом не стало мучительно больно.

Чебриков искоса оглядел всех троих, а затем без слов скрылся за дверью. Романов тоже заглянул внутрь – там сидели ещё Алиев с Шеварднадзе и больше никого.

– Пойдемте покурим, – предложил Романов своим напарникам, – а там, глядишь, и остальные подтянутся.

Курительная комната, совмещённая с предбанником туалета, здесь была расположена в начале длинного коридора, так что если оставить дверь открытой, можно было видеть всех проходящих мимо. Через пять минут Романов углядел в проёме двери Соломенцева, двигающегося старческой шаркающей походкой.

– Мой выход, – загасил он сигарету в пепельнице, – а вы не пропустите Пономарёва с Капитоновым. – Михаил Сергеевич, можно вас на пару слов? – сказал он в спину тому.

– Григорий Васильевич? – обернулся он, – доброе утро! Как спалось?

– Спасибо, неплохо, – не стал вдаваться в детали Романов, – есть небольшой, но очень важный разговор к вам.

– Давайте поговорим, – сразу согласился Соломенцев, – худой мир, как говорит наша пословица, лучше доброй ссоры. Глядишь и договоримся о чём-то полезном.

Они зашли в пустующий кабинет напротив комнаты заседаний, и Романов сразу же взял быка за рога.

– Как вы относитесь к антиалкогольной кампании? Её же, если всё правильно понял, собираются запустить со дня на день.

– Неплохо отношусь, Григорий Васильевич… народ спивается, потребление спиртного на душу населения растёт, семьи разрушаются, дети рождаются с нарушенной наследственностью. Надо что-то делать.

– Совершенно с вами согласен, Михаил Сергеевич, – воскликнул с преувеличенной артикуляцией Романов. – Делать надо, но не рубить с плеча, а тщательно изучив проблему.

– Вы её уже изучили? – прищурился Соломенцев.

– Да, пришлось немного углубиться в тему, – Романов наконец перестал ходить туда-сюда и сел напротив. – Вы знаете, какой процент наполняемости бюджета обеспечивает водка?

– Догадываюсь, что немалый.

– Не просто немалый, а где-то под четверть, – веско заметил Романов, – и что будет, если мы с одного маха уберём эту доходную часть? Реформа же подразумевает кратное сокращение выпуска алкоголя.

– Наверно бюджету от этого лучше не станет, – заметил Соломенцев.

– Точно… это я уже не говорю о неизбежном всплеске самогоноварения… и как следствие пропажу из торговли сахара, его на самогон лучше всего раскупают. Плюс дополнительная напряжённость в обществе – зачем нам на пустом месте устраивать народные волнения. Плюс неудачная мировая практика по сухому закону – в США пытались его ввести в тридцатых…

– Да-да, помню, – прошамкал Соломенцев, – гангстеры, бутлегеры…

– Вот-вот, отменили всё это через несколько лет в связи с резким ростом преступности.

– Но в Финляндии, как я знаю, – возразил Соломенцев, – уже много лет есть что-то подобное сухому закону, но никаких народных волнений я там не припоминаю.

– Вы ошибаетесь, Михаил Сергеевич, – возразил Романов, – сухой закон в Финляндии имел место в 20-30-х годах, но давно отменён. Причины те же, контрабанда, самогоноварение, рост преступности. Сейчас там продают алкоголь, правда по очень высоким ценам. Поэтому финны ездят в соседние страны оторваться, так сказать, по полной программе. Я в Ленинграде насмотрелся на их художества по этой части.

– А вы что предлагаете? – наконец перешёл к конструктиву Соломенцев.

– Бороться с алкоголизмом необходимо, – твёрдо ответил Романов, – но с учётом всех возможных последствий. Повышать цены, это безусловно, но одновременно дать какую-то альтернативу народу – пьют-то сейчас от серой невзрачной жизни, алкоголь немного скрашивает действительность. И на мой взгляд лучше бы передвинуть удар на табак…

– Неожиданно, – произнёс Соломенцев, – почему на табак?

– Последствий для здоровья практически столько же, как от алкоголя, но вдобавок к этому надо приплюсовать огромные потери рабочего времени – перекуры же на заводах сейчас длятся чуть ли не больше половины рабочего дня.

– Хм, – хмыкнул Соломенцев, – возможно вы в чём-то и правы… но дорогой Григорий Васильевич, вы же не за этим меня сюда завели, чтобы про антиалкогольные кампании рассуждать?

– В корень смотрите, Михаил Сергеевич, – развеселился Романов.

– Ну так говорите прямо, что вам нужно, я очень внимательно слушаю…

Мартовский пленум (продолжение)

– Михаил Сергеевич, – просто взял и сказал Романов, – проголосуйте сегодня за меня. Обещаю, что вы не пожалеете о своём выборе.

– Давайте подробности, Григорий Васильевич, – вздохнул тот, – зачем мне менять своё мнение (я же уже голосовал один раз за Горбачёва), почему я не пожалею? У вас ровно, – он посмотрел на наручные часы, – пять минут.

– Хорошо, постараюсь уложиться, – не стал упираться Романов. – Начну с того, что наша страна всегда лучше себя чувствовала при жёстких волевых правителях, нежели при республиканском и либеральном образе жизни. Примеры? Пожалуйста – вспомним смутное время, там же кажется вместо одного царя коллегиальное правление имело место, Семибоярщина. А в итоге что? Разгул преступности, разбойники, людоедство и поляки в Кремле. Ещё можно вспомнить период от февраля до октября 17 года – до чего довело страну так называемое Временное правительство своими непродуманными либеральными реформами.

– Да, тогда никому хорошо на Руси было, – подтвердил Соломенцев, – ни в Смутное время, ни в 17 году.

– И в противовес этому вспомним правление Петра Алексеевича – да, суровый был царь и жестокий, но ведь страна сделала настоящий рывок в будущее, которым мы до сих пор пользуемся. Опять же товарищ Сталин… можно сколь угодно долго рассуждать о культе личности и 37-м годе, но ведь он буквально за волосы вытащил страну из феодализма в современное индустриальное общество.

– А я вам возражу, – вдруг ответил Соломенцев, – Александр 1-й был либерал, которых поискать, однако всё у него сложилось замечательно – и Наполеона победил, и территории прирастил, и реформы какие-никакие провёл.

– Верно, – на секунду задумался Романов, – но все разговоры о его либерализме можно завершать 1812 годом. Во время и после разгрома французов он действовал уже как жёсткий авторитарный правитель. Вспомните аракчеевские поселения, это же тоже период правления Александра.