Читать книгу: «Хроники Януса», страница 69

Тайная кладезь

После ухода бандитов, я обнаружил, что у меня пропала часть документов из кабинета – заметки, письма от родственников и расписки, к счасть, ничего особо важного, что касалось заговора, потому что всё это я заблаговременно спрятал в другом месте. Скверно вот что: украв документы, они похитили сумму около тысячи денариев моих сбережений. Подозреваю, старый негодяй дал им указание украсть лишь документы, а они, отчитываясь перед ним, не признаются, что прихватили ещё и мои деньги. Меня это мало утешало: я вынужден был сократить расходы и начал брать в долг у родственников.

Итак, началась война без правил, в которой победит тот, кто умнее и хитрее.

Через Шапти мы выманили ещё двух бандитов. Мы хотели их взять живыми, но они распознали подвох и начали защищаться. Один был убит, а другой был доставлен во Врата Цербера. Два галла-близнеца вытягивали из него сведения о том, где прячется псевдо-этруск, второй убийца Марциана – впрочем, без успеха, впрочем, так как он и и сам не знал…

После смерти Алкея – хотя тела мы не нашли, но, думаю, они всё же убили его – я стал побаиваться за остальных рабов, так как многие из них отлучались в город по хозяйственным нуждам, к тому же, я вознаграждал некоторых за прилежный труд свободным временем, которые они проводили так же в городе. Я подумал, бандиты могут кого-то выследит и пытать с целью получения сведений обо мне, либо же убить просто из желания навредить. Мы с Плинией слыли добрыми господами, и рабы платили нам той же монетой. Ко многим из них я привык и, не скрою, потеря любого из них меня бы сильно огорчила. Все они давно служили у меня; все были иноземцами, но честными и прилежными людьми, в чём на протяжении лет я многократно убеждался. Теперь же, выследив юношу – хоть он был единственный, кого я отправлял с секретными поручениями – у бандитов появились подозрения, что и остальные тоже это делают. Мне следовало их как-то обезопасить. Я долго раздумывал как это сделать и, перебрав в уме разные способы, пришёл к мнению, что нет ничего лучше… как дать им всем вольную.

И вот почему я так решил. Во-первых, в случае новой клеветы и судебных разбирательств, показания вольноотпущенника принимались в суде, в отличие от показаний раба. Во-вторых, это будет лучшая защита преданных мне людей со стороны римского закона, а не только хозяина, ибо раб по закону оценивается лишь как имущество, а не как человек. В-третьих, это право беспрепятственного перемещения, а мне теперь нужны будут помощники – после получения вольной, думаю, они согласятся что-то сделать для меня… хотя, подвергать их большой опасности я не стану.

В своём решении я ни с кем не советовался, да и мог ли я? Ибо если кто-то бы из родни узнал об этом, тут же бы засыпали меня упрёками, обвиняя меня в опрометчивости и ссылаясь на моё нынешнее положение.

Я, конечно, мог бы продать их (моих рабов) и выручить немалые деньги, на которых купить новых, ничего не знавших обо мне, и поэтому совершенно бесполезных для Рулла. Однако, у новых хозяев бандиты гораздо легче до них доберутся, к тому же эти хозяева – в чём я нисколько не сомневаюсь – будут хуже с ними обращаться. Должен признаться, что эти люди стали для меня уже больше чем слуги. Они стали мне как друзья, расставаться с которыми мне не хотелось, хотя дружба между господином и рабом звучит немыслимо в Риме.

Нити судьбы запутаны. Почему одному выпадает быть свободным, а другому стать рабом, не знает никто. Неволя, как меч, рубит время на «до» и «после». Рабство уравнивает всех как серп пшеницу – до того невиноватых и виновных; честных и лжецов; героев, взятых в плен на поле брани, и трусов, бегущих от врага, умных и глупцов, преступников и жертв, богатых и бедных… правда в том, что все они теперь рабы, и с ними будут обращаться как с рабами.

В Риме есть хороший закон, согласно которому человеку после семи лет рабства «грозит» вольная от господина. Многие люди моего положения делают это, убедившись в преданности того, кто был рабом, а взамен получая ещё большую преданность. Видеть среди управителей домов и примариев поместий вольноотпущенников нередкая для нас картина. Ибо кто лучше может понять нужды и мысли невольника, как не тот, кто сам был таким?

Моя родня права в том, что в моей ситуации ожидать, что они останутся у меня служить, будучи вольноотпущенниками, было опрометчиво. Все мои рабы иноземцы. При этом я отлично знал как эти люди скучают по своим домам и семьям, отставленным на родине. Что касалось собственно забот по дому, я предусмотрел, что возьму у родственников в долг четырёх рабов, содержать которых, после того как меня ограбили, будет менее накладно.

***

Когда я начал говорить, в глазах каждого из них проглядывало волнение, что сейчас они узнают что-то или очень хорошее, или очень плохое, но обязательно что-то важное.

– Вы были со мной все эти годы, – начал я. – Вы трудились с большим усердием не из страха, а из уважения ко мне и моей супруге. И всё было спокойно, но теперь времена изменились. Я предвижу, что меня ожидает. Настал чёрный день. Тучи сгустились над моим домом. Моя супруга мертва. Я жив, но мои враги строят козни. Участь моя может быть печальна…

Я вздохнул.

– Я знаю, о чём каждый из вас думал всё это время. О том, с чем вы ложились и вставали. О чём каждый молили своих богов на своих языках, и о чём говорили друг с другом в минуты отдыха. Вы говорили о свободе. Поэтому я отпускаю вас. Пусть каждый из вас вернётся в свои земли. Пусть воссоединятся семьи. На этих документах уже стоит печать. Каждый из этих свитков имеет силу римского закона, где бы вас не остановили. Кроме того, каждый из вас получит небольшие деньги, которых вам хватит на первое время. Кто-то из вас захочет вернуться на свою родину. Кто-то захочет остаться… Но теперь все вы свободны. Да будет так.

Каждый из них слушая это был взволнован, а под конец на многих лицах появлялись слёзы радости и улыбки. Однако вскоре я заметил, как лица вновь сделались обычными.

Я вынул свиток c буквой «R» на восковой печати

– Ритигир, подойди и возьми это.

Он не шелохнулся.

Я взглянул на него.

– Ты не слышишь меня? – спросил я.

– Слышу.

– Ты не повинуешься мне?

– Я не повинуюсь тебе. И я не возьму это.

Я был удивлён его ответом.

– Ты всегда мечтал о свободе. Иди же и получи её.

– Не о такой свободе я мечтал.

– Я не шутил, говоря о том что может быть со мной…

Он не двигался.

– Не ты ли рассказывал о своём доме, об охоте и праздниках на твоей земле? – спросил я.

– Всё это было давно, господин. Теперь это лишь мои сны. Я не был римским рабом, был свободным, но был слугой брата вождя, который обращался со мной хуже, чем с рабом. Следы от его плети до сих пор украшают мою спину. Это он заставил меня сделать набег. Так я попал в плен. Я попал к тебе. И я уже шесть лет у тебя. Ты ни разу не только не наказал меня, но не унизил даже словом и относился ко мне так, как будто я один из свободных. Моя семья давно забыла обо мне. Моя жена нашла себе другого. Мой клан вёл войну с другим кланом и проиграл. Узнав, что я жив, мои враги будут искать меня убить. Мне некуда идти. Твой дом стал мне прибежищем… Но даже если бы всё было не так, я не взял бы это у тебя. Я твой слуга. Позволь мне остаться с тобой.

Я вынул следующий свиток с печатью «М» и перевел взгляд на Маллу.

– Малла.

– Господин, я так привыкла к мальчикам. Я знала их с самого рождения. И они очень любят меня. Теперь, когда госпожи нет…Позволь, позволь мне быть с ними, не отлучай меня от них, – она всхлипнула.

Я не мог поверить в то, что я слышу.

– Порцир…

Он кашлянул в кулак.

– Ты знаешь, господин, я хороший строитель. И нет мастера лучше в округе, а все твои друзья завидовали тебе, когда я перестроил твой дом. Ты сделал меня старшим, но я соскучился по своему ремеслу. Я уже знаю как сделать дом ещё лучше…

Я перевёл глаза.

– Клеон…

– Никто из нас не примет это.

Я посмотрел на нубийку.

– Деба.

– Мой господин знает мой ответ.

Я был потрясён. Передо мной стояли восемь мужчин и четыре женщины. То, что я сейчас услышал, рушило одну из основ, на которой стоит Рим – стену вражды и недоверия между господином и рабом. Подобно удару молота по этой стене, на ней пошли трещины.

– Если среди вас хотя бы один, кто примет это? – обратился я, оглядывая их. – Пусть он подойдёт ко мне.

– Я, господин.

Из толпы медленно вышел один и направился ко мне под удивлённые взгляды других.

Это был худой человек с чёрной бородой и маленькими глазами.

Я нашёл в сумке свиток, помеченный буквой Z.

– Не называй меня «господин», – сказал я. – Я больше не господин тебе. Отныне ты свободен, – я вручил ему свиток и затем мешочек с монетами. – Захария, ты всегда мечтал возвратиться в землю своих отцов. Возьми же это, и да будет твой путь скорым.

Он взял это, прижал к груди и произнёс:

– Пусть господин… пусть достойный Луций не думает, что я останусь неблагодарным. Я мечтал возвратиться в землю отцов, и я молил Творца я день и ночь. Он услышал меня, и вот настал этот благословенный миг. Я делаю это не только для себя, но и… – тут он развернулся к рабам, – для всех вас, кто стали моими друзьям и… – он снова повернулся ко мне, – для тебя и твоих сыновей. Я буду молиться о вас в храме Шломо. Клянусь, я не оставлю своих молитв до конца моей жизни. Я буду помнить тебя, славный Луций, и твою супругу.

Он низко поклонился мне, развернулся и направился к остальным, чтобы попрощаться. Первый, кого он обнял, был Порцир.

– Пусть будет удачен твой путь, Захария.

– Пусть твои боги хранят тебя, Захария, – пожелал Клеон.

– … а если будешь скучать, возвращайся, – пошутил галл.

Это вызвало смех.

Попрощавшись с ними, иудей подошёл ко мне. Я думал, он что-то снова хочет сказать мне напоследок. Но он лишь молчал и долго смотрел мне в глаза. После этого он повернулся и пошёл.

Когда его спина скрылась в тени коридора, ведущего к воротам, я перевёл взгляд на остальных:

– Всем нам будет непросто, – сказал я. – Я не смогу вас содержать как прежде. Еда будет скромней, а время работы больше.

– Ничего, – сказал Порцир. – Знавали времена похуже.

– Но у меня есть враги…

– Твои враги – наши враги, – сказал Ритигир.

Я вздохнул. По моему лицу они прочли, что лишь патрицианский этикет и негласные правила поведения хозяина мешают мне назвать их «друзьями».

– Я не забуду вашей преданности, – сказал я. – Здесь ваши грамоты. Вы отказались их брать, но каждый из вас может взять их в любое время, как только пожелает. Я спрячу их в тайном месте на случай, если недруги опять придут ко мне в дом, и скажу тебе, Порцир, и тебе, Малла, место, чтобы вы могли взять это и отдать остальным, если меня настигнет смерть.

***

День клонился к вечеру. Я находился между Капитолием и Велабрумом, неспешно шагая по Викус Тускус. Вскоре на моём пути показалась задняя часть храма Януса.

Три с половиной месяца назад я уже был возле этого места, однако со стороны площади.

Тогда был рассвет, а я возвращался от Эгины. Рим спал и улицы были пустынны. На площади перед храмом я неожиданно увидел ту самую девочку, дочь канатоходца, которая показалась мне призраком. Она на площади стояла и словно поджидала меня, и как только я приблизился – она побежала к воротам храма и скрылась под аркой. Она словно приглашала меня последовать за ней. Но я не сделал этого… ибо тогда я действительно посчитал её призраком.

Теперь я направлялся домой, и выбрал эту улицу нарочно, чтобы сократить путь. Могло показаться, что после убийства жены мне следует передвигаться по Риму с охраной, и если не бегом, то хотя бы быстрым шагом. Вначале я так и думал, однако рассудил, что этим лишь поспособствую цели врагов внушить мне страх и заставить меня отказаться от дальнейших действий. Я, также, знал, что по Риму ползут упорные слухи о том, что на самом деле происходило в моём доме, и Папирий страшно боится как бы правда не вылезла наружу. Моё убийство вслед за женой, «убьёт» и его: оттолкнёт колеблющихся и развалит его союз Габром и Ульпианом. Оно станет концом для старого негодяя. Вот почему, по горькой иронии, не убивать, а охранять они меня должны от всякого случайного посягательства на мою жизнь… которую, впрочем, я с готовностью отдам, лишь бы смести всю эту нечисть.

Имя Януса, чей храм был поблизости, заставило меня вспомнить о той злочастной записке и обстоятельствах, при которых я получил её.

Должен признаться, что после встречи с магом в тот декабрьский день, я так и не нашёл его. В тот же самый день я нимало удивился на проворность, с которой он исчез из вида. Возможно, для того, чтобы так быстро скрыться, он использовал своё колдовство … хотя, думаю, причина та, что у него были сообщники в городе, которые отвлекли мое внимание и помогли ему ускользнуть. Мои люди провели обыски и задержания, но безрезультатно, этот человек бесследно исчез.

Всё, что было написано в маленьком свитке – в том, который я в ярости разорвал – я помнил наизусть, слово-в-слово. Хоть я не относился серьёзно к таким «пророчествам», но было то что смущало меня, ибо тот человек знал то, что происходило в заведении набатейца двумя часами раньше, не будучи там – и объяснить почему он это знал, было невозможно.

… По мере того как я приближался к храму, я расслышал приглушённый гул, похожий на рокочущий поток. Гул этот раздавался со стороны противоположной мне, то есть, со стороны площади перед храмом. После того, что я прочёл у Марциана а, также, вспомнив о рисунке – я заволновался не происходит ли сейчас там чего противозаконного. Геллий, рассказав мне о Солнечных Братьях, склонялся к тому, что они, скорее, друзья, чем враги. Но я, также, держал в уме и выводы Марциана, который полагал обратное.

Я не стал возвращаться домой и поспешил на площадь, чтобы узнать что происходит.

Увидев, что она более чем наполовину заполнена людьми, я нимало удивился. Впрочем, эти люди не были похожи на сектантов, ни на смутьянов, и никакого волнения среди них я так же не заметил; все они спокойно стояли и тихо разговаривали. Не понимая что могло их здесь собрать в таком количестве, я направился, желая это выяснить, к центральным воротам.

Ещё издалека у ворот я заметил знакомую фигуру. Я, конечно, узнал этого человека. Это был тот, кто в тот день присутствовал в таверне набатейца. И тот, с кем разговаривал Марциан. То был Мамерк Лабея, остиарий храма.

Увидев как я приближаюсь, он тоже узнал меня и обрадовался:

– Я удивлён, ибо не ожидал тебя увидеть здесь, советник. Все говорят, что почитают богов, но лишь до времени пока это не коснётся их житейских забот. Простолюдинов здесь бывает больше чем людей знатных. Мужей же на службе государства вроде тебя, обременённых делами, и того меньше. Они здесь редкие гости. Твоё благочестие похвально. Не сомневайся, Янус воздаст тебе за это своим покровительством.

– Благодарю. Столько людей, – я окинул взглядом пространство. – А где фламины?

Мамерк Лабея снисходительно посмотрел на меня:

– Я был тогда в таверне и слышал тебя. Ты человек большого ума, но, видно, не часто ходишь в наш храм. Великий Янус не нуждается в жрецах, как другие боги. Службы совершают обычные люди. Они выбирают самого достойного в Сакральные Цари. В этом году им стал сенатор Марк Сервилий Гемин.

Он определённо льстил насчёт моего ума: я – осёл, ибо своим вопросом расписался в собственной глупости.

– Благодарю тебя. Ещё раз прости мне моё невежество, не скажешь ли, почему такое скопление сегодня. Сегодня какое-то торжество? – спросил я, удивлённо разглядывая множество людей стоящих на площади перед храмом. – Если так, то почему двери храма закрыты?

Мамерк Лабея пригладил бороду.

– Сегодня особый день. Сегодня храм закрыт для посещения.

Я удивился:

– Странно. Я по роду службы один из тех, кто узнает новости первым. Но ты, кажется, больше осведомлен чем я. Разве теперь у нас воцарился мир и нет больше врагов?

… ибо испокон веков двери храма Януса открыты во время войны, а мы почти всегда воевали.

– Нет, – сказал он, – но сегодня особый случай. Сегодня Двуликий невидимым образом сам нисходит и посещает свой храм. Это происходит лишь два дня, два раза в году. Только два раза в году храм закрыт по этой причине, а внутри горит священный огонь в чаше и царит молчание. – Он сделал паузу. – Эти два дня называются Тайна Прошлых Дней и Тайна Будущих Дней. Сегодня Тайна Будущих Дней, когда Янус открывает нам свитки грядущего.

Он кивнул на дерево:

– Видишь? Этому священному дубу многие сотни лет. Семя этого дуба было посажено первым царём Рима в первое новолуние года. Сегодня, во время Тайны Будущих Дней, Янус выбирает того, кто может увидеть будущее. Он даёт этот дар с полудня до полуночи. Он посылает ворона, который срывает желудь на священном дубе. Тот из людей, к кому он подлетит и передаст его, должен его съесть. После этого у человека пропадает зрение и слух. Он ничего не видит и не слышит. Но он видит всё что произойдет во владениях Двуликого. Пройдем ближе…

Он тронул меня за плечо и показал куда идти.

Рядом с храмом располагалась арка, переходящая в сводчатый проход с глухими стенами, выложенными камнем и украшенными редкими барельефами. Мы вошли внутрь. Это был длинный проход. Он был тускло освещен масляными светильниками на треножниках. Здесь я увидел очередь из людей разного возраста, пола, звания и сословий; старых и молодых, мужчин и женщин с детьми. Все они терпеливо стояли в очереди и ожидали чего-то. Вокруг царило какое-то благоговейное молчание, и лишь некоторые едва слышно, почти-шепотом, переговаривались.

При виде привратника они расступились.

– Смотри, сколько людей. Все они хотят знать что великий Янус откроет им, – произнёс Мамерк Лабея с таинственным видом.

Наконец мы прошли до конца. Впереди показалась глухая стена и были видны две сидящие фигуры.

– Никто не знает кого выберет Двуликий, и кому ворон передаст жёлудь. Это мог быть любой из них. Сегодня Двуликий выбрал её, – сказал он и показал на рукой на сидящую фигуру.

Я увидел старую женщину, которая что-то говорила другой сидящей рядом молодой женщине – и молодая после услышанных слов стала тихонько всхлипывать…

Глаза старой женщины показались мне странными. Лабея уловил по лицу мой вопрос.

– После того как Двуликий являет свою милость и выбирает вещателя, у человека глаза делаются бирюзового цвета. Так у ней будет длиться весь день. Но ровно в полночь, её глаза станут прежними. И она ничего не вспомнит из того, что вещала.

Я удивился.

– Благодарю тебя, почтенный. Теперь я знаю, что здесь происходит. Но вообще-то я зашёл сюда случайно… и мне нужно идти.

– Нет-нет, ты здесь неслучайно! – возразил привратник. – В этот день ничего случайного не бывает. Так тебе было предопределено.

Молодая женщина встала со стула и с радостным лицом и спешно вытирая слёзы, поспешила к выходу.

Привратник сделал знак толпе подождать.

– Не хочешь узнать о себе? – спросил он меня.

– Я?

– Почему бы и нет. Ты ничего не потеряешь.

Его глаза смотрели испытывающе.

Я колебался. Наконец вздохнул и кивнул ему.

Он показал мне на стул. Я присел.

Старая женщина вытянула руки и, нащупав мою голову, наклонила её. Она трогала мой затылок и лоб, и затем несколько раз провела пальцами около глаз. Затем она отпустила голову. Нащупав мою правую руку, она сжала её. Её худая ладонь была сухая и тёплая. Женщина смотрела в сторону. Свет от масляных ламп мерцал в её бирюзовых глазах. Она держала мою руку некоторое время… За то короткое время что она держала, её лицо менялось. Она словно видела что-то. Мимика лица отражала её чувства. На нём мелькали радость, гнев, удивление, сострадание. Её веки дрожали, а её старые губы то поджимались, то вытягивались в улыбку… Наконец она сделала глубокий вздох.

– Ты пришёл, чтобы узнать кто ты, – произнесла она. – Я скажу кто ты. Я вижу это. У тебя будет сложная судьба и ты многое испытаешь. Но боги будут милостивы к тебе, и в конце ты найдешь своё счастье. Ты – один из немногих, кто видит и прошлое и будущее. Ты увидишь себя в разных местах и в разное время. И когда ты увидишь это, ты опишешь это. Ты опишешь это в книге, и опишешь так хорошо, что тебя будут читать и пересказывать многие годы. И потом ты найдешь ту, которую искал всю жизнь. Она уйдет с тобой, когда раскроется чужой обман. Но она всё забудет, и тогда…

– Я уже нашёл. И, найдя, потерял, – нахмурившись, оборвал я её. После чего высвободил свою руку из её ладони.

По моему лицу остиарий определил, что я не поверил словам вещательницы.

Старая женщина молчала. Но продолжала смотреть в сторону.

– Она пребывает во владениях Януса и не слышит, что ты говоришь, – сказал привратник. – И она говорила это не от себя, а лишь то, что видела там.

Я поднялся с места.

– Мне нужно идти.

– Иди, да хранит тебя Двуликий, – сказал Лабея.

Я вышел на храмовую площадь, собираясь покинуть это место.

Проходя мимо людей, видя их полные надежды лица, я задавался вопросом: что они хотят, что надеются услышать из уст этой вещательницы? После этого я невольно подумал об искусстве иллюзии, которой обладали ведьмы и сирены, с той лишь разницей, что друзья Одиссея совсем не хотели этого, а эти люди хотят. Ведь то, что они хотят услышать, никак не изменит то, что с ними произойдёт – скажет это кто-то им наперёд, или нет. Это подготовит их сердце к приятию событий, но не изменит сами события. И в том в случае, если это будет правда… а если нет?

Все эти рассуждения, однако, заставили меня вспомнить что было написано в той записке, которую я порвал:

в Януса храме есть тайная кладезь.

Хоть я порвал, но запомнил что там было. Этот проклятый свиток оказался роковым. Из-за него погибла моя жена. Но сейчас, против воли, я почему-то вспомнил о нём. Кажется, что всё это глупость… но меня возбуждало почти что мальчишеское любопытство проверить так это на самом деле или нет, коль скоро я уже здесь.

Как и сказал привратник, двери храма были закрыты. Закрыты изнутри. Но я знал, что есть дверь для него, которая расположена с восточной стороны и была ненамного выше уровня фундамента. К ней вела небольшая каменная лестница.

Обогнув храм, я нашёл её. Я подозревал, что она также может быть закрыта на фиванский замок, который открывался через отверстие небольшим металлическим изогнутым прутом с рифлёными краями. Если она и в самом деле была закрыта, то я бы не смог попасть внутрь храма каким-то другим способом. Я надеялся, что привратник закрыл её, а тем из толпы, кто стоял на площади и в голову не придёт тайком заходить в храм в неположенный день, чтобы не навлечь гнев Януса.

После этого я спустился по лестнице. Приблизившись к двери, я схватился за кольцо и потянул на себя. Она поддалась. Путь мне был открыт…

Далее я прошел внутрь по небольшому коридору, затем поднялся наверх по кривой лестнице и оказался в небольшой комнате, где я увидел разнообразные статуи и всевозможные предметы – от свитков до ритуальных одежд и посуды.

Я прошёл её насквозь и вот, наконец, я оказался внутри самого храма.

Вокруг царил полумрак, светильники не были зажжены, и единственно чем храм был освящён – большой огонь, бивший из массивной кованой чаши перед статуей Януса. Я прошёл к ней. Звук моих шагов гулко отдавался эхом.

Взглянув на статую бога, я увидел как тени от огня плясали на её лице, и которые в зависимости от слабого сквозняка меняли его выражение лица от крайне спокойного до глядящего сурово…

– Ты пришёл! – вдруг раздался голос, многократно повторяемый эхом.

От неожиданности я вздрогнул. Голос испугал меня. Вся логика и здравый смысл вытекли из меня как вода из пробитого отверстия. Я вспомнил, что привратник предупреждал меня о том, что никому сегодня не следует быть внутри, так как Янус сам нисходит в свой храм. Если это так, и если он действительно здесь, то не миновать мне суровой расплаты.

… но как только я подумал об этом и уже мысленно приготовил себя к воздаянию за свою дерзость, как услышал шорох слева за спиной. Моё прежнее недоверие вернулось вновь. Я понял, что я здесь не один. И вряд ли тот, другой, был богом.

Моя рука потянулась под плащ к рукоятке пергамского ножа.

– Кто бы ты ни был, ты покажешь себя, или ты не выйдешь отсюда живым, – громко произнёс я.

Эхо отразило мой голос.

Фигура вышла из тени. Увидев кто это, я усмехнулся и убрал нож назад в ножны. Это был он. В тот день, когда я в поймал карфагенянина, он сидел в таверне и сверлил мне спину взглядом, а подошёл ко мне на улице. «Гай Албин Феликс» так он представился.

– Я-то думал это Двуликий, а это ты. Что ты здесь делаешь?

– Я же говорил, что мы встретимся.

– Похоже, ты сам ищешь этой встречи.

Он промолчал.

– Сегодня Тайна Будущих Дней, тебя не должно быть внутри, – сказал я.

– Как и тебя. Но я здесь, чтобы помочь тебе.

– Помочь? – Я подошёл к нему. – Как ты узнал, что я буду здесь?

Он промолчал.

– … и чем ты можешь мне помочь?

– Ответить на твои вопросы. Ведь, если бы у тебя не было вопросов, ты бы не пришёл сюда, поэтому…

– Постой, а как ты узнал о нашем разговоре? – оборвал я его в недоумении, и затем сообразив, добавил: – Я догадываюсь. Ты ведь знал того колдуна. Это он направил тебя сюда?

– Не знаю о ком ты говоришь

– В тот самый день. Ты знаешь, о ком я говорю… и ты лжёшь так же, как он.

– Клянусь тебе, я не знаю того, кого ты называешь «колдун». Я лишь знаю то, что я знаю. – Он вздохнул. – Есть вещи, которые я не могу тебе объяснить, Луций. У нас мало времени. Пойдем, пока открыт коридор… Следуй за мной.

– Коридор? Какой коридор? Постой, да кто ты вообще такой? Я вижу тебя второй раз. Почему я должен тебе верить?

Я встал напротив него и сурово посмотрел ему в глаза.

Он опять вздохнул.

– Я просто хочу помочь тебе. Прошу, доверься мне.

– «В Януса храме есть тайная кладезь». Это? Ты хочешь помочь мне узнать это?

– Это будет не здесь. Ты сделаешь это не здесь.

– Не здесь? Там же ясно было сказано где! – чуть не прокричал я.

– Это будет совсем другое место. Это не храм вовсе. Луций, нам нужно спешить. Просто доверься мне, ну жe…

– Ты говоришь «не храм вовсе» словно знаешь всё наперёд, и зная про свиток. И после этого ты клянёшься, что не знаком с колдуном?! – Он начал меня злить.

– Хорошо, хорошо, считай меня его сообщником. Кем угодно. И даю тебе слово, что я готов ответить на все твои вопросы, но после того как я покажу тебе место. Умоляю, у нас мало времени…

Мы молча глядели друг на друга. Я был раздражён. Он был безоружен и не выказывал мне непочтения или агрессии. Чуть поколебавшись, я последовал за ним, рассудив, что он никуда от меня не денется, если он вдруг решил меня подурачить…

Он поспешно ушёл в комнату служителей и вернулся с масляной лампой в руке. Зажегши в ней огонь от чаши напротив статуи, он дал знак следовать за ним.

Он повёл меня через весь храм.

Стены переходили книзу в каменные ниши. Когда мы дошли почти до конца он остановился у одной из них, и подойдя, толкнул её. Ниша оказалось небольшой дверью. Его осведомлённость относительно тайных мест насторожила меня…

– Ты хорошо знаешь это место. Ты бывал здесь раньше? – спросил я.

Он не ответил. Наклонившись, он просунул туда туловище и позвал меня.

– Осторожно, здесь крутые ступеньки, – предупредил он.

Я последовал за ним. Лестница вела вниз. Вскоре она закончилась, и мы очутились в узком не более двух шагов шириной проходе. Воздух был сырой и затхлый. Свет лампы освещал кирпичные стены, поросшие мхом.

– Сюда, – показал он.

Мы прошли ещё приблизительно шагов двадцать, пока не уперлись в тупик. Впрочем, это был не совсем тупик. Это был узкий проход, больше похожий на щель, протиснуться в который можно было лишь боком, да и то с трудом. По обеим сторонам этого прохода я заметил на стене знаки, вырезанные в камне, которые очень походили на этрусское письмо. Но что меня поразило больше всего, так это яркий белый дрожащий свет, который исходил из этой щели. Источником его был явно не факел, огонь или фосфор, или ещё что-либо знакомое мне что давало бы это. Это было что-то другое, что я не знал.

– Мы пришли, – сказал он. – Теперь ты веришь мне? Ты готов?

– Готов. Но я пойду вслед за тобой.

Он смутился.

– Это невозможно. Мне туда нельзя. Это твой коридор, а не мой. Поспеши, свет тускнеет…

– Да, я понимаю, – сказал я. – Благодарю тебя.

Моё сердце сильно билось от предстоящей встречи с неизведанным.

Я двинулся к проходу. Но не дойдя, я остановился и развернулся. Меня вдруг осенило: «да ты просто осёл! Он и колдун хотят провести тебя. Разве ты не понял, их нанял Карфаген. Он заманивает тебя в ловушку. А свет, что ты видишь оттуда, это просто фокус. Если ты войдешь туда, ты не выйдешь. Подумай, что ты делаешь. Ты погибнешь, погибнешь ни за что только потому, что поверил в его болтовню».

Я развернулся, подскочил к нему и, толкнув, припёр его к стене:

– Кто тебя послал! Отвечай, или убью тебя прямо здесь!

Я выхватил пергамский клинок и приложил лезвие к его шее.

Он был напуган, но стоял, опустив руки, и совершенно не сопротивлялся

– Да, ты можешь убить меня, – сказал он, – но ты… не получишь ответ на свой вопрос.

– Какой вопрос?

– Кто ты и почему ты здесь.

Я отдышался, опустил руку и спрятал нож…

– Зачем тебе это нужно? – устало спросил я.

– Это нужно не мне. Это нужно тебе.

Мы стояли напротив друг друга.

– И что, что там внутри? – спросил я его, глядя искоса.

– Ты сам всё увидишь, Луций. Ты увидишь нечто… – он словно не знал как это назвать, – нечто удивительное, – и затем, воодушевляясь: – Это нельзя объяснить. Это можно лишь видеть.

– Ты говоришь о чудесах?

– Нет, это не чудеса. Это просто то, что может быть. Ты должен принять то, что ты увидишь.

Я усмехнулся.

– Ты говоришь загадками, Гай Феликс Албин.

– Пусть то, что ты увидишь не пугает тебя. Просто наблюдай. Но ни к чему не прикасайся. Ни к чему, слышишь? Что бы или кто бы не вынуждал тебя, не делай этого.

– Почему?

– Ты изменишь ход событий.

Я пристально посмотрел на него. Глаза его блестели и были широко открыты. На его лбу была видна испарина, и вздувшаяся вена, как змея, вена пересекала его.

Я нахмурился. Сомнения о нём и прежде были у меня. И на этот раз они совсем отпали. Я выдохнул.

– Ты не в себе. Боги повредили твой разум. Ступай домой.

Услышав это, его лицо перекосила гримаса досады перемешанного с отчаянием. Его голос дрогнул:

– Ты знаешь, что я не безумен… И ты знаешь, что я не желаю тебе зла. Но ты не хочешь узнать кто ты. Потому, что ты просто боишься. Ты просто трус, Луций Капитул.

Его слова были неслыханной дерзостью. Я подошёл к нему очень близко так, что теперь слышал его дыхание. Я схватил его обеими руками за тунику на груди.