Феноменология психических репрезентаций

2.1.8. Формирование понятий на основе моделей-репрезентаций

Э. Кассирер (2006) пишет:

В проблеме понятия противостояли друг другу… два различных основных воззрения. Одно, господствующее среди традиционной логики, видит корень понятия в абстракции, то есть в выделении тождественной или сходной составной части из множества однородных восприятий. Полученное таким образом содержание имеет, строго говоря, ту же природу и свойства, что и сами предметы, из которых оно выделено; оно означает свойство, которое, правда, вообще не существует изолированно, но которое всегда можно обнаружить в этих предметах как их частный момент и которое, таким образом, обладает конкретным существованием. Согласно этой теории, понятие есть «представление об общем»: оно есть соединение тех отдельных черт, которые равномерно присущи определенным классам объектов. Этой концепции противостоит другая, опирающаяся прежде всего на анализ математических понятий. …Здесь не выделяются и обособляются отдельные части данного, но, наоборот, исследуются в своей своеобразной структуре сцепления и отношения, на которые опирается его систематическая связь [с. 223–224].

Из сказанного Э. Кассирером следует, что могут существовать разные по механизмам формирования варианты понятий: понятия как результат абстрагирования от чего-то чувственно воспринимаемого и понятия как результат иных интеллектуальных построений. Действительно, абстрактные понятия, например, формируются не так, как конкретные. В качестве значений конкретных понятий явно выступают сенсорные модели-репрезентации, а в качестве значений абстрактных понятий – и сенсорные модели-репрезентации, и вербальные конструкции. По-видимому, существуют два основных варианта образования понятий: на базе сенсорных моделей-репрезентаций и на основе описывающих и объясняющих что-либо вербальных конструкций. Вопрос образования понятий, обозначающих реальные физические объекты, представляется относительно более простым, чем образование понятий на базе вербальных конструкций.

Для выдающихся мыслителей прошлого было очевидно, что многие понятия формируются на базе сенсорных моделей окружающего мира. И. Кант (1994) вообще говорит:

…предмет понятия, которому не соответствует никакое созерцание, которое можно было бы указать, есть ничто… [с. 213].

В. Виндельбанд (2007а) поясняет:

…как дедукция, так и учение (Канта. – Авт.) о схематизме чистых рассудочных понятий показали, что производимое понятиями объединение материала представлений может происходить лишь при посредстве чувственного синтеза. Таким образом, доказано, что категории функционируют лишь как формы связи мира, которые образовываются в виде чувственных представлений. Без интуиции^[81] (ссылка моя. – Авт.) эти понятия не имеют содержания. С другой стороны, интуиции сами по себе без связи, устанавливаемой понятиями, «слепы», то есть не имеют значения для познания [с. 98].

Э. Кассирер (2002) цитирует Дж. Локка:

Мы приблизимся немного к источнику всех наших понятий и всего нашего познания, если заметим, как велика зависимость наших слов от обыкновенных чувственных идей и как слова, которыми пользуются для обозначения действий и понятий, весьма далекие от чувства, происходят из этого источника и от идей, явно чувственных, переносятся на более неясные значения, обозначая идеи, не относящиеся к области наших чувств [с. 65], —

и продолжает:

Локк полагал, что… в рассудке нет ничего, что бы прежде того не прошло через чувства [с. 68].

Даже самые абстрактные структуры языка обнаруживают ясную связь с первичной основой созерцания, в которой они изначально коренятся. И здесь сфера «смысла» не может быть просто отделена от «чувственности», обе сферы остаются самым тесным образом сплетены в неразрывное единство [с. 133].

Х. Гадамер (2006) тоже считает, что:

…понятия не являются произвольными орудиями нашего интеллекта, с помощью которых человек упорядочивает опыт и господствует над ним. Понятия выросли из опыта, являются артикуляцией нашего понимания мира и тем самым обозначают развитие опыта [с. 516].

Таким образом, человеческие понятия, с одной стороны, так далеко удаляются от чувственных репрезентаций, на основе которых они изначально возникли, что часто трудно обнаружить их связь с сенсорными моделями-репрезентациями. С другой стороны, корни их, несомненно, растут из чувственных репрезентаций. Так, сначала возникают сенсорные модели яблока и его красного цвета, а потом соответствующие понятия яблоко и красный. Б. Рассел (2007) пишет:

Вы не сможете понять значение слова «красный», кроме как через наблюдение за красными предметами. Нет иного способа, которым это можно было бы сделать. В этом не поможет изучение языка или просмотр словарей. Ничто такое не поможет вам понять значение слова «красный» [с. 136].

И это принципиально верно. Значением первых понятий являются сенсорные модели реальности, и только через последние их можно понять. Позже появляются абстрактные понятия, например фрукт и цвет, но и в их основе все еще лежат собирательные сенсорные модели множеств окружающих человека сходных объектов реальности. Конкретные и все более и более абстрактные понятия можно метафорически сравнить с пирамидой, в основании которой лежат чувственные модели. И только далеко вверху располагаются так называемые «чистые понятия» – абстракции, возникшие на основе предшествующих абстракций и как бы отрывающиеся от этой чувственной основы, которую тем не менее при желании можно обнаружить.

Процесс формирования конкретного понятия, моделирующего важный для ребенка объект «А» (маму, кота Ваську, куклу Машу и т. п.), схематично выглядит примерно так: сенсорная модель-репрезентация объекта «А» ассоциируется в сознании ребенка с моделью-репрезентацией объекта «В» – соответствующего слова, благодаря применению последнего в связке с объектом «А» окружающими ребенка людьми. В результате образ восприятия объекта «В» (слова) начинает всякий раз актуализировать в сознании ребенка субъективно более важную для него модель-репрезентацию объекта «А». Возникает соответствующее понятие: мама, Васька, Маша и т. д., представляющее собой модель-репрезентацию основного объекта «А», включающую в себя модель-репрезентацию соответствующего объекта-знака «В».

После этого всякий раз не только при восприятии объекта «А» или воспоминании любого элемента (ощущения или образа), входящего в модель-репрезентацию объекта «А», но также и при восприятии объекта «В» в сознании ребенка актуализируется модель-репрезентация основного объекта «А». В последующем сформировавшееся понятие претерпевает типичные изменения. С одной стороны, его значение усложняется, дифференцируется, включает в себя все больше новых чувственных образов воспоминания и представления основного и сходных с ним объектов. С другой стороны, в сознании ребенка «прямая» модель-репрезентация слова все чаще заменяет усложнившуюся и ставшую громоздкой модель-репрезентацию обозначаемого объекта. Это происходит не столько даже вследствие удобства использования именно вербальных – сравнительно простых и компактных образов, сколько вследствие необходимости коммуникации ребенка с окружающими и развития у него речи.

При усвоении письменной речи зрительные образы изображенного (письменного) слова включаются в имеющуюся модель-репрезентацию звучащего слова, уже ассоциированную с моделью-репрезентацией основного объекта, и тоже начинают актуализировать последнюю в сознании ребенка. Если ребенок изучает иностранные языки, в модель-репрезентацию слова включаются и образы аналогичного иностранного слова. Формирование понятия на основе модели-репрезентации основного объекта на этом не завершается, так как на очередном этапе развития ребенка оно приобретает свое вербальное значение. Л. С. Выготский (2005в) пишет:

…оперируя спонтанными понятиями, ребенок относительно поздно приходит к их осознанию, к словесному определению понятия (к вербальному значению понятия. Авт.), к возможности дать его словесную формулировку, к произвольному употреблению этого понятия при установлении сложных логических отношений между понятиями. Ребенок уже знает данные вещи, он имеет понятие предмета. Но что представляет собой само это понятие (как его выразить другими словами. – Авт.), еще остается смутным для ребенка [с. 417].

Не только конкретные, но и общие абстракные понятия тоже могут образовываться непосредственно на основе собирательных сенсорных моделей множества объектов. Например, ребенок, рассматривающий красную, желтую, зеленую и другие баночки с красками, слышит слово «краски», и соответствующее понятие ассоциируется у него в сознании с сенсорной моделью данного множества. Образы елки, березы, сосны и рябины ассоциируются между собой и с образом слова «дерево» часто еще до того, как ребенок начинает различать конкретные деревья и усваивает соответствующие им понятия.

Модель-репрезентация объекта, как я уже говорил, – это не просто совокупность его образов. Это нечто большее – новый самостоятельный сенсорный психический феномен. Новое, необычайно сложное по своей структуре психическое явление, которое может тем не менее проявиться в сознании лишь одним образом представления. Например, визуальным образом представления куба с прозрачными для сознания передними гранями. Впрочем, модель-репрезентация объекта может проявиться в сознании и любым другим составляющим ее элементом, который при этом способен эффективно представлять ее всю, в целом. Ж.-П. Сартр (2002) пишет:

Я могу мыслить конкретные сущности в одном-единственном – акте сознания… Это само себя сознающее знание [с. 59–60].

Модель-репрезентация объекта включает в себя бесчисленное множество чувственных «проекций» объекта (в форме конкретных образов воспоминания – представления) всех вариаций репрезентируемого объекта, с которыми человек сталкивался в течение жизни. И любая из них способна заменить ее собой в сознании. Модель-репрезентация является, с одной стороны, сенсорным феноменом психики, с другой – еще и предпонятием, легко превращающимся в понятие путем ассоциирования (включения в себя) модели-репрезентации соответствующего слова. В данном случае, например, слова «куб». В результате образы слова «куб» сами начинают эффективно замещать собой сенсорную модель-репрезентацию куба, которая превращается в значение понятия «куб».

После возникновения в сознании данного понятия нам для понимания вновь воспринятого вербального образа (образа слова «куб») не требуется уже дополнительной актуализации в сознании модели-репрезентации куба. Мы понимаем известный нам образ слова сразу и непосредственно при появлении его в сознании без развертывания конструкции, являющейся его значением. Как и почему это происходит, объяснить так же трудно, как объяснить понимание человеком возникшего в его сознании чувственного образа известного ему объекта – стула, например, или чашки. Можно лишь констатировать, что знакомый вербальный образ (понятие) столь же понятен нам, как и любой знакомый невербальный образ, и, видимо, потому, что тоже входит в модель-реперезентацию определенного объекта.

А. Райнах (2006а) так пишет об этом:

…тот, кто произносит слова с пониманием, нацеливается с их помощью или сквозь них на нечто иное… Для любого непредвзятого наблюдателя нетрудно усмотреть, что ни о каком присутствии этих предметов, ни о каком «представлении» их в указанном выше смысле не может быть речи. Конечно, эти предметы могут присутствовать, я могу называть горы и одновременно живо представлять их в восприятии или в воспоминании. В таком случае они, конечно, представлены, но можно тотчас заметить, что это сопутствующее представление обычно не имеет места или, по крайней мере, не должно иметь места с необходимостью. Но и в тех случаях, когда предмет, обозначенный именем, представлен, мы всегда должны отличать от этого представления еще и акт подразумевания, который связан с произнесением имени [с. 490–491].

Рассматривая феноменологию вербального мышления, А. Райнах подчеркивает, что мы способны непосредственно понимать образы слов, которые для этого не должны сопровождаться актуализацией своего символического значения в форме образов объектов, обозначаемых словами. Слово «понятия» он заменяет «актами подразумевания», а «образы представления» – «наглядными образами»:

Акт подразумевания следует за актом подразумевания, быстро сменяя друг друга; мы нацеливаемся на всю ту предметность, что обозначается словами: однако… в большинстве случаев нельзя заметить ни малейшего следа какой-либо наглядности, сопровождающей это нацеливание или подразумевание. Конечно, время от времени здесь всплывают разного рода наглядные «образы», смутные, неопределенные контуры предметов, о которых здесь идет речь, или же «образы» других, более или менее родственных им предметов, которые иногда замечаются, но по большей части остаются незамеченными. Они всплывают, иногда длятся дольше, чем тот акт подразумевания, к которому они относятся, и вновь исчезают. На очевидную последовательность подразумевающих актов (понятий. – Авт.) они, по-видимому, оказывают лишь незначительное влияние: они подобны случайной ряби на поверхности струящегося потока воды. …В том, что наглядно дано мне в случае чувственного восприятия, передо мной предстает весь предмет в целом, и точно таким же образом припоминаемый или воображаемый предмет заключен в соответствующем наличном наглядном содержании. …В случае подразумевающих актов все обстоит совершенно иначе. Даже если наглядные схемы здесь также всплывают и вновь исчезают, то они лишены какой бы то ни было репрезентирующей функции. Они ничего не «представляют» и не «воплощают» – в случае подразумевания нет вообще ничего, что было бы представлено, – они ведут существование, совершенно свободное от подразумеваемого предмета [с. 495].

Автор, безусловно, прав в отношении нашей способности непосредственного понимания нами образов слов. Однако та последовательность «актов подразумевания», которая, по его мнению, не имеет «ни малейшего следа наглядности», сама есть не что иное, как последовательность вербальных образов. Читая сейчас этот текст, вы тоже, скорее всего, субъективно не переживаете иллюстрирующие или поясняющие его наглядные образы и понимаете текст непосредственно. Но вряд ли вы будете отрицать, что воспринимаете текст, а следовательно, имеете в своем сознании зрительные образы восприятия слов, то есть вербальные образы, которые и переживаются вами как непосредственно понятные.

Картина нашей психической жизни, однако, еще более трудна для понимания, так как очень часто ассоциативный ряд нашего мышления строится даже не из понятий (в смысле не из вербальных образов), а из элементов, входящих в их значение, из фрагментов моделей-репрезентаций обозначаемых понятиями сущностей. Например, из очень кратковременно существующих невербальных образов, входящих в структуру определенных моделей-репрезентаций. Причем даже эти отдельные невербальные образы, будучи рудиментарными, неясными, а главное, мимолетными, способны эффективно замещать собой эти модели-репрезентации, то есть соответствующие понятия. Именно эти «короткоживущие» образы давали и дают основание исследователям говорить о существовании безбразного мышления.

Соответственно, наши мысли представляют собой не некие последовательности продолжительных визуальных или слуховых образов, нечто вроде разворачивающихся «сцен» или действий и не «цепочки» вербальных образов восприятия последовательностей слов телетайпа или текста, который вы читаете или читают вам. Они представляют собой обычно непродолжительные (мимолетные), порой не вполне понятные для нас самих, быстро сменяющие друг друга группы вербальных и невербальных образов и ощущений, сопровождаемых эмоциями и желаниями. И лишь тогда, когда мы стараемся изложить свои мысли на бумаге или собеседнику, мы трансформируем их в более или менее стройные последовательности вербальных образов.

Забегая немного вперед, я коснусь вопроса о значении понятий, который мы будем подробнее рассматривать ниже. У человека, освоившего речь, модели-репрезентации предметов включают в себя часто не только сенсорные модели-репрезентации, но и вербальные конструкции, заключающие в себе знание об этих предметах. Причем многие из этих вербальных конструкций, в свою очередь, иллюстрированы метафорическими сенсорными моделями. Поэтому, когда мы воспринимаем определенный предмет, образ нашего актуального восприятия достраивается элементами психической конструкции, репрезентирующей данный предмет. В процессе восприятия объекта участвуют в том числе вербальное знание о нем и метафорические сенсорные модели, иллюстрирующие это вербальное знание. Благодаря этому, глядя на небольшой предмет, мы, с одной стороны, видим и ощущаем, что он круглый, плоский, гладкий, холодный, твердый, белый и т. д. С другой стороны, понимаем и тоже как бы «видим», что этот кусочек металла представляет собой монету определенного достоинства. Благодаря вербальному знанию, глядя на серебристую точку, оставляющую белый след в небе, мы как бы «видим» в небе самолет.

А. Райнах (2006а) продолжает:

В то время как [в случае представления] мы можем говорить о наглядности определенного представления, в случае подразумевания вместо наглядности этого подразумевания лучше говорить о наглядных образах, сопровождающих его [с. 496].

Действительно, чувственные образы не только могут замещать собой модели-репрезентации, выполняя их функции, но и очень часто лишь иллюстрируют возникающие в сознании понятия и вербальные конструкции.

Хочу еще раз специально подчеркнуть очень важное обстоятельство. В психологии сложилось ошибочное мнение о принципиальных феноменологических различиях понятий и образов, тогда как в действительности и те и другие представляют собой чувственные образы объектов реальности. Только первые представляют собой репрезентации особых искусственных объектов – слов и имеют, кроме «прямого» значения, свойственного любому знакомому нам чувственному образу, еще и символическое значение, позволяющее им репрезентировать дополнительные сущности (обозначаемые соответствующим словом). Тогда как вторые чаще имеют лишь «прямое» значение, присущее чувственным образам.

Таким образом, понятия – это лишь особая разновидность чувственных образов, всегда обладающих двойным значением. Поэтому отпадает необходимость вести речь о неких нередко встречающихся в литературе «мысленных словах», «мысленной речи», «мышлении с помощью слов» и т. п. Мышление и на чувственно-образном, и на понятийном уровне как протекало, так и протекает в виде потока чувственных образов разного вида. Другое дело, что вербальные образы в отличие от прочих теряют при этом свое прямое значение, приобретая второе, конвенциональное, символическое значение, которое становится для них главным. Раз понятия – это лишь особенные сенсорные образы, то на них распространяются все законы, которые действуют для сенсорных образов.

2.1.9. Формирование понятий на базе вербальных конструкций

Л. С. Выготский (2005в) рассматривает и иной механизм формирования понятий:

Оно (научное понятие. – Авт.) начинается обычно с работы над самим понятием как таковым, со словесного определения понятия… [с. 417].

Другими словами, сначала формируется вербальная (и языковая) конструкция, репрезентирующая нечто, которая обозначается специальным словом (в сознании ее создателя – образом этого слова). Интериоризируясь другими людьми (например, ребенком), она превращается в их сознании в вербальную конструкцию, связанную с образом определенного слова. Следовательно, понятие не всегда возникает на основе сенсорной модели-репрезентации обозначаемой им сущности. Часто оно формируется на основе вербальной психической конструкции, моделирующей, например, описательно некую сущность. Например, на вопрос ребенка: «Что такое насекомые?» – мать отвечает: «Это мухи, тараканы, бабочки и гусеницы». Ребенок усваивает эту новую вербальную конструкцию, которая жестко связывается в его сознании с образом слова «насекомые».

После этого слуховой образ данного слова способен эффективно замещать данную вербальную конструкцию, которая превращается в его вербальное значение. Именно и только благодаря тому, что конкретный вербальный образ приобретает для человека определенное вербальное значение, он и превращается в новое понятие. Л. С. Выготский описывает механизм образования научного понятия, но можно говорить об универсальном механизме формирования вербального значения любого, а не только научного понятия. Именно таким образом (в результате словесных пояснений взрослых) ребенок усваивает многие понятия.

Пояснения выступают в виде достаточной для формирования понятия вербальной психической конструкции: военный – человек в форме и с оружием, врач – человек в белом халате, который лечит болезни, обязанности – дела, которые надо делать, даже если их делать не хочется, и т. п. Для формирования нового понятия вербальная конструкция, выступающая как его значение, сама должна состоять из уже известных ребенку понятий. Образ слова, обозначающего вербальную конструкцию, ассоциируясь с ней, начинает эффективно замещать уже не сенсорную модель-репрезентацию объекта, а данную вербальную конструкцию, моделирующую или даже конституирующую объект или некую сущность: реальную, вероятную или даже вымышленную (армия, революция, гравитация, относительность, справедливость и т. п.). Пример формирования научного понятия особенно показателен тем, что многие из них вовсе не имеют сенсорного значения. В то же время даже понятия, возникшие на основе модели-репрезентации определенного объекта, впоследствии приобретают и вербальное значение.

Л. С. Выготский (2005в) поднимает еще одну интересную проблему: ребенок и взрослый нередко понимают одно и то же понятие по-разному и вкладывают в него совсем не одно и то же значение. Он пишет:

Работа над новым научным понятием требует в процессе обучения как раз тех операций и соотношений, которые невозможны для этого возраста (как показал Пиаже, даже такое понятие, как «брат», обнаруживает свою несостоятельность до 11–12 лет). …Ребенок великолепно знает, что такое брат, это знание насыщено большим опытом (так как в качестве значения понятия «брат» у ребенка уже имеется сенсорная модель-репрезентация определенного отношения между людьми и многих объектов, связанных таким отношением, например, собственного брата, брата мамы и брата приятеля. – Авт.), но когда ему надо решать отвлеченную задачу о брате брата, как в опытах Пиаже, он путается. Для него непосильно оперировать с этим понятием вне конкретной ситуации, как с понятием отвлеченным, как с чистым (вербальным. Авт.) значением [с. 417].

В обсуждаемом автором примере у ребенка еще просто отсутствует вербальное значение понятия брат, хотя есть значение этого понятия в форме сенсорных моделей-репрезентаций конкретных объектов: Пети, Васи и дяди Саши, например. Вербальное значение понятия брат появится у него позже. Таким образом, ребенок вроде бы и знает, что такое брат (но на чувственном уровне: вот он – брат Ани, а вот мой брат – Петр). В то же время он не имеет еще в своем сознании вербальной конструкции, являющейся вербальным значением понятия брат, например: чей-то брат – это человек, имеющий с ним общих родителей.

Л. С. Выготский (2005в) предлагает схематически:

…представить путь развития спонтанных и научных понятий ребенка в виде двух линий, имеющих противоположное направление, из которых одна идет сверху вниз, достигая определенного уровня в той точке, к которой другая подходит, направляясь снизу вверх [с. 418].

Можно было бы дополнить. «Спонтанные» (по терминологии Л. С. Выготского), или «естественные», конкретные понятия проходят весь этот путь от предпонятия до завершенного понятия «снизу вверх» и приобретают у образованного человека два разных значения: сенсорное – в виде чувственной модели-репрезентации обозначаемого объекта и вербальное – в форме специальной конструкции из других понятий, раскрывающей суть данного понятия. Напротив, большинство абстрактных и особенно научных понятий формируются «сверху» – уже и только на вербальном уровне в результате построения, а обычно – усвоения из объективной психической реальности в готовом виде специальных вербальных конструкций, моделирующих некие новые для данного человека сущности, с которыми у него ассоциируются образы обозначающих их научных терминов – новых слов. Возникнув, такие конструкции легко включают в себя множество разнообразных иллюстрирующих их визуальных образов, в большинстве своем метафорических.

Естественно, в жизни механизмы формирования понятий функционируют одновременно. Так, Б. Стросс (В. Stross, 1969), исследуя усвоение языка, обнаружил, что ребенок сначала усваивает названия растений, которые являются наименованиями родов. Затем продолжает, с одной стороны, дифференцировать номенклатуру наименований конкретных растений, с другой – одновременно дифференцировать и обобщать виды растений. Другими словами, ребенок продвигается по ступеням иерархии «вверх» посредством генерализации и «вниз» – посредством специализации.

Далеко не все абстрактные понятия возникают, как можно было бы предположить, в результате формирования вербальных конструкций. Я, например, во многом согласен с точкой зрения, критикуемой Э. Кассирером [2006, с. 18] и очень близкой, по его мнению, к средневековому «концептуализму», в соответствии с которой абстракции выводятся в том числе и из восприятий, где они содержатся как составные части. Сам Э. Кассирер и многие другие авторы процесс формирования абстрактных понятий представляют как выделение общих признаков и свойств у объектов. Э. Кассирер (2006) пишет:

Подобно тому, как мы образуем понятие о дереве, извлекая из совокупности дубов, буков, берез и т. д. всю массу их общих признаков, так точно мы образуем и понятие о плоском четырехугольнике, изолируя то особое свойство, которое фактически имеется – и может быть непосредственно и наглядно показано – в квадрате и прямоугольнике, в ромбе и ромбоиде, в симметрических и асимметрических трапециях и трапецоидах [с. 11].

Если применительно к формированию научного понятия «плоского четырехугольника» можно согласиться с идеей «извлечения общих признаков», и то только в смысле их привлечения в качестве «строительных элементов» для формирования вербальной конструкции, то принять идею о формировании понятия дерево путем «извлечения из совокупности дубов, буков, берез и т. д. всей массы их общих признаков», другими словами, построения вербальной конструкции, выделяющей эти признаки и формирующей на их основе новые понятия, никак нельзя.

Хотя бы потому, что ребенок, даже уже владеющий понятием дерево, сформировавшимся у него на основе собирательной сенсорной модели-репрезентации, просто еще не в состоянии выделить общие признаки разных деревьев, а тем более создать на их основе вербальную конструкцию, которая стала бы значением соответствующего понятия. Следовательно, понятие дерево формируется у него на основе соответствующей модели-репрезентации. Другое дело, что в последующем, на очередном этапе развития ребенок оказывается уже вполне способен усвоить существующую в языке вербальную конструкцию, использующую признаки деревьев, в качестве вербального значения понятия дерево.

Э. Кассирер (2006) обобщает точку зрения сторонников образования понятий на основе сенсорных моделей:

Абстрактные предметы возникают во всяком представляющем существе, перед которым проходят при повторных восприятиях одинаковые признаки воспринимаемого. Ибо эти признаки не ограничиваются лишь одним единичным моментом восприятия, но оставляют в психофизиологическом субъекте какие-нибудь следы своего состава. Когда эти следы… оживают, благодаря новым раздражениям аналогичного рода, то постепенно образуется все более и более тесная связь между сходными элементами последовательных восприятий. То, чем они разнятся между собой, отступает все более и более на задний план; в конце концов оно образует лишь бледный задний фон, на котором тем отчетливее вырисовываются постоянные черты. Прогрессирующее сгущение этих сходных черт, их сплавление в единое целое (модель-репрезентацию некой абстрактной сущности. – Авт.) представляет психологическую сущность понятия, которое, таким образом, – как по своему происхождению, так и по своей функции – является лишь совокупностью остатков воспоминаний, сохранившихся в нас от восприятий действительных вещей и процессов. …Таким образом, мы стоим здесь – как при случае подчеркивается самими сторонниками этого воззрения – на точке зрения, очень близкой к средневековому «концептуализму»: вещественные и словесные абстракции могут быть выведены из восприятий, ибо они содержатся в них актуально как постоянные составные части [с. 17–18].

Сам автор не принимает такую точку зрения:

Является ли развиваемая таким образом теория понятий достаточным и верным изображением того процесса, который совершается в конкретных науках? Охватывает ли она все предельные черты этого процесса и может ли она изобразить их в их связи и в их специфических особенностях? Для аристотелевской теории, во всяком случае, приходится ответить на этот вопрос отрицательно [с. 18].

Если бы все оставшиеся в нас от прошлых восприятий образы и воспоминания были вполне строго очерчены, если бы они вызвали в нас исчезнувшее содержание сознания во всей его конкретной живости, то никогда ни одно восприятие не могло бы быть признанным однородным с новым возникшим впечатлением и никогда бы оно не могло слиться с ним в одно единство. Лишь благодаря неточности воспроизведения, никогда не дающего нам прошлых впечатлений в их целом, а лишь неопределенный абрис их, оказывается возможным это сочетание и соединение неоднородных самих по себе элементов. Таким образом, при всяком образовании понятий начинают с того, что на место индивидуального представления ставят обобщенный совокупный образ, а на место действительного восприятия его – изувеченные, бескровные остатки [с. 26].

Я сделал бы здесь акцент на том, что абстрактное общее понятие (в данном случае дерево) конституирует в единое целое в жестких рамках модели-репрезентации дерева (вообще) безграничное море сенсорных образов воспоминания множества сходных лишь в чем-то объектов – разных деревьев. А затем именно модель-репрезентация делает возможным «сочетание и соединение неоднородных самих по себе элементов», о которых говорит Э. Кассирер.