Читать книгу: «Как мы жили в 90-е», страница 3

Я давал маме ежемесячно 300 рублей, почти удваивая пенсию. Надеюсь, что и другие взрослые дети так же помогали своим родителям, если, конечно, имели такую возможность. Если бы у меня была зарплата, как у жены, даже не знаю, чем бы я смог помочь маме, если учесть, что у меня было двое несовершеннолетних детей.

Хотя российские пенсии не были рекордно низкими. В 90-е в суверенной Абхазии размер пенсии примерно равнялся стоимости двух буханок хлеба. Но в Абхазии государство существовало лишь на словах, налоги ни кто не платил, а простые люди существовали за счет сдачи жилья отдыхающим. У нас государство вроде бы было, и налоги мы платили в основном исправно. Как можно было поставить пенсионеров на грань выживания, понять невозможно.

Теперь пенсии, которые по привычке всё ещё называют нищенскими, по размерам сопоставимы с небольшой зарплатой. Тогда пенсии были в разы меньше самой маленькой зарплаты.

***

Одним из очень заметных явлений жизни в 90-е были бандиты. Кто смотрел фильмы «Бандитский Петербург» и «Бригада», тот знает, о чем речь, а кто не смотрел, посмотрите, это важно.

Бандитами прозвали этих людей в народе, с точки зрения строгой юридической квалификации они бандитами, как правило, не были, то есть основным источником их дохода был не бандитизм, а рэкет, если говорить на языке уголовного кодекса – вымогательство. Они жили тем, что обкладывали коммерсов данью, в обмен предлагая охранные услуги. Это называлось «поставить крышу», отсюда слово – крышевание. Это не имело ни чего общего с наймом охранного предприятия, потому что дань взымалась в принудительном порядке.

Откуда вообще взялся рэкет? Это началось ещё при советской власти, где тоже был бизнес, хотя, разумеется, незаконный, каравшийся вплоть до высшей меры наказания. Наших отчаянных советских бизнесменов угроза «вышки» не останавливала. Тех, кто занимался бизнесом на серьёзной постоянной основе, называли цеховиками.

Один мой абхазский знакомый в советское время был цеховиком. Он работал директором сувенирной фабрики, где открыл дополнительный подпольный цех, принадлежавший ему лично. Сырьё – государственное, рабочие – государственные, сверхурочно пахавшие на него за дополнительную оплату. Он ходил под «вышкой», но уже в советское время был богатым человеком.

Вы представьте себе: в СССР существовала разветвленная сеть коммерсантов, бизнес с очень большими оборотами. Они ни кому не платили налогов со своих сверхприбылей, но и защиты ни какой соответственно не имели. Это ведь не порядок. Так не должно и не может быть.

На самом деле цеховики платили ворам в законе, а те регулярно разруливали все проблемы, возникавшие в среде криминального бизнеса. Воры по сути играли по отношению к цеховикам роль государства – собирали налоги и давали защиту.

И вот в 90-е бизнес разрешили. Цеховики всплыли на поверхность и, разумеется, вытащили за собой воров в законе, которые вовсе не собирались лишать их своей заботы и внимания. Так теперь уже легальные бизнесмены попали под двойное налогообложение, теперь надо было отстегивать и государству, и криминалитету. Но государство реальной защиты не давало, так что воры были по-прежнему нужны коммерсам. К тому же коммерсов ведь ни кто и не спрашивал, воры не собирались отказываться от своей кормушки, и стряхнуть их с себя бизнесу было не по силам.

Вот только коммерсов вдруг появилось так много, что традиционный криминалитет был уже не в состоянии всех закрышевать. На криминальном рынке образовалась огромная ниша, в неё то и ринулось новое поколение рэкетиров, так называемые бандиты.

Воры презирали своих новоявленных конкурентов, называли их «спортсменами» и «беспредельщиками». Спортсмены презирали воров, не признавали воровской закон и не хотели жить по воровским «понятиям». Хотя и у них тоже вскоре появились свои «понятия».

Воры в законе были порождением сталинских лагерей, спортсмены – порождением «ревущих 90-х». Они сосуществовали, как-то между собой договаривались, делили территорию. Где-то тем или другим удавалось добиться преобладания. Например, за Москвой «смотрели» воры, в Петербурге рулили бандиты. В 90-е разделение на воров и бандитов было весьма отчетливым. Для блатных пределом мечтаний была воровская «корона». Бандитам плевать было на «короны», они, похоже, были республиканцами.

Где-то в самом конце 90-х один столичный журналист попросил меня подготовить для их газеты публикацию про вологодских бандитов. И я вдруг понял, что вообще ни чего не знаю про бандитскую Вологду, не могу назвать погоняло ни одного местного авторитета. Все 90-е отработал в журналистике, о чем только не писал, в том числе и на криминальную тему, но про вологодских бандитов не знал ни чего. Я ведь и другие вологодские газеты читал, но и там об этом ни чего не писали.

Странно, но в Вологде бандитская тема не была частью общественного сознания, про этих персонажей ни кто ни чего не знал, кроме, так сказать, узких специалистов. Вся страна, и я в том числе, знала, что в Питере есть, к примеру тамбовские, а главным у них Кумарин, а его подручный – Бабуин (Ледовских). Ни для кого не было секретом, что в Москве, например, есть солнцевские, их лидер – Михась. Все знали про знаменитого вора в законе Славу Япончика и про держателя общероссийского общака деда Хасана. Про бандитскую или воровскую Вологду вологжане не знали ни чего.

На просьбу столичного журналиста написать про вологодских бандитов я мог бы и плюнуть, но меня заело, я разозлился и решил пробить эту тему. Зашёл к знакомому офицеру ФСБ, обратился с просьбой об информации. Вообще, ФСБ существует не для того, чтобы распространять информацию, а для того, чтобы её собирать. Получить у Конторы хоть какую-нибудь информацию чрезвычайно трудно. Но тут – по дружбе (если с этими людьми возможна дружба).

Мой «друг» из ФСБ вскоре позвонил мне и сказал: «В течение часа тебе позвонит человек, скажет, что его зовут Олег, сможешь задать ему вопросы». Таинственные люди, Спасу нет. Олег позвонил, вопросы я задал, кое что узнал, но мало. Потом ещё мой друг из Наркоконтроля устроил мне встречу с одним опытным офицером, знавшим эту тему. Мои представления по заявленной теме существенно расширились.

Короче говоря, оказалось, что в Вологодской области есть только один вор в законе, и тот живет в Череповце, а в Вологде нет ни одного вора. Бандитских группировок всего шесть. Самая крупная из них – захаровские, они известны склонностью к жёстким акциям. Сам Захар тогда срок мотал, ещё несколько лет оставалось. Спрашиваю: «Может, ещё по УДО выйдет?» Отвечают: «Нет, Захар УДО не примет. Он на воровскую корону претендует, а для воров УДО не приемлемо». Вот такие шли процессы. Захар – беспредельщик, а воровскую корону хотел. Романтик.

Впрочем, мне пояснили: «Разделение на воров и бандитов – в седой старине». Ну да. Особенно в Вологде этим персонажам не трудно было перемешаться, если учесть, что воров у нас не было вообще.

Захар вышел в свой срок и, видимо, сильно растопырил пальцы, так что вскоре его положили шпалой. Застрелили. Для того, чтобы понять почему, не надо было пробивать информацию. За время его довольно длительной отсидки всё поделили, всё устаканилось, сложился новый баланс сил. Захар вышел и потребовал своё. Такому человеку ни чего не возможно объяснить, с такими бесполезно договариваться. Вот его и грохнули.

Главное, чего, видимо, не понял Захар – бандитская эпоха, эпоха таких как он, уже закончилась. И этот выстрел, похоже, поставил точку в истории бандитской Вологды. Хотя на его похороны приехала такая кавалькада очень дорогих автомобилей, какую в иным случае сложно было увидеть.

Моя публикация у некоторых людей вызвала ироничное отношение. Знакомый заместитель губернатора усмехнулся: «Я и то больше знаю». Я ответил: «Что значит «я и то»? Вы один из самых информированных людей Вологды». Потом редактор одной популярной областной газеты спросил: «А что не написал про Пионера, про Воробья, про Шайбу?» Я не написал про них потому, что впервые услышал эти погоняла, уж не помню, что я ему ответил.

В этой теме надо было жить, желательно было с бандосами водить знакомство. А я всё как-то больше с офицерьём терся. Попытался что-то узнать с наскока. Это было больше, чем ничего, но меньше, чем всё.

Хотя узнал кое-что интересное. В конце 90-х бандиты перекачали свой черный нал в легальный бизнес, в объекты недвижимости. Я охренел, когда узнал неполный список этих объектов. Мне, например, стало известно, что один очень большой магазин Вологды приобрели бандиты, те самые захаровские. Но это уже не были бандиты, они перестали чем-либо отличаться от респектабельных бизнесменов.

Ещё я узнал, что Вологда, оказывается, «красный город». Если Москва – город воровской, Питер – город бандитский, то Вологда – город ментовский. Это не значит, что в Вологде царил строгий правопорядок. Просто некоторые сферы криминального бизнеса контролировала милиция. Кто, к примеру, получал доход с проституции? «Одна организация из трёх букв», – ответил мне подполковник Наркоконтроля. Немного настойчивости с моей стороны, и он назвал мне эти три буквы: УВД.

А вот мой разговор с майором УБОП, казалось бы, специализированной структуры, дал нулевой результат. «Какие шесть группировок? – только что не рассмеялся он, – Одних только направлений больше».

Потом я разобрался, в чем смысл такой реакции. Управление по борьбе с организованной преступностью, судя по всему, было создано для борьбы с организованной преступностью. Но это было сложно и опасно, это не сулило крупных успехов, так что этого совсем не хотелось. И в УБОПе фактически совершили подмену понятий, расширенно толкуя термин «организованная преступная группа» (ОПГ).

Ведь их по сути для борьбы с бандитами создавали. Не с бандитизмом в строгом юридическом смысле, а с теми людьми, которых у нас называли бандитами. Были однако квалифицирующие признаки ОПГ, и под эти признаки можно было подвести что угодно.

Вот, скажем, на предприятии директор вместе с бухгалтером совершают регулярные хищения. По всем признакам это ОПГ: распределение ролей, выраженная иерархия, устойчивый состав группы и т.д. Накрыли директора с бухгалтером и можно ставить палочку в статистике борьбы с оргпреступностью. Или шайка подростков занимается угонами велосипедов. Опять ОПГ. Или бомжи на свалке объединились, что бы вместе совершать кражи. Разве не ОПГ? В итоге каждый год УБОП торжественно рапортовал о том, сколько организованных преступных групп им удалось ликвидировать, к настоящей оргпреступности не приближаясь на пушечный выстрел.

А что такое настоящая оргпреступность? Это организованная система преступных сообществ (определение из учебника для юридических вузов). Это, например, итальянская мафия, японская якудза, китайские триады, русские воры в законе и «спортсмены». То есть главным признаком настоящей ОПГ является её вмонтированность в систему таких же ОПГ. Их лидеры собирались вместе, делили территорию и сферы влияния, забивали стрелки, устраивали разборки и так далее.

Воры в законе потому и были таковыми, что устраивали сходняки или даже большие сходняки – в масштабах всей страны. Они все были связаны друг с другом, их сеть покрывала всю страну. Так же и у бандитов. В Питере тамбовские и казанские могли воевать, могли договариваться, но они были частями единой системы. Так же как в Москве солнцевские, ореховские, люберецкие и так далее.

Примеры, которые я привел, с бухгалтерами, подростками и бомжами, нарочито мелкие, но дело не в их масштабах. Масштабы могли быть и крупнее, но это всё равно не настоящая оргпреступность, потому что они ни когда не входили в организованную систему других ОПГ. Настоящая оргпреступность это прежде всего сеть, а потом уже и другие квалифицирующие признаки. Дело не в том, насколько крупными делами ты ворочаешь, дело в том, позовут ли тебя на сходняк.

Я, конечно, не изучил вологодскую оргпреступность настолько, чтобы назвать погоняла всех местных авторитетов, но в юридической стороне этой темы я разобрался очень хорошо, получше иных юристов. Написал серьёзную статью о том, какие подмены понятий совершают наши борцы с оргпреступностью. Потом мне рассказали, что в УВД были очень недовольны. Но у меня среди ментов ни когда завязок не было, так что обижал я их легко даже с удовольствием.

***

Что-то уже и забывается. Сейчас, просматривая свои публикации 90-х, сам был поражен тем, как много тогда было разговоров о том, даст нам МВФ очередной кредит или не даст? Россия жила буквально от кредита до кредита. Жуть. Это так же, как сейчас Украина. А тогда и представители России постоянно мотались на Запад в качестве нищих попрошаек.

Считалось, что без кредитов Международного валютного фонда и других финансовых организаций Запада Россия выжить не сможет. Но ведь кредиты всё равно разворовывались, то есть жили в основном-то на свои. В отличие от современной Украины, где западная помощь тоже разворовывается, но на свои Украина ни при каких условиях жить не может.

Тогда Россия, если бы напряглась, то обошлось бы и без кредитов, а кредиты делали нашу страну полностью управляемой. Центр принятия решений, определяющих российскую реальность, находился уже не в Москве, а в Вашингтоне. Понятно ведь, как шли переговоры по кредитам. Америкосы говорили: «Денег мы вам дадим, но вы должны сделать то-то и то-то».

То, что Россия тогда находилась под внешним управлением США – это не преувеличение, не фигура речи. Так и было. Приватизацию, к примеру, проводило Госкомимущество во главе с Чубайсом, а в Госкомимуществе работало около десятка граждан США. Так кто на самом деле проводил в России приватизацию? И сколько ещё американских советников работало в других госструктурах РФ? Впрочем, дело не только в американцах. Один министр иностранных дел России Козырев мог сделать для США больше, чем все американцы вместе взятые.

Не удивительно и то, что в России тогда похлеще любой чумы лютовал Джордж Сорес. Соросовские учебники, соросовские стипендиаты, соросовские лауреаты… А наши учителя ещё и гордились званиями соросовских лауреатов. Хотя мой знакомый из ФСБ уже в те годы открыто, хоть и не публично, называл Сороса международным преступником. И это было сущей правдой. Вот только государственные решения принимали не офицеры ФСБ, а получатели и расхитители кредитов МВФ.

Сорос, тогда казавшийся в России какой-то всемогущей фигурой, был на самом деле фигурой очень мелкой. Говорили, что в России тогда миллиардерами назначали, но так было не только у нас. Сорос то же был назначенным миллиардером. Мелкая шестерка Ротшильдов, он разбогател на валютных спекуляциях. А на валютном рынке любой дурак заработает, если его снабжают информацией, что вскоре сделают с той или иной валютой.

Сороса назначили миллиардером Ротшильды, чтобы он потом тратил эти деньги в России, как ему скажут. И вся деятельность этого международного преступника в России, если не прямо, то косвенно сводилась к разрушению нашей страны.

***

Много шума наделали тогда финансовые пирамиды – «МММ», «Русский дом Селенга», «Хопер инвест» и прочая, прочая, прочая.

Они появились ещё в период гиперинфляции. Казалось бы, кто в такое неспокойное время будет куда-то вкладывать деньги? Но они обещали по тысяче процентов годовых, и многие поверили, что это хороший способ сохранить свои сбережения.

Финансовые пирамиды придумали не у нас, а на Западе. Там тоже был период, когда эта разводка имела успех. Её принцип очень простой. При помощи рекламы в СМИ привлекают первых вкладчиков и действительно выплачивают им бешеные дивиденды, как и обещали. Информацию об этом быстро распространяет сарафанное радио. За ценными бумагами пирамиды выстраивается очередь, второй волне вкладчиков, как правило, тоже выплачивают бешенные дивиденды. И тогда начинается ажиотажный спрос на эти ценные бумаги, уже чуть ли не вся страна несет деньги в пирамиду. Так удается собрать колоссальные средства. Но больше ни кому не выплачивают дивидендов, выплаты вообще прекращаются. Организаторы пирамиды либо тихо скрываются, либо объявляют о банкротстве.

Пирамидой это называется потому, что деньги получает лишь маленькая верхушка первых вкладчиков, и широкое, массивное основание пирамиды из вкладчиков тупо теряет деньги.

Потом ещё много лет Россию будоражила тема обманутых вкладчиков. Они создавали свои общества, искали активы кинувших их фирм. Что-то иногда находили, делили, но основную часть денег так и не смогли вернуть.

Обманутые вкладчики залили Россию океаном слез, но этих людей мне ни когда не было жалко. Их погубила собственная безумная жадность. Я прожил всю эпоху финансовых пирамид, но мне ни разу в голову не приходила мысль нести туда деньги. Почему? Да потому что я всегда жил по принципу: «Деньги надо зарабатывать, а не выигрывать». Наверное, у меня традиционное русское мышление.

В 19 веке русским крестьянам впервые объяснили, что деньги можно отнести в банк, а через год у них станет больше денег, проценты выплатят. Положил, например, 100 рублей, а через год можно забрать 110 рублей. Крестьяне не то чтобы не поверили, а решили, что это нехорошо. Крестьянин недоумевал: «Откуда возьмутся эти 10 рублей? Ведь я же их не заработал. Мне совесть не позволяет получать незаработанные деньги».

Удивительно, правда? Но это только для нас сейчас удивительно. А традиционные русские люди ни когда не были халявщиками и незаработанными деньгами брезговали. Набросились на халяву постсоветские люди. Советская власть всегда гордилась тем, что воспитывает в людях нестяжательность, но жизнь показала, что цена советской нестяжательности была очень невысокой. Люди, воспитанные советской властью, от жадности доходили до полного безумия.

Когда умер Мавроди, организатор «МММ», в какой-то газете появилась статья «Человек, которого не жалко». А с хрена ли его клиентуру жалеть? Это были звенья одной цепи. Кстати, Мавроди умер в нищете. Куда делись огромные деньги, которые он украл, так и не удалось выяснить. Похоже, его тоже кинули.

***

Ну и ваучеры, конечно. Возня с ваучерами – важный штрих к портрету 90-х. Помню, как по радио постоянно шла реклама:

По всей стране идет приватизация

Вместо ваучера будет акция

Будет впервые за все времена

Твоей и моею наша страна.

Я затыкал уши, чтобы не слышать этой слащавой ахинеи. Идея была как бы такая. Каждому гражданину РФ выдают ваучер. Он на этот ваучер приобретает акции предприятий. Таким образом вся общенародная собственность оказывается разделенной между гражданами России. Но идея на самом деле была не такой. Приведу фрагмент своей статьи, написанной в мае 1993 года. Мог бы изложить тему, не прибегая к обширной цитате, но я хочу показать, что я так думал именно тогда, а не позднее до этих мыслей дошёл:

«Сейчас многие говорят о том, что ваучерная кампания – обман народа. Но, во-первых, ни каких ваучеров можно было вообще не выпускать, и ни кто не говорил бы про обман. Богатые всё равно стали бы ещё богаче, а мы не имели бы даже того скромного пособия, которое получаем, продавая ваучер.

Во-вторых, обманутым оказывается тот, кто позволяет себя обмануть. А тот, кто с самого начала понимал лживость телезаклинаний, обманутым соответственно не будет.

Дело в том, что ваучерная кампания ни когда не имела целью каждого сделать собственником. Если бы цель была такой, нам выдали бы именные чеки, которые невозможно продать. А цель была в том, чтобы ускорить приватизацию. Для этого надо было облегчить богатым людям скупку предприятий. Звучит зловеще и почти цинично, но не торопитесь возмущаться. Промышленность не поднять до тех пор, пока она не попадет в руки хозяев. Когда это произойдет, спад производства должен постепенно прекратиться. Но ведь от этого выиграем и все мы, люди скудного достатка. Такова, видимо, задумка правительства. Сработает ли она – покажет ближайшее будущее.

Я свой ваучер продал. Купили жене сапоги. Настоящие сапоги, безо всякого обмана. Так что не знаю кого как, а меня ни кто не обманул».

***

Всё так и вышло, как я тогда писал. «Задумка правительства» сработала. Спад производства прекратился. Мы теперь имеем нормальную промышленность. Она, конечно, изменила свою конфигурацию, и проблем там по-прежнему хватает. Но это уже текущие проблемы.

По поводу ваучеров ещё добавлю пару слов. Для того, чтобы стать хозяином, надо иметь определенные способности. Большинство людей этих способностей не имеет, и я среди них. Но я всегда адекватно оценивал свои способности, поэтому ваучер продал. А люди, которые видели себя хозяевами, скупали ваучеры.

Была и третья категория граждан. Мой отец, например, на три ваучера (свой, мамин и сестры) купил акции. Эти акции достались мне по наследству. Я пробил тему и выяснил, что отцовские акции ни чего не стоят. Это просто бумага.

***

В конце 1992 года мне выпала командировка в Подмосковье, так что проездом я оказался в Москве. Помню, иду по центру Москвы, а передо мной две дико орущих толпы, разделенных коридором из заграждений, по которому прохаживается милиция. Одна толпа орёт: «Банду Ельцина под суд!» Другая толпа так же остервенело орет: «Ельцин – Гайдар!»

Я всегда был человеком политизированным, но до такого градуса моя политическая активность ни когда не доходила. Обе толпы произвели на меня впечатление бесноватых. Очень тягостное впечатление. Я ни когда не видел себя ни в одной из этих толп. Но это взаимное остервенение было очень характерным признаком 90-х.

90-е я встретил убежденным демократом. Было в те годы такое движение «Демократическая Россия». С этими ребятами я находился в постоянном контакте, писал и про них, и для них. Но почему-то меня ни когда даже мысль не посещала вступить в «Демократическую Россию». Какой- то я по жизни беспартийный.

Был даже один смешной случай. Пили водку с одним «демократом», основательно набрались. Он с пьяным упорством заладил: «Ты наш! Ты наш!» И я со всей пьяной дурью заехал ему в морду. Потом рассказывали, что фингал у него под глазом получился весьма впечатляющий. Что меня так разозлило? Ведь он, вроде, и правда был моим единомышленником. Но, видимо, сама мысль о том, что я «чей-то» показалась мне невыносимой.

У шахматиста Анатолия Карпова как-то спросили, к какому политическому блоку он принадлежит, а Карпов ответил: «Я вообще не блочный материал». Ну вот и я, наверное, тоже.

А был ли я когда-нибудь демократом? Ещё когда работал заместителем главного редактора городской газеты, я не раз говорил своим подчиненным: «Вы знаете, что по натуре я совершенно не демократ». В ответ мне с улыбкой кивали, дескать нам хорошо известно о твоих авторитарных наклонностях. А если натура человека вступает в противоречие с его политическими убеждениями, это очень неустойчивое положение.

Что же значило для меня быть демократом? Кажется, только одно: быть антикоммунистом. Я просто не видел другого варианта антикоммунизма. В Вологде был ещё «Русский национально-патриотический центр». Националисты. Я был знаком с некоторыми ребятами из РНПЦ, но писал про них отрицательно, считал их фашистами. Если же я не коммунист и не фашист, значит я демократ. Четвертого не дано.

Вот в таком демократическом состоянии я и встретил 1993 год. Красно-коричневый мятеж. Помню, как тогда все уши прижали. Страшно стало. Поняли, что шутки кончились, раз уж посреди Москвы из танков палят. Помню, как всех собрали в администрации области. Сидим с главой Вологодского района, он говорит: «А ведь сейчас ситуация куда сложнее, чем была в 91-м». Я соглашаюсь.

Сложность ситуации была в том, что указ Ельцина о роспуске Верховного Совета был совершенно незаконным, и это понимали все, ни кто даже не пытался доказать обратное. Но те, кто не хотел возвращения к власти коммунистов, понимали так же, что Верховный Совет был последним институтом советской власти посреди уже совершенно несоветской реальности. Верховный Совет надо было как-то ликвидировать, а законных способов это сделать не было ни одного. Так что я тогда не только внешне, но и в глубине души поддержал Ельцина.

Считаю, что жизнь подтвердила мою правоту. От власти америкосов мы ведь позднее всё равно избавились, а вот у коммунистов тогда был последний шанс вернуться к власти, и надо было во что бы то ни стало лишить их этого шанса.

Хотя это теория, а на практике всё было куда более пакостно. Говорят что «зверьё из ОМОНа» убило сотни ни в чём не повинных людей, причем на значительном удалении от Белого дома. В чем была необходимость убивать этих людей, я до сих пор не знаю. Видимо, «зверьё» гораздо проще выпустить из клетки, чем потом его контролировать. О невинных жертвах скорблю вместе со всем народом, и не пытаюсь это оправдывать.

Говорят, погибло человек 300, а может быть и больше. Ни кто их не считал. А кто считал, про это не расскажет. Тогда же один демократ сказал: «Это был мятеж, а мятеж должен быть подавлен любыми средствами». Звучит цинично, но я с этим согласен. Не всегда удается делать историю, не испачкав белых перчаток. Захват коммунистами власти обошелся в миллионы жизней, окончательное свержение их власти обошлось в сотни жизней. И всегда за всё расплачиваются те, кто вообще не при делах.

***

Пару лет во мне воробьиными шажками шла политическая эволюция. От демократического лагеря я всё больше смещался в сторону лагеря патриотического. Но ни каких новых убеждений во мне ещё не возникло. Это был просто внутренний разброд и шатания. По моим публикациям той поры это стало заметно. Я работал тогда в областной газете. Мой умнейший начальник Климентий Леонидович Файнберг как-то у меня спросил:

– Сережа, я перестал тебя понимать. Ты кто?

– Катканов, – с умеренно трагическим лицом ответил я.

– Очень приятно, Файнберг, – с умеренно саркастическим лицом ответил Клим.

Потом он сказал мне: «Если не знаешь, на чью мельницу лить воду, так не лей пока ни на чью». Я благодарно кивнул. Впрочем, период «разброда и шатания» у меня длился недолго.

В 1995 году произошло моё воцерковление. Из абстрактно православного я стал церковным человеком. Но я не сразу понял, что из этого следуют политические выводы. Потом прочитал книгу митрополита Иоанна (Снычева) «Самодержавие духа» и душа разом перевернулась. Она встала с головы на ноги. Я дочитывал «Самодержавие духа» будучи уже монархистом.

Конечно, эта эволюция произошла не за один день. Коммунисты мне были ненавистны, демократы давно уже были неприятны, националисты выглядели мелковато. Это был идеологический тупик из которого я не знал, как и куда выбраться. И вдруг мне показали четкий и внятный выход из этого тупика. Я понял, что последовательно мыслящий православный человек по своим политическим убеждениям может быть только монархистом. С тех пор моё монархическое мировоззрение лишь углублялось. «Монархическую государственность» Льва Тихомирова я прочитал уже будучи убежденным монархистом.

От демократического периода во мне остался последовательный антикоммунизм, из робких симпатий к националистам вырос куда более глубокий и осмысленный патриотизм. Я понял, что монархия – это форма боговластия, и ни какая иная власть не может быть легитимной. Отсюда следовало очень много выводов, которые я и делал один за другим, постепенно углубляя своё мировоззрение, которое в основах своих вот уже 30 лет остается неизменным.

Когда писал свои идеологические книги, не раз думал: «Ни кого ни в чем не убедить. Всё это пустой труд». А недавно вспомнил о том, какую революцию произвела во мне одна единственная книга «Самодержавие духа». Есть надежда на то, что и мои книги в чьей-нибудь судьбе сыграют такую же роль.

Впрочем, для 90-х куда более типичны примеры иного рода политической эволюции. Помню, когда работал ещё в районке, один мой коллега просто взахлеб любил Ельцина и всех демократов, а коммунистов ненавидел, как личных врагов. В 90-е как-то зашел к бывшим коллегам, кто-то там пошел в районную администрацию, а старый ельцинист в догонку ему сказал: «В администрацию пошёл? Передай привет дерьмократам». Он сказал это с такой злобой, что стало понятно: демократов он теперь ненавидит всей душой, а коммунистов, наоборот, очень уважает.

Таких примеров было полно. Люди, которые всей душой приветствовали демократические перемены, посмотрев в какое дерьмо погрузилась страна, быстро разочаровались и возвращались на прежние коммунистические позиции. Они думали, что демократы за год создадут земной рай, но год за годом наша реальность больше походила на земной ад. Люди не выдерживали, их политические взгляды ломались. А ни какой альтернативы демократии, кроме советской власти, они не знали, так что обратно возвращались к коммунистам.