Читать книгу: «Как мы жили в 90-е», страница 5

Кто эти люди, жившие на Соловецких островах в конце ХХ века? Условия здесь очень суровые, и по своей воле сюда, кроме монахов, и раньше вряд ли кто-нибудь поехал бы. Кто же работал на консервном заводе? Вероятнее всего, бывшая лагерная охрана. И эти ведь могли уехать, да, видимо, лень было пошевелиться. И вот они оставили здесь потомство, которому лень шевелиться даже теперь, когда работы не стало.

Это психологическое наследство советской власти – вечное ожидание того, что все проблемы решит за нас государство, а если государство наших проблем не решает, значит оно во всём и виновато.

Большинство русских людей в 90-е прекрасно поняли, что их судьба в их собственных руках, и все свои проблемы теперь надо решать самим. Но не все оказались способны это понять и принять. Вот и весь секрет постсоветской депрессивности. Таких людей было полно по всей стране, на Соловках это просто ярче проявлялось.

Конечно, основные впечатления от Соловков были связаны не с местным населением, а с монастырем. В России нет больше такой могучей крепости из дикого камня, как на Соловках. Впечатление потрясающее. Но даже не это стало для меня главным. Ни когда не забуду трех седобородых монахов, которые пели на клиросе во время богослужения. Их пение было очень духовным, я, может быть, впервые так глубоко ощутил, насколько прекрасно живое подлинное православие. Передать глубину своих ощущений я не смогу, для этого надо ехать на Соловки. Для этого, собственно, Соловки и существуют. А вот лагеря и заводы здесь не приживаются, оставляя после себя лишь затяжную депрессию.

***

90-е стали временем возрождения православия. У нас в Вологде во мгновение ока к двум действующим храмам добавилось полдюжины, и эта цифра постоянно росла. Народ ломанулся в храмы, которые тут же наполнялись, сколько бы их не открывалось. Качественный состав неофитов был, конечно, очень сложным и неровным, но в основе своей это было подлинное духовное возрождение России, сколько бы всего не налипло на этот процесс.

Государство, казалось, теперь стало благосклонно относиться к православию, но не надо забывать, что после коммунистов к власти в России пришли либералы, которые тоже особой религиозностью не отличались. Для них какая-нибудь крохотная секта юридически ни чем не отличалась от Русской Православной Церкви. Ведь по конституции 93-го года Россию провозгласили страной многоконфессиональной, а в российских условиях этот принцип был по сути антиправославным. И светское государство было фактически смягченным и завуалированным вариантом государства атеистического. «Каждый верит во что хочет, а государство не верит ни во что». И если в школе была строжайше запрещена религиозная пропаганда, так неужели это не отдавало откровенным атеизмом? Не говоря уже о том, что множество постсоветских чиновников в глубине души так и оставались советскими, то есть относились к религии недоброжелательно. Мы и глазом не моргнули, как в большинстве демократических кресел расселась коммунистическая номенклатура.

Россия отреклась от большевизма, но ни когда в нем не каялась, да так и не раскаялась. Это во многом определило отношение к Церкви. Храмы верующим отдавали. Но не все. И не всегда. И не любые. Возвращение храмов ни когда не носило характера реституции, то есть возвращения собственности её законному владельцу. Это подавалось, как акт доброй воли со стороны государства. То есть государство продолжало считать себя единственным законным собственником церковного имущества, которое получило в своё время при помощи вооруженного грабежа. Могло что-то вернуть, а могло что-то отказаться возвращать.

Например, в Вологде стоило заикнуться о передаче православным Воскресенского собора, который некогда был кафедральным и в котором давно уже разместилась картинная галерея, как тут же последовал жесткий принципиальный отказ. За пределами 90-х собор вернули, и картинную галерею разместили лучше прежнего, но в 90-е тогдашний губернатор воспринял просьбу вернуть собор как чуть ли не оскорбительную.

И по области верующие время от времени наталкивались на отказы. Помню, в Великом Устюге служил очень суровый батюшка, который пришёл к директору местного музея и сказал по поводу второй половины храма, в котором служил: «Отдайте, это не ваше». Столкнувшись с отказом, батюшка провозгласил: «Тогда я объявляю вам войну». Суровость этого батюшки, может быть, и была избыточной, но ведь в принципе он был прав. Судьба церковного имущества, которое оказалось в собственности государства, должна была решаться по принципу: «Отдайте, это не ваше». Да как бы не так.

В селе Кубенское сложилась интересная ситуация. Оказалась жива дочь некогда репрессированного священника. Она потребовала отдать ей дом отца, некогда незаконно у него отобранный. Но глава местной администрации наотрез отказал ей, мотивировав это тем, что дом ни когда не был собственностью священника, он был собственностью Троицкой общины. На вопрос, будет ли дом передан Троицкой общине, глава ответил, что Троицкой общины у них теперь нет, а есть Успенская.

Логика главы была, конечно, безупречной, только надо пояснить, что троицкая община в Кубенском уже возникла, но Троицкий храм верующим отказались отдавать, там работала швейная мастерская, которую ни кто не захотел переселять. Верующим отдали Успенский храм на окраине села, поэтому Троицкую общину пришлось перерегистрировать в Успенскую. То есть глава ссылался на правовую ситуацию, которую сам же и создал.

Тогда я писал об этом: «Кажется, большевизм, безраздельно господствовавший семь десятков лет, образовал на нашей истории очень толстый слой, и корни сегодняшнего государства Российского полностью покоятся в этом большевистском слое, не проникая глубже. Мы настолько привыкли пользоваться зданиями церквей, дворянскими особняками, избами раскулаченных, что просто уже не хотим помнить – это добыча разбоя, политая кровью и слезами».

Сейчас ни чего подобного уже ни кто не напечатал бы в газете правительства области, да и для 1994 года эта статья была довольно диссидентской, у неё всё-таки отрезали финал. Теперь мне эту заметку не в редакцию нести, так что я могу восстановить финал той статьи:

«В том, чтобы освободиться от награбленного ценой любых затрат и усилий, есть глубочайший духовный смысл. Это было бы истинное и действенное покаяние государства Российского перед народом русским. Покаяние в дедовых грехах – порука тому, что сам ты их ни когда не повторишь. Но готовности к покаянию нет. И награбленное в государственном кармане грозит прорасти побегами новых смут и грабежей».

Самое удивительное в том, что возвращению церковной собственности противились тогда не сколько руководители всех уровней, сколько люди культуры, искусствоведы. В Ферапонтове монастыре у нас сохранились в главном соборе 500-летние фрески Дионисия. По поводу этого собора один местный искусствовед писал: «О возобновлении здесь богослужения, конечно, не может быть и речи».

Эта категоричная наглость мышления всегда поражала меня до глубины души. Если бы великий Дионисий узнал о том, что из-за его фресок в соборе нельзя будет совершать богослужение, он сам замазал бы их побелкой. Искусствоведы, как курицы наседки били крыльями: «Вы что, с ума сошли, ведь фрески могут погибнуть». Хотелось им крикнуть: «Если бы фрески и погибли, так вам-то до этого какое дело? Эти фрески созданы человеком Церкви для людей Церкви, а не для того, чтобы ими любовались безбожники».

Конечно, и Церковь не хотела, чтобы фрески погибли, так надо было создать согласительную комиссию из государственных и церковных искусствоведов, которая могла бы поискать варианты использования собора. Но государственные искусствоведы не видели, что тут можно обсуждать. Они нагло заявляли: « Не может быть и речи», чувствуя себя законными и единственными возможными собственниками. Дескать, искусство должно принадлежать всему народу.

Представьте себе великого художника, у которого государство отнимает все его картины, объясняя это так: «Эти картины гениальны, они должны принадлежать всему народу, а ты не сможешь их сохранить». Если такое невозможно по отношению к конкретному человеку, так почему же ограбление Церкви оказалось узаконено демократами, которые решили построить правовое государство?

В те годы появилось решение, по которому музеи из своих запасников могли отдавать вновь открывшимся храмам иконы, не имеющие художественной ценности. Вот ведь доброта-то несказанная. Дескать, мы вас ограбили, а теперь готовы вернуть то, что ценности не имеет. «На, убоже, что нам не гоже».

И доныне ещё можно видеть в некоторых вологодских храмах эти «иконы, не имеющие художественной ценности». Строго говоря, это вообще не иконы, а образы религиозной живописи Х1Х века, причем настолько бездарные, что позорить ими храм явно не стоило.

***

90-е стали эпохой массированного нашествия на Россию самых разнообразных сект. Традиционные религии и конфессии к нам не особо лезли, а вот маленькие секты посыпались на нас, как из дырявого мешка.

Среди них встречались и новоделы, то есть религиозные объединения появившиеся буквально только что. Одно «Белое братство» чего стоило. Вологду вдруг наводнили люди в белых балахонах, пошитых, видимо, из простыней. Они проповедовали на улицах, собирая небольшие группы людей, они обклеили весь город ярким листовками, они арендовали для своих выступлений залы, обошли все редакции, пытаясь получить информационную поддержку. Это было самое настоящее нашествие.

С листовок смотрела на нас закутанная в белые одежды довольно симпатичная молодая женщина с торжественным лицом. Адепты называли её «Дэви Мария Христос». Хотя, похоже, она была просто куклой, за которой стояли люди посерьёзнее.

Учение этой секты было чем-то вроде модернизированного христианства с примесью индуизма. Люди, которые придумали это учение, явно обладали нестандартным мышлением и развитым воображением. Послушать «белых братьев» было довольно интересно.

Белые балахоны ещё не успели исчезнуть с улиц Вологды, как про это братство уже стало кое-что известно. Оказалось, что зародилась эта секта на Украине, «Дэви Марию Христос» изображала некая Марина Цвигун, в прошлом комсомольская работница. Был там ещё некий Юрий Кривошеин, именовавший себя «Юоанн Свами». Впрочем, сами лидеры до Вологды не добрались.

Какое распространение получило «Белое братство» не могу сказать, но было понятно, что, добравшись с Украины до Вологды, они не обделили своим внимание крупных городов, встретившихся по дороге.

Потом на Украине началось уголовное преследование «Белого братства», лидеров этой секты осудили, кажется, за мошенничество. И белые балахоны мгновенно исчезли с улиц Вологды, как будто они были из снега и растаяли.

Мы так и не узнали, что стояло за этим религиозным проектом, какую цель преследовали его создатели? В «Белое братство» явно были вложены неслабые средства. Так чего же добивался тот, кто потратил на эту химеру много денег?

Самое простое объяснение – это был коммерческий проект. Деньги в него вложили, чтобы заработать гораздо больше денег. Но что-то тут не срастается. Неужели кто-то думал, что среди религий, которые существуют уже тысячи лет, можно вклинить ещё одну религию, и она легко приживется? Если спонсоры проекта думали именно так, то они проявили на удивление мало упорства – при первых же преследованиях «Белое братство» рухнуло, как карточный домик.

При личном общении «белые братья» производили впечатление настоящих зомби. Крайний фанатизм, полная неспособность слышать собеседника, лютая злоба ко всем, кто не принимает их учение, незыблемая вера в своих лидеров. Мозги этим ребятам промыли не слабо, а это ведь тоже требует немалых усилий и средств.

Было такое ощущение, что над нами ставили какой-то дьявольский эксперимент. Когда цели этого эксперимента были достигнуты, проект закрыли. Как будто кто-то пытался измерить уровень религиозного одичания на постсоветском пространстве. Кому-то было интересно узнать, во что превратили советский народ семь десятилетий массированной       атеистической пропаганды. А вывод напрашивается такой: мы действительно здорово одичали в религиозном смысле, но всё же не до такой степени, чтобы любые проходимцы могли лепить из нас всё, что хотели.

Короче, так и осталось загадкой, чем было на самом деле «Белое братство».

***

Из экзотики у нас ещё появилась «Церковь объединения», основанная корейцем Сан Мён Муном. По простому их называли «муниты». Учение мунитов привёз в Вологду австрийский проповедник Клаус Бойтль. Это был синкретический культ, состоящий из христианских элементов, восточных идей и личных измышлений Муна.

Вот, кстати, пример того, что новая религия очень даже может втиснуться между старыми и стать вполне приемлемым коммерческим проектом. Но для этого надо много работать. Мун, когда изобрел свою религию, и не скрывал, что его главная цель – деньги, он громогласно провозгласил: «Мессия должен быть богаче всех». Изобретательность, упорство, харизма – и результат не замедлил сказаться, у Муна появилось множество последователей в самых разных странах. И эти последователи своим упорным трудом действительно сделали Муна очень богатым человеком.

А вот в Вологде муниты не прижились. Сколько бы не старался австриец Клаус, результат его усилий был близок к нулю, пока совсем не сравнялся с нулем. В Вологде нашлись люди, которые отнеслись к мунитам с интересом, но этот интерес исчезал раньше, чем успевал окрепнуть. Помню только одного мальчика-мунита, который слонялся по Вологде, пытаясь навязать прохожим разговор о религии.

Всё-таки религиозные новоделы не сильно привлекали довольно консервативных людей Русского Севера. Ну как можно принять религию, основатель которой ещё жив? Мы хотим опираться на традицию, пусть даже и на чужую. Может быть, поэтому в Вологде прижились кришнаиты. «Общество сознания Кришны» сумело создать в нашем городе пусть небольшую, но устойчивую общину, активно проявлявшую себя и за пределами 90-х.

Как можно принять всерьёз бред украинской комсомолки или корейского бизнесмена? А кришнаиты опирались на «Веды», на «Бхагават гиту», то есть на традицию, которой тысячи лет. И в ком-то из моих земляков взыграли индоевропейские гены. Не говорю, что они были правы, говорю, что их можно понять.

Ещё больший успех имела у нас проповедь всевозможных извращений христианства. «Свидетели Иеговы» создали в Вологде две больших общины. (Иеговисты на самом деле не христиане, но это не все способны были понять). В чём был секрет успеха иеговистов?

Как-то в редакцию зашла пожилая интеллигентная женщина, которая рассказала про себя: «Когда вышла на пенсию, заинтересовалась религией, начала читать Библию. И вдруг осознала, что трех моих высших образований не достаточно, чтобы понять Библию. Когда на пороге моей квартиры появились люди, которые предложили мне изучать Библию, я, конечно, согласилась. Так я пришла к «Свидетелям Иеговы»».

То есть понятно, о чем речь. Главная причина успеха у нас «Свидетелей Иеговы» – религиозное одичание. Женщина тянулась к христианству, начала читать Библию, и вот попала в сети сектантов, у которых даже текст Библии искажен, не говоря уже о том, что они вообще не христиане.

Ещё большего успеха добились у нас харизматы-пятидесятники. Эти во всяком случае были христианами, хоть и кособокими. Традиционные протестанты ни когда к нам не лезли, харизматы в том виде, в каком к нам нагрянули – это «бостонское движение», возникшее в США в 1974 году. С одной стороны, это тоже был новодел, но с другой стороны они опирались на древнюю традицию. Проповедь харизматов имела в Вологде максимальный успех, и до ныне у нас существует несколько крупных общин, возникших в 90-е.

Чем они привлекали? Кому-то нравился их американский глянец. Совместить склонность к христианству с влюбленностью в либеральный Запад кому-то показалось привлекательным.

Есть русские, которые готовы верить в Бога, но не любят Россию. Для них Русская Православная Церковь слишком бородатая и дремучая, для поклонников прогресса она слишком архаична. Таким людям психологически ближе американские протестанты, «шагающие в ногу со временем». Что отвращает от харизматов большинство русских людей, то для других является самым привлекательным. Что бы попасть к этим «просто христианам», надо любить не столько Бога, сколько США.

Кроме того, уже тогда стало известно, что за нашествием на Россию харизматов стояли западные спецслужбы. В их планы входило создать на территории России 200 тысяч протестантских сект. Этот план они, конечно, провалили, но определенного успеха достигли. Это был глобальный политический проект, организованный по всем правилам маркетинга и хорошо профинансированный. Грамотно организованные усилия профессионалов, конечно, должны были принести хотя бы некоторый успех.

Самую крупную харизматическую секту Вологды «Дом Горшечника» создал в 1993 году канадский миссионер Глен Рапчан. В личном разговоре он признался, что их организацию финансируют из-за рубежа. Но, видимо, перед ним поставили цель сначала выйти на самоокупаемость, а потом сделать «Дом Горшечника» прибыльным предприятием. Глен с этим справился. В Вологде ему удалось найти людей, которым он показал, что на этом деле можно очень хорошо заработать. Когда через 5 лет он покинул Вологду, дело тут же подхватили местные кадры.

Сегодня «Дом Горшечника» – высокодоходное предприятие. Его пастор построил себе трехэтажный особняк. «Горшечники» теперь могут даже американцев подкармливать. Время от времени приезжающие к ним проповедники из США получают за свои выступления очень хорошие деньги.

Современные харизматические секты в России – проект прежде всего политический. Им действительно удается переформатировать мозги россиян на американский лад. Кто к ним пришёл, уже не может быть русским патриотом. Во вторую очередь это проект коммерческий. Деятельность харизматических сект в значительной степени направлена на извлечение прибыли. Ну и немного религии, чтобы было чем оправдать первые два направления.

Появление у нас в 90-е множества разнообразных сект вовсе не было естественным следствием провозглашенной в России свободы вероисповедания. Это было следствие политической, экономической и религиозной экспансии Запада. Если бы не целенаправленные усилия западных спецслужб, на русской почве сами по себе ни когда не выросли бы в таком количестве разнообразные религиозные секты. Некоторые, впрочем, завяли, а некоторые и до сих пор цветут и пахнут.

***

В 90-е мы узнали слово «экстрасенс». Вдруг развелось великое множество экстрасенсов. Люди Церкви чаще всего воспринимали их, как колдунов, служителей дьявола. Большинство атеистов воспринимали их просто как мошенников. Безусловно, среди экстрасенсов были и явные колдуны, и явные мошенники, но в целом это явление было куда сложнее.

Были экстрасенсы, ведущие индивидуальный прием, а были и прославленные на всю страну, проводившие свои сеансы прямо по телевизору. Самым знаменитыми среди них были Кашпировский и Чумак. Кураев в те годы шутил: «То, что происходит сейчас в России, это кашпир во время чумака».

Как было относится к этим двум? Я не был уверен в том, что это колдуны, которым помогают бесы. Я не мог твердо утверждать, что они мошенники, которые просто дурят людей. Я готов был допустить, что они и правда кое-что умеют, то есть как-то работают с некими энергиями и иногда могут направлять их на исцеление людей. Может быть, они могли это делать даже через телевизор. Но в самом лучшем случае, они работали с энергиями, о которых имели очень смутное представление. Они не знали всех свойств этих энергий, не могли знать, как они подействуют на того или иного человека, и вряд ли были способны полностью этими энергиями управлять.

Даже если признать за этими людьми некие экстрасенсорные способности, выбрасывать эти непонятные энергии на неопределенные массы людей через телевизор было крайне безответственностью. Ведь неизвестно, на кого как это подействует. У одного, может быть, сердце болеть перестанет, а у другого, наоборот, инфаркт случится.

Потом телесеансы экстрасенсов запретили, кажется, именно по таким соображениям. Но индивидуальный прием эта братия под разными названиями продолжала вести, да вроде и до сих пор ведёт. Как только они себя не называли: и народные целители, и тибетские маги, и просто колдуны. Был тогда «Союз колдунов России», может, и сейчас есть.

Лично я на приём ни к каким экстрасенсам ни когда не ходил и ни когда не пошёл бы. Именно потому, что понимаю сложность этой темы. Самым меньшим из зол, на которые можно нарваться – это попасть к мошеннику, который ни чего не умеет. Хотя и это не пустяк. Ни кто ведь не захочет выбрасывать приличную сумму в мусорную корзину. Меньше всего меня впечатляют рекомендации типа: «Это реально работает». Поражает безответственность тех людей, которые не задумываются о долгосрочных последствиях подобных исцелений. Может быть, через некоторое время болезнь вернется с утроенной силой, а, может быть, обострятся другие болезни. Ни кто же ни чего не знает, и ни кто ни о чем не хочет задумываться.

А кто-нибудь поручится, что, исцелив моё тело, экстрасенс не причинит вреда моей душе? Это не обязательно, но это, как минимум, возможно. Спрашивать этих людей об их вероисповедании бесполезно. Они вас клятвенно заверят, что являются христианами и могут даже крест в подтверждение поцеловать. Им это легко, но это ни чего не значит. Дело даже не в том, что вас легко обманут, но неизвестно, что они понимают под словом «христианин». Короче, я ни когда не ввязался бы в предприятие, которое характеризует такое количество неизвестных.

Постепенно я пришёл к выводу о том, что существуют духовно нейтральные энергии. Они не от Бога и не от дьявола, они от человека. Известно, что человек является источником энергии. Он так же может быть транслятором энергии, которая идёт не от него, но через него. Вопрос об энергиях, которые бушуют внутри человека, насколько мне известно, совершенно не изучен. Христианство знает только одну энергию, воспринимаемую человеком – благодать, энергию Бога. На то, что говорят восточные культы об этой реальности, например, о какой-нибудь «энергии кундалини» мы полагаться не можем, для нас это очень туманная среда невыявленного и недоказанного. Но понятно, что энергии не делятся на хорошие и плохие, например, электроэнергия не от Бога и не от дьявола, она духовно нейтральна. Человеческая энергетика – тайна за семью печатями.

Так вот есть люди, обладающие повышенной чувствительностью к человеческой энергетике. Это и есть экстрасенсы. Они могут воздействовать на энергетическую сферу человека, так или иначе использовать, направлять, давать или забирать различные энергии. Сама по себе эта способность духовно нейтральна, так же как умственные или физические способности. Беда однако в том, что новоявленные экстрасенсы сами не имеют ни малейшего представления о той сфере в которой работают. Как в стихотворении Блока:

А пока в неизвестном живём,

И не ведаем сил мы своих,

И, как дети, играя с огнём,

Обжигаем себя и других.

Экстрасенсы, как правило, не были сознательными служителями зла. Делая такие утверждения, некоторые православные явно перебдили. Но экстрасенсы были «детьми, играющие с огнем». Они не имели представления о тех энергиях, с которыми работали, ни чего не знали о возможных последствиях своих действий и с этом смысле могли принести куда больше зла, чем сознательные дьяволопоклонники.

Экстрасенсы были для 90-х очень характерным, можно сказать, символичным явлением. Свержение советской власти выпустило в жизнь великое множество самых разнообразных энергий – и светлых, и темных, и нейтральных. Люди не умели их различать, они были совершенно дезориентированы, шарахались из крайности в крайность, порою утрачивая способность различения добра и зла.

***

Последним экономическим потрясением 90-х был дефолт 1998 года. Доллар по отношению к рублю вырос за один день в 4 раза. Соответственно, цены, которые были привязаны к доллару, так же выросли в 4 раза. Это был очень болезненный удар по нашим кошелькам. Сигареты, которые я курил, вдруг стали мне не по карману, пришлось переходить на более дешевые.

Или, к примеру, «Фанта» и «Кока-кола» стоили столько же, как какой-нибудь наш отечественный «Колокольчик» – 5 рублей. После дефолта напитки кампании «Кока-кола» стоили уже 20 рублей, а цена на наши «колокольчики» осталась прежней – 5 рублей. Более существенные примеры, к сожалению, не отпечатались в памяти.

Хотя дефолт имел для нашей экономики и положительные последствия. Отечественные производители вдруг получили существенное преимущество перед иностранными. Российским товарам стало легче конкурировать с импортными, поскольку цены на импорт неожиданно взлетели.

***

Для меня 90-е стали вершиной профессиональной карьеры. Тогда я приобрел статус «известного журналиста». Впрочем, только в Вологде, «работать на Москву» я ни когда и не пытался. Мою работу хвалили многие знакомые и не знакомые со мной люди. Позднее я понял, что в те годы даже недооценивал свою известность, она была гораздо шире, чем я думал.

А потом, как рукой сняло. В первом десятилетии нового века моя карьера резко пошла на спад. Конечно, людям, которым нравились мои тексты, они продолжали нравиться, но взаимопонимание с начальством совершенно исчезло. Дело было не в личностях конкретных начальников, они лишь отражали новые тенденции. В конечном итоге, мне дали понять, что такой журналист, как я, больше не нужен. Я всё понял и ушёл.

Сейчас я смотрю на состояние вологодской журналистики и убеждаюсь в том, что я тогда всё правильно понял. Мне здесь больше негде работать. Даже если бы все оставшиеся газеты возглавили мои друзья, ни в одной из них я не нашёл бы себе места. Профессия исчезла. То, что мы называли журналистикой тогда, это совсем не то, что называют журналистикой сейчас.

Конечно, всё это мои личные дела, но в этих делах отразились, на мой взгляд, очень существенные особенности смены эпох, так что не мне одному тут есть о чём задуматься.

Я пришёл в журналистику в 1988 году. Вторая половина «перестройки» уже не была классической советской властью. Во всех сферах жизни нарождалось что-то новое, и ни кто не знал, каким оно должно быть. Когда я учился азам журналистики, все понимали, что писать, как при Брежневе уже нельзя, а как надо, ни кто не знал, во всяком случае, не многие умели. И я писал, как мне Бог на душу положит, и это всем нравилось. Ну не всем, конечно, у многих уже тогда мои тексты вызывали отторжение, но это только подогревало интерес к моей работе.

И вот пришли 90-е. Я сразу почувствовал себя, как рыба в воде. Очень многим понравилось то, как я писал. «Вы только посмотрите, какая интересная рыба». По поводу любой жизненной ситуации у меня всегда было своё мнение, и я выражал это мнение ярко, хлестко и даже говорили, что талантливо. Я думал, что только так и надо работать, а кто работает иначе, тот не профессионал. Потом оказалось, что профессионализм бывает разный, в том числе и невостребованный.

Уже за пределами 90-х я впервые услышал слово «формат» применительно к журналистике. В одной редакции мне сказали: «Хороший текст, но это не наш формат». Я сразу понял о чем речь. Для этой газеты надо было писать совсем не так, как пишу я. А потом и все газеты стали такие, как эта.

Но я ещё довольно долго отстаивал своё право быть самим собой. Как-то уже в 2000-х одна молодая журналистка из Череповца, 90-х толком не понюхавшая, прочитав мою статью, с удивлением сказала: «Впервые вижу, чтобы журналист выражал своё мнение». Вот ведь как. Оказывается, эпоха закончилась, а я и не заметил. Пришлось, однако, заметить.

Теперь надо было работать так. Собрать информацию по теме, сухо (то есть объективно) её изложить, а в конце привести пару мнений официальных лиц. Для меня это было невыносимо скучно, к тому же в рамках такого формата я не мог блеснуть своими способностями. Я излагал информацию не «объективно», а «личностно» и вместо глупых мнений пары дураков выражал своё мнение, как правило, достаточно нестандартное.

Как-то мой новый начальник, ещё не успевший меня раскусить, сказал про прежнего начальника: «Он до сих пор думает, что журналистика это творчество». И я так всегда думал, и прежний начальник меня в этом поддерживал.