Читать книгу: «Закат раздрая. Юрий Данилович (1281 – 1325)», страница 3
Спокойно вопросил Узбек.
«Я б твоё имя славословил,
Великий хан! Я бы поверг
К ногам её всё что имею,
Коль смог назвать её своею!».
«Что ж, если тут любовь кругом,
Женись!». И скованны венцом:
Московский Юрий, в жёны взявший,
Кончаку бывшую – теперь
Агафьей ставшей, Крест принявши,
Княгинею. Восхода дщерь
Покорна мужней воли ныне,
И только скорбной домовине
Под силу счастье их сломать.
Но время шло – пора и вспять.
В Сарае повенчавшись скоро,
На Русь собрались отъезжать.
Замест грозящего позора
Счастливый муж и ханский зять,
Скачки эмоций всевозможных,
Глава на месте, сабля в ножнах.
Ликует рыжий великан!
Проститься вышел Узбек-хан.
Спокойно, словно о пустячном,
Как будто мир вокруг лишь тлен,
Хан объявил, что даром брачным
Для Юрья титул стал – гурген,
Что значит родич чингизидам,
И место в списке именитом.
«А раз гурген», – сказал смеясь, -
«Так будь на Русь велик коназ!».
Великий князь… Вот это дело!
Москва, Иван, Тверь, Михаил…
От счастья Юрий обалдело
Глядел на хана. Тот спросил:
«Иль чем-то Юрий недоволен?».
«От счастья, хан, коназ мой болен», -
Агафья молвила смеясь.
К земле склонился ражий князь.
Вот так, в любви, под страшным игом,
Не потеряв мечту едва,
В передний план Руси Великой
Надежно вырвалась Москва121!
Бортенево
1
Как выглядит удача, счастье?
Для Юрья – это длинный строй
Коней, телег, возков под властью
Его единой, показной.
Призывный взгляд супруги новой,
Величие родного крова,
Идей и планов громадьё,
Где он всегда берёт своё.
Бояре рядом и дружина,
Довольны петлями судьбы.
Теперь Москва неотторжима
От роли первой. И бодры
Беседы друга Кавгадыя,
Послом что послан, чтоб худые
Оставив мысли, Тверь с Москвой
Охолонили гонор свой122.
Прознал Михайло, что подходит
Дружина Юрья из Орды.
Свои войска, пока свободен,
Ведёт навстречу. С ним тверды
На шаг низовские отряды,
Плечом к плечу ступая рядом.
Еще слух важный не достиг,
Что хан дал Юрию ярлык.
Под Костромою в чистом поле
Сошлись невольники обид,
Но до того, как побороли
Одни других, к тверским спешит
Сам Кавгадый изречь сквозь крики,
Что нынче Юрий князь великий.
Что если Тверь позволит рать,
Пред ханом будет отвечать.
Признали власть князья Залесья
Гургена Юрья над собой,
С почтеньем приняли известья,
С Михайлой разойдясь тропой.
И хоть Тверской до слёз обижен,
Лишён привычного престижа,
Смирился внешне, сдал назад,
Уехал укреплять свой град123.
Юрий, напротив, не торопит.
Оставив всех под Костромой,
Местных крестьян не слыша ропот,
Войска не отпустил домой.
А собрались там куролеся,
По сути дела, всем Залесьем.
И даже в битый Новоград
Гонцы призывные спешат124.
Полки оставив проедаться,
Сам Юрий отбыл на Москву,
Посовещаться с умным братцем,
Всё обсудить по существу.
Пусть с кавгадыйцами и ладо,
Домой таких вести не надо.
Коль неизменно быть ярму,
Пусть объедают Кострому…
2
Буквально пару слов о важном:
Что ж в описания канве,
В событьях истины сермяжной,
Так мало о самой Москве?
Но всё, что делалось дотоле,
Рождаясь в стонах русской боли,
Происходило для лихвы,
Для величавости Москвы.
Пока князья друг с другом спорят,
Пока Орда глотает пыль,
Пока апломб разносит горе,
Москва растет тихонько вширь.
Ведь там Иван, а он не будет
Сидеть без дел иль вязнуть в блуде,
Там чинит, рядом ставит сруб,
На торге каждый купчик люб.
Амбары заполнялись хлебом,
Меха набились в кладовых.
Счет серебру Ивану ведом,
От иноземцев невпродых.
Скота молочного, мясного
В подворьях нынче много снова.
Корма на зиму всем нужны.
В заречье пышны табуны.
Хоть энергичный, моложавый,
Но всё успеть – не озорство,
Устал заботами державы,
Но дома радость ждёт его!
Пусть жизнь Москве отдал всецело,
Но притомился, надоело
Тащить заботы одному.
Иван нашёл себе жену.
Венчались, не дождавшись братца.
С Еленой радостней дела.
Любовь толкает расширяться,
И вот недавно родила125
С тяжёлым, но счастливым стоном.
Назвали сына Симео́ном126.
Иван, забыв на время власть,
С дитём тетёшкается всласть.
Как выглядит везенье, счастье?
В уделе и в семье расцвет,
Удача неудачу застит.
Образчик счастья. Разве нет?
3
Москва радушно принимала
Недавно венчанных князей.
Агафья учится помалу –
Княгиней стала, так русей –
Сидит в повозке боязливо,
Но исподлобья взгляд пытливый
Стремиться пристально, вразлёт
На свой приветливый народ.
Москва давно ждала сигнала,
Князь Юрья встретить жаждал люд,
Колоколов пока не знала,
Но би́ла127 медные поют
Задорным гулом над детинцем,
И князь с княжной остановиться
Должны, едва проехав пядь,
Народ московский привечать.
По узким улочкам кремлёвским,
По свежетёсанным мосткам,
Восторга слыша отголоски,
Добра́лись к главным теремам.
В младых бросая рис и гречу,
Иван с Еленой шёл навстречу.
Склонились, подступивши близь,
А после крепко обняли́сь.
Иван с нешуточным почтеньем
Приветил брата от души.
Трудом, уменьем иль везеньем,
Но Юрий с пользой всё решил
Для града, княжества, для дома,
И Высшим замыслом ведома,
Москва в величии вполне
На пользу всей родной земле.
Отпировали. Надо к делу.
Агафью в спальню проводив,
Когда за окнами стемнело,
Братьёв собрал, чтоб перспектив
Увидеть и договориться,
Как дальше будет жить землица.
Понятно – неизбежна рать,
С Михайлой надобно кончать.
Но есть проблем серьёзных кучи:
Дороги в кашу, не пройти.
А Новгородцы, чуя бучу,
В Торжок успели. Им пути
Не со́здали грязей горнило,
Распутье позже наступило.
Теперь стоят, готовы в бой,
Горя отвагой удалой.
Ордынцы тоже тянут в омут,
Ждать надоело, потому
Без прибыли стоять не могут,
Тихонько щиплют Кострому.
Не слыша ропот от нагрузки,
Вдруг перестав кумекать русский,
Тащили, что возьмёт рука,
Но, к счастью, скромненько пока.
Работа всем честным народом
Тем временем в Твери кипит,
Огромный кремль себе возводят,
Отринув обок меч и щит.
В окружье стен сплошная сила
Высоких башен-веж застила
Возможность битвы без кутьи.
В такую крепость не войти.
Дороги, что ж, дай время, встанут.
Князья Залесья все с Москвой…
Тут весть наносит князю рану,
Отходит Новгород домой.
Чрез грязь дорог, коней ломая,
Бежит «отвага удалая».
Пока не начались бои,
За стены спрятались свои.
Как рассказал Москвы лазутчик,
Скучали рати у Торжка,
Подумав – время для везучих,
Пограбить вздумали слегка.
Забыв недавние мытарства,
Решив, удачу дарит хамство,
Пока мороз грязь не поверг,
По сёлам вдарили в набег.
Наверно, можно долго спорить,
Нам о политике Твери,
Но скажет вам любой историк,
Военачальник Михаил,
При всём его упрямстве в сшибках,
При разноплановых ошибках,
Когда не занят кутерьмой,
Все ж, мягко скажем, недурной.
Природы зная суть родную,
Узрев, что Юрий на Москве,
Не может подойти вплотную,
Войска закрыты в Костроме,
Из укрепленного детинца,
Бесконной ратью проториться
Сумел по тайным тропам вгладь
И Новгород атаковать.
Насупротив Москвы Союза
Твери бы не хватило сил,
Но новгородцев отбутузить
Победно сдюжил Михаил.
Отняв полон, разбив вчистую,
Он заключает мировую:
С Москвою ряду вперекор,
Уйти домой, не лезя в спор128.
4
Войск Новограда – капля в море,
Без них возможно побеждать.
И вставшими путями вскоре
Полки отправились на рать.
Сам Юрий-князь напропалую
Ведёт народ на битву злую.
Колюче вьюжит свежий снег,
Пред блеском брони свет померк.
Шли безграничными рядами,
Из Костромы да на Ростов129,
Оттуда к Переславлю мяли
Снег по дорогам. Их багров
Закат под Дмитровом приветил,
И юный Клин130 в радушье светел.
А рядом верный дебошир
Друг Кавгадый, с ним рать батыр131.
Такой бы армией огромной,
Да против внешнего врага…
Друг друга били неуёмно,
К Руси история строга:
Ни раз смещая приграничья,
Кровоточила для величья…
Под шагом крепким край гудел,
Вошли войска в тверской удел.
Михайло отошёл за стены
Недавно вставшего кремля.
Посланцев Юрий ежеденно
Шлёт, сдаться недругам веля.
Но Тверь как будто онемела,
Не внемля ни словам, ни стрелам.
Сам Кавгадый стоптал сапог,
Послом носясь покуда мог132.
На штурм детинца не решаясь,
Пока весна не явит хлябь,
Чрез пять недель133, уставши малость,
Войскам приказ: «Посады грабь!».
Горда супруга великаном
В шатре восточном, златом тканном,
И Юрий радостен тому,
Что взял с собой на бой жену.
И потекли потоком вои,
Ища наживы за рекой,
Прикрывшись нормой вековою –
Пограбить, чтоб на стон людской
На битву князь Михайло вышел,
Коль княжий долг идей превыше.
Ведь должен князь времён плохих
О людях ратовать своих.
Михайло вышел. Ратей гений
Разумно ждал расплыва сил,
Ведь Юрий в раже предпобеднем
Неподалёку колесил
С полком московским без подмоги.
Лишь кавгадыевцы немноги
Из становища невдали,
На помощь подойти смогли.
Вблизи Бортенева селенья
Схлестнулись всмерть Москва и Тверь.
И ради власти укрепленья
Лютует каждый словно зверь.
Опять мечи, о бронь звеняща,
На поле, с искрою горящей,
Пускали кровь детей страны.
Бедой братья обагрены.
Здесь злость скопилась. Ядом мести
Твери бойцы заражены.
Пусть враг врага на поле крестит,
В печали каждой стороны
Есть адский дух междоусобья.
Забыв про землю, исподлобья
Со гневом на врага глядят,
Пуская взглядом чертенят.
И зла одних превысит сила
В горячих проклятых снегах,
И Тверь тогда Москву побила,
На битву выйдя второпях.
Сбегает князь, в бою покинув
Жену Агафью и дружину,
И Кавгадый, робея кар,
Вослед увёл своих татар134.
Агафью во Твери пленили,
Опять захвачен Дмитрий-брат.
Свои своих вели к могиле.
Успех несчастием чреват,
Ведь всё же Юрий князь Великий.
Кончаки взгляд степной и дикий,
Не предвещал Михайле благ.
В венке из лавра словно наг.
Вдовец
1
С дружиной малой Юрий мчится,
Коня за прыть благодаря.
Судьбу покрыла тайны мглица
Двадцать второго декабря135.
В Торжке конь брошен перепорот,
На свежем отбыл в Новый Город.
Рыданьем колокол завыл,
Как будто скорбен и уныл.
И снова вече! Пред народом
Молясь предстал Московский князь.
В богатыре рыжебородом
Стонало горе. Сторонясь
С тверскими прежних компромиссов,
Просил бесстрашно бросить вызов,
Приняв порядок боевой,
С Михайлой выступить на бой.
Тем часом Кавгадый хитрющий
К Михайле поспешает в Тверь,
Чтоб катастроф густые пущи
Проредить, без кровопотерь
Уладить, сохраняя лица,
Проблемы, и договориться.
И вот за праздничным столом
Сидят, судача о былом.
«Коназ Михайло, не гневися», -
Татарин молвил, напоказ
«Раскаяньем» неправду близя:
«Нарушил хана я приказ.
Он мир с тобой построить хочет,
А я, как взбеленённый кочет,
Ослушал, в душу мне позём.
Давай забудем обо всём136».
Послу Михайло не поверил,
Но виду внешне не пода́л.
Лишь проводив его за двери,
Арабский прихватив кинжал,
Проверив меч в роскошных ножнах
В каменьях и извивах сложных,
Умылся. Сыновей вослед
Созвал на воинский совет.
Москва и Новгород тем часом,
Собрав Залеские войска,
К замерзшим бродам всеми разом
Летят, затея их легка:
Пройти по льду, осилить Волгу,
Ударить, а не ждать подолгу.
Но Михаил уж тут как тут,
Тверские выстроились, ждут.
Стоят, застывшие в молчанье,
Своих князей команды ждут,
Чтоб белый снег в тяжёлой брани
Покрасить алым. Звон минут
Тревожно давит, крутит тело,
И домовиной засмердело
От мысли смерти холодней,
Что вскоре вновь рубить людей.
Казалось только звякни сабля,
Иль резко хрустни где-то прут,
И те, кто в предвкушенье зябли,
В атаке яростной сомнут
Друг друга в рудной суматохе,
А для кого итоги плохи,
Значенье выведет своё
Застывших трупов громадьё.
2
Не выдержав лихой нагрузки,
Побрёл с оглядкой через льды,
Зло обругав упрямство русских,
К Твери с посольством Кавгадый.
«Тверской коназ, не надо сечи!
Хан нас верёвкой обеспечит,
Заставит псами выть вдвоём,
Протащит за лихим конём».
«Я Тверь обезопасить должен!», -
Ответил хмуро Михаил, -
«Не я в Москве, а он продолжил
Нападки!». Кавгадый вспылил:
«Зачем, коназ, лукавишь с другом?
Два раза под Москвой поруган
Был за прошедшие года,
Два раза ты ходил туда.
А кто Москвы пленил княгиню?
Кто запер, прибылью хвалясь,
Двух братьев в терем, словно в скрыню?
Обиду держит Юрий-князь».
Михайло зол, но и растерян,
Коль проиграешь, Юрий зверем
Захватит всё, куда ни глянь.
Все варианты просто дрянь.
А если победишь на рати
Гургена ханского, потом
Считай, что жизнь напрасно тратил,
Сумеет выпороть кнутом
Из тела душу кат ордынский,
А после подло, по-бандитски
В неволю заберёт семью,
Родную Тверь придав огню.
Поняв бесплодность диалога,
Где каждый мнит, что он десны́й137,
Взглянув на Михаила строго,
Промолвил гневно Кавгадый:
«Раз невозможно сговориться,
Вас ждёт ордынская столица –
Пусть царь Узбек ваш спор решит,
А не на бойне меч и щит».
Как мог Михайло отказаться,
При этом мысля о худом?
И в рамках тесного абзаца,
Не рассказать, с каким трудом
Тверской согласием ответил138,
Явив смиренье, добродетель.
В душе ж черным черно, увы,
От предвкушения беды.
Залог согласья всем понятен:
Агафью с миром отпустить,
Новогородцам за замятни
Не длить неволи злую нить,
Свободу княжичам московским,
Удельным распрям – заморозки,
Пока ответ хан выдаст свой,
Тверь строго держит мир с Москвой.
3
С решеньем согласился Юрий,
И на заснеженном холме
Он ждёт, чтоб конь в живом аллюре
Жену привёз. Наедине
Стоит, наряженный богато,
В кудря́х багровых, у заката
Как будто цвет волос отъял,
Величье взяв у гордых скал.
Торжка страдальцы, новгородцы
Уже ушли под кров родной,
Почти что опочило солнце,
Где ж братья с молодой женой?
Змеится к горизонту войско.
Когда ж родных обнять по-свойски?
И вдруг летят, коняги в мыле:
«Агафью во Твери убили!».
Ну, что за бред несут, ей-богу?
Уж не лишились ли ума?
Лишь по болезни видеть могут,
Чтоб та, что Юрью так важна
Юдоль, что светом озаряла,
Ушла, прожив до боли мало.
И став от раздраженья бел,
Ужасным гневом закипел:
«Вы бросили мою княгиню?!», -
Во злобе Юрий прокричал, -
«И чтобы оправдаться ныне
Несёте словоблудий шквал?
Кто смерти мог желать супруге,
Когда застыли харалуги139?».
Но братья – вестники утрат,
Не поднимая взгляд, молчат.
«Может в Твери недугом тела,
Нежданный пережив полон,
Она всего лишь заболела,
Иль дух от горя утомлён?».
Но Кавгадый, скорбя потере,
Весть горькую удостоверил:
«Есть слых, коназ, что Михаил
Кончаку зельем отравил140!».
«За что?!» – вскричал не криком – рёвом,
Величие в момент забыв,
И как былинку вихрь суровый
К земле прижал судьбы надрыв.
Он по земле застывшей ползал,
Хватая снег, без всякой пользы.
Уж не кричал, а жалок, шал
В безмолвном приступе дрожал.
Пока не сел, согнувшись враз,
И взор надолго не погас.
4
Дорогу до Москвы не помнил.
Деревья, снег, полоски изб,
Полу́ночи сменяли полдни,
То солнце, то обилье брызг
Звёзд ночью небо покрывало,
Как пух полнящий одеяло.
Казалось годы длится путь,
Но ехали всего-то чуть.
Уже в Москве беде покорный
Стал больше думать про Сарай.
Утраты боль… все это скорбно,
Но надо в путь, хоть помирай,
А там страдай напропалую,
Царя не спас сестру родную.
Теперь неважно, что был зять,
Свою бы жизнь не потерять.
И тут докладывают князю,
Что прибыл из Твери посол.
Михайло мира ищет! Наземь
Посланец грянул как вошёл:
«Великий князь, с любовью прибыл,
Чтоб распрямились зла изгибы,
Чтоб пережив век грозовой,
На век сдружилась Тверь с Москвой».
«С любовью?» – вмиг поднялся Юрий,
От гнева бел как полотно.
«С любовью?!», – оголтелой бурей
К посланцу прыгнул: «Мудрено-о
О мире молвишь, но сначала
Скажи, с женой моей что стало?
С чего здорова, молода,
В Твери увяла навсегда?!».
«Но князь Тверской… Наш князь великий…», -
Посол попятился назад.
«Великий?! Смерд! Святые лики
Свидетели, что только ад
Мог это зло назвать великим!».
Вцепившись шею горемыки,
Швырнув посла что было сил,
Об стену голову разбил141.
«Великий. Грозный победитель…
В Тверь эту падаль отошлите!».
Суд
1
Пришла година ехать к хану.
Москвою поезд снаряжён.
И с Юрьем вместе рядом встанут
Князья Залесья142. На рожон
Им лезть возможно неохота,
Но феодальная вольгота
Небезгранична, как допрежь:
Велели – мчишься за рубеж.
Михайле тоже надо б ехать,
Но дани долг, ростовщики
Ждут серебра, вязанки меха,
А где их взять, когда легки
Лари тверские от набега?
Нет ничего-то кроме снега,
Но не его ж сырую кидь143
В Сарай для откупа тащить.
А не приедешь, быть разору.
Орда карает за долги.
Не подчинишься, так соборуй
Ты пол Твери, а сам беги.
А где укрыться от удара?
Кто сам Ордой не замаран?
Руины Киева? Волынь?
Москва?.. Да лучше сразу сгинь!
Беда не ходит в одиночку.
В злосчастье верь или не верь,
Пока с долгами ставил точку,
Внезапно вспыхнул город Тверь.
Начавшись где-то у посада,
Лихой огонь пожрал полграда,
Амбары, стены – всё вокруг,
Одних церквей спалил шесть штук144.
И чтоб спасти людей и время,
Чтоб серебра набрать на долг,
Михайло страшное решенье
Принять не без смятений смог:
Пока в Орду отправить сына
Совсем мало́го Константина145,
Чтоб там, уняв Узбека пыл,
В заложниках пока побы́л146.
2
Степная стужа неприятна,
Осколками позёмка бьёт,
И снег не снег – крупа, да пятна
Былья промерзшего в намёт
Коней не позволяют бросить,
Чтоб не тащиться на морозе.
Зато уж точно хана знать
Не выйдет нынче кочевать.
Добра́лись. С прочими князьями
В измёрзшихся сугробах шуб
Ввалились на подворье, сами
Как будто льды. Зашли в прируб.
Холопы, тоже чуть живые,
Так словно делая впервые,
Как будто перст один, не пять,
Айда князей разоблачать.
Зашли в тепло, отпились мёдом.
Тем часом баня подошла,
И Юрий поступью нетвёрдой
В парную брёл, едва дыша.
Поддав парку, хлеща умело,
Ему вернули душу в тело.
Обдали с темя до земли,
Чем напрочь в чувства привели.
Что ж, оклемался? Надо к яви.
Бояр на княжеский совет,
Чинушам ханским правил ради
Нести подачки, чтобы вслед
Они смиряли хана злого,
И за Москву вставляли слово.
Пока ещё зорил карман,
К себе князь-Юрья вызвал хан.
Узбек лик отвратил встречая,
Тоскливо смотрит в пустоту.
В пиале с неотпитым чаем
Клубится пар. «Невмоготу,
Коназ. Я тут от скуки вяну.
Лишь ложь с изменой постоянны.
Куда ни глянь, единый блуд –
Воруют, дурят, брагу пьют».
Хан было прикоснулся к чаю,
Раздумал, но движеньем скул
Тревогу выдал, и серчая
Лишь от лепешки отщипнул:
«Я ненавижу этот город!
Здесь тесно, грязно. Я ведь молод,
Мне хочется потех, забав,
По улицам скакать стремглав.
Мечтаю новый я отстроить,
Широкий, светлый – Ал-Джедид147.
Воздвигну царские покои,
Базар пусть бортями гудит.
Вольготно чтобы аргамаку…
Что ж ты не уберёг Кончаку?!
Как мог ты, чингизидам зять,
Княгиню на сраженье взять?».
Пока толмач спокойным тоном
Переводил Узбека речь,
Князь Юрий счёл себя прощённым,
Способным шею уберечь.
От резкой смены князь опешил:
«Я от потери безутешен,
Коварный враг лишил семьи.
Коль пожелаешь, так казни!».
«Казнить казню, коль будет воля», -
Недружелюбно молвил хан, -
«Не постесняюсь, а дотоле
Скажи, кто тать, и я раздам
Расплату в гневе запоздалом
Веревкой, саблей иль кинжалом».
И Юрий слов не утаил,
Воскликнув: «Это Михаил!
Чьё имя я кляну без срока,
В полон Агафью захватил!
И в беззаконии жестоком,
Разогревая мести пыл,
Гордыни бесом обуянный,
Разлив презренья океаны,
В своём ослушливом краю
Он отравил сестру твою».
«Неужто? Звать сюда Тверского!».
Советники, собравшись вкруг,
Сказали, что родного крова
Тот не покинул, свой испуг
Прикрыв нуждою сбора дани,
Что задолжал за годы ране.
Пока же взбалмошный вассал
Мало́го сына подослал.
«Схватить мальца! Сковать в железо!».
«Позволь, великий хан, изречь», -
Склонился Кавгадый148: «Изрезав
Ребёнка, мы не выбьем меч
Из рук мятежных Михаила.
Не стоит в узы его сына
Хватать, как птицу в сеть тенёт.
Князь оробеет, не придёт».
Остыл Узбек. Хватало грязи.
Решил с мальцом не безобразить149.
3
Собрав с Твери, что было можно,
Оставив Дмитрию бразды,
Михайло в чаянье тревожном
К Узбеку выехал. Тверды
Его желанья откупиться,
Чтоб доказать, что небылица
Все обвинения ему,
И не признать свою вину.
Лишь к августу набрав на выход,
Князь выехал искать Орду,
Ведь кочевала хана прихоть,
Где ей угодно. Там же мзду
Вассалы приносить повинны,
И их изогнутые спины
Являли хана старшинство.
Но прежде отыщи его.
Попутно въехал во столицу.
Ещё от скачки не остыл,
К нему вбежал, не дав умыться,
Посол Ордынский – князь Ахмыл:
«Спеши! Узбеку ждать несносно,
Грозит набегом смертоносным150».
Пусть новость эта и худа,
Узнал, кочует где Орда.
Туда, где жилами протоков
Впадает в море кроткий Дон151,
Добрался князь. Над цепью логов
Узрел, как кормом увлечён
Табун лошадок коренастых,
Ордынской, неуёмной касты.
Князь понял, что сюда был зван,
На побережье нынче хан.
Чуть дальше юрты и кибитки,
Импровизированный торг.
Орта́ки152 на торговлю прытки,
Везли с собой продуктов впрок.
Здесь всё найдёшь, любых товаров:
От ковани до пьяных взваров.
Но смотришь, будто бы взамен
Земель Руси сарайский тлен.
Здесь всё какое-то чужое,
И каждый мнит себя царём,
Здесь всё дороже вдвое-втрое,
И фунт за пуд идёт, причем
Попробуй гневаться обману,
Наскочат стаей окаянной,
Отсыплют тумаком проблем,
А дёрнешься, прибьют совсем.
Ох, то ли лёгкость торжищ русских,
Под песни, под весёлый свист,
Под крепкий квас, под дух закуски,
Под смех, что от природы чист.
Погода если вдруг плохая,
Глазами чистыми сверкая,
Забыв на час домашний труд,
Платками девки расцветут.
Платки красней зори горящей,
Другие голубей небес,
Иль зелень словно в хвойной чаще.
А если кто в карман и влез,
Мечтая задарма покушать,
Грехом таким калеча душу –
Воришка робенький внутри –
Так свой же, чёрт его дери!
Взгляд для мольбы вздымая в небо,
Михайло замечает холм.
Там Юрий высится. Свирепо
Воззрел соперник – о плохом
Подумал видно, но сдержался,
Не выказав для драки шанса.
Презреньем искренним обдал,
Не став при всех творить скандал.
Но не ушел. Уже смеркалось,
И Юрий – мести идеал,
В нём гнев читался и усталость,
Беды предвестием стоял.
Тверской перекрестился мелко,
Страшась, что состоялась сделка,
Где он в загробье новожил,
Коль князь с Узбеком так решил.
Потом подарки ближним хана
Обычьем давним раздавал.
Расположение желанно
Ордынской знати. Хор похвал
Звучал фальшивых, только дале
Узбеку злобное шептали.
Под ноль растратился Тверской,
Но ощущал – он здесь изгой.
И с каждым шагом больше горбясь,
Мерещился, с чего невесть,
Ему всё время Юрья образ,
Как будто воплощая месть,
Стоит скорбящим великаном
Московский в отсвете багряном,
Сим воздаянием грозя.
К беде судьбы вела стезя.
4
Тем часом в юрте у Узбека
Сошлись ордынские князья.
Как и сложилось здесь извека,
Пред ханом дружно лебезя,
Бакшиш Москвы схватить желая,
Аристократия Сарая
Михайлу, кроткого вполне,
Решилась обвинить во зле.
И в понапраслине Сарая
Тех обвинений было три:
Стяжательством обуреваем,
Сокрыл, мол, дани из Твери,
Побил татар, устроив драку,
А позже отравил Кончаку.
И всё не только, чтоб украсть,
А чтоб Орды принизить власть153.
В гортанном рокоте наветов
Стоял безмолвно князь Москвы,
Обмана досыта изведав.
И мысли прочь устремлены.
Не место совести, морали –
Здесь правды точно не искали.
Без слов, не лезя на рожон,
Он в тяжесть думы погружён.
Кто больший враг: Орда лихая?
Иль свой, родимый, дядя, стрый154?
Орда – злам зло, но Русь замая,
Возмездьем Божьим шёл Батый155.
А «свой» зачем Москву два раза
С пришедшей ратью темноглазой
Пытался сжечь? Зачем жесток
Был, грабя без вины Торжок?
Зачем братьёв в железа кинул?
Зачем как недругов рубил
Нижегородскую купчину,
Бояр и смердов? До могил
Зачем довёл лесным походом
Тех, кто по правде верноподанн?
Зачем в рассвете юных сил
В Твери Агафью уморил?!
В жены убийство Юрий верил.
В его сознанье Михаил
Всю о́тдал жизнь, чтобы потери
Москве чинить, и метко бил
В семью, родных сажая в тали,
По сердцу, княжеству. Карали
Его войска за связь с Москвой
Всех, кто не шёл стезёй тверской.
Но и Михайло в правде свойской
Уверен был, что Русь за ним,
Что только ради обустройства
Отчизны строем боевым
Прошёл. И пусть сей тракт не гладок,
В Залесье навести порядок
Считал, что должен как-нибудь.
А цель оправдывает путь.
И в этом споре разногласий,
Что Русь в усобицу поверг,
Что звёзд сиянье злобой гасит,
Обязан дать ответ Узбек?
Вот только хан покуда молод,
Ещё не ял цинизма холод,
Велел, не мысля о худом,
Князей судить своим судом156.
Что суд? Откуда беспристрастность
У тех, кто лари серебром
Уже набил, и в деле ясность
Их не волнует. Недобро́м
Давно Орды князья решили,
Михайлу осудив к могиле.
Но надо, раз уж хан чудит,
Собраться, сделав грозный вид.
В судилище предстали оба,
Князья великих городов.
«Фемиде», подкупом жерёбой,
Легко решать, и бестолков
Подход Михайлы оправдаться,
Его, как будто святотатца,
Срамили вместе и вразброд,
Хулою закрывая рот.
«Достоин смерти!», – с приговором
Явился к хану Кавгадый.
«Решили точно? Или споро
Бездумно крикнули – убий?».
«Я сам был там, я слышал речи!
И ханский суд, и человечий
Узрел враньё и воз похвал.
Твери князь честно смерть сыскал».
Неймётся хану. Правды хочет.
Не верит в свой фальшивый суд.
Ведь репутацию пороча,
По миру слухи разнесут.
Но всё ж его татар побили,
Его кидали вызов силе.
Его сестра, хоть не больна,
В тверском плену умерщвлена.
«Ещё решайте! Наши судьи
Должны быть праведнее всех».
«Как скажет хан, так всё и будет,
Но повели – не для потех –
Чтобы Михайло теми днями
Явился связанным пред нами.
Задурит враз, не ровен час,
И в гневе бросится на нас».
Хан отмахнулся, мол, суди
Как хочешь, не впервой пади157.
5
Спустя семь дней мздоимцы снова
Собрались в юрте для суда.
На войлоках бритоголова
Шумит бесчестная Орда.
От русских – Юрий с грустным ликом,
Да Михаил во зле великом,
Из-за того, что так упрям,
Был связан по рукам-ногам.
И снова обвиненья те же,
И снова общий балаган,
Москву лишь слушали, понеже
Всяк сребролюбьем обуян.
До поздних звёзд гремели склоки,
Изображая суд глубокий,
Страстей бушующих накал.
Как будто правду кто искал.
Уже Тверской теряет силы,
Весь день опутанным стоял,
Уже в сарайцах опостылых
Запутался, и вот финал:
Вместо голов обритых, внове
Блазнились кудри цвета крови.
Как будто каждый Юрьем стал,
И каждый жуткий свой оскал
Ему являет и хохочет,
Шепча змеёй, как наяву,
Из всех кроваво-красных точек:
«Ведь ты убил мою жену!
Теперь за это воздавая,
Тебя ведёт к беде кривая».
Михайло ж хрипло: «То хула,
Своею смертью умерла!».
Не выдержав картины жуткой,
На воздух вышел князь Москвы.
Тиши использовав минутку,
Поднялся с речью Кавгадый:
«Михайло был отменный воин,
Но предал! Смерти лишь достоин
По сути истинных мерил,
За то, что хана оскорбил!».
Уж за́ полночь, под небом мшистым,
Явились к хану во дворец,
Скрывая помыслы нечисты,
Чтоб расквитаться наконец.
И всяк вставал попеременно
И заявлял, пав на колено,
От страха с жадностью как пьян:
«Достоин смерти князь-смутьян!».
Кивнул хан холуя́м своим:
«Раз уж решили, так казним158!».
Казнь
1
Стол ло́мится. В объятьях змия,
С вином в посуде золотой,
В роскошной юрте Кавгадыя
Боролся Юрий с тошнотой.
И выпил-то совсем немного,
Но мыслей гадкая дорога
Кружит, смердит и напролёт
Садни́т, на части душу рвёт.
Неужто жалко Михаила
Вослед того, что сотворил?
Своя рука бы удавила,
Втоптал бы в скользкий волжский ил!
Но омерзительно от чувства,
Что мрак ордынского безумства
В союзники себе он взял,
Начхав на зарево сусал.
«Чего грустишь, коназ, всё ж стало,
Как и мечтали мы с тобой», -
Промолвил Кавгадый устало,
Но Юрий словно бы чужой,
Лишь слёзы льёт как от испугу,
Да как тут и расскажешь другу,
Что кровь родная вопиёт,
Что Тверь с Москвой – один народ…
2
На утро просыпался тяжко,
Совою избегая свет.
Кумыса кислого баклажка
Не помогла. Недоодет
На улицу явился Юрий,
Туч поднебесия понурей.
Стремясь, чтоб утра холодок
Отчаянье прочь уволок.
А там Михайло взят в оковы.
Цепями руки за спиной
Скрутили, и уже готовы
В ошейник ржавый, затяжной
Его вковать. Чтоб рок оплакать,
Лил дождь, творя из пыли слякоть,
И князь, направив взор наверх,
Стонал, постигнув неуспех.
Там слуги верные тверские
И юный княжич Константин
Спасти пытались, но стихией
Вздымались стены из зверин –
По семь батыров здоровенных,
Как будто кованных в гееннах,
Пригнали семеро князей,
Михайлу охранять подлей159.
Железом ржавым двое суток
Тверского мучало и жгло.
Миг ожиданья смерти жуток,
Но, словно разуму назло,
Бесчестным катам было мало,
Чтобы до глы́би пронимало,
Не сняв оков, подняв с земли,
Другую казнь изобрели.
В страданьях образы нечётки,
Бесспорно – не простят вину,
Решили крепкие колодки
На шею взгромоздить ему.
Терпел и так до крупной дрожи,
Теперь ни сесть, ни лечь не может.
Таким его, травя гурьбой,
Тащили кочевать с собою160.
Ворвался Юрий к Кавгадыю:
«Что вы творите, люди ль вы?!
Убить – убей! Рубите выю!
За что ж мученья таковы?».
«Смирись, коназ! Желанье хана
Не месть, что так тебе желанна,
Унизить хочет, честь презреть,
Простую не даруя смерть!».
Дней двадцать пять, уйдя от моря,
Орда в предгорьях кочевала.
Дней двадцать пять Михайлу стоя,
Без надлежащего привала,
Влекли батыры за собою
И в дождь, и в ветер. Чередою
За ним, охальна и смела,
Бранящей стаей чернь брела.
Так шли за Теркою-рекою
В подножии Кавказских гор.
Пройдя Титяков стороною,
У речки Сивинец, в упор
Прошли болвана медяно́го,
Где тёмных древностей премного,
К Вратам Железным подойдя,
Вблизи надгробия вождя
Жесто́ка, тяжка и груба,
Михайлы вызрела судьба161.
3
Весь этот срок Великий Юрий
Ничтожной блошкой по князькам
Носился в бешенном аллюре.
Где был покладист, где упрям,
От всей души врагу о смерти
Молил, чтоб в этой круговерти
Ни месть искать, ни радость масс,
А чтоб окончить пытку враз.
От хана Кавгадый явился:
«Пойдём, коназ, поможешь мне».
Был явно разозлён, без смысла
Приказ казался. Наравне
На торг, Михайлу где под крики
В оковах держат, Князь Великий
И Кавгадый, ордынский друг,
Явились с воями вокруг.
Толпу отребья оттеснили,
Зевак с десяток придавив,
Встав на бревенчатом настиле,
Заголосил посол в надрыв:
«Неисчислима милость хана!
О состраданье беспрестанно,
И к тем, кто сильно виноват,
Печётся царь, но в счет уплат…».
Толпа гудит. Унявши жестом,
Продолжил молвить Кавгадый:
«За зло, что сотворил отверсто
Михайло, словно ловкий змий,
Достоин смерти! Но сначала
Улучшив облик одичалый,
Хан отдых дарит наконец.
Ведь здесь стоит почти мертвец162!».
И дал приказ гортанный, чёткий,
Батыров ближних подозвав,
Чтоб враз с Михайлы снять колодки.
Толпа, кровавых ждав забав,
Разочаровано гудела,
Но Кавгадыю нет и дела
До черни, вид чей захудал,
И тех, кто честно сострадал.
Оковы полетели наземь,
Со стоном разогнулся князь,
Сквозь слёзы на лице чумазом
Узрел толпу, вдохнувши всласть.
Его умыли, приодели.
В неясной этой канители,
Не маскируя злых лукавств,
Накрыли стол из вкусных яств.
Но Михаил еды не тронул,
Хоть и не ел немало дней.
По справедливому резону
Боялся зелья. Пусть грозней
Воззрился Кавгадый на князя,
Гримасой лик обезобразя,
Покупайте книги и получайте бонусы в Литрес, Читай-городе и Буквоеде.
Участвовать в бонусной программе
