Читать книгу: «Петербургская литература 2024», страница 3

Будет тебя священник спрашивать, ты ему на все вопросы отвечай – грешен батюшка, – учила Колю бабушка, а Лёня смеялся, когда это слышал.

Будет тебя священник спрашивать, не прелюбодействуешь ли ты Коля? Ты ему не забудь ответить: «Грешен батюшка».

Бабушка хоть и не любила, когда Лёня встревал в процесс воспитания, но здесь и она не выдержала, рассмеялась. Поняла, что ерунду сказала. А Коля ничего не понял, кроме одного, что Лёня всегда умел поднять настроение.

Однажды дядя Лёня сидел за завтраком задумчивым и не смешил, как обычно.

– Что ты Лёня, сегодня какой-то не такой, – спросила бабушка.

– Да, вот не знаю, как Вам одну очень важную вещь сказать. Да, впрочем, лучше сразу. Жениться я надумал на Танюше.

У Колиной мамы даже ложка из рук выпала, а бабушка нахмурилась.

– Да, ты это что? – оправившись, запричитала Колина мама. Жениться! Тебе всего девятнадцать лет исполнилось, да ещё на ком? На Таньке – вертихвостке, а обо мне ты подумал? Кто мне Кольку поможет тянуть?

Дядя Лёня с улыбкой посмотрел на племянника.

– А я разве отказываюсь Кольку тянуть?

Да, она у тебя все денежки заграбастает, – не унималась Антонина.

Колька слушал это всё и думал: «Куда это его надо тянуть? Он ведь не вагончик, чтобы его тянуть, и почему дядя должен маме помогать его тянуть? Может они хотят меня тянуть, чтобы я быстрее вырос? Мама будет на себя тянуть, а дядя Лёня на себя. Вот и вытянут меня».

Тут вмешалась бабушка.

– Знаешь Лёня, я твою Таню плохо знаю, ничего о ней сказать не могу. Знаю только одно жениться тебе рано. Да, и жить вам негде. Ты, что её сюда приведёшь? Представляю этот теремок.

И Колька опять зажмурился, он представил теремок. Там все так дружно жили… Таня предстала мышкой, которая будет печь пирожки, а дядя Лёня петушком, который будет всех охранять и будить по утрам. А ещё Коля вспомнил, что Таня очень добрая девушка. Это она всегда оберегала Колю, застёгивала ему, поплотней, пальтишко, и затягивала потуже шарфик, когда дул ветер. У неё в кармашке всегда находилась конфетка для Коли, пахло от Тани свежестью и цветами, она была ласковей и добрей мамы.

Он представил маму ёжиком, а бабушку лягушкой и неожиданно для всех сказал: «Пусть Таня живёт с нами». Дядя Лёня на эти слова громко засмеялся, а потом, выхватив Кольку из-за стола, подбросил под самый потолок. «Вот, устами ребёнка, глаголет истина!», – воскликнул он, возвращая племянника на место. Потом он быстро, быстро засобирался и, оставив свою мать и сестру, заниматься пересудами его решения, выбежал вон.

Коля не слушал в тот день ни бабушку, ни маму. Он смотрел в окно и рисовал Таню и Лёню, и ему казалось, что нет на свете людей лучше Тани и Лёни. Было это в начале июня 1941 года. И никто в тот день и предположить не мог, что свадьбе этой не состояться, что все волнения по этому поводу напрасны и ничтожны, что буквально через несколько месяцев опустеет их двор, и что Таня и Лёня уйдут на фронт добровольцами, и что в семье больше никто не будет смеяться, потому что дядя Лёня не вернётся с войны.

Александр Александров

ПЕРЕД РАССВЕТОМ

В зале ожидания было полно народу. Отыскивая незанятое место, Артем медленно пробирался между рядами вокзальных сидений. То и дело ему приходилось перешагивать через бесчисленные сумки, авоськи, чемоданы… Каждый шаг давался с трудом – ноги отказывались служить.

«Зачем я здесь? – тревожно озираясь, подумал он. – И этот свет… Какой-то странный…»

Внезапно взгляд его упал на свободное кресло. Он сел и, откинувшись на жесткую, причудливо изогнутую спинку, с облегчением вытянул уставшие ноги.

Рядом вполоборота сидела молодая женщина. Что-то в ее облике показалось Артему знакомым. Он с любопытством заглянул ей в лицо и отпрянул.

Инна!..

Она равнодушно посмотрела на него, как на постороннего. От этого взгляда Артему стало не по себе.

«Что случилось?» —растерянно спросил он.

«Я уезжаю», —тихо сказала Инна.

«Уезжаешь? Но куда, зачем?..»

Она не ответила. Молча встала, вышла в проход и принялась медленно расстегивать пуговицы на пальто.

Освободив последнюю петлю, изящным движением скинула его к ногам. Потом сняла кофту, юбку… Затем – все остальное.

– Что ты делаешь?! Опомнись! – в отчаянии закричал Артем, поднимая пальто и пытаясь прикрыть ее наготу. Но Инна отстранилась, и оно соскользнуло с плеч.

Вокруг собралась толпа. Люди смеялись, улюлюкали, показывали на нее пальцем. Кольцо любопытных сжималось все теснее. Задыхаясь от боли и бессилия, Артем застонал…

– А-а-а!.. – услышал Клинков, выныривая из тяжкого забытья. Какое-то время он неподвижно лежал в постели, пытаясь определить природу странного звука, пока, наконец, не понял, что это был его собственный голос.

«Приснится же такое!», – вздохнув, подумал он и повернулся на другой бок, пытаясь снова заснуть.

Но сон не шел. Перед глазами стояла Инна – далекая и чужая…

Они были знакомы около года. И почти столько же длился их тайный роман. Поразительно, насколько быстро Клинков привязался к ней. С необычной легкостью эта женщина завладела его душой, заслонила собой весь мир. И не существовало дня и часа без нее, и не было радости выше, чем обладать ею.

Не сказать, чтобы отличалось она какой-то особенной красотой; нет – обычная женщина. Но для Клинкова она была необыкновенной… Может быть оттого, что с первого дня знакомства он слепо поверил в какую-то мистическую силу, странным образом соединившую их. А может быть, просто, устав от одиночества и тоски, сам придумал этот образ.

Он был женат, она – замужем. Но, обнимая чужую жену, Клинков не чувствовал угрызений совести. «В конце концов, – думал он, – за эти минуты украденного счастья я уже заплатил сполна».

Они встречались почти ежедневно. Если не могли – перезванивались. Клинков привык постоянно ощущать ее рядом и не представлял себе, что может быть иначе.

Все шло прекрасно, но в последнее время что-то изменилось в их отношениях. Клинков сразу почувствовал это и принялся лихорадочно искать причину. Но, как ни старался, найти не мог. А Инна между тем отдалялась все больше и больше, и вот уже несколько дней как куда-то пропала…

Клинков тяжело вздохнул, приподнялся на скрипучем диване и взглянул на часы. Стрелки показывали половину седьмого.

За окном было темно. Зыбкий свет уличного фонаря, пробиваясь сквозь штору, белесым пятном расползался по стене.

Артем был один в пустой квартире – жена и дочка уехали на неделю к родственникам погостить. Гнетущая тишина казалась враждебной. Зажмурив глаза, он с головой укрылся одеялом.

Резкий звонок от входной двери заставил его вздрогнуть. «Кого принесло в такую рань?» – проворчал Клинков, наощупь отыскивая спортивные брюки.

Ранним гостем оказался небритый, помятого вида мужичок из соседнего подъезда, по кличке Анализ. Имени его Артем не знал, да и вообще знаком с ним не был. Поэтому, решив, что он ошибся адресом, хотел закрыть дверь, но тот жестом остановил его:

– Извини, братан… Дай воды попить.

– Что? – не понял Артем.

Воды, говорю, дай попить, – повторил мужичок.

«Пришел бы еще в три ночи… – раздраженно подумал Клинков. – Тогда было бы по крайне мере смешно…»

Он сходил на кухню, принес стакан с водой и протянул гостю:

– Держите.

Осушив стакан, тот спросил:

– Ты где работаешь?

– В редакции, – ответил Артем, беря за рукав и потихоньку двигая разговорчивого гостя к выходу.

– Вам там корректоры случайно не нужны?

– Нет, пока не нужны.

Захлопнув дверь, он прошел в комнату и, не раздеваясь, лег на диван. Отпустившая было тоска, нахлынула с новой силой. «Господи! Господи милостивый!.. – горячо прошептал он, глядя в потолок. – Только не отнимай ее у меня! Только не отнимай!..»

На работе Клинков появился, как обычно, с опозданием. Ответственный секретарь Николаев, седовласый грузный мужчина, бросился ему навстречу.

– Где м-материал? – вместо приветствия воскликнул он, заикаясь и багровея.

– Через полчаса сдам, – ответил Артем, с досадой вспомнив, что обещал, к утру принести готовый текст.

– С-скорее! Надо полосу подписывать!.. Тебе там оставлено двести строк… Давай быстро! – поторопил Николаев. При этом глаза его, прикрытые толстыми стеклами очков, возбужденно горели, словно речь шла о чьей-то жизни и смерти.

«Знаю я твое «быстро». Полдня потом готовый материал будет у тебя на столе валяться», – лениво подумал Клинков, входя в свой кабинет.

За столом, напротив, сидел корреспондент сельхоз отдела Сашка Герасимов. Запустив пятерню во взлохмаченную гриву темных жестких волос, он что-то сосредоточенно писал. Оторвавшись на секунду, кивнул Артему и снова склонился над листом бумаги.

Клинков отыскал в ящике стола потрепанный блокнот, испещренный торопливыми каракулями, похожими на китайские иероглифы и пошел диктовать машинистке обещанную статью.

Когда вернулся, Сашка уже закончил писать. Он курил, опершись о подоконник. В мутном проеме окна едва брезжило хмурое осеннее утро.

Стих новый сочинил, – застенчиво улыбнулся Герасимов. – Послушай…

Он кашлянул и, помогая себе плавными движениями руки, нараспев начал читать:

С высоты, серым небом томящей,

В виде капель, рассеянных ветром,

Сыплет дождик на нас моросящий

В стиле тихой мелодии ретро.

Читал Сашка самозабвенно, с вдохновением, как истинный поэт. Но Артему сегодня было не до стихов. Он рассеянно слушал, блуждая взглядом по столу.

Неожиданно у Клинкова перехватило дыхание – он увидел маленькую чашку, разрисованную яркими голубыми и фиолетовыми цветами. Совсем недавно Инна пила из нее чай. Если присмотреться, можно было различить следы помады, оставленные на краешке… Рядом лежала маленькая бело-зеленая коробочка из-под фотопленки. На ней простым карандашом тщательно были выведены цифры – номер ее рабочего телефона.

Он вспомнил, как записывал его… Тогда все еще только начиналось. Солнце не скупилось на тепло, небо было синим и безоблачным, и в каждой минуте бытия ощущалось бесконечное счастье. Казалось, так будет всегда…

– Ну что, потянет? – Сашкин голос вернул его к действительности.

– Потянет. Особенно концовка.

– Правда, тебе понравилось?

– Конечно… Слушай, Саша, мне тут позвонить в одно место надо. Ты не мог бы на пару минут куда-нибудь отлучиться?

– Понял, понял… Исчезаю.

Артем пододвинул к себе телефон, снял трубку. Рука, набирающая номер, предательски дрожала…

Раздались гудки. Клинков напрягся. Отчаяние и надежда боролись в нем… Как хотелось услышать сейчас ее голос, как хотелось, чтобы она сказала, что все хорошо, что по-прежнему любит его… Но на том конце никто не брал трубку.

«Что случилось? – тревожно подумал Клинков, вслушиваясь в протяжные монотонные гудки. – Почему она не отвечает? Пятый день уже пошел…»

В кабинет заглянул редактор.

– Артем, ты когда последний раз в командировке был?

Клинков задумался.

– В прошлом месяце… Или позапрошлом… Точно не помню.

– Вот работнички! Давай-ка, съезди куда-нибудь, развейся… Напиши очерк про доярку или механизатора.

–Так машина же сломана!

– А ты на автобусе.

Клинков понял, что на этот раз отвертеться не удастся, и согласно кивнул:

– Ладно.

– Когда едешь?

– Сегодня.

Из дома Клинков еще раз позвонил Инне. Он сделал это скорее машинально, чем осознанно. Поэтому, когда в трубке раздалось знакомое «Алло!», Артем на секунду растерялся.

– Я вас слушаю! —нетерпеливо произнесла Инна, и в голосе ее, обычно ласковом и нежном, послышались чужие, холодные нотки.

– Здравствуй, Инна! – выдохнул Клинков, сжимая побелевшими пальцами телефонную трубку. – Это я… Можешь говорить?

– Могу… – тихо сказала она и замолчала.

– Куда ты пропала? Что случилось? Почему не звонишь?

– Работы много… Некогда было.

И снова молчание. Долгая тягостная пауза.

– Инна, милая, ну что ты?! – в отчаянии воскликнул Артем, пугаясь этой зловещей тишины и предчувствуя недоброе.

– Я устала… – ответила Инна. – Быть с одним, а думать о другом… Не надо нам больше встречаться.

– Но почему?! Ведь я люблю тебя! Ведь все так хорошо было!

– У тебя своя семья, у меня – своя. И не в наших силах что-то изменить. Просто мы боимся признаться себе в этом… У тебя дочь. Как ты ей объяснишь?.. Мужа я оставить не смогу. Есть причина – и ты ее знаешь.

– Бред какой-то… Ужасно… Милая, мы оба потом будем жалеть об этом!

– Не надо… – голос ее дрогнул. – Или я сейчас расплачусь.

– Хорошо, пусть будет, как ты хочешь… Прощай!

Какое-то время Клинков молча сидел, вслушиваясь в шелест телефонной трубки. На том конце молчала Инна.

– Клади трубку первая. Я – не могу…

Опять наступило тягостное молчание. Потом Клинков услышал не то всхлип, не то стон, и тут же – короткие гудки.

«Вот и все…» – устало подумал он, ощутив в душе непривычную пустоту. Хотелось плакать, но не было слез.

Большие настенные часы отстукивали секунды. Проехала за окном машина. Сосед наверху что-то запел тонким козлиным голосом.

Вдруг пронзительно зазвонил телефон. Клинков торопливо схватил трубку. Сердце бешено заколотилось: «Это она!»

– Алло? – почти крикнул он. – Слушаю!

– Привет, Артем! – донесся до него приглушенный расстоянием голос московского друга. – Это Стас… Узнал?

– Здорово, – чуть слышно вымолвил Клинков, расставаясь с последней надеждой.

– Плохо слышно тебя что-то… Как дела?

– Нормально.

– У меня тоже… Слушай, ты только очень не расстраивайся. Сборник наш тормознули… С финансами туго пока. Типография требует предоплату, а у издательства денег нет. Время сейчас такое – сам знаешь. Мы уж и от иллюстраций отказались – дорого, а все равно денег не хватает… Я тут немца одного нашел, спонсора. Он обещал помочь… А рассказы твои нашим понравились. Так что не переживай, все уладится.

– Да я и не переживаю. Нет, так нет…

– Почему же нет? Вот увидишь, все получится… Там же, знаешь, вместе с тобой какие имена?!

– Ладно, Стас, идти мне надо… В командировку сегодня еду.

– Ну, будь здоров! Звони.

– Ты тоже звони. Пока…

Артем оделся, положил в спортивную сумку фотоаппарат, блокнот, авторучку, пару бутербродов и, захлопнув за собой дверь, неспеша пошел в сторону автовокзала.

Осенний ветер гнал по небу серые низкие облака, срывал сухие желтые листья с деревьев, и они с тихим шелестом падали вниз, устилая собой дорогу.

Поеживаясь от холода, Клинков подумал: «А может, это и хорошо, что все так разом… Может и к лучшему…»

Асфальтовая лента дороги то взмывала вверх, то уходила вниз. Урча на подъемах мотором, рейсовый автобус упорно одолевал километр за километром… Прислонившись головой к стеклу, Артем пробовал задремать, но ему не удавалось. Тупая, давящая боль теснила грудь. Наверное, любой врач объяснил бы все очень просто: стресс, сужение сосудов, избыток адреналина… Но он-то знал – это болит душа.

«Проклятая работа! – с тоской подумал Клинков. – Куда я еду? Зачем?.. Опять буду задавать глупые трафаретные вопросы, получать такие же пустые, никчемные ответы, потом – писать никому не нужный, скучный очерк… А ведь было время, когда все это делалось в охотку, искренне и от души…»

Клинков вздохнул, вспомнив первые годы работы в редакции. Тогда он писал азартно и с вдохновением, ночи напролет просиживая над любым материалом. Ему было приятно, когда публикации отмечались коллегами или читателями… Но пришел новый редактор, сменились приоритеты. И как-то само собой получилось, что цениться стало не качество, а количество строк. Клинков поначалу сопротивлялся, пытался что-то доказать, но, поняв, что это бесполезно, быстро остыл к газетному творчеству. А потом и вовсе начал откровенно халтурить. Штамповал типовые безликие очерки о людях труда, писал объемные производственные статьи, в которых не было места живому слову.

Однако нереализованная потребность к самовы-ражению на бумажном листе не давала покоя, требовала выхода. И Артем стал сочинять рассказы. Собственно, он и раньше пытался что-то писать, но делал это урывками, время от времени. Теперь же это занятие стало для него едва ли не главным… Как-то раз он дал почитать рассказы своему университетскому приятелю, тот – кому-то еще, и в результате два из них отобрали для сборника, в котором должны были быть представлены, как маститые, так и совсем еще молодые, никому не известные авторы. Книжка обещала стать солидной – в твердой обложке, с иллюстрациями, страниц этак на триста. Артем уже мысленно держал ее в руках… Но вот звонок из Москвы – и все рухнуло.

«Неужели никогда не удастся напечататься? – подумал Клинков. – Ведь мне уже тридцать два… Неужели все, что я видел, пережил, прочувствовал – все умрет вместе со мной?.. Что ждет меня впереди? На что могу я рассчитывать?.. Рассказы в районной газете, в лучшем случае – в областном литературном журнале тиражом в три тысячи экземпляров… Долгие многозначительные и бесполезные разговоры о литературе за бутылкой вина в компании с такими же графоманами-неудачниками… Ха-ха! Заманчивая перспектива… Для чего же тогда писать? Зачем и кому это нужно? Неужели я всего-навсего маленькая частичка того самого гумуса, питательного слоя, на котором время от времени дает всходы настоящая литература?.. Но я не хочу, не хочу быть «гумусом»!»

Артем посмотрел вперед. Там, на сиденье, лицом к нему сидело странное существо – маленький уродливый человечек. Огромный лоб нависал над заплывшими глазками; вместо носа – две дырочки без ноздрей; страшный бесформенный рот…

Клинков поймал себя на том, что снова и снова поглядывает в ту сторону. «Странно, – заметил он про себя, – оказывается, лицо урода обладает такой же притягательной силой, как и лицо красавицы».

За спиной раздался громкий смех. Он был настолько некстати, что Артем невольно оглянулся. Сидевшие позади парень и девушка не обратили на него внимания и продолжали оживленно болтать. По горячему блеску глаз и по сплетению рук было ясно, что они влюблены. «Неужели кто-то на этой планете еще может быть счастлив? – подумал Клинков. – Смеются… Сейчас им кажется, что они будут любить вечно. Святая наивность… Все когда-нибудь кончается, все проходит. И ничего не поделаешь – так уж устроен этот мир… Полноводные реки мелеют и превращаются в жалкие ручейки, прозрачные озера зарастают и становятся болотами. Да что там – целые города и страны исчезают, будто и не было… И только люди слепо верят в вечную любовь, как в вечную жизнь, не желая помнить об этом».

Клинков вышел на центральной усадьбе. Он бывал здесь не раз, поэтому быстро сориентировался и легко нашел совхозный гараж.

Рабочий день подходил к концу, но в мастерских еще суетился народ.

– Здравствуйте! – сказал Артем. – Где найти ваше начальство?

– Сергеич! – весело крикнул один из механизаторов. – За тобой пришли!

Стоявшие рядом рассмеялись. Из конторки выглянул невысокий, лысый, плотного сложения человек.

– Здравствуйте, заходите.

– Я из редакции… Приехал к вам…

– По письму?

– Нет, просто так… Хочу очерк написать о каком-нибудь механизаторе. Может, вы поможете подобрать подходящую кандидатуру?

– Очерк? О механизаторе? – Лысый напряженно задумался. – Надо посоветоваться с директором.

Он сел к телефону и минут пять безуспешно пытался дозвониться до руководства. Устав ждать, Артем вежливо спросил:

– Извините, вы-то кто будете?

– Я? – мужчина искоса взглянул на него. – Механик я, вот кто.

– При чем тут тогда директор? Ведь лучше вас этих людей все равно никто не знает.

– Надо согласовать… Мало ли, что вы там напишете, а мне потом отвечать.

– Не буду я писать ничего такого… Просто расскажу о человеке…

– А чего о нем рассказывать? – пожал плечами лысый. – Мы и так все про всех знаем… Да и нет у нас достойных.

– Как это нет? – удивился Клинков.

– А так – нет и все! – отрезал механик.

– Но позвольте… Уборочную вы закончили одними из первых в районе.

– Ну, закончили… И что?

– Кто же у вас в поле работал? Разве не эти самые люди?

– Эти самые и работали…

– Значит, написать про кого-нибудь можно? Вот хотя бы про этого… – Артем кивнул головой в сторону кряжистого мужика, сосредоточенно рубившего зубилом зажатое в тиски железо.

– Про этого нельзя… – развел руками механик.

– Но почему? Почему? —раздраженно спросил Клинков, с трудом подавляя закипающую злость.

– Потому что разбойник он и бандит… Семь судимостей у него. Клейма негде ставить… Полгода всего, как из тюрьмы вернулся.

– Да-а… – Артем тяжело вздохнул. – Давайте тогда вон про того напишем, который гайки крутит.

– Этот вообще по сто семнадцатой сидел…

– Хорошо… А вот тот, с усами, чем плох?

– Алкаш… Пьяница беспробудный… Все из дома пропил. К тому же буйный во хмелю – жену и детишек обижает.

– А этот, на лавочке, возле батареи? Что, тоже пьяница и хулиган?

– Нет, этот парень спокойный. Не пьет, не курит, не дерется… Одно хреново – где ни присядет, там и уснет… Вот он и сейчас дремлет… А сей год, осенью, уснул прямо в тракторе. Чуть шефов наших не передавил, которые в поле работали. Наделал бы делов!.. Так что подождите немного. Сейчас я до директора дозвонюсь. Что он скажет…

Артем постоял, подумал и пошел, куда глаза глядят. По дороге его обогнал заляпанный грязью «УАЗик». Мигнув красными фонарями, машина остановилась.

– Пресса-а! – услышал он знакомый бас директора хозяйства Леонова. – Какими судьбами?

– Добрый вечер, – улыбнулся Артем. – Надо бы что-нибудь про кого-нибудь написать. Не подскажете, про кого?

– Садись… Сейчас подумаем… Ага! У нас же бухгалтер на этой неделе на пенсию уходит. Юбилей у человека… Всю жизнь в нашем совхозе проработал. Вот про него и напиши. Поехали…

Директор высадил Клинкова возле приземистого, с покосившейся оградой дома, а сам, махнув на прощание рукой, покатил дальше.

Артем открыл скрипучую калитку и, пройдя по сломанным подгнившим мосткам, постучался в дверь.

Долго никто не открывал. Потом щелкнула задвижка, и в дверном проеме показался высокий чернявый молодой мужчина.

– Здравствуйте, я к Павлу Константиновичу, – сказал Артем.

– Проходите, – зевая, ответил мужчина, пропуская его вперед. – Он скоро будет…

Пригнувшись, Клинков шагнул в темные сени и, наощупь найдя дверную ручку, потянул ее на себя. Дверь приоткрылась. Удушливый, спертый воздух хлынул навстречу. Артем поперхнулся от резкого, неприятного запаха. Так пахнет в жилище, где долгое время лежит больной человек.

– Здесь пока посидите, – указал мужчина на продавленный старый диван и скрылся в соседней комнате.

Клинков присел, куда ему указали, и огляделся. Посредине стоял большой круглый стол, покрытый выцветшей блеклой скатертью, в углу – русская печь, а рядом – большая железная кровать с резными металлическими шишечками. На ней, прикрыв глаза, лежала седая, высохшая как мумия старуха. Услышав посторонние звуки, она приподняла голову с плоской серой подушки и посмотрела в сторону Артема. Сначала взгляд ее был бессмыслинен и пуст, потом в глазах промелькнула искра сознания и Клинков, подавив в себе чувство неловкости, тихо сказал:

– Я к Павлу Константиновичу.

– А-а-а? – отворив впалый беззубый рот, проскрипела старуха.

– К Павлу Константиновичу… – повторил Клинков.

– А-а-а? – опять вопросительно простонала старуха, словно пытаясь что-то вспомнить, и вдруг совершенно внятно произнесла:

– Смерти-то нет… Ни в какую… Скорей бы уж…

Потом, уже тише, забубнила что-то невнятное, и глаза ее снова заволокло туманом.

«Как это ужасно, – подумал Клинков, – лежать вот так, без движения, день за днем, месяц за месяцем в ожидании не выздоровления – смерти… Неужели без мук нельзя? Или для этого надо жить как-то иначе?.. Вон, дядя Ваня, сосед, теплым весенним утром вскопал грядку у себя на даче, выпил с устатку рюмку водки, прилег отдохнуть, да так больше и не поднялся. Легкая смерть… Но кто скажет, что он жил легко? То-то же!.. Видно, перед каждым с рождения поставлены две чаши – чаша страдания и чаша радости. И пока до дна не осушены обе – не может человек покинуть этот мир».

Хлопнула входная дверь, послышались шаги… Артем поднялся навстречу хозяину.

Совхозный бухгалтер Павел Константинович Зябликов оказался человеком веселым, радушным и разговорчивым. Клинков без труда выведал у него все, что ему требовалось, и мысленно уже строил сюжет будущего очерка. Перебирая разложенные на столе удостоверения, знаки отличия, пожелтевшие документы и фотографии, он случайно наткнулся на один любопытный снимок.

Собственно говоря, ничего необычного там не было. Вот только одно лицо показалось Артему до боли знакомым. На фотографии десятилетней давности среди одетых по-дачному мужчин и женщин он разглядел светловолосую девочку-подростка. На ней было простенькое ситцевое платье, в руках – букетик полевых цветов. Знакомый наклон головы, трогательная беззащитная улыбка…

– Кто это? – спросил Клинков, уже предугадывая ответ.

– Это? – хозяин поправил очки и внимательно посмотрел на фотографию. – Это Инка Юрзина… Отца-то ее я хорошо знаю. Они каждое лето сюда приезжают. Дача у них тут, у озера… Что, знакомая, что ли?

– Так… Видел где-то… – усилием воли Клинков заставил себя улыбнуться. – Ладно, мне пора.

– Куда же? – засуетился хозяин. – Мы еще чаю не пили. Сейчас, горяченького… С малиной…

– Спасибо, в другой раз.

Смеркалось. В домах зажигались огни; где-то на окраине лаяли собаки; горько пахло дымом.

Втянув голову в поднятый воротник, не разбирая под собой дороги, Артем медленно брел по деревенской улице. Одиночество, тоска и отчаяние достигли такой силы, что стало просто невмоготу.

«От этой боли есть только два лекарства, – обреченно подумал Клинков. – Надо или немедленно умереть, или…»

Он свернул в сторону деревянного дома, над крыльцом которого висела освещенная фонарем вывеска – «Магазин». Потолкавшись минут пять в очереди, Артем купил то, что нужно: буханку хлеба, полкило колбасы и бутылку «Столичной».

Расположился на лавочке, под старыми лиственницами. Кроны могучих деревьев полыхали оранжевым пламенем, и вся земля вокруг была усеяна облетевшей рыжей хвоей. От этого казалось, что здесь гораздо светлее, чем в любом другом уголке придавленного темнотой села.

Внизу, метрах в тридцати, тихо плескалось озеро. От него тянуло холодом и сыростью. Верхушки лиственниц отражались в черной воде, и в набегавших волнах то и дело проскальзывали желтые блики.

Артем сорвал жестяную пробку с бутылки и, запрокинув голову, жадно припал к узкому горлышку. Сделав несколько судорожных глотков, обессилено откинулся на ребристую спинку скамьи.

В животе зажгло, теплая истома разлилась по телу, и Клинков ощутил, как слабеет в груди тупая боль – словно наркоз ввели.

«Скоро зима, – вздохнул Артем, глядя на подернутое туманом озеро. – Скоро снег…»

Он отпил еще из бутылки и печально улыбнулся. Вспомнилось, как в прошлом году, в это почти время, Инна поздравила его с первым снегом. И первый раз тогда услышал он от нее слова, которые и сейчас приводили в трепет. «Я люблю тебя!», – сказала она в телефонную трубку.

Клинков был тогда в командировке на какой-то маленькой станции, собирал материал для публикации о местном доме престарелых. Молоденькая симпатичная медсестра – городская девушка, волею обстоятельств, оказавшаяся в этой глуши и уставшая от одиночества, – не сводила с него глаз, оказывала всевозможные знаки внимания и, в конце концов, пригласила к себе на чай. Предложение сулило самые радужные перспективы, но Артем, боясь растерять чувство, возникшее после сказанных Инной слов, предпочел просидеть шесть долгих часов на станции, в холодном и пустом зале ожидания…

Клинков влил в себя очередную порцию водки, поморщился, зажевал колбасой и снова задумался.

«Интересно… Жили-были два человека, любили друг друга и вдруг, в один прекрасный день стали чужими. Неужели это возможно?.. Инка, любимая, ненаглядная, та, которая еще совсем недавно лежала рядом, прижавшись горячей щекой к его груди, и шептала: «Мне хорошо, что тебе хорошо»; та, которая могла позвонить в любое время лишь затем, чтобы сказать: «Миленький, я люблю тебя!»; та, которая чуть не расплакалась посреди улицы, узнав, что он внезапно уезжает на три дня в другой город; та, с которой было так легко и радостно, – и вдруг чужая?»

Клинков опять потянулся к бутылке…

– Вставай, слышишь, вставай!.. – откуда-то издалека донесся до него ласковый женский голос. – Мыслимо ли дело – на земле лежать? В этакий-то холод…

Он открыл глаза и увидел перед собой звезды. Напрягая память, Клинков попытался понять: где он и что с ним. Но мысли путались, и Артем обессилено сомкнул веки.

– Вставай! – мягко, но настойчиво повторил голос.

Клинков снова открыл глаза и разглядел в темноте склонившуюся над ним женщину.

Память вернулась к нему, и Артем вспомнил все, что было. Он попытался встать, но едва поднялся, почувствовал, что земля уходит из-под ног. Тошнота подкатила к горлу…

Через некоторое время, когда ему стало немного полегче, женщина взяла его под руку и, поддерживая, повела к одному из ближайших домов.

– Ты, чей будешь-то? – спросила она. – Чего молчишь?.. Приехал, что ли, к кому? Ночевать-то есть где?

Артем помотал головой.

– Ну, пойдем к нам. Не оставлять же тебя на улице… Ночь на дворе.

Они вошли в дом. Женщина усадила Клинкова на лавку, возле русской печи, а сама пошла в другую комнату.

– Гостя привела, – услышал он. – Иду, вижу – на голой земле лежит. Стонет… Напился, сердешный, аж лежа шатает. Вот молодежь-то! Спрашиваю: чей, дак не говорит.

– Какая тебе разница, – ответил мужчина, по всей видимости, ее супруг. – Завтра разберемся… Постели ему в горнице.

Только сейчас Артем почувствовал, как замерз. Его знобило. Прижимаясь спиной к теплой шершавой печке, он никак не мог согреться.

– Ты чего, дружочек, так напился? С горя или с радости? – поинтересовалась женщина. Артем не ответил.

Отстань от человека! – раздался из соседней комнаты строгий мужской голос. – Ему и так плохо…

Вот и наши тоже, может, где-нибудь… – вздохнула хозяйка. – Ох, детки – беда с вами.

Она легонько провела ладонью Артему по волосам. От этого ли материнского жеста, или оттого, что его пожалели, Клинков вдруг неожиданно для себя разрыдался. Слезы душили его, он хватал искривленным ртом воздух и отрывисто всхлипывал.

Женщина поначалу испуганно отшатнулась, но потом села рядом, приговаривая:

– Ты поплачь, поплачь… Все худое-то со слезами выйдет… Сегодня тяжело, а завтра – обязательно легче будет. Главное – перетерпеть… Это всегда так: самое темное время – перед рассветом.

Ночью пошел снег… В абсолютном безмолвии миллиарды пушистых снежинок легко кружились в неподвижном воздухе, ложились на крыши домов, на ветви деревьев, на землю – и не таяли. И когда рассвело, все вокруг было залито волшебным мерцающим светом, и от всего этого обновленного, преобразившегося за ночь мира, веяло чистотой, свежестью и покоем.