Возвращение с Лоэн. Роман

…Впрочем, Лоэн отдавала себе отчёт в том, что её реакция на людей государственной службы неадекватна, однако бессознательно надеялась ещё, что кто-либо из них проявит к ней обыкновенное человеческое участие, и все проблемы решатся сами собой. В своих злоключениях она винила их бездарность, их равнодушие и полицейское, чиновное узкомыслие.

Ей приходила в голову мысль, что надо себя лучше контролировать, но вера в то, что её поймут, что всё это сплошное недоразумение, имела в ней огромную инерцию. Она считала себя правой и требовала понимания. Всё, что с ней происходило, она полагала более чем унизительным для себя. Самое странное, что она никак не соотносила две вещи – её нынешнее положение и обнаруженные в её багаже ценности на огромную сумму. Она вообще вспоминала об этих ценностях только тогда, когда её спрашивали о них. Причину своих бед она усматривала в другом – в том, что по какой-то злой случайности из Кантана не пришло подтверждения на них с Джеральдом. Думая о том, из-за какой мелочи её разлучили с ним и засадили под арест, она приходила то в ярость, то в отчаяние. То кусала губы от злости, то плакала.

Спала плохо, забывалась совершенно незаметно для себя, просыпалась от того, что ей снились кошмары. В ночь перед тем утром, как Рой Мелли пришёл к ней в комнату проводить дознание, ей приснилось, будто Джеральда нет на свете, а в Эннау люди несут на его могилу красные холодные цветы. И всё это сопровождалось звучанием траурной, неизвестной ей музыки, исходившей, казалось, от многочисленных надгробий вокруг. И явственней всего душераздирающая мелодия звучала там, где стояло надгробие Джеральда. Она тоже несла цветы к могиле, и вот, наклонилась, положив их, как и все, а когда распрямилась, увидела его напротив себя, ласково ей улыбавшегося. Её охватил такой дикий ужас, что она кричала, уже проснувшись, а потом плакала взахлёб. Уснула она опять же незаметно для себя перед самым рассветом, и сон её скорее был похож на беспамятство…

Она вздрогнула от присутствия в комнате постороннего человека. Охранник принёс ей завтрак. Видимо, он стучался, но она не слышала. Она долго лежала, не притрагиваясь к еде, бессмысленно уставившись на дымок, поднимавшийся над чашкой горячего чая. Дымок постепенно исчез, но она так и не ела ничего – до тех пор, пока всё не остыло. В комнате было душно. Она встала с постели, не одеваясь пошла к окну, открыла его. В комнату ворвался свежий, не успевший прогреться утренний воздух. Она почему-то вздохнула с облегчением. Город – там внизу и вдалеке – шумел, и блестел солнечными пятнами окон и крыш – фигурных, островерхих, плоских, самых разных. Все крыши Риноса были перед ней, здесь почти не строили высоких домов. У неё на глаза опять навернулись слёзы. Она сдержала себя, отошла от окна, присела на стол, нехотя стала есть – всего понемногу из того, что принесли. Всё было холодным, но более менее съедобным. Не доев, и не допив чай, она, по-прежнему не одеваясь, пошла, села на кровать, поджала колени, опустила на них голову, и так сидела в этой позе, не двигаясь. Пока резко и внезапно не распахнулась дверь, и в комнату не вошёл Рой Мелли…

Отрешённость её была столь глубокой, что какое-то время она, «разинув» глаза, глядела на скапатора, не шелохнувшись, потом судорожно стала вытаскивать из-под себя простыню, чтобы прикрыться. Удалось ей это не сразу. Всё это время дверь была распахнута, в коридоре слышались голоса, смех, шум. А Рой Мелли стоял, широко расставив ноги, и в упор глядел на неё. Когда девушка судорожно искала, чем прикрыть свою наготу, уголки его губ едва заметно дрогнули, в глазах мелькнуло что-то вроде усмешки. Он стоял – тяжёлый, властный, большой, а перед ним, в трёх шагах от него копошилась на кровати – от смущения и неожиданности – голое существо, показавшееся ему в этот момент каким-то уж очень жалким и неуклюжим. В его мозгу так и запечатлелось потом – «существо женского пола», и на лице его отразилась чуть ли не брезгливость.

Если бы у Лоэн спросили потом, какие чувства отразились на лице скапатора, когда он вошёл и встал, глядя на неё в упор, она бы не ответила. Всё это бессознательно и многократно усилилось в её расстроенном воображении. Подбородок её затрясся от гнева и унижения, больно полоснувшего по её истончённому, взвинченному самолюбию. Глаза Лоэн так яростно вспыхнули, что Рой слегка отшатнулся и сморгнул, «нет, это положительно ведьма!» – мелькнуло в его голове.

– Прошу вас выйти и постучать, – едва сдерживая себя, сказала она.

– Вас разве не предупредили, что я приду ровно в девять? – громко и чётко, как на суде, объявил Рой. Хотя кто и зачем бы её предупреждал? Голоса в коридоре стихли, и на секунду в комнате повисла свистящая тишина.

– Почему бы вам было не умыться и не одеться? Лично мне не доставляет никакого удовольствия тащиться сюда через весь Департамент… на это свидание, – это слово он произнёс с издёвкой в голосе, явно намекая на жалкий вид Лоэн, – только затем, чтобы меня выставили за дверь… Хорошо, в следующий раз я попрошу вас прийти ко мне, но, извините, под конвоем.

Он улыбнулся.

Эта улыбка и погубила его. А также ложь, перед которой Лоэн была беззащитна. Никто не предупреждал её, а то, что говорил Рой, явно предназначалось и для тех, кто остался в коридоре. Впрочем, всё это не имело уже значения, Лоэн не отдавала себе отчёта в двойной игре скапатора.

– Дрянь! – сорвалось с её мгновенно пересохших губ, а глаза вспыхнули таким яростным светом, что Рой Мелли, всё ещё смотревший на неё в упор, вдруг согнулся, как будто переломился, закрыл руками лицо и зажмурил глаза, будто в них сыпанули песком, отвернулся и попятился к стене. Лоэн, не ожидавшая этого, вдруг обо всём забыла, и на лице её, только что пылавшем, в безумном гневе и ярости, был испуг. Такая резкая смена в поведении скапатора обескуражила её. И ничего не успев сообразить, она отдалась первому своему побуждению, она испугалась не за себя, а за него.

– Что с вами – вам плохо?

Она, кое-как замотавшись в простыню, подскочила к Рою и нагнулась над ним. Одной рукой придерживая простынь, а другой, пытаясь повернуть его голову к себе. Лучше бы она этого не делала!..

Внезапным резким движением Рой Мелли выпрямился, саданув при этом Лоэн по губам своим кованым локтем. Она отлетела в сторону – почти, бросилась на кровать и зарыдала, упав лицом вниз и вцепившись в подушку. Плечи её тряслись от рыданий, похожих скорее на стоны. Затем она оторвала лицо от подушки – оно было искажено страшной гримасой, с губ сочилась кровь. С сухим скрипом вырывались из её раздавленной судорогой гортани проклятия, вперемешку со словами «мама!», «Боже!», «мамочка…», «подонок!»…

– Ты что сделала с моими глазами, ведьма! – щурясь и в бешенстве заорал на неё Рой. В его глазах мельтешились «мушки», стояли «солнца» и сквозь них он смутно различал искорёженную рыданием Лоэн. Он стал надвигаться на неё:

– С-сука!

Лоэн всю перевернуло аж на кровати. Она была волевая девушка и в критические моменты могла собрать себя в комок и держать, не отпускать. Она поняла вдруг до боли ясно, что с нею истерика. Всеми силами она боролась с желанием, мгновенно превратившим всё её тело в пружину, – желанием броситься на мужчину и вцепиться ему в горло. Мёртвой хваткой она ухватилась за спинку кровати и не отпускала её.

Смысл этой внутренней борьбы Рою был непонятен. Он – то моргал, пытаясь избавиться от «солнц», то поносил её, то угрожал ей.

– Ну, ты у меня попляшешь! – он сам не слышал, что говорит, так он был испуган и одновременно взбешён.

– Вр-рача.., вр-рача.., – с огромным усилием разжимая зубы – слова выходили из неё, как полузасохшая паста из тюбика, – Лоэн из последних сил пыталась остановить себя. Слёзы крупным градом катились из её глаз, затекая в рот, смешиваясь с кровью, лицо её было страшно:

– Вр-рача…

– Т-тварь.., – бормотал Рой, протирая глаза.

Наконец, усилием воли он «сконцентрировался» на Лоэн и громко – так что чашка с холодным чаем на столе, кажется, подпрыгнула – рявкнул:

– Лежать!!

Не успело погаснуть короткое эхо от его команды, как Лоэн с воплем, пантерой кинулась к его горлу и вонзила в жёсткую широкую шею длинные ногти. Рой Мелли опешил, и прежде, чем он ударил её рёбрами ладоней по бокам, что есть силы, подскочили двое охранников, один из которых тоже ударил Лоэн – тяжелой резиновой дубинкой по шапке спутанных чёрных волос. Лоэн мгновенно разжала пальцы и стала оседать, скользя руками и лбом по груди скапатора, оставляя на его тёмно-зелёной рубашке мокрые следы слёз и крови.

Все замерли, тупо уставившись на оползавшую вниз Лоэн – обнажённую и так внезапно затихшую. Рой смотрел на уходившую вниз голову и не пытался сбросить обхватившие его руки. Руки же, скользя вниз, не хотели отпускать его, сначала инстинктивно цепляясь за рубашку, потом за пояс форменных брюк, потом чуть не обнимая его за ноги, потом – она разом отпустила его, голова её безжизненно откинулась, и она упала навзничь.

Трое мужчин стояли, не двигаясь, глядя на распростёртую перед ними девушку. «Мушки» и «солнца» в глазах Роя померкли, он злобно ухмыльнулся.

Лоэн пошевелилась, каких-то полминуты она лежала без движений, сознание и дыхание вернулись к ней быстро, и до неё сквозь тошнотворную пелену дошёл смысл всего происходящего. Тело не слушалось её, она беспомощно ворочалась на полу, пытаясь встать.

– Под-донок, – повторила она ещё раз, уже на полу.

Между тем, в комнату вошли еще несколько мужчин, и все смотрели на Лоэн, которая пыталась овладеть собой, доползти до кровати. Никто не помогал ей, все были остановлены безнаказанностью зрелища, прилипнув глазами к её обнаженному телу и временами опасливо озираясь, делая вид, что не могут понять, в чём тут дело. Поступок их был грязным, бесчувственным. Но на их месте, наверное, редкий человек бы упустил возможность – всего на полминуты! – не остановиться и не поглазеть на неё. Они были заворожены ею и бессильны перед собою – также примерно, как были бы заворожены и бессильны против искушения подобрать и присвоить потерянный неизвестно кем «ничейный» миллион…

…Лоэн даже в такой жалкой, унизительной ситуации внушала не мысль о том, что вот сейчас можно смотреть на неё с похотью, а какой-то суеверный страх, который лёгкой тенью набежал на лица «блюстителей» и заставил их побыстрее ретироваться – молча, почти что благоговейно. Только Рой иначе всё оценивал, но вместе со всеми он должен был уйти. «Ничего, – это первый урок вежливости», – подумал он, оглянувшись на Лоэн уже в дверях.

Это была дикая, непредсказуемая выходка, объяснение которой тщетно пытались найти департаментские сплетники. Рой в их глазах становился чуть не легендарным человеком, «железным канцлером», не дрогнувшим ни перед соблазном войти в сговор с этой «королевской кошкой», ни перед её когтями, впившимся ему в горло. Его самообладанию завидовали так же, как и тому, что на его долю выпало это, по всей вероятности, запутаннейшее дело, успешное завершение которого сулило ему всеобщую известность и быстрый карьерный рост. Никто не сомневался, что Рой добьётся своего. Да и каждый бы на его месте постарался добиться, не ударить в грязь лицом, коснись дело охоты за «крупной дичью». Честолюбие – такова отличительная черта тех, кто работает «на службе». Карьера, паблисити, реноме – вот тот конечный результат, по которому они сами оценивают свою деятельность. Так ведь и становятся «председателями правительства». Или – Главными в полиции, например, ну или вторыми для начала после Главных, а не пятыми, как сейчас.

После «бойни» – так в кулуарах полиции и в шутку, и всерьёз окрестили схватку Роя и Лоэн – многие решили, что она – явно ненормальная. Потому что в практике Департамента никогда ничего подобного не случалось. Были всякие подследственные, но никто никогда не бросался на скапаторов. Полицейским никого не приходилось бить в целях самозащиты – прямо на допросе. Встал вопрос о вменяемости Лоэн. К тому же Рой, сходив к врачу, заполучил справку о «лёгких повреждениях» шеи и глаз – глаза его беспокоили, что она с ними сделала? В тот же день, на внутреннем расследовании «бойни», он убедительно говорил о том, что подследственная пыталась его «ослепить и задушить». Про «ослепить» так никто и не понял, но «задушить» – это видели, а там, где «задушить», там и «ослепить» недолго. Как? – да по-всякому.

Скапатора бы не очень устроило, если бы Лоэн признали невменяемой, хватит и того, что её попутчик – тоже невменяемый. Дело бы благополучно отложили в бесконечный ящик, а Лоэн бы упрятали в «дом по ту сторону этой стороны», и что? Такой, не слишком громкий финал, не удовлетворял его страсть к «охоте на крупную дичь». И он не видел в таком развитии событий каких-то для себя преимуществ. Да и к Лоэн его, как ни странно, тянуло, он не собирался так быстро её «отпускать». Да и в глубине души он не верил в то, что она помешанная, и отдавал себе отчёт в том, что причина её «невменяемости» в какой-то степени он сам, ведь он её провоцировал…

Однако в Департаменте всего лишь за один этот день сложилась «стройная версия» о «ненормальности» Лоэн. «Внутреннее» – полицейское – общественное мнение требовало освидетельствовать подозреваемую. Скапатор, сделав вид, что пошёл у него на поводу, про себя решил, однако, что сама процедура освидетельствования поможет ему сбить с подследственной хамскую спесь, и «дикая кошка в клетке» поймёт, наконец, кто у неё хозяин, из чьих рук она будет «жрать сырое мясо», если поведёт себя смирно.

Чтобы меньше сомневаться в нужном для него исходе медицинского осмотра, он пригласил возглавить врачебную комиссию своего старого знакомого – психиатра Реда Беннера, коллегу доктора Эйнбоу по клинике. В отличие от Эйнбоу, Ред слыл не только хорошим специалистом, но и весьма деловым человеком. Он работал и на Центральную клинику Риноса, и практиковал частным образом, и наладил добрые отношения с полицией, для которой стал незаменимым «независимым экспертом», и никогда не болтал лишнего. Все понимали, что мир держится не на абстрактных типах – незаинтересованных, с луны свалившихся, а на отношениях и связях – на доверии, симпатии и дружбе. А уж чему служат эти «отношения и связи» – долгу или корысти – зависит от людей, от их целей. Реду Беннеру – доверяли и симпатизировали, у него ко всему был честный, ответственный и деятельный подход…

Уже через день врачи, сопровождаемые охранниками, чуть не кавалькадой направились в «клетку» к Лоэн, почти не сомневаясь, что сейчас увидят буйно-помешанную. Тем более их поразило то, что они увидели…

^{Глава 3} 
Рой Мелли

Всё-таки поведение её было странным. Даже если принять во внимание, что оно во многом было продиктовано беспокойством за «мумию». Её крайнее высокомерие, раздражительность, граничащая с буйным умопомешательством, её отказ отвечать на какие-либо вопросы – всё это только увеличивало день ото дня бесчеловечное к ней отношение. Никто не собирался прощать ей всё это из-за миллионов, которые она везла с собой, даже если бы они оказались у неё законно.

Каким образом попали они в руки этой истерички? Конечно, внешность Лоэн вызывала всеобщее любопытство. Те служащие Департамента, кому довелось увидеть её, впоследствии признавались, что такой красивой «лошадёнки» нигде больше не видели. Однако красота Лоэн не вызывала к ней сочувствия, а наоборот – усиливала подозрительность и недоверие, да ещё она и упорствовала. Дело было, видимо, и в том, что женщины в мире, который Лоэн считала своим родным миром, нередко обращали свою красоту в богатство и влияние, и вокруг «красивого класса» возникали даже общественные напряжения. В обыденном сознании, в связи с этим, была сильна подозрительность к неординарной женщине. Этот страх, на самом деле, был всего лишь оборотной стороной медали – того энтузиазма, излишка восхищения, которые в иных ситуациях испытывал по отношению к ней всё тот же обыватель. И он, этот же обыватель, был убеждён, что состояние красивой женщины имеет порочную природу.

Рой Мелли и многие в Департаменте полиции были бессознательными носителями именно такого убеждения. Соединённое с их искренним желанием служить на благо Риноса, оно и предопределило участь Лоэн. Какими бы законоположениями они это ни оправдывали. Миллионы в руках «красивой лошадёнки» были в их глазах угрозой обществу, не говоря уже о том, что «раздобыть» столько золота и «камней» праведным путём ещё никому не удавалось. Свою задачу они видели лишь только в том, чтобы это «доказать». И весьма удачно для такого дела «случился» скапатор – Рой Мелли, «видный самец», в душе полагавший, что женщина не может «ни заслужить, ни заработать».

Ни при каких обстоятельствах он не бежал за «крупом» какой-нибудь породистой «лошадёнки». Что же касается деловых качеств Роя, все были убеждены, что достаточно одного выдающегося дела, как он – всегда проявлявший инициативу и деловую хватку – получит серьёзное повышение. Дело о «сокровищах Лоэн», которое выпало ему вести, было более чем «выдающееся». Всего лишь четыре года назад Рой, которому не было тогда и тридцати, начал службу в Департаменте «младшим следователем», и вот уже год, как он – скапатор, старший офицер, и возглавляет группу следователей по «экономическим делам». Ему прочили не просто хорошую – блестящую карьеру. Ничего удивительного, поговаривали в полиции, если года через три он вообще возглавит это крупнейшее – «по экономическим делам» – подразделение Департамента, во главе которого стоял «неповоротливый» и «возрастной» Дэни Грас, прямой начальник скапатора, командир, «папа». А там уже и до Главного полицейского путь не долог. Или – прочили Рою – он станет успешным политиком и «быстро доберётся до кресла хоть министра, хоть председателя правительства».

Задачей скапатора была защита «общих» интересов, которые заключались в быстром и планомерном развитии всего федерата Ринос. Он рос, как на дрожжах – из-за притока населения из разных частей Теонии. Людей привлекали тёплый климат и возможность самореализации. В этом отношении метрополия вела очень умную политику, дальней целью которой было постепенное преобразование мира, а не просто одного из своих федератов. Поэтому у тех, кто живёт и работает в Риносе, всегда есть перспектива. Молодые здесь быстро достигают высоких должностей, деловых, профессиональных, научных и прочих успехов. Здесь вообще много молодых, а жизнь – динамичней, чем в Теонии. Но и «проблем с законом» здесь у людей больше, ничего не поделаешь. И хороший полицейский – на вес золота. Не совсем еще устоявшиеся институты и понятия создавали почву для всякого рода «нечистой предприимчивости». Работы у скапатора было много. Но она ему нравилась. Не только потому, что он ощущал острую в ней общественную необходимость, но и потому что считал, что «высшие интересы общества» необходимо всегда защищать от «низших интересов отдельных людей». С точки зрения «смысла жизни» эта миссия казалось ему единственно важной. Он любил на эти темы размышлять и представлял себя – ну не мессией, но кем-то вроде его близко-доверенного лица. Он был очень, очень честолюбив.

Родился Рой в небольшом городке в Теонии, потом закончил столичный университет и вернулся домой, и стал там «судейской мышью», как он сам говорил о себе. Он изнывал от мелкости дел, его тошнило от разбора всяких межличностных конфликтов, связанных с разводами, дележом имущества… Он поначалу упрекал свою мать в том, что она заставила его заниматься всей этой «юристикой-ерундистикой», сложные категории которой нельзя было применить в повседневной жизни. В небольшом городке мало кто «нарушал по-крупному». Уделом Роя были лишь такие дела, которые всегда будут возникать между людьми, живущими «под одной крышей» и на деньги, более-менее праведно заработанные. Исключительной своей надобности, незаменимости Рой не чувствовал – там, на Родине. Он, конечно, старался вести дела исправно, но его тошнило.

Вот почему он подался в Ринос. Сначала он был обескуражен тем, в какой водоворот он попал. Но быстро успокоился, уразумев, что людей, охраняющих Закон, здесь сильно не хватает. И что порядка в человеческих, общественных и экономических отношениях здесь тоже мало. Его это окрылило, он понял, что это – его город. Он воспринял полумиллионный Ринос чуть ли не как Новую Землю и Новое Небо, был полон энергии, и ему казалось, что он счастлив, счастлив вполне.

Нравы здесь были поярче, каждый тянул в свою сторону, мало сообразуясь с общими интересами. И красивых женщин и девушек было много – ну гораздо больше, чем в его недалёком прошлом. Рой тут стал почти сердцеедом. Породистая внешность, завидное положение, блестящая будущность – всё это привлекало к нему женское внимание. Здесь ему ничего не стоило приятно провести вечер или ночь. Постоянной привязанности, однако, у него не было. Может, еще не попалась ему «та, единственная», а может, потому, что «любовь» он рассматривал пока как средство, а не цель, и женщин ставил ниже себя. Он вообще их высоко не ставил – всех. Кроме своей матери. Которая, как он полагал, обладала мужским умом и умела подчинять своей воле. Сына она тоже умела подчинить, хотя и потакала ему.

Рой никогда не делал принципиальных шагов, не получив одобрения «свыше» – от матери. В детстве он её просто боялся. Потом же – уразумев её своеобразную жизненную философию – понял: слушать и слушаться мать «выгодней, чем невыгодней», с точки зрения успеха. Успеха во всём. Когда он учился в университете, у него с матерью было полное взаимопонимание. Она верила в своего сына и считала, что он должен «учиться, а не шалопайничать», как многие, чтобы раньше них «взобраться». Отца своего Рой не уважал за слабый, как ему казалось, характер, за малодушие и неспособность держать слово. Неуважение это складывалось в их семье исподволь. Подрастая, он понимал с неизбежностью, что отец в их доме – никто. В конце концов, мать, сама никогда не хранившая отцу верности, выгнала его, узнав, что у него – любовница. Рой тогда уже был студентом и жил в столице. Отец иногда приезжал к нему и помогал деньгами, но близкого контакта между ними не было. А мать, узнав о визитах отца, настояла, чтобы Рой не брал у него деньги, увеличив сыну «содержание» чуть не втрое. Но с условием – не общаться с отцом. Рой, конечно, подивился такой щедрости – мама не одобряла «лишних денег» в карманах молодёжи. И – принял её условие.

Деньги ему были нужны, конечно же, страшно. Как-никак – он в столице… От отца трижды приходили переводы, но он отсылал их обратно без объяснений. «Если он человек с мозгами, то поймёт, что не нужна его помощь», – думал Рой. Отец писал ему, просил объяснить, что случилось, но Рой, читая его письма, не отвечал на них, отодвигая в своей приятной школярской суете мысль о том, что с отцом рано или поздно придётся объясниться. И однажды отец снова приехал к нему – в его «лежбище», как он называл снимаемую им квартирку, состоящей из одной большой комнаты.

Вид у отца был потрёпанный, жалкий, он стал сильно худеть и потерял свойственную ему (как и Рою) вальяжность. К тому же у него были давно немытые волосы, что почему-то бросилось Рою в глаза и неприятно «царапнуло». Рой не выносил жалких людей, непрошенная брезгливо-жалкая гамма чувств, которую они вызывали, приводила его чуть не в бешенство. Он едва стерпел присутствие папаши у себя в комнате. Наконец, объяснение состоялось:

– Не приезжай ко мне больше, и денег не присылай.

– Так угодно тебе или матери? – спросил отец.

– Так будет спокойней нам всем, и тебе тоже, – ответил Рой.

– Обо мне не волнуйся, я не испытываю неудобств, посылая тебе деньги, я рад тебе помогать и видеть тебя, – «не унимался» папашка.

Брезгливая жалость вновь кольнула Роя, и он не удержался.

– А мне – никакой радости! – грубо бросил он в отца. – Ты никогда не был мне отцом – видишь, у меня и без тебя всё отлично!.. Ты что? – хочешь купить меня своими подачками?

– Рой… по… верь, я не то хотел сказать, – вдруг залепетал отец раздавлено.

– Всё! – резко сказал Рой и встал, давая понять отцу, что «аудиенция» закончена.

У отца заблестели глаза и мелко дрожали руки. Вот уж чего Рой не выносил. Это окончательно убило в нём всякое желание даже думать об этом человеке. «И это – мой отец?».

– В чём я виноват перед тобой, сын? – прости, если обижал тебя. Но я – люблю тебя…

– Вины твоей никакой нет, – нетерпеливо оборвал его Рой, уже не зная, как поскорей избавиться от непрошеного гостя, – но и я не виноват в том, что мой отец мне не нужен. Хватит об этом!.. Я, пожалуй, провожу тебя до машины…

Тут в комнату ворвалась подружка Роя – одета вызывающе, агрессивно. Смерив взглядом «постороннего», жавшегося к стенке и как-то нелепо улыбающегося, она спросила:

– А это что?

«Ну вот – девушка, которая впервые видит моего отца, – подумал Рой, – говорит о нём «что», а не «кто». И, чтобы поскорей свернуть ситуацию, сказал отцу, который явно намеревался продолжить разговор:

– Извините, я должен идти, меня ждут.

И вышел из комнаты вместе с нею, крикнув отцу на прощанье:

– Дверь не забудьте закрыть!

Уже на улице она спросила его:

– Что за чубрик такой потрёпанный?

– Да отец одного знакомого, ищет тут кого-то – привязался, выдворить не мог…

Вот к такому человеку Лоэн попала на дознание. Рою будто нарочно кто-то «подкинул» её – испытать его на прочность. Никогда ему не мог никто противостоять. А эта «лошадка» поставила свой круп выше него. И презирает его этим крупом «с отвратительным отвращением». А ведь она – в полной его власти. И как это ей удаётся? – и не боится ведь.

После «бойни» Рой должен был себе в этом признаться… У него есть «вещдок» стоимостью в десятки миллионов. Но «привязать», «стреножить» им, оседлать с его помощью эту «лошадку», он пока не может. Но ничего… Всё как было, так и есть, и будет в его руках…