Цитаты из книги «Дама в автомобиле, в очках и с ружьем», страница 5
«В действительности никто ни на кого не обращает внимания.»
Он все еще обнимал меня за плечи, и по взглядам его собеседников – а я кивала головой, делая вид, что великолепно разбираюсь в их делах, – я видела, что они считают меня его подружкой. И кажется, мне это даже нравилось. Я сторонница рабства: моя мечта-стать чьей-нибудь собственностью.
Какой-то автомобилист, ехавший за мной, обозвал меня скрягой за то, что я не включила указатель поворота, а я, прежде чем нашла, как его включать, хотя это оказалось легче легкого, включила дворник, печку, затем радио, настроенное на Монте-Карло, и опустила стекло правой дверцы.
"По документам мне двадцать шесть лет, по умственному
развитию-одиннадцать-двенадцать, рост метр шестьдесят восемь, волосы
довольно светлые, вдобавок я каждый месяц обесцвечиваю их
тридцатипроцентной перекисью водорода; я не уродлива, но ношу дымчатые
очки, чтобы скрыть свою близорукость, - это моя уловка, хотя все давно
раскусили меня, идиотку, - и единственное, что я умею делать наиболее
прилично, это молчать.""Светлы мои волосы, темны
мои глаза, черна моя душа, холоден ствол моего ружья".
Я вру с тех пор, как дышу.
…
Я рождена для лжи. И нет ничего удивительного в том, что наступил день, когда я сама стала жертвой своей самой отвратительной лжи.
…
В отличие от меня все нормальные люди, если говорят, что сделают то-то или то-то, так и поступают.
…
Дани Лонго, ты умеешь только лить слезы и кичиться своей чистой совестью, но ты просто Иуда, пожираемый страхом.
=
Я не представляю, как это возможно, но, если вы так упорно пытаетесь убедить себя, что в машине был кто-то другой, значит, в душе вы все-таки сомневаетесь в этом.
=
Тяжелым шагом я шел по подвалу. Я ведь вообще человек тяжеловесный. Я хожу, как и разговариваю. Все принимают это за уверенность. Но дело не в том, просто в таком темпе течет в моих жилах кровь.
…
Как видите, я все предусмотрел, Дани, решительно все. Но одно оказалось для меня сюрпризом, и когда я с этим столкнулся, то чуть не сошел с ума – как выяснилось, ни один ваш поступок нельзя было предсказать заранее.
…
Я еще не знал, насколько велико ваше упорство, не знал вашей поразительной способности черпать мужество в том, что, казалось, должно бы вас сломить. Тогда я еще не понимал, какие преимущества дают вам эти качества.
Освещенный прямоугольник - дверь в прихожую. Я в темноте. Время растянулось, как старая негодная пружина. Я знаю, что время может растягиваться, я хорошо это знаю. Когда я потеряла сознание на станции техобслуживания в Аваллоне-Два-заката, сколько это длилось? Десять секунд? Минуту? Но эта минута была такой долгой, что действительность растворилась в ней.
Разве так не бывает: ты делаешь всего один шаг, самый обыкновенный, такой же, как и все твои шаги в жизни, и вдруг, незаметно для себя, переступаешь границу действительности, ты остаешься самой собой, живой, бодрствующей, но в то же время оказываешься в чьем-то сне, предположим, своей соседки по приютской спальне? И ты все идешь и идешь, уверенная, что ты пленница этого совершенно нелепого мира, хотя и точной копии настоящего, но ужасного тем, что в любую минуту он может улетучиться из головы твоей подружки, и ты исчезнешь вместе с ним.
Время - лучший лекарь. Надо только переждать, подводной лодкой залечь на дно.
После пятнадцати лет службы Нарди верил, пожалуй, лишь в одно-единственное
достоинство полицейских, верил свято, как в Евангелие: их много. И все они
один упрямее другого.
Видимо, я с такой силой, с таким отчаянием хотела, чтобы реальная действительность оказалась не правдой, что она и в самом деле перестала для меня существовать.
