Читать книгу: «90-е: Шоу должно продолжаться – 2», страница 3

На повестке дня сегодняшнего тусича было несколько тем. «Ангелов» поздравляли с успешным прослушиванием в рок-клуб. Из собирающихся здесь музыкантов этого больше никому не удалось, так что в поздравления частенько вплеталась зависть в виде: «да там одна голимая попса собирается!» и «я слишком нонконформен для этого дерьма». Вторым пунктом программы было обсуждение некоего Асмуса, который неудачно сходил налево из этой тусовки и буквально вчера получил «четыре креста» на реакцию Вассермана. За что немедленно получил прозвище «крестоносец», и все девушки торопливо записывали в свои мысленные записные книжки, что этого парня надо из схемы «фри-лав» исключить. И третий пункт был о том, как бы заполучить билеты на концерт рок-клуба в конце месяца. Изначально они раздавались бесплатно всем членам рок-клуба и их близким друзьям. Но пойти могли не все, так что бесплатные билеты становились сначала платными, а потом и очень сильно платными. Но достать их все равно считалось большой удачей, потому что… Просто потому что.

В перерывах между трепом – пели. Сначала пели двое парней в две гитары. Они смотрели друг на друга с мрачными и зверскими выражениями лиц и пели «Гражданскую оборону» и Башлачева. Этих я знал, вроде как, наши давние приятели, у них тоже своя группа, название которой я никак не мог запомнить. Не то «Пилигримы-гримы» не то «Доропожник». Был в названии какой-то абсурд, но в голове не удерживался. Я забраковал их как потенциальных партнеров по гастролям сразу же. По самым разным причинам, но главная из них – они мне не нравятся. Завистливые и склонные к чернухе. Вычеркиваем.

А вот когда запели Ася и Люся, я оживился. Ася играла на гитаре, а Люся подстукивала ей на барабане и иногда дула в губную гармошку. Низкий вибрирующий голос Аси замысловато сплетался с серебристым вокалом Люси, и звучало это… Миленько.

– По полуденной росе

И по лунной полосе

По зыбучему песку

На пустынном берегу

По твоим следам иду

И несу тебе беду

Околдую, уведу

В реку брошу и уйду…

Я склонился к уху Бельфегора и прошептал:

– Это ведь их песня?

– Ага, – покивал он. – Старая, Люся говорила, что они ее еще в школе написали. Подожди… А ты разве не знал?

– Точняк, закрутился, – я усмехнулся, не отрывая глаз от поющих девушек. А ведь, пожалуй, нам есть, что с ними обсудить…

Глава 5

В квартире у Боржича была эталонная кухня коммуналки – пять газовых плит вдоль одной стены, три квадратных мойки с другой. У подоконника – стол, накрытый давно потерявшей цвет клеенкой. Замысловатый узор пятен на оконном стекле и грустная пыльная занавеска, которая смотрелась, как куцые штанцы на ребенке, который из них давно вырос. Ася сидела на столе и курила, выдыхая дым в открытую форточку. Толку от такой деликатности не было никакого, все равно в кухне накурено было так, что болтающуюся на голом проводе лампочку в клубах дыма было почти не видно.

– Когда я была маленькой, я была уверена, что буду певицей, – обвив мою талию руками, рассказывала Люся. Говорила она медленно, в такой же манере, что и Сенсей. Певуче растягивая гласные. – Или актрисой. Я не знала, какая между ними разница. Каждый раз, когда к родителям приходили гости, я устраивала перед ними концерт. Выходила в центр с табуреткой. Ставила ее. Выставляла вперед руку, вот так, – Люся вытянула руку вперед жестом памятника Ленину. – И объявляла. Я тогда только-только научилась выговаривать «р», поэтому мне больше всего нравилось говорить: «Выступает Роза Рымбаева!»

– Где-то слышала… – сказала Ася. – Это же она пела что-то там… «Но музыка живет, и нету ей конца…»?

– Не знаю, мне кажется, я тогда пела какие-то свои чукотские песни, – засмеялась Люся. – В смысле, какую-то чушь на ходу выдумывала.

– Детские мечты сбываются, – я тоже ее обнял.

– Да нет же, подожди, я не дорассказала, – Люся потерлась головой о мое плечо. – Родители с друзьями пьют и закусывают, а я время от времени выхожу со своей табуреткой и выступаю. Одна из теть не выдержала и говорит: «Девочка, ну чего же ты чужое имя-то все время объявляешь? У тебя ведь свое есть, красивое!» А я ей серьезно так отвечаю: «Люся? Вы что, серьезно считаете, что артистку на сцене могут звать Люся?!» А тетенька мне говорит: «Детка, так есть же полное имя. Твоего папу зовут Гена, значит ты – Людмила Геннадьевна. А это очень даже подходящее имя для серьезной артистки!»

Люся ненадолго замолчала, прижавшись ко мне всем телом. Ее пальцы нежно поглаживали мне грудь и играли с пуговицей на рубашке. То расстегивая, то застегивая.

– Я унесла табуретку обратно в свою комнату. И до самого своего следующего выхода старалась повторять шепотом, как звучит мое полное и настоящее имя взрослой артистки. Потом я снова вышла к гостям. У них еще на лицах такие улыбки были, как будто резиновые. Ну, заметно было, как им интересно сидеть и молча слушать мои выступления. Но что поделаешь, я же дочка хозяев… И вот я ставлю табуретку. Выбрасываю вперед руку и гордо объявляю: «Выступает Людмила Говядина!»

Ася, я и еще один забредший на кухню волосатик из компании Боржича громко заржали.

– Ой, прости, – я прижал Люсю к себе. – Ты тут детскими травмами делишься, а мы нетактично смеемся.

– Да все нормально, гости тоже заржали, – сказала Люся все тем же напевным голосом. – Просто когда ты про концерты сказал, я сразу эту историю вспомнила. И еще поняла, что названия у нас нет. Ася, может назовем наш дуэт Людмила Говядина?

– И получится, что ты Людмила, а я Говядина? – медленно проговорила Ася. – Я вообще-то думала стать вегетарианкой. Мне жалко есть убитых животных.

– Но пока ведь не стала? – спросил я.

– Нет, – после короткой паузы ответила Ася. – Сало и курицу вегетарианцам ведь тоже нельзя. А я люблю…

– Курицу и свинью не так жалко, да? – ехидно заметила Люся.

– Не знаю, – Ася пожала плечами и потушила бычок, воткнув его в компанию к сотням его собратьев в стеклянной банке. – Я когда первый раз ножки Буша увидела, я поверить не могла, что бывают такие толстые курицы. А зачем вообще жить, если ты такой толстый?

Вообще-то этот занимательный диалог начался с моего предложения о концертной деятельности. Но возвращать забавных хиппушек к основной теме разговора я не спешил. Они были смешные, странные и какие-то совершенно ненапряжные. Кажется, если я прямо сейчас возжелаю предаться с ними страстному сексу на этой самой кухне, их это нимало не смутит. Тоже, кстати, неплохая черта. Моим говнарям такие подружки не помешают. Без комплексов, без заморочек. Осталось понять, есть ли у них пунктуальность. Но это выясняется только опытным путем.

Бородатый мужик в свитере, больше похожий на барда, чем на рокера сбивчиво и перескакивая с пятого на десятое, пересказал нам устав рок-клуба, несколько раз подчеркнув, какая большая на нас лежит ответственность на данном этапе развития страны. Скучно было, трындец. Перед тем, как завалиться в кабинет, где все это происходило, я накрутил своим хвосты, чтобы не ржали и сделали внимательные лица. Но даже мне самому это удавалось с огромным трудом. Я слушал бородатого и ломал голову, как вообще так получилось, что вся такая со стороны разгульная и шалопайская рокерская тусовка управляется таким удивительно скучным образом. Впрочем, управляется ли? Как я уже понял, большая часть членов рок-клуба положили на его руководство здоровенный болт. И вся их активность сводилась к получению бесплатных билетов на концерты и… и все. А, ну да. Некоторые еще на этих самых концертах выступали.

С другой стороны, пока еще во главе площадок стоят точно такие же люди, как и во главе рок-клуба. И для них эти самые корочки – не такая уж и бесполезная картонка. Да, Союз скоро рухнет. Но по инерции какое-то время они еще будут работать. И я попытаюсь извлечь из них максимальную пользу. Ну а потом можно будет повесить эти корочки на стену под стекло. Вместе с нашими первыми инструментами, доставшимися в наследство от самодеятельного ВИА НЗМА. И водить на экскурсии будущих поклонников.

Пригодится, в общем. Так что я слушал бородатого, разрываясь между желанием зевнуть и заржать. И тыкал локтем в бок Бельфегора, который явно страдал от того же самого. К финалу своего спича лектор зачем-то приплел что-то про контркультуру и пространное объяснение, что гопники – это члены молодежного движения гоп-стоп, которое символизирует все плохое, с чем мы должны будем бороться. И собрание закончилось. Мы поставили свои подписи в бумажке о прохождении инструктажа и с облегчением вывалились в фойе.

– Уф, наконец-то! – Бегемот облегченно вытер лоб. – Я думал сдохну от скуки… Может куда-нибудь пожрать сходим? А то у меня аж желудок к спине прилип!

– Не, братва, в этот раз без меня, – я покачал головой и пошел навстречу Еве. Она как раз встала с подоконника, когда мы вышли.

– Привет! – она помахала рукой моим парням, я чмокнул ее в щеку, и мы вышли из ДК на улицу.

– Так что у тебя сегодня за сюрприз? – спросила Ева, когда мы свернули с площади.

– На самом деле, ничего серьезного, – улыбнулся я. – Просто один приятель показал мне место, где готовят отличный кофе. А по средам там как раз затишье.

Когда мы вышли из союза журналистов, уже начали сгущаться сумерки. Как и обещал Иван, все завсегдатаи уютного и спрятанного от посторонних глаз места находились где-то еще, так что время мы проводили только в обществе друг друга и скучающей баристы. Погода была неплохая, так что мы решили немного прогуляться по старой части города.

Сумерки слегка маскировали следы тлена и разрушения, но смотреть все равно было грустно. Дореволюционная еще часть Новокиневска была на самом деле довольно миленькой. И в двадцать первом веке город взялся за ум и вернул ей первоначальный облик. Но здесь, в девяносто первом, невысокие кирпичные дома, изуродованные слоями штукатурки и облупленной краски, выглядели убого. А деревянные так и вовсе смотрелись какими-то бараками, несмотря на всякие резные элементы декора.

Да уж, как много на самом деле всего поменялось за эти годы…

– А мне не приходило в голову, что в кофе можно добавить сироп, – сказала Ева, старательно не наступая на трещины на асфальте.

– Если молоко вспенить, то еще вкуснее получится, – сообщил я.

– О сколько нам открытьиц чудненьких готовит просвещения душок, – хихикнула Ева. – А ведь я слышала уже про это кафе. Однокурсник мой рассказывал, он вроде как в газете подрабатывает. Но я не думала, что оно такое… необычное.

– Я надеялся, что тебе понравится, – я обнял ее за талию, притянул к себе и поцеловал.

Парочку парней с противоположной стороне улицы я срисовал, как только они вдруг резко изменили траекторию и двинули в нашем направлении наискосок через улицу.

– Ты смотри, какая ляля у этого волосатика! – прямо с середины дороги начал один. Куцая курточка, задранная так высоко, что топорщилась пузырем на животе. Треники с лампасами. На затылке стриженной под полубокс башке – черная шапочка-гандончик.

– Слышь, ты вообще с какого раена? – сплюнув, сразу зашел с козырей второй. Гребень его шапки-петушка свисал набок. Совсем как у бойцовой птицы перед дракой.

– И вам доброго вечера, молодые люди, – сказал я. Остановился, придержал Еву за руку, чтобы находиться между ней и этими двумя. Они были примерно моего возраста или, может, чуть помладше даже. Ростом оба пониже, но один шире в плечах, а второй дрищ. Хотя может их настоящий рост маскировала манера ходить, выставив голову вперед.

– Ты че там, в натуре, базаришь, я не расслышал? – «гандончик» сунул руки в карманы. – Ты на вопрос отвечай, а не зубы нам заговаривай. С какого раена ваще?

– Слышь, Костян, а телка-то у него в натуре смачная! – «петушок» снова сплюнул. Наверное, хотел попасть мне на ботинок, но промазал. – Волосатик, зачем тебе телочка, ты же, в натуре, не знаешь, что с ней делать надо?

– Так мы счас покажем, а, Толян? – «гандончик» придвинулся чуть ближе, теперь он был примерно в шаге от меня. Но смотрел на Еву. И задом взялся двигать так, чтобы не возникло никаких сомнений, что он там собрался показывать.

– Боюсь вас разочаровать, юноши, но у нас другие планы, – усмехнулся я.

– Эй, ты че, в натуре такой дерзкий, а? – начал заводиться «петушок».

– Да пусть идет, Толян, мы только у него телочку возьмем попользоваться, – заржал «гандончик». – Слышь, мадама, пойдем за заборчиком приляжем?

– Отвечаю, мы тебе больно не сделаем, – «петушок» тоже сунул руки в карманы. – А вот юбочку точно помнем…

Они заржали.

– Милая, у тебя нет желания продолжить общение с этими товарищами? – я посмотрел на девушку. Лицо ее не выражало никаких эмоций, было похоже скорее на застывшую маску. Она медленно покачала головой.

– Увы, как я уже сказал, у нас другие планы, – я посмотрел сначала на «гандончика», потом на «петушка». – Так что в ваших интересах посторониться и освободить дорогу.

– Ну все, волосатик, теперь ты точно попал! – зарычал «гандончик».

– Теперь ты у нас в натуре будешь сначала зубы свои сломанными пальцами собирать, и смотреть, как мы телку твою того… самого… – «петушок» тоже изобразил фрикции задом.

Что ж, намерение обозначено, что откладывать-то?

Я резко пнул «гандончика» в пах, очень уж удобно он стоял, выставив свое хозяйство в трениках вперед. Когда тот согнулся, как раз открыл для удара правую челюсть «петушка». «Гандончик» с воем повалился на асфальт, скрючившись в позе какашки, второго мой удар с ног не свалил, но его оказалось достаточно, чтобы «петушок» метнулся вбок и прикрыл лицо руками.

– На чем мы там остановились? – спросил я у Евы, перешагивая через ноги «гандончика». Который, кстати, был уже без шапки, она сползла, пока он падал.

– Мы говорили… – Ева бросила тревожный взгляд на парня в «петушке», который топтался на безопасном расстоянии, бормоча что-то неразборчивое. – Про сироп в кофе, кажется. Слушай, а они нас не догонят, чтобы отомстить?

– Вряд ли, – я пожал плечами. – Такие типы обычно довольно трусливые.

– А если бы их была толпа? – Ева снова оглянулась назад, но никто за нами не шел.

– Тогда я бы порадовался, что у тебя сапоги на удобной подошве. И что ты не прогуливала уроки физкультуры, – я подмигнул. – Ева, не смотри на меня так, мне просто не хотелось терять время на разговор с этими людьми. Это было бы долго и скучно. Так получилось быстро, доходчиво и без двойных толкований.

– Поехали ко мне, ладно? – сказала Ева и крепко сжала мою руку.

– Я надеялся, что ты это скажешь, и даже специально освободил себе вечер, – сказал я. Не соврал. Француза я еще вчера предупредил, когда Ева намекнула на «все, что заблагорассудится». А то как-то неудобно бы вышло: «Конечно, поехали, только давай по дороге в качалку заскочим, мне надо там сортир почистить!»

Эх, как-то внезапно снова настали времена, когда чтобы пообщаться с девушкой, приходится выкруживать время, когда дома нет родителей или искать свободную хату по друзьям! В каком-то смысле, волнующе даже. Давно забытое ощущение, что тебя внезапно застукают. Хотел бы я сказать, что слишком стар уже для этого, но нет, кровь все так же будоражит.

Ева не распространялась о том, куда ушли родители и когда вернутся. А я не лез с расспросами. Ушли – и прекрасно. Можно было не думать об этом. Как и о том, как я буду ранним утром добираться на рынок, потому что не факт, что транспорт будет уже ходить в столь раннее время, когда мне нужно.

– Научишь меня драться? – спросила вдруг Ева, когда мы лежали в темноте, прижавшись друг к другу. Я поглаживал кончиками пальцев ее спину и молча смотрел на зеленые цифры в глазах керамической совы на стене. – Что ты молчишь? Думаешь, у меня не получится?

– Да почему? – усмехнулся я. – Дурное дело нехитрое… Только вот драться я не умею, наверное.

– То есть, там на Интернациональной ты на самом деле стихи декламировал? – ехидно хихикнула Ева.

– Драка подразумевает, что ты бьешь, и тебя бьют, – усмехнулся я. – А меня же не били.

– Нет, ну правда! – Ева приподнялась на локте, и ее волосы рассыпались по моей груди. – Я вчера вдруг поняла, что… что испугалась. Что не знаю, что делать. Меня как будто парализовало.

– Бояться – это нормально, милая, – проговорил я.

– Но ты ведь не боялся? – пальцы девушки пробежались по моему лицу. – Только не ври мне, я видела, что ты вообще ни капельки не испугался. А потом просто взял и ударил. Будто от мухи отмахнулся. Я хочу как ты!

– Что ты, конечно я испугался, – запоздало соврал я. – Их двое, кто-то мог запросто оказаться каратистом…

– Ты где-то занимался, да? – наседала Ева. – Научи меня! Ну правда, ты же не всегда будешь рядом, а если мне самой придется отбиваться?

– Не всегда, – эхом повторил я. «И девяностые еще только начались…» – мелькнула в голове мысль. Про тот ад, в который очень скоро рухнет Новокиневск, я только слышал. Все эти кошмарные рассказы и перестрелках и уличной войне. Про непримиримых драках толпа на толпу. Про девчонок, которых хватали прямо на улице, запихивали в машины, а потом из изуродованные до неузнаваемости тела всплывали в Киневе или оттаивали по весне где-то в лесу за городом.

Про это очень любили рассказывать. Драматично закатывая глаза и мысленно прикручивая на грудь орден «я выжил в девяностые».

Хрен знает… Может, для того, чтобы выжить, как раз драться уметь и не надо…

– Научу, – сказал я, притягивая Еву к себе. – Но не сегодня. На сегодня у меня есть другой план, более приятный…

Я нашел в темноте ее приоткрытые губы, она выгнулась, ее пальцы вцепились мне в плечи…

Из квартиры я выскользнул еще затемно, оставив на подушке короткую записку и маленькую шоколадку. В спящих многоэтажках светились редкие окна тех неудачников, которым тоже нужно было на работу в несусветную рань, как и мне же. Я задрал голову и нашел на фасаде огромные окна студии Шутихина. Это было несложно, там тоже горел свет. Но, вполне возможно, не уже, а еще.

Внушая смутную надежду на транспорт, мимо прогрохотал пустой троллейбус. Но на остановке не остановился, так что надежда умерла, не родившись.

Из дома я вышел заранее, чтобы не сильно опоздать, даже если большую часть пути мне придется проделать пешком. Но блин, как же неохота!

Мимо проехала машина.

О, черт, точно! Мобильников со всякими уберам-максимами сейчас еще нет, но сами-то такси есть!

Я встал на краю дороги и принялся призывно голосовать.

Первые две легковушки промчались мимо, даже не притормозив. Третья остановилась. Стекло пассажирского сидения опустилось.

– Деньги покажи! – хмуро буркнул водитель, подозрительно оглядывая меня с ног до головы.

Глава 6

Я сунул руку в карман, ухватил одну из купюр и помахал перед окном тачки. Все с тем же хмурым лицом водила кивнул, мотнув головой. Мол, давай, занимай место, согласно купленному билету.

Я сел не место рядом с водителем потрепанной белой «копейки». Машинка была ухоженная, хозяин явно изо всех сил холил и лелеял свою «ласточку», но годы были уже не те, знаете ли… С конвейера машина сошла явно лет двадцать назад, никакие розочки на рычаге переключения передач и бахрома на лобовом стекле скрыть этот факт не поможет.

Водила вопросительно смотрел на меня.

– На центральный рынок, – сказал я, и машина, чуть поскрипывая и постукивая, двинулась в путь.

– Меня жена ни свет ни заря на рынок таскает, – сказал водитель, глядя на дорогу глубоко запавшими глазами. Вид уставший, всю ночь, наверное, катался по улицам в поисках пассажиров. Счетчика нет, значит на свой страх и риск частным извозом подрабатывает. – Говорит, что если позже восьми прийти, то ничего хорошего уже и не купишь.

– Так я не за покупками, – я развел руками. – Работать.

– Торгаш, значит, – бросил водила, выразив в одной фразе целую гамму эмоций – от презрения до зависти.

– Каждый как может крутится, – усмехнулся я, еще раз посмотрев на водилу. Интеллигент, явно. Прослеживается на лице айкью выше среднего. Инженер? Или какой-нибудь универовский препод? Выглядит лет на сорок, но скорее всего он моложе. Лет тридцать пять. Но волосы уже начали седеть и редеть. – Всю ночь работал, да?

– Третью подряд уже, – буркнул водитель.

– И часто обманывают? – спросил я.

– Да каждый второй норовит, – зло выплюнул водила. – Вот только сегодня… Садится такой конь в пальто приличного вида на Новых Черемушках. В центр ему надо было, до кинотеатра «Россия». Всю дорогу соловьем заливался, что вот, мол, как хорошо стало, дышать свободно, газеты правду пишут, возможностей валом… А доехали, выскочил, удерживая шапку, и почапал, как ни в чем не бывало. Еду за ним, кричу, мол, деньги-то давай! А он скалится, сволочь. Мол, какие еще деньги, ты кто вообще такой, мужик? Милицией пригрозил…

Он сжал зубы, аж скрипнули.

– Драться же не полезешь, он здоровенный лось, сытая рожа такая, – водила вздохнул. – Жене шубу хочу на Новый Год купить. Копить пытался весь год, но не хватает. Только на обдергайку такую, что и дарить-то совестно.

Разговорился. Вывалил на меня всю свою тоску и обиду. Мол, как перестройка эта проклятая началась, он даже духом вроде как воспрял, перемены приветствовал изо всех сил. Потому что, наконец-то вранье это бесконечное закончилось, и пенсионеров в маразме от власти отодвинули. По правде заживем. Зажили, ага. Повылазила изо всех щелейя всякая сволочь, начали карманы набивать, а ему, с двумя высшими образованиями, приходится теперь отцовскую машину выпрашивать, чтобы хоть как-то концы с концами сводить. Раньше хоть во что-то верили, светлое будущее какое-то впереди маячило. Планы можно было строить. А сейчас что?

Я сидел тихо, не мешая человеку душевную боль изливать. В чем-то понимал мужика. Не то, чтобы прямо очень сочувствовал, но понять все равно можно. Спорить и поучать никогда не любил, в конце концов, каждый свой путь сам выбирает, а приступы отчаяния на фоне усталости даже с самыми сильными людьми случаются. Как-то трепыхается, не сидит на попе ровно и шмурдяк не глушит бутылками.

Так что я честно заплатил за проезд, но лишних купюр совать не стал. Не дорос я пока что по доходам до щедрых чаевых, да и унижать мужика не хотелось. Такое себе, должно быть, ощущение, когда ты тут копейки подсчитываешь, а какой-то говнарь, едва школу закончивший, тебе купюры лишние подсовывает.

Мужик высадил меня почти у самого рынка, вплотную подъехать не удалось – там уже началась утренняя суета. Торговцы выгружались, расставляли свои столики, раскладушки и прочие импровизированные прилавки. Торговцы поудачливее волокли сумки из камеры хранения к своим торговым палаткам.

Я помог Джамиле дотащить ее товар, приволок свой. Разложил шмотки, как меня Лейла научила. Сверился с тетрадкой – все ли на месте. Сам вчера записывал, но тут лучше перебдеть.

Сидеть за прилавком на рынке каждое утро стало чем-то вроде медитации. Мимо проходят люди. Разные. Есть такие, вроде мужичонки из мультика «Падал прошлогодний снег», которым все «маловато будет, маловато!». Другие пытаются нацепить на лицо спесивую маску, а сами стыдливо прячут взгляд и жамкают в кармане единственную купюру. Кто-то деловито ищет нужное. Кто-то слоняется ради развлечения.

Среди тех, кто продает, я относился здесь к низшему звену «пищевой цепочки». Чистая функция – показать товар, положить картонку для примерки, подержать шторку, чтобы покупатель смог неловко балансируя, натянуть обновку и покрутиться перед зеркалом. Зарплата моя от количества продаж не зависела, всю выручку забирала Джамиля. Или в конце дня, или несколько раз в день, если вдруг покупателей было много. Если покупатель непременно хотел поторговаться, я тоже должен был звать свою начальницу, благо она в соседнем ларьке.

По началу даже вроде какие-то смешные покупатели запоминались, но через несколько дней работы лица слились в сплошную вереницу, и перестали отвлекать от задумчивой медитации. Сдача стала отсчитываться на автомате, вся последовательность действий – показать, одобрить, рассчитать, завернуть, помахать вслед платочком, записать в тетрадочку – перекочевала в подсознание, как переключение передач и педали в машине.

Кстати, может и неплохая мысль получить права. Машины у нас пока что нет, но во-первых, это дело наживное, а во-вторых…

– Фу, какое позорище! – раздался из окружающего мира знакомый противный голос. – Девочнки, смотрит, это же ларкин брательник! Говорил, что музыкант, а сам на базаре торгует, фууу!

Я поморщился. Честно говоря, про эту девицу я уже даже подзабыл. И даже не знал, была ли она до сих пор подругой моей сестры, или они поругались после прошлого нашего общения.

– Опять школу прогуливаете? – лениво бросил я. Надя была в обществе двух подружек невзрачного вида. Обе одеты в школьную форму, в отличие от самой Нади, на которой вместо коричневого платья и черного фартука была короткая юбка в обтяжку, черные колготки и спортивная куртка. Шея замотана шарфом, а в волосах – опять эти дурацкие шнурки кислотно-розового цвета. Она жевала жвачку и выдувала из нее пузыри. «У цыганок купила, – подумал я. – Это они тут дональдом-даком торгуют, жвачки из союзпечати не пузырятся».

– Чего надо? – вдруг недружелюбно вмешалась в разговор Джамиля. – Я тебе в прошлый раз что говорила?

– А что это ты мне указываешь, крыса узкоглазая? – Надя гордо вздернула подбородок и уперла кулак в бедро. – Тебе что, покупатели не нужны?

– Да уж обойдусь без таких малолетникх шалав, как ты! – огрызнулась Джамиля, выходя из-за своего прилавка. – Пошла отсюда быстро, и подружек своих тоже забирай.

– Между прочим, я хотела новую косметику купить, – продолжала выделываться Надя. В просвете между палатками показалось хмурое лицо одного из подручных Джамили. Не знаю даже, как его звали, он был мужик молчаливый.

– Вот и чапай в универмаг за своей косметикой! – голос Джамили звучал все громче. – И не появляйся здесь больше, пока я твои косички жухлые не повыдергала! Пошла отсюда, кому сказала!

– Да как ты со мной разговариваешь, чучмечка?! – заверещала Надя. – Я за покупками пришла, ясно?!

– Товарищи! – громко объявила Джамиля. – Эта девка – воровка, следите за товаром, пока она рядом шныряет!

Щеки Нади вспыхнули, она несколько раз молча открыла рот. Джамиля стояла перед ней, уперев руки в бока. Я знал ее уже достаточно, чтобы понимать, что она не зла или в бешенстве. Весь этот громкий скандал она устроила исключительно расчетливо. И если Надя сейчас не уберется, то молчаливый подручный торговки выволочет девиц с рынка, может даже на пинках.

А вот Надя злилась. По ее смазливой мордашке было заметно, что больше всего ей сейчас хочется бросится на противную тетку с кулаками. Тем более, что та ее ниже почти на полголовы. Но кое-какие мозги в голове девчонки все-таки были. Так что за несколько секунд она вернула своему перекошенному яростью лицу выражение высокомерной презрительности и отступила.

– Пойдемте, девчонки! – бросила она, спешно сдавая позиции. – Если эта… не понимает, как надо вести дела, то мы ничего у нее и не купим.

Джамиля подошла к моему прилавку и навалилась на него грудью.

– Ты эту девку как увидишь, гони взашей сразу же! – проговорила она. – Думает, что если сама не ворует, так никто и сделать ничего не может.

– А что, уже были прецеденты? – спросил я.

– Ага, были, – покивала Джамиля. – Она пришла и давай лифчик примерять и сиськами светить. И пока мужики зенки вылупили, их всех карманники хитрые и обобрали. За руку не ловила, но за версту таких чую! Гнать таких надо нещадно, Володя!

– Понял, – кивнул я. – Запомнил, урок усвоил.

Хотя на самом деле я не знал, верю ли Джамиле на все сто. И правда ли эта Надя заигрывает с криминалом или просто любит выпендриться, чем карманники, которых на рынке и без нее валом, немедленно и воспользовались.

Но все равно я был рад, что Джамиля ее выгнала. Никакого желания вступать в коммуникацию с этой особой у меня не было.

Я просочился в нашу подвальную берлогу и присел рядом с дверью, чтобы не мешать ребятам. В общем-то, мне вообще не было необходимости присутствовать каждый раз, я ведь не играл. Но тут есть нюанс… Сам-то я не играю, конечно. И когда каждый раз маячу, то еще больше провоцирую своих задавать мне вопросы насчет руки. Но творческие люди, особенно когда они говнари, которые пока что своим творчеством ничего не заработали и плохо себе представляют, сколько именно можно этим заработать, – они же как дети малые. Оставишь без присмотра на пару часов, они или переругаются, или лажу какую-нибудь начнут ваять. Так что на репетиции я являлся как штык. Ну, иногда чуть опаздывал. Но пока что все шло гладенько. Вдохновившись последним успехом, ребята работали старательно, не отлынивая и не придумывая отмазок. И даже уже пару песен нирваны играли вполне узнаваемо. Осталось только с текстами разобраться, потому что по-английски Астарот пел так, что без слез слушать было нельзя.

А сегодня они вторую песню Кирилла разучивали. На прошлой репетиции он спел три, после недолгого спора выбрали одну, про Влада-Колосажателя.

Как по мне, она звучала как-то слишком простовато, но парням больше всего зашло, так что они взялись азартно ее разучивать.

– О, у меня идея! – воскликнул Бельфегор, как только песня закончилась. – А что если перед припевом сделать паузу, потом Абаддон, такой, тыц-тыц-тыц, а я заору. Вот так!

Бельфегор издал вопль-визг, у меня даже уши заложило.

– Точняк, а потом мы хором припев! – подхватил Абаддон. – Попробуем так?

Он постукал палочками друг о дружку, и мои «Ангелы» снова заиграли. Я в процесс не вмешивался, даже не стал их дергать, чтобы они со мной поздоровались. Видно же, работают ребята. И даже Астарот не выглядит недовольным. Ну, разве что самую малость изображает на лице выражение «усталая звезда снисходит до вашей этой вашей суеты».

– Вспомни, господарь

Как это было встарь,

Как гости собрались

За праздничным столом

Пиво и вино

Открытое окно

Только веселись

Чтобы все было вверх дном

Разве думали они,

Что сочтены их дни?

В этом месте инструменты замолкли, потом Бельфегор заорал.

– Здравствуй, Влад-Колосажатель!

Утром в день кровавой жатвы…

Астарот пока что пел по бумажке. И являл собой прямую иллюстрацию пользы регулярных упражнений. Может быть, ему самому изменения пока что заметны не были, но голос его звучал уже значительно увереннее, чем в первые разы. Ну и кроме того, творчество Кирилла была попроще по звучанию, там не нужно было изображать брутальный рев. Вдохновлялся он, судя по тому, что я пока что видел, разными неоднозначными историческими личностями. Что лично мне, например, очень нравилось, жюри рок-клуба тоже зашло, а как примет публика… Ну, посмотрим.

– Велиал, ну как? – спросил Бельфегор, когда они опять замолчали.