Читать книгу: «Приключения Дэвида Симпла», страница 6

Глава IX, содержащая некоторые доказательства того, что все люди не совсем те, за кого они хотят казаться в этом мире

На следующем жилье, которое наш герой арендовал возле Ковент-Гардена, он познакомился с джентльменом, который случайно оказался его соседом. Разговор с ним оказал на мистера Симпла неподдельное впечатление. В его манерах было что-то такое, что казалось свидетельствовало о внутренней гармонии, возникшей от убеждения в собственном благочестии. Каждая мелочь приносила ему удовольствие, потому что в его душе не было никаких тревог, мешающих его счастью. Все его чувства были столь изысканными, а мысли – столь тонкими, что Дэвид представил себе, что такой друг, если его мнение не изменится, был бы самым большим даром, который мог предоставить мир.

Оргейл, господин французского происхождения, был джентльменом, который был одинаково доволен мистером Симплом и они постоянно проводили время вместе. Он имел много хороших знакомых и разговаривал со всеми разумными людьми, которых встречал, не обращая внимание на их состояние, – только на их поведение. Таким образом, Дэвид считал, что этот человек соответствует всем его желаниям, поскольку не обнаружил ни одного порока или небрежности в добрых делах. Единственным недостатком, который он заметил, было слишком строгое осуждение действий других, поскольку он не учитывал человеческие слабости и ожидал от всех строгого соблюдения разума и доброты. Однако один из его друзей не учел этого и считал, что он сам был в состоянии избежать этих недостатков, если проявит достаточную осторожность. Куда бы он ни шел, он всегда брал Дэвида с собой, вводя его в совершенно новую жизнь, так как до этого он общался в основном с людьми низкого уровня. Общество, которое восхищало мистера Оргейла, состояло из людей, занимающих благородные профессии, и с ними нельзя было считаться ни в высшем, ни в низшем обществе. Вечером они пошли в таверну с четырьмя другими джентльменами, каждый из которых был очень остроумен, умело сочетая идеи, которые обычно не связаны, но вместе звучали логично, хоть в их соединении нет ничего нелепого или чудовищного. В то время как я встречала людей, которые, чтобы произнести что-то остроумное, насильно соединяли противоречивые идеи, что казалось лишь выражением их тщеславия и решимости быть остроумными любой ценой. Однако разговор был совершенно отличным; все остроумие было естественным и не притворным; все, что говорилось, было задумано для развлечения компании, без мыслей о том, какие аплодисменты последуют в их адрес. Другими словами, только зависть и раздражение из-за того, что он не был автором сказанного, могли помешать любому человеку наслаждаться каждым использованным выражением. Поскольку ум Дэвида не затмевали низкие, подлые чувства, его развлечения были честными и искренними.

Он провел следующее утро, переваривая разговоры прошлого вечера и выразил благодарность другу за приятное времяпрепровождение. «Да, – ответил другой, – я уверен, что человек вашего уровня был бы очень доволен всеми теми джентльменами, с которыми вы были вчера вечером; но я знаю, что ваша доброта заставит вас опечалиться от того, что я сейчас скажу. У каждого из этих мужчин, которые вас так восхищали, есть столь явные недостатки, что мы можем думать о них только как о коротком развлечении. Я не могу доверять им и не могу зависеть от них ни в коем случае. Хотя в них есть черты, которые мне нравятся, я вынужден думать о них так же, как о шуте, который меня развлекает, но не привлекает ни моей любви, ни уважения. Возможно, вы упрекнете меня за то, что у меня есть, что сказать им об их истинном характере, но я принимаю их такими, какие они есть. Человек, должно быть, несчастен, если не может наслаждаться всеми возможными удовольствиями, невинно постигая их, не слишком вдаваясь в их деликатность. Этот человек, который сидел рядом с вами, несмотря на все его красноречие о жадности и презрение к этому, на самом деле такой скупердяй, что он предпочел бы видеть своего друга страдающим, чем потратить хоть копейку, чтобы помочь ему. Если бы ему удалось извлечь из него хотя бы малейшее сострадание, человек, которому он когда-то одолжил деньги, стал бы для него ненавистен. Люди с его интеллектуальным складом испытывают то же самое отвращение к людям, которые похожи на них или делают их беднее, как дети боятся хирургов, отбирающих у них кровь.

Другой джентльмен, который говорил о расточительности, является самым расточительным; он только тратит деньги, не ценя способ их заработка. Несмотря на свою расточительность, он жадный для всякого, за исключением самого себя. Действительно, дельный мир считает его великодушным; и поскольку он в совершенстве владеет искусством льстить самому себе, он верит, что он такой; но ничто не может быть дальше от этого. Хотя он без колебаний выбросил бы последние двадцать гиней, которые у него были, на удовлетворение любой своей прихоти, он не пожалел бы и шиллинга, чтобы сделать что-нибудь правильное или послужить другому. Можно предположить, что эти два человека, хоть и кажутся различными, испытывают глубокое презрение друг к другу. Однако если бы они смогли оценить себя объективно и рассудительно, так же, как они судят о других, они бы поняли, что на самом деле они гораздо ближе друг к другу, чем им кажется. Их поступки мотивированы эгоизмом, который заставляет их думать только о себе. Вчера вечером их свел вместе несчастный случай. Подобно тому, как алчный мужчина избегает общества блудного сына, если у того нет большого состояния, и он может сделать его своей добычей, так и завистливая некрасивая женщина – красавца, если она не ухитрится причинить ему вред и сделать его своей добычей разговором с ней.

Я слышал историю о молодом человеке, который сидел рядом со мной и с таким живым воображением и разнообразием выражений осуждал предательство и неблагодарность, что можно было подумать, что он обладал душой великого римского философа Сенеки, что одновременно вызовет у вас удивление и отвращение.

Его отец был тем человеком, который, хоть и не собирался делать зло, но из-за своей лени и беспечности доверял другим управление своими делами, но при этом хорошо управлял большим имением, оставив своего сына без присмотра в возрасте пятнадцати лет, чтобы тот искал свое место в жизни. Один старый джентльмен, проживавший по соседству, был восхищен мальчиком, увидев в нем талантливого человека. Он пригласил мальчика в свой дом, заботился о нем, как о собственном сыне, и в конечном итоге использовал свои связи, чтобы обеспечить ему вступление в армию, чего он и добился. Так как в то время был мирный период, старый джентльмен сделал все возможное, чтобы мальчик мог часто посещать его и проводить дома много времени. У старика была дочь, которая была всего пятнадцати лет, когда нашей искре исполнилось двадцать. Дочь была необыкновенно красива, обладала безграничной любовью и привязанностью к своему отцу, а также вызывала восхищение всех, кто знал ее. Она оказала отцу величайший долг, заботясь о его благополучии, и ее счастье состояло в его доброте и высоком мнении о ней. Изначально она была страстной и склонной влюбляться в тех, кто пытался угодить ей. Молодой человек влюбился в нее, поняв, что он может доставить ей удовольствие, и он не задумывался о том, какую цену она заплатила за удовлетворение его влечения. Он использовал все свои приемы, которыми владел (и вы видите, каким приятным он мог себя сделать), чтобы завоевать ее расположение, и как только он обнаружил, что ему это удалось, он без колебаний воспользовался той самой любовью в ее груди (которая должна была бы иметь возможность заставить его желать защитить и оградить ее от всех несчастий) предать ее величайшему страданию, какое только можно вообразить. Все, что он сделал в ответ человеку, который был ему отцом по собственному выбору и добродушию, заключалось в том, чтобы разрушить все утешение, которое он предполагал на старости лет – видеть счастливым своего любимого единственного ребенка.

Он быстро утратил интерес к ней, и затем оставил её в таком состоянии, что она уже не могла выносить дальнейших страданий, словно была на грани безумия от того, что оставил её человек, которого она любила. Это и ужасало её отца, который понял, что его дочь находится в таком состоянии, что не в состоянии пережить такой удар. Не то чтобы она боялась отца, но любила его настолько сильно, что больше всего боялась его беспокоить. Долгое время скрывать свою глупость было невозможно, и она никак не могла заставить себя признать её. Изменение её поведения – от яркой жизерадостности к устойчивой меланхолии, с бледным и угнетенным выражением лица – заставило бедного старика опасаться, что у девушки начинается серьезное заболевание, чахотка. Он всегда интересовался, что с ней, и каждый раз, когда он об этом спрашивал, замечал, что у неё в глазах собираются слезы и она едва может ему ответить. В конце концов, после многочисленных настойчивых уговоров, он наконец вынудил её признаться во всей правде. Какими словами можно описать его разочарование, когда он услышал её! Его мысли были такие спутанные, а удивление такое глубокое, что прошло некоторое время, прежде чем он смог выразить свои мысли. Она стояла перед ним бледная и дрожащая, не в состоянии произнести ни слова, пока, наконец, не потеряла сознание. Затем он поднял ее на руки, крикнул о помощи, и когда она пришла в себя, он приветствовал ее возвращение к жизни не с гневом и упреками, а с самыми нежными словами, какие только может выразить любящее сердце. Он заверил ее, что никогда не будет винить ее, что весь его гнев должен направиться на настоящего виновника, на того, кто испортил ее мягкую, добрую натуру и погубил их обоих. Он удивлялся, что могло спровоцировать этого негодяя на такую подлость, поскольку если бы тот сделал ей предложение, зная, что она его любит, он бы ни за что не поступил бы так, чтобы облегчить ей жизнь. «Нет, – сказал он, и слезы излились из его старческих глаз, – мне дополнительно бы приносило радость способствовать счастью этого человека, который теперь настолько жестоко разрушил все то, что я предлагал на закате своей жизни, и погубил меня и мою бедную единственную дочь».

Это чрезмерное проявление доброты оказалось намного более опасным для бедной молодой девушки, чем если бы отец поступил по обычной схеме, как поступают в подобном случае большинство отцов, отвергнув дочерей из-за разочарования в своем тщеславии и отчаянии относительно их будущего брака. Его необычное поведение привело к ее полному разрушению, она падала от одного обморока к другому и умерла всего через три дня. Она не отходила от отца и умоляла его забыть её деяния и изгнать еë из своей памяти. Она проявила великодушие, хотя переоценивала свою вину. Она пыталась отвлечь его от размышлений о своем прежнем поведении и всех тех маленьких сценках, в которых, проявляя величайший долг и нежность, она так часто вызывала слезы радости у своего тогда счастливого отца. Её душу переполняли мысли о доброте отца – идея, что она причинила ему столько огорчений, была для нее невыносима. Все остальное она могла бы вынести с терпением, но размышление о том, что она навлекла на него (самого лучшего из отцов) было больше, чем могла выдержать природа.

Бедняга старался сдерживать стоны, пока дочь могла его слышать, избегая причинения ей боли. Однако, как только она ушла, он начал бить себя, рвать волосы и погрузился в такие муки, что словами не передать. Я буду следовать примеру художника, который закрывает вуалью лицо Агамемнона при жертвоприношении его дочери, так как вычерчивание всего ужаса данной ситуации – задача за пределами возможностей. Я оставлю вашему воображению решать, что он пережил, но скажу лишь, что это было настолько мучительно, что его жизнь скоро завершилась».

Тут мистер Оргейл прекратил разговор, увидев, что бедный Дэвид больше не в состоянии слышать, не в силах удержать свои эмоции и стал плакать при мысли о таком зрелище. Он считал ниже своего достоинства проявлять слабость, но при этом не слишком женственно расстраиваться из-за любого несчастного случая, в котором он лично не участвовал.

Когда он смог собраться с мыслями, он вскрикнул: «О, милосердный Боже! Стоит ли мне пытаться найти счастье в этом мире, когда даже те, кто, кажется, плавает в изгибах судьбы, могут совершать ужасные поступки, оставляя свою природную благосклонность в позоре! Что могло побудить человека к такому неблагодарному поступку! Ни одни обстоятельства не могли оправдать его злодеяние, ведь если бы его страсть была столь сильной, он мог бы взять ее в супруги». «Да, – согласился мистер Оргейл, – но он не хотел жениться в таком молодом возрасте. Он был амбициозен и считал, что брак в его юные годы навредит его финансовому положению. Изначально он не рассчитывал на большее состояние этого бедного создания, чем на полторы тысячи фунтов. Он не знал, сколько проживет ее отец, но уверен был, что если бы прожил еще некоторое время, смог бы познакомиться с женщинами, которые были бы не менее приятными, но гораздо более выгодными для него».

«Понятно, – ответил Дэвид, – и какова его репутация в обществе? Будут ли люди общаться с ним? Может быть, стоит изгнать его из круга общества и поставить на него клеймо, чтобы избегали и презирали? Он, безусловно, одно из самых приятных существ, которых я когда-либо видел, но я предпочел бы провести время с величайшим дураком, при условии, что он честный человек, чем с таким человеком – негодяем». «О, сэр! – говорит другой. – Когда вы поживете столько же времени в нашем обществе, сколько я, вы поймете, что пока человек обладает приличным доходом и может участвовать в общественных мероприятиях, его компанию будут приветствовать, не обращая внимания на его происхождение или недостатки. Каждый знает, кто может лучше всех развлечь их, но мало кто уважает это истинное искусство. Этот человек преуспел только потому, что женился на женщине с огромным состоянием». Дэвид был еще более удивлен, чем раньше, когда услышал этот ответ, и спросил, слышала ли его жена историю, которую он только что рассказал. «Да, – ответил он, – я знал одного джентльмена, друга его жены, который рассказал ей об этом еще до ее замужества. Она ответила, что если женщины так наивны, чтобы подчиняться мужчинам, это их собственное дело, а ей хватит этого. Она была уверена, что он не станет поступать плохо с порядочной женщиной, и у нее не было сомнений, что ее поведение заставит его вести себя хорошо. В общем, она любила его и хотела его завоевать. У него был экипаж, и все его знакомые его любят. Эта история не всем известна, а те, кто знают ее, настолько склонны его любить, что пока находятся рядом с ним, не могут поверить во что-либо плохое о нем. Не удивительно, что он мог завоевать разум молодого неопытного создания, раз уж я знаю, как он умеет проникать в разум вразумительным людям».

Дэвид не мог принять идею, что чьи-то ум и способности способны скрыть их злодейскую сущность и он жаловался другу, что тот, кто умеет доставлять удовольствие, не обязательно хороший человек. «Фактически, сэр, – сказал мистер Оргейл, – из моих наблюдений за окружающим миром могу сказать, что умные головы и добрые сердца обычно идут в паре, но они не всегда неразлучны, как это было уже описано вам. Я назвал уже три примера, а также могу привести пример, о котором рассказывал другой джентльмен, которого мы видели прошлой ночью, хотя этот случай, конечно, нельзя сравнить с предыдущими.

Возможно, вам покажется очень ненатуральным, что у человека с таким пониманием жизни все его хорошие качества поглощены и переполнены самым явным высокомерием; он очень красив, и его красота является источником всех его недостатков. Мне часто приходит в голову мысль, что он распоряжается своими талантами, которыми природа была так щедра к нему, с той же мудростью, с какой поступил бы фермер, который должен отдать все свое время и труд уходу за маленьким садом, наслаждаясь разнообразными цветами и ароматами, и оставить все богатые поля, которые при должном уходе могли бы приносить реальную пользу, неухоженными и забытыми. Таким образом, если этот джентльмен посвятил бы свой ум общественным нуждам, он мог бы стать полезным членом общества. Однако его интересы ограничиваются только украшением себя и завоеваниями. Вы, вероятно, не заметили этого, поскольку среди нас не было женщин; но если бы они были, вы бы увидели, как он принимает нелепые позы и занимается глупым кокетством, которые почти неприемлемы даже для привлекательной пятнадцатилетней девушки. Он был очень молод, когда приехал в город, и везде, куда бы он ни пошел, его встречали с таким восхищением, что даже женщины высшего общества не могли устоять перед его красотой. Это произвело на него сильное впечатление. Возможно, вы думаете, что эти слабости невелики по сравнению с другими, о которых я вам рассказал, и они не заслуживают особого внимания. Но если вы подумаете немного, то поймете, что его тщеславие причиняет столько же вреда, сколько плохой характер или жестокие наклонности. Почти в каждой семье, с которой он когда-либо был знаком, был хотя бы один, а иногда несколько несчастных людей из-за него. Поскольку благополучие и счастье большинства семей в значительной степени зависят от женщин, то пытаться нарушить их душевное равновесие и воспламенить в них такие страсти, которые делают их бесполезными для своей семьи или для того, чтобы утешить своих друзей, на самом деле означает получать удовольствие от общего разрушения. Сейчас я знаю несколько молодых женщин, которые раньше были источником радости для своих родителей и восхищением для всех своих друзей. Но после короткого знакомства с этим мужчиной, их отношение к жизни изменилось. Они были больше не так доброжелательны и живы, как прежде, став более склонны к ссорам и отсутствию изящности. Каждая из них проводит дни в пустых надеждах и фантазиях о том, что только они могут сделать этого мужчину своим собственным.

В одном доме живут три сестры, которые из лучших подруг превратились в закоренелых врагов из-за своей страсти к этому мужчине – даже в компании не могут удержаться от того, чтобы не сыпать друг на друга лукавыми оскорблениями и злобными упреками. Я знаю одну светскую даму, у которой нет никаких недостатков, кроме непреодолимой страсти к этому джентльмену, и у которой слишком много чести, чтобы отдать свою особу одному мужчине, в то время как другой пользуется ее расположением, она отказалась от нескольких хороших браков, чахнет и становится совершенной жертвой его тщеславия. Однако он сохраняет свою репутацию человека, который обращается с людьми по-честному и доброжелательно, что кажется мне странным: как можно быть безжалостным при возможности влиять на умы людей, но, тем не менее, его характер не ухудшается, а, наоборот, он, кажется, любим еще больше. Ибо происходит ли это от надежды получить приз, о котором мечтают все остальные, или от мысли, что им простительно не сопротивляться искусствам мужчины, которому обычно позволяется быть неотразимым, или в чем причина, я не могу сказать… Возможно, это происходит потому, что женщины относятся с особым добром к мужчине, о котором говорят, что он нанес наибольший вред. Я уверен, что не нужно напоминать вам, какими шутливыми и вежливыми словами он насмехался над этим видом тщеславия, которым, судя по всему, он сам обладает в избытке, как я только что рассказал».

Дэвид отметил, что его замечание было именно тем, о чем он только что подумал, и он заметил, что каждый в компании выражал крайнее отвращение к порокам, за которые они были особенно ответственны, по его словам.«Да, – сказал мистер Оргейл, – с тех пор, как я узнал о мире, я всегда замечал, что люди, о которых говорят, будто они совершили что-то необычное, чаще всего сами виноваты в этом. Я много раз задумывался об этом и пришел к выводу, что люди возмущаются против всяких пороков не для устранения их, а чтобы заслонить свои собственные недостатки и убедить себя, что у них нет недостатков, на которые они указывают. Или, возможно, они так сильно стараются убедить себя в своем понимании, что даже будут переименовывают вещи, пытаясь избавиться от своих недостатков и убедиться, что они свободны от них. Однако есть опасение, что другие люди, у которых не такое развито различение, могут подумать, что у них тоже есть недостатки, на которые указывают их действия. Поэтому они решают сделать попытку (даже если это будет всего лишь несколько слов) улучшить свою репутацию в глазах окружающих. Все-таки люди с ярким воображением и сильной волей могут убедить себя в почти чем угодно.

Я помню мужчину, который сильно любил женщину. В её натуре не было видно никаких недостатков, кроме грубой красной руки. Сначала он решил похвалить её за ту часть, которая считалась наиболее ущербной, исходя из своего понимания природы: ничто не радует так, как наблюдать, как изъяны превращаются в прекрасные черты. Он настойчиво продолжал это делать так долго, что, в конце концов, он искренне полагал, что у неё самая восхитительная белая рука, которую когда-либо видели. Тем не менее в его сознании все ещё присутствовало подозрение, основанное на слабом воспоминании о том, что когда-то он думал, что другие могли думать иначе. Таким образом, он постоянно убеждал всех в том, что никогда не видел столь красивой руки в жизни. Женщина, которая легко склонялась к мнению окружающих, была достаточно наивной, чтобы быть удовлетворенной этим. Вместо того чтобы скрывать от посторонних глаз то, что обычно считала слишком уродливым для своей личности, она забыла обо всем, кроме своей мнимой красоты. Ей приносило удовольствие лишь демонстрировать перед каждой компанией то, что она теперь считала достойным восхищения. Они подняли это на настолько абсурдную высоту, что это стало известным выражением, и для подшучивания они прозвали её королевой-белоручкой».

Мистер Оргейл уже чувствовал полное изнеможение от описания такого множества различных персонажей; мне кажется, что настало время завершить эту длинную главу.