Читать книгу: «Возвращение (Рассказы)»

САМСОН ГЕЛХВИДЗЕ

ПОСВЯЩАЕТСЯ:

Светлой памяти моей матери

             ЭТЕРИ АЛЕКСАНДРОВНЫ КУРДАДЗЕ

ВОЗВРАЩЕНИЕ

(РАССКАЗЫ)

Тбилиси

2004

УДК 882 – 32

Г 31

© Гелхвидзе Самсон Прокофьевич

ISBN 99928 – 0 – 418 – 1

“РАССКАЗЫ МОЛОДОСТИ”

( От автора )

Сборник рассказов “Возвращение”, как и ранее изданные “Торговцы болью”, является составной частью одного большого сборника рассказов, именуемого “Рассказы молодости”, которые были написаны автором в основном за 1984-1998 годы и которые явились его попыткой задержать, хотя бы на одно мгновение, на один миг, стрелою летящее время.

В рассказах сделана попытка передать читателю через своих героев те настроения и чувства, которые мог бы испытать каждый из нас, если бы подобное им уже не было испытано. Ведь каждый человек носит в себе вселенную и, в то же время, сам является мельчайшей частичкой этой вселенной.

И в каждом человеке сидит каждый человек.

Известно – чтобы познать человечество, достаточно познать одного человека, и, наоборот, чтобы познать одного человека, нужно познать человечество.

Часто встречается любимый жанр – “бессюжетные” рассказы, или, как я их называю, рассказы настроений, как попытка подвести читателя к ознакомлению с теми тонкостями и нюансами человеческих чувств и переживаний, которые часто граничат с его глубоко интимными, эзотерическими переживаниями.

Описанные в рассказах сюжеты и истории, как и их герои, часто представляют смесь событий и персонажей, встречающихся нам в реальном, виртуальном, априорном, возможном, воображаемом… и других мирах.

Некоторые читатели считают рассказы автобиографичными. Нет, это неверное видение попытки и желания как можно ближе и явственнее пережить все испытываемые героями чувства.

Но, пожалуй, если говорить о самом главном назначении и цели творчества автора – это та красная нить, которая тянется и пронизывает все – это отношение людей к друг другу и к Богу.

“Жизнь без Бога – ад!”,– считает автор и пыается показать в своих рассказах, в какие сложные и далеко неординарные ситуации попадают герои, сбившиеся с единственно верного жизненного пути – тропинки, ведущей к Богу, которая пролегает через Церковь.

Всю свою “сознательную” жизнь мы, люди, ходим по мучительным и изнурительным кругам, придумываем сами себе некий мир, подвергаем себя всевозможным испытаниям и терзаниям, выдумываем разный “новый велосипед”, тогда, как все уже давным-давно изобретено и сказано. “Я – свет миру; кто последует за мною, тот не будет ходить во тьме, но будет иметь свет жизни”(Иоанн, 8, 12),– говорит Господь Бог.

Мы же, люди, часто следуем не за Ним, а друг за другом или вовсе за самими собой, на поводу у своих земных желаний, чувств и страстей. И, как правило, как итог,– часто заходим не туда, куда нужно и необходимо нашей душе для ее спасения и воскрешения. И когда оказываемся в безвыходном положении, тогда начинаем звать на помощь людей, которые часто не в силах нам помочь, а иногда и вовсе не отзываются на наш зов.

Во многих рассказах автора звучит, хотя бы мельком, звон колоколов, призывающих, зовущих героев к себе, в Церковь, к тому единственному спасительному кораблю мирян, который способен вывести их из самых сложных, запутанных и опасных для жизни и здоровья ситуаций.

В нашем сегодняшнем сложном мире человеку нетрудно затеряться и потерять себя и то доброе начало, которое изначально было в него вложено Богом. И в таких случвях очень важно бывает вернуться к самому себе, к своему началу, к своим истокам, и возвращение это возможно только с помощью Бога и Церкви.

В заключение отмечу, что более опытному писателю, возможно, лучше удалось бы сказать и выразить то, что пытался передать я.

Поэтому надеюсь на снисходительность читателей, у которых может возникнуть масса вопросов ко мне, из которых самым главным представдяется: “А зачем же в таком случае я пишу?” “Ведь хлеб лучше пекарю выпекать.” На что я могу ответить просто: “Пишу, возможно, не столько потому, что писать умею, а потому, что от этого делаюсь лучше!”

12. 12. 2003

ЛУЧШИЙ НЫРЯЛЬЩИК

Соединяющий тела

                   Их разлучает вновь,

                         Но будет жизнь моя светла,

                   Пока жива любовь.

Н.С.Гумилев

Нугзар неторопливым шагом поднимался по лестнице и рассматривал на стенах следы своего детства. Нет, он был не из тех, кто мальцом пачкал стены. Тогда это ему не нравилось, но сейчас он смотрел на вещи несколько иначе.

Из друзей его детства в городе, в котором все они выросли, почти никого не осталось. Друзья здравствовали, но переехали жить в другие города.

– Всю жизнь человек доходит до какой-то отметки, после которой предпринимает крутой поворот и начинает все сначала,– с такими мыслями он подошел к почтовому ящику с номером двадцать шесть. Ловко просунул пальцы в верхнюю щель, достал небогатую почту, нагнулся и всмотрелся в дырочки понизу ящика.

Неохотно достал из кармана связку ключей, извлек из ящика ещё два конверта. Подумал: “Не слишком ли богато?” и, не читая адресов отправителей, продолжил свой путь наверх. “Что движет этими неугомонными, неспокойными людьми?” – размышлял на ходу.

В комнате бросил всю почту на стол и двинулся в ванную – принимать душ.

      Душ пришелся ему по душе.

В полурасстегнутом халате, с большим холщовым полотенцем, взлохмаченный, предстал перед собой в высоком зеркале.

Отпив из стаканчика кефира, приблизил к зеркалу лицо,– щеки и нос покрывали морщины. На полуоблысевшей голове впервые заметил седину и почувствовал, как кольнуло в сердце.

      Удрученный, он вздохнул и отошел от зеркала.

Устроился поудобней в качалке, принялся разбирать почту.

– “Динамо” начало проигрывать уже у себя на поле и не столь уж именитым командам,– подумал не без грусти, вспоминая, когда в последний раз был на стадионе.

Раньше у него обычно на каждый сезон бывал абонемент, дома стены пестрели таблицами, фиксирующиеми ход чемпионата. Словом, футбол в нем жил. Да и только ли футбол?..

Быстро пробежав заглавия газет, Нугзар добрался до корреспонденции.

Он уже и забыл, когда получал столько писем.

Первое письмо узнал сразу, оно было послано им самим бабушке знакомого. Сам удивился тому, что к ней он отнесся внимательнее, чем к самому знакомому. Не мог вспомнить причины, забыл, с чего это началось, но переписывался с нею ровно двенадцать лет, причем регулярно. А знакомого простыл и след.

– Жизнь поглотила,– предполагал Нугзар.

Адрес на конверте был перечеркнут крестом, а на обороте конверта значилось: “Адресат скончался в прошлом году”.

Сердце второй раз кольнуло, и заметно сильнее.

– Ну, вот, Нугзар, ты потерял ещё одного друга,– мелькнуло в голове.

Бабушка была уже в возрасте, но Нугзар своих друзей по возрастным категориям не разделял.

Второе письмо было из Союза охотников.

– Наконец-то вспомнили,– подумал он,– небрежно обрывая край конверта. В нем содержалось напоминание об уплате членских взносов.

– Какое безобразие не платить уже четыре года! – досадовал на себя Нугзар.– Нужно будет сдать в Союзохот ружье и вообще закрывать всю лавочку,– прихотям молодости пришел конец.

Нугзар пошел в охотники из-за щенка, которого подарили ему в деревне, шотландского сеттера коричневой окраски по кличке Леди. Собака была ему хорошим другом. Многое им довелось испытать за недолгую жизнь Леди. Собаки более умной и чуткой Нугзар не видывал никогда в своей жизни.

Ему несколько раз предлагали других щенков, но он напрочь отказывался. Никак не мог забыть предсмертного взгляда, взгляда с мольбой о помощи.

– Сильнодействующий яд! То, что она еще жива, это – благодаря частичной отрыжке. Это конец, Нугзар, я ничего не могу поделать, ей осталось от силы полчаса,– были слова ветеринарного врача.

Нугзар в последний раз взглянул на Леди.

      В горле поднялся ком.

По щеке покатилась слеза.

Собака дрожала в ознобе и изредка слабо повиливала хвостом. Нугзар не забрал ее обратно, он попрощался с ней живой и не хотел ее увидеть другой…

Сквозь открытые незашторенные окна видны были качающиеся на ветру тополя-великаны. Шелест листьев шептал подошедшему к окну Нугзару о том, что было и чего не было за время его отсутствия.

– Я очень устал и не в силах что-либо предпринять,– молча жаловался он своим друзьям, разглядывая их совсем еще нежные, зеленеющие листья.

Он сделал глубокий вдох.

– О весна, ты чарующе прекрасна, твой аромат волнует душу, мне с тобой хорошо. Но скоро покинешь меня и ты. Только я один никого не покидаю,– подумал Нугзар, и тут же в его душу вкрался легкий испуг.

Он вернулся в комнату на звонок телефона. Услышал знакомый и приятный ему голос друга.

– Привет, старина, как жизнь?

– Спасибо, Темо, понемногу.

– Я словно чувствовал, что ты сегодня приедешь, как это тебе удалось?

– Да вот вырвался, соскучился по жене и сыну.

– Такова, брат, семейная жизнь – мотает тебя, невзирая ни на время, ни на километры.

– Помнится, вроде я не жаловался тебе на нее.

– Да что ты, я просто шучу, сам – как волчок… Ты надолго?

– Завтра утром вылетаю обратно.

– Да, маловато, но мне хватит и этого времени.

– Что случилось?

– Помощь твоя нужна позарез, – переменил Темо тон. – Пойми, мне очень неловко перед тобой, но без тебя дело – дрянь…

– Объясни толком, что у тебя стряслось.

– Ну, хорошо! Ты мог бы приехать к нам на базу?

– Прямо сейчас?

– Да, там все и объясню, сейчас времени нет!

– Но,– замялся Нугзар, задумавшись на несколько секунд. – Ну, хорошо,– согласился, зная, что без крайности Темо человека не побеспокоит.

Он еще раз обошел все комнаты в доме. Некое ощущение от всякой встречи с ними не покидало его в детстве и все более обострялось с возрастом.

– Слава богу, хоть есть кому убирать дом,– подумал он и теплая волна прокатилась по его сердцу.

Что же делать с кафелем, отлетевшим почти везде? Кухня, боже мой, на что похожа! Пожелтевшие и полуободранные местами обои свисали со стен.

– Когда и кому все это ремонтировать?!

– Эх, родители! Мы, дети, и предположить не можем, какую ношу вы носите на себе всю жизнь.

В спальне на него взглянули с фотокарточки жена и сын. Он сам их снял прошлым летом на море, когда они приехали навестить его, узнать, как ему работается и живется без них.

Хотя Нугзар считал себя сильным человеком, ему были знакомы чувства, перед которыми нелегко было устоять, и некоторым из них удавалось даже иногда извлекать из глубин его строгих глаз не одну пару слезинок.

Стоя перед шкафом с распахнутыми дверцами, он на минутку задумался, перебирая взглядом свою одежду.

В передней раздался громкий нетерпеливый звонок.

– Иду, иду,– послышался в ответ женский голос.

– На, возьми, пожалуйста, – попросила вошедшая, высвобождая из рук часть сеток с продуктами.

– Фу-у,– протянула она,– думала, отвалятся.

– Здравствуй, бабуля,– радостно поздоровался с ней маленький, лет пяти-шести, внук, естественно, считавший себя уже большим.

– А мне мама купила автомат, тр-тр-тр,– затрещал он игрушечным оружием.

– Ух, ты, какой молодец, иди ко мне, бабушка тебя поцелует.

Внук не брезговал лаской бабушки и всегда с радостью на нее отзывался.

– Где вы так долго, Русудан, я уже начала волноваться.

– Выходной день, мама, рынок забит людьми так, что и не пройти, Кахи чуть не потеряла по дороге.

– Зачем же так надрываться, когда можно попросить отца и он подбросит тебя на машине.

– Ай, ты ведь знаешь его, – ему всегда некогда!

– В этом он тебе не откажет. Ну, ладно, а теперь быстро мыть руки и кушать.

– Что там твой скиталец, не приехал и не позвонил? – спросила мать у Русудан за столом.

– Не знаю, мам, я ничего не знаю.

– А, что тебе знать? Когда еще было не поздно, я тебя обо всем предупреждала.

– Мой Нугзар – он такой чуткий, внимательный…

– А теперь что? На кого стала походить, исхудала вся.

– Мама, я пойду во двор, можно?– попросил Кахи.

Русудан улыбнулась ему в ответ:

– Можно, только ненадолго!

– Пока слушается,– подумала она.

– Ты хоть любишь его, Русудан, теперь?

– Не знаю. Хотя да, наверное.

– А он тебя?

– Говорит, что да.

– Это не любовь, в разъезде.

– Мы с ним никак не утратим любви друг друга,– улыбнулась Русудан.

– Не успеет он у нас с Кахи обжиться, как снова в командировку. Иногда мне кажется, что так лучше, человек всегда стремится к тому, чего у него нет. А у него нет нас. Боже, какую я чушь несу!

– И что только дает ему эта работа?!

– Все, кроме нас. Хотя, может, и нас тоже… Акваланги и море – это его беззаветная любовь еще с детства, а с любимыми он никогда не расстается надолго.

– Мне кажется, он и тебя приучил к своим отлучкам?

– Что ты, мама, к этому приучить нельзя. Я очень устаю от дел, но часто вспоминаю его. Когда устаю, от этого появляется новое дело. Вот так и живем мы с Кахи в ожиданье его.

– Раньше, помнится, он ездил очень редко, а сейчас зачастил.

– На хороших специалистов везде большой спрос. Сейчас он собирает материалы для экологов. Подводная жизнь – это интересно, конечно. Знаешь, однажды он взял меня с собою.

– Что ты говоришь?! Этого еще не хватало, чтобы он тебя там утопил!

– Хм,– засмеялась Русудан. -Переселиться бы туда и жить, хотя бы некоторое время, как человек-амфибия. Было бы здорово!

– Женщине в тридцать лет пора распрощаться со своей сентиментальностью. Живи там, где тебя мать родила.

– Мама, не напоминай мне о возрасте, пожалуйста.

– Все равно! Так больше продолжаться не может.

– Что ты предлагаешь?

– Разведись. На что он тебе такой. Всю свою молодость ради него погубила. Молодой жене нужен муж, пусть решает, что ему важнее. Нельзя же так! Прошлый раз вообще на несколько часов появился, только расстроил нас и уехал обратно. Ничего себе номера?! В конце концов может себе и здесь какую-то работу подыскать. Сколько у тебя было поклонников, -

один лучше другого. И что ты в нем нашла? Он же вон на сколько лет старше тебя!

Русудан молча слушала и вспоминала глаза мужа, когда он делал ей предложение. Она тогда почувствовала себя стоящей над некоей бездной. Уловила в них такую мольбу…

– Если бы я не вышла за него замуж, он бы точно помер,-произнесла вполголоса.

–Ого-го, так-таки и помер бы,– ехидно протянула мама. – Это коронный номер мужиков, уж я-то их знаю.

Раньше Русудан закатила бы после таких слов истерику, но сейчас она просто улыбнулась.

– Что ты, мама! Ладно, оставим, пожалуйста, этот разговор…

– Тебе видней, но учти, что живем мы на этом свете однажды. И я, и твой отец не желаем видеть тебя несчастной.

– Я знаю!

Русудан умолкла на минуту. Мама продолжала доедать десерт, яблоко, вздыхая при этом так, словно кто-то пичкал ее им насильно.

– Пойду-ка я взгляну на Кахи! – направилась Русудан через комнату в лоджию.

В комнате она заперлась на ключ и дала волю чувствам. Едва удержанные слезы брызнули фонтаном.

– Господи, за что мне такие муки, ведь я люблю его, люблю,– взмолилась она, падая лицом на кровать. Уткнулась лицом в подушку и долго рыдала, пока полностью не излилась в слезах.

Со стоянки рядом с кафе открывался вид на морскую гладь. Машин стояло больше обычного.

Спускаясь по асфальтированной дороге к спасательной станции, где работал Темо, Нугзар окинул взглядом навес неподалеку, под ним было многолюдно.

Нугзар приостановился. Заметил машину на пароме, недалеко от берега, и копошившихся возле него людей. Сердце защемило уже в третий раз за день. Нужно быть на море новичком, чтобы не догадаться, в чем дело. Ему была непонятна лишь его собственная роль в этом деле. Он вдруг взволновался и быстрым шагом направился к станции.

Заметил уже вышедшего к нему навстречу Темо.

Поздоровались за руку.

– Кто? – едва переводя дыхание, спросил Нугзар.

– Парень, двадцать четыре года.

Словно камень навалился на сердце Нугзара.

Он тяжело вздохнул, вытер выступивший на лбу холодный пот:

– Ну и номер устроил ты мне, дружище!

– Прости меня, я не мог иначе. Вот, погляди, это родственники и близкие погибшего.

Они медленным шагом прошли к станции.

Темо все еще извинялся перед другом.

Проходя мимо собравшихся, Нугзар услышал за спиной:

– Это лучший ныряльщик, Нугзар Чедия, я узнал его!

– Привели, наконец!

– Чего ждали до сих пор?

Нугзар уже знал, о чем должен был просить его Темо.

– Как это произошло? -спросил Нугзар.

– Видимо, сердце. Пока не знаем! С девушкой был, хотел, наверное, показаться. Она утверждает, что он умел плавать. Собирались свадьбу на днях играть, – добавил Темо.

Следующие вопросы Нугзар задавал уже из наблюдательного пункта.

– Сколько уже дней?

– Три,-замешкавшись, ответил Темо.

– Что предприняли?

– Все, что было в моих силах: водолазы, шнуры, сейчас вот он,– показал в сторону моря Темо.

– Какого же черта твои люди не следят за лодками до того, как произойдет трагедия?!

– За всем и за каждым не уследишь, сам знаешь,– понурился Темо.

Живые всегда грешны и виноваты перед умершими.

Нугзар заметил в углу комнаты принесенный с пляжа знак с надписью “Ни одной жертвы морю”. Темо заметил взгляд друга. Ему стало еще более неловко. Оба промолчали.

– Место, на которое указала девушка, мы обложили буйками. Прочесали весь район, даже больше, словно сквозь землю, – продолжал объяснять Темо. – Родители плачут, не унимаются, хотя бы труп желают заполучить, странные какие-то. Обещают ни за чем не постоять.

– Человека больше начинают любить и уважать, когда он умирает. Но не умирать же ради этого, черт побери! Однако они меня не интересуют, меня интересуешь ты.

– Нужно закончить это дело!– в лице Темо не было ни кровинки.

– Метеосводка того дня тебе знакома?

– Да.

– Что ты думаешь предпринять?

– Я уже не надеюсь и на этих, хочу попробовать сам. Нугзар, ты меня хорошо знаешь, я не из трусливых, но сейчас разговор не обо мне. Лучше тебя этих мест здесь никто не знает, – выручай!

Нугзар тяжело вздохнул.

– Мимо воронок я тебя проведу, а вот там, где подводное течение, – Темо задумался, всматриваясь в товарища.

Нугзару вспомнилось детство, когда они с Темо ныряли в простых масках с трубкой и ластами, вооруженные сперва подводными ружьями, а впоследствии и подводными фотоаппаратами.

Но с тех пор многое изменилось и в их жизни, и в жизни моря. Море стало иным, и Нугзар знал об этом. Знал и о том, что новое море Темо знакомо более, чем ему, но не мог отказать другу.

– Ну и в историю ты попал, приятель! – пробормотал Нугзар, не прерывая мыслей о деле.

Вскоре катер, нагруженный необходимыми для работ принадлежностями, отчаливал от берега…

Раздался особенно резкий телефонный звонок. Сердце женщины словно сорвалось с высоты.

– Это он, – промелькнуло у нее в голове. Она подскочила с кресла перед включенным телевизором и бросилась на звонок. По пути поскользнулась на тщательно отлакированном полу и упала лицом вперед на колени.

К счастью, успела подставить руки.

– Мама, телефон, междугородний!– успела проговорить.

Мать сняла трубку, услышала мужской голос и тут же увидела поднимающуюся с пола дочь.

Хотела было отложить трубку и броситься на подмогу, но дочь покачала головой в стороны, в знак отказа от помощи. Через несколько секунд сама взяла трубку.

Разговор длился недолго. Русудан отвечала лишь изредка, сухо, отдельными словами: хорошо, понятно…

Симпатичная молодая телефонистка мило улыбалась клиентам, рассылая их по соответствующим переговорным кабинам.

– Что там у тебя, Нино, стряслось? – спросила женщина свою сотрудницу.

– Да нет, ничего,– с изумлением отвечала молодая телефонистка,-просто мужчина, который сейчас ушел, вел себя очень странно. Звонил в город по междугороднему, а потом вышел из кабины и уставился на меня, как баран на новые ворота.

– Ха-ха,– рассмеялась сотрудница,– видно, ты ему очень понравилась.

– Да нет, думаю, здесь посерьезнее было дело.

Нугзар почти не чувствовал качки, лишь тяжелая голова и глухой гул двигателей приковывали его к креслу.

– А, что? Что случилось? -озадаченно спросил он.

– Вам уже лучше, – послышалось в ответ, пока он с трудом различал силуэт стюардессы,– вот выпейте это,– протянулась к нему рука с чашкой.

– Что это?

– Минеральная.

– Спасибо, -поблагодарил Нугзар.

Стюардесса приложила руку ко лбу Нугзара и, улыбнувшись, удалилась в глубь салона.

– Что ей было нужно?– поинтересовался Нугзар у соседки.

– Вы бредили, по-моему, молодой человек, и требовали остановить рейс. Что мне оставалось делать,– возмущенно и взволнованно оправдывалась старушка, сидящая рядом с ним.

– А-а, – произнес Нугзар, видимо, начиная приходить в себя. -Ну, конечно, конечно, вы правильно поступили, спасибо вам!

Старушка рядом, не скрывая явного возмущения, все еще покачивала головой и утыкалась взором в иллюминатор. Нугзар отпил из чашки с минеральной и погрузился в размышления.

Полет воздушного лайнера приближался к концу.

– Стоило ли мне вообще приезжать на этот раз? – думал Нугзар. – С какой целью приехал и с чем еду обратно? Хм, как это народная пословица гласит: ездил дурень в город, что он вез туда, а что – обратно?

У него было несколько часов, чтобы повидать семью, но он ими не воспользовался. Тешил себя надеждой: доработает еще оставшуюся пару месяцев, а потом бросит “дальнюю” работу и навсегда вернется домой. Хоть и не представлял свою жизнь без нее. Или семья, или любимая работа – на сегодня жизнь предлагала ему такой выбор. Но на сегодня он не мог поступиться ни тем, ни другим.

Он пытался проволочь решение вопроса во времени, надеялся, что проблемы, которые не может решить человек, порою решает время.

– И бедняге Темо не помог ничем. И чего я такой невезучий!– досадовал Нугзар.– Всю жизнь крутишься, вертишься, а толком ничего сделать не успеваешь.

Там, куда сейчас направлялся Нугзар, его ждала радостная весть. За кропотливый труд и интересные находки его представили к награде. Но обрадует ли его сейчас то, чем он раньше жил и что радовало когда-то? Он чувствовал, как вместе с ним старели его печаль и его радость. Но начинать жизнь заново, в сорок лет, ему тоже не представлялось возможным и благоразумным.

– Хм,– подумал он,– как там, в этой пословице, сказано: за двумя зайцами погонишься, не поймаешь… ни одного или обоих? Что за чертовщина, опять забыл!

Лайнер свободно парил над роскошными пестрыми полянами. На одной из них Нугзар заметил разбегающихся по разным сторонам лошадей, которые, судя по всему, убегали от настигающего их рева двигателей самолета.

С ушибленного колена молодой девушки текла кровь, из глаза одного из пассажиров покатилась слеза, по иллюминатору самолета струились капли росы. Родители девушки негодовали, пилоты, управляющие лайнером, переживали за полет, воздушный лайнер перевозил пассажиров с их проблемами и грехами.

Кому из них сейчас было тяжелее?

Лайнер неожиданно резко нырнул вниз, аж так, что у пассажиров перехватило дыхание, и сразу выправил крен полета.

– Вот кто лучший ныряльщик! – решил один из пассажиров, подумывающий уже о том, чтобы взять этот маневр на вооружение у себя на работе, которая начиналась уже с самого раннего утра.

А вообще-то Нугзар считал лучшими ныряльщиками нырков, на которых они вместе с Темо охотились на катерах в годы юности. За все время охоты им не удалось подстрелить ни одного. Охотничьи ружья их не доставали, а на расстояние выстрела нырки их не подпускали.

Убедившись в тщетности своей затеи, они решили поучиться у них высшей степени профессионализма – нырянию.

Когда нырки исчезали под водой, один из них оставался на катере, а другой нырял за ними в маске с трубкой и в ластах, и там, под водой, наблюдал за их плаванием.

Нырнув, птицы камнем опускались вертикально глубоко вниз, затем чуть-чуть всплывали и, выправляя крен плавания при помощи клюва, свободно парили в водном пространстве, в течение долгого промежутка времени покоряя километры подводного царства.

Затем всплывали ненадолго на поверхность воды далеко-далеко от того места, где ныряли, и вновь повторяли все по несколько раз за день.

Нугзару теперь приходилось делать то же самое. Он нырял в свою работу и лишь изредка выплывал на поверхность, чтобы повидаться со своей семьей и затем нырял снова.

Лучшие ныряльщики на то и лучшие, что могут долгое время оставаться под водой, что доставляет им достаточно пищи, радостей и удовольствия в жизни.

Люди часто ныряют в жизнь, как и нырки в воду, подолгу оставаясь под ее глубинными толщами и при этом редко выныривают, чтобы увидеть Солнце – Источник Света и Тепла – и глотнуть живительного свежего воздуха.

А выныривать на поверхность, хотя ненадолго, им обоим спасительно необходимо, ибо не только пищей единой они живы.

                                           9. 09. 1984

       ВОЗВРАЩЕНИЕ

              Что утеряно нами,

какую вредную оплошность мы совершаем,так,

что сила христианская от нас удаляется,

вся живность из нас уходит, и мы, как

гробы раскрашенные, как пустая скорлупка,

изнутри изъеденная червем?

/Архимандрит Лазарь (Абашидзе)/

Надеясь подавить свой духовный кризис, Отар решил навестить бывшего однокурсника. К своему большому удивлению, застал его дома.

– Такое может случиться в год лишь однажды!– откровенно заметил он, в ответ на что раздалось:

– Когда заходишь однажды в год, конечно, да, Отар!

– Не скажи! Ты вовсе мой адрес позабыл!

Хотя Отару поговорить с другом, переворошить страницы прошлого, так тесно их связывавшего, было очень приятно, четыре часа беседы все же не принесли ему желанного облегчения.

Такого состояния он давно не испытывал. Не мог с тревогой не замечать, что со временем теряет вкус к окружающему, что все краски смешиваются в один, нелюбимый цвет, что давно как бы замер, притаившись и присматриваясь к окружающему в ожидании чего-то необычного, словно предчувствуя, что жизнь готовит какие-то перемены.

– Когда теряешь одно, то находишь другое,– думал он с надеждой, которой сейчас был обязан жизнью.

– Но Адам и сытым не чувствовал себя полностью удовлетворенным, и тогда-то и встретил Еву, из-за которой впоследствии лишился рая,– неотступно лезли и вызывали раздражение мысли.

После того, что он натерпелся от своей “красавицы”, он остерегался женщин. Считал их пропастями, которые следует обходить, чтобы дойти до некой загадочной и все еще неведомой ему высокой цели.

– Встреча, не утоляющая сполна жажду духовного общения, не оправдывает себя. Даже мешает схожим по характеру людям поддерживать контакты,-полагал Отар, подводя итог разговора с другом.

Еще на бегущем вниз эскалаторе Отар приметил пожилого, лет семидесяти мужчину, который позже попросил указать ему дорогу до нужной станции. Старик оставался попутчиком Отара всего две станции.

Отар не помнил, как разговорился с ним, но помнил его слова.

– Был у врача, выкачали три литра жидкости, но по-прежнему настаивают на операции.

– Раз настаивают, может – нужно?– с жалостью спросил Отар.

– Какое там, двоим из нашего двора сделали, и ни один не выдержал.

– А если будет хуже?

– Куда уж хуже! Жена тоже остерегала, говорила, не соглашайся. А сейчас сама померла.

– Ну, а дети-то хоть у вас есть?-поинтересовался Отар.

– Дети-то есть, дай Бог им здоровья. Только не до нас им – некогда, у них ведь свои семьи, свои заботы. Я им ничего, в сущности, и не говорю.

Старик вел беседу с Отаром нехотя. Сразу было видно, что он болен. Слегка дрожал.

– Может, вас проводить?

– Не надо, сынок, я сам!

Отару и раньше приходилось видеть больных, но старик его озадачил.

– Куда и как он теперь?

Его глаза-большие и измученные – запомнились и не давали покоя.

Пора было возвращаться домой, наутро его ждал новый рабочий день, но он не спешил. Знал, что дома ждет привычная бессоница и куча лекарств от нее.

– Лучше полюбоваться луной,– думал он, прогуливаясь по главному проспекту. Но луны в тот вечер не было видно.

Он флегматично проходил мимо афиш, магазинных витрин, изредка всматривался в ярко мигающие цветные рекламные надписи из люминисцентных ламп. Мечтал, чтобы день не кончался. Но движение по проспекту утихало.

Проходя мимо телефонных автоматов, Отар не удержался. Отыскал монеты, набрал знакомый номер.

Первая монета досталась автомату даром, а вторая соединила его с грубым мужским голосом.

– Вам кого?

– Мне Ирину, если можно,– замялся Отар.

– А кто ее спрашивает?

– А вы кто, собственно, простите?– добавил после некоторой паузы Отар.

– Послушайте, ни один джентльмен не отважится в такой час звонить даме.

– Дай трубку,-послышался в трубке веселый голос Ирины.

– Алло, кто это спрашивает?

Отар немного отошел, услышав знакомый голос.

– Здравствуй, Ира…

– Здравствуйте! – не заставил себя ждать удивленный женский голос.

– Как поживаешь?

– Хорошо. А кто спрашивает?– по-прежнему удивленно спросила Ира.

– Не узнаешь?

– Сергей – нет. Нико, здравствуй! Откуда ты?

– Нет, это не Нико, я – Шалико, – с досадой отозвался Отар.

– Шалико?!– изумилась Ира.– Не знаю такого.

Ира бросила трубку. То же сделал и Отар, но чуть позднее, при этом иронически улыбнувшись.

Он не обижался, хотя и досадовал, что разговор не получился.

– Когда долго не появляешься на сцене, тебя начинают забывать,– подумал Отар.

Всю жизнь нужно играть что-то и во что-то. Иначе ты – никто. Для других, разумеется. Так актеры теряют свои роли.

Тебя забывают даже старые подруги.

Интересно, кто был этот мужчина? Уж не вышла ли она замуж? Если да, то сегодня я заварил ей, наверное, кашу.

Жениться или выйти замуж – значит потеряться, тогда почему же развестись – не значит появиться? Похоже, и тут необратимый процесс. Если А равно В, то это не значит, что В всегда будет равно А. Может, все зависит еще и от С?

В детстве Отар больше всего боялся темноты, но сейчас понял, что в жизни есть вещи и пострашнее. Пробубнил про себя как-то сложенное четверостишие:

             Не живи без надежды

             И себе не лги,

             Одиночество наше

             Хуже смерти и тьмы.

И тут же утешился словами Омара Хайяма.

– Хм… лучше одному, чем с кем попало. Не то смотришь порой на человека, вроде бы внешне оставляет нормальное впечатление, а рот откроет, хоть за три-девять земель беги. Нет, пожалуй, Омар Хайям в этом прав.

– Да, оторвавшись от людей, не так-то легко к ним привыкнуть вновь… Тяжко как с ними, так и без них.

– Золотая середина,– ответил ему внутренний голос.

– Знаю,– согласился он и тут же добавил другое четверостишье:

            Золотая середина,

            Кто подскажет, где она,

            Если здесь в сию секунду,

            А в другую – где-то там.

– Но если люди, даже самые близкие и родные, рано или поздно оставляют друг друга, не может же человек оставаться совсем один, без некоего высшего присмотра?

Размышляя на ходу, он молча продолжил свой путь.

– В таком большом городе и – никого! Неужели Робинзону было тяжелее? Ясно одно – не легче,– с улыбкой заключил Отар.