Читать книгу: «Война короля Карла I. Великий мятеж: переход от монархии к республике. 1641–1647», страница 7

Еще одна практическая неприятность для короля заключалась в том, что основная военно-морская верфь и склады в Чатеме находились в руках парламента. Но он, по меньшей мере, мог создать проблемы своим оппонентам, сняв графа Нортумберленда с поста лорда-адмирала. Этот гордый и способный человек, который был одним из главных советников Карла в период его единоличного правления, тихо и последовательно противостоял ему с того момента, как начал свою работу нынешний парламент. Причины его поведения определить не так просто. С одной стороны, он считал, что Карл его недооценивает, с другой – его прямая, несгибаемая натура неизбежно порождала презрение к обману и уловкам, присущим политике короля. В письме к сэру Джону Бэнксу он выразил свое мнение о парламенте, которое, по-видимому, сложилось у него в период единоличного правления короля: «Мы считаем, что те люди, которые обладают самой большой властью, включая короля, действительно стремятся довести парламент до такого состояния, чтобы он стал всего лишь инструментом для исполнения королевских приказов».

Когда король уехал в Йорк и опасность гражданской войны сделалась очевидной, Нортумберленд без труда уклонился от своих обязанностей, сказавшись больным. Карл хотел, чтобы он назначил своим заместителем роялиста сэра Джона Пеннингтона, но Нортумберленд предпочел назначить графа Уорика. Ситуация оставалась без изменений до конца июня, когда Карл, с большим опозданием поняв, что Нортумберленд его враг, снял его и приказал Пеннингтону принять командование флотом, затем ехать в Даунс и привести флот в Бридлингтонский залив. Парламент приказал Уорику продолжать исполнение своих обязанностей на флоте и предупреждать любые действия, которые попытается предпринять Пеннингтон. Королевского назначенца переиграли с самого начала. Он никогда не был особенно инициативным, и, пока ждал более четких указаний, Уорик 2 июня уже был на месте.

Уорик был энергичным и предприимчивым моряком с елизаветинской ненавистью к испанцам. Когда король заключил с Испанией мир, Уорик организовал свою собственную пиратскую флотилию под флагом герцога Савойского, чтобы охотиться на испанские корабли. Он был одним из основных совладельцев «Провиденс компани» и добровольно тратил свои деньги и энергию, чтобы обеспечить своим соотечественникам долю от богатств Испанской Америки. В то самое лето он велел капитану Уильяму Джексону с тремя кораблями отправиться в пиратский вояж по Карибскому морю. Жестокий и сообразительный с решительным открытым характером, который снискал ему популярность у моряков, Уорик без большого труда обеспечил переход военного флота в распоряжение парламента. Только пять капитанов отказались ему подчиниться. Уорик велел окружить их корабли, после чего трое из пяти сдались. Он дал предупредительные залпы по двум оставшимся, затем с легкостью поднялся к ним на борт и заставил капитанов подчиниться. Карл потерял свой флот, а с ним и оставшуюся репутацию в Европе. Король Великобритании без военно-морского флота при всех возможных дипломатических изменениях был и не король вовсе.

Из всего его огромного флота у короля осталось только несколько небольших кораблей, которые в нужный момент не оказались в Даунсе. «Провиденс» – корабль четвертого класса вместимостью 300 тонн, на котором королева плыла в Европу, – вез королю порох из Голландии. Его начал преследовать и догнал более мощный «Мейфлауэр», оснащенный оружием торговый корабль, служивший парламенту, но капитан «Провиденса» ловко ускользнул от него в устье реки Хамбер, куда «Мейфлауэр» пройти не смог. Здесь на илистом берегу люди короля благополучно выгрузили порох.

«Мейфлауэру» пришлось довольствоваться маленьким двухмачтовым судном, которое он захватил у самого устья. На борту оказался один француз, страдавший от морской болезни. В качестве пленного он был отправлен к сэру Джону Хотэму в Халл, где выяснилось, что он не страдает морской болезнью и никакой не француз, а не кто иной, как лорд Дигби в полном здравии и отличном настроении. Он тайно был у короля в Йорке и теперь своим рассказом о королевских планах и перспективах соблазнил Хотэма согласиться сдать Халл Карлу. Единственное, о чем попросил переменчивый губернатор, – это чтобы король подошел к городу с достаточно большими силами и он смог выдать предательство за достойную сдачу.

По этой причине в первую неделю июля Карл подошел со своей армией к Биверли, начал рыть траншеи и устанавливать батареи напротив городских стен, делая вид, что собирается окружить Халл и затопить окрестные поля. Но Хотэм его подвел. Парламент, у которого возникли подозрения в отношении его намерений, отправил к нему сэра Мелдрума с помощником, профессиональным военным из Шотландии. Мелдрум взял на себя оборону, организовал вылазку против людей короля и выгнал их из траншей.

Среди этих знаков и звуков войны Карл принял уполномоченных от парламента во главе с графом Холландом, которые в последний раз просили его мирно вернуться в столицу. «Прикажите, чтобы мне отдали Халл», – предложил король, желая получить подтверждение искренности их намерений. Они отказались. «Пусть теперь весь мир судит, кто начал эту войну», – сказал король.

На той же неделе роялисты и сторонники парламента столкнусь в Ланкашире. Лорд Стрендж провозгласил в Престоне призыв короля к оружию, а в Ливерпуле захватил склад боеприпасов. Он обладал большой властью в этом графстве, где у него были огромные владения, раскинувшиеся вокруг его роскошного дома Летом-Хаус. Но его не любили. Лорд Уортон, действовавший в интересах парламента, тоже набирал рекрутов. Они сошлись в городе Манчестере, где находился еще один склад с оружием. Это было место, где люди много работали и не имели особых претензий, «настоящий местный Лондон – печень, дававшая кровь всей округе», иными словами – промышленный центр по производству фланели. Его жители исповедовали воинственное пуританство, которое было так характерно для английских ткачей и портных. Здесь ежедневно слушали проповеди и пели псалмы, и этот маленький городок уже принял нескольких беженцев из Йоркшира, которые рассказывали жуткие истории о бесчинствах королевских кавалеров.

15 июля 1642 г. лорд Стрендж с маленьким конным отрядом подошел к Манчестеру, опередив лорда Уортона. Город был защищен слабо, и некоторые горожане пригласили его отобедать в надежде, что не случится ничего плохого. Однако другие горожане всполошились, начали доставать мушкеты и собираться с соседями на улицах. Никто точно не понял, как началась стычка, но только люди, стоявшие на земле, и всадники принялись отчаянно рубить и стрелять друг в друга на грязных, мокрых от дождя улицах. Стренджу и его людям пришлось убраться из города, оставив нескольких раненых, а один из напавших на них был убит. Позднее лорда Стренджа обвинили и осудили за то, что он совершил первое убийство в этой гражданской войне. Впрочем, это обвинение спорно, поскольку летом 1642 г. гражданская война то тут, то там вспыхивала по всей Англии.

Глава 3
Осенняя кампания
Август-ноябрь 1642

I

Так, с просчетов и случайностей, король начал свою войну. Разделенный Север не стал для него устойчивой базой для похода на Лондон; ему не удалось получить Халл; из Шотландии не пришло никакой помощи. Он отправил Гамильтона и Уилла Мюррея завоевать поддержку Аргайла, но, что бы эти двое ни делали в Эдинбурге – а друзья короля считали, что они только вредили, – ковенантеры были слишком осторожны, чтобы на что-то решиться.

Маркиз Аргайл стал теперь реальным правителем Шотландии. Трезвомыслящий и трудолюбивый, умеющий убеждать и уверенный в своих суждениях, он доминировал в Совете не без скромной помощи своего сородича канцлера Лоудуна. Аргайл никогда не обманывался относительно уступок короля ковенантерам. Он прекрасно понимал, что Карл будет благоволить им ровно до тех пор, пока нуждается в их помощи в борьбе против английского парламента. Когда Пим будет повержен, настанет их черед. Аргайл скорее предпочел бы, чтобы король пришел к соглашению со своими оппонентами, чем чтобы он с ними воевал. Но если войне суждено было начаться, то в интересах ковенантеров и, как он искренне считал, в интересах его страны и его короля было встать на сторону парламента.

Новости из Ирландии усилили его недоверие к королю. Земли Аргайла лежали на западном побережье напротив Ольстера. Многие годы его собственным судам и судам тех из его земляков, которые ловили рыбу в своих домашних водах, досаждали незаконные вторжения ирландских Макдоннелов и Макдоналдов с островов и Западного Хайленда. Ирландский язык, католическая религия и глубокая преданность клану тесно связывали этих людей друг с другом, и, возможно, через них ирландское восстание могло распространиться на Шотландию. Глава ольстерских Макдоннелов граф Антрим всего за несколько лет до этого получил от короля разрешение вторгнуться и захватить землю Аргайла в Кинтайре. Этот возмутительный дар вспомнился летом 1642 г., когда Роберт Монро, командующий шотландскими силами в Ольстере, захватил замок Антрима в Данлюсе вместе с ним самим. Откровенный и словоохотливый Антрим рассказал захватчикам, которые передали эти сведения в Эдинбург, что король велел ему удерживать Данлюс любой ценой и обещал сделать его «командующим всех католических войск Ольстера».

Перед лицом очередного доказательства заинтересованности короля в ирландском восстании Совет в Эдинбурге стал давать уклончивые ответы на его просьбы о помощи, удвоил бдительность в Хайленде, усилил меры предосторожности в отношении католиков и приказал арестовать всех подозрительных священников и иезуитов, «поскольку они были хитрыми политиканами и торговали государственными интересами».

В июле в Сент-Эндрюсе собралась Церковная ассамблея, на которой присутствовали несколько представителей от Ольстера, одинаково плохо настроенных и к ирландцам, и к королю. На всех заседаниях Аргайл являл собой пример пунктуальности и обходительности, чем удостоился обильной и справедливой похвалы со стороны участников. «Он следил за распорядком наших собраний и по каждому поводу давал наилучший совет… Он ни разу не пропустил заседания нашего Тайного комитета, проходившие до или после Ассамблеи… но никогда не жаловался на усталость». В ответ на сообщение от английского парламента Ассамблея назначила комиссию для рассмотрения предложений по реформации церкви всей Великобритании. Председателем комиссии, избранной для установления новых связей между ковенантерами и врагами короля в Англии, стал Джон Мейтланд, крепкий рыжеволосый молодой человек, обладавший большой ученостью и поразительной памятью, холодным сердцем, проницательным умом и сокрушительным яростным красноречием. Решения ассамблеи были ратифицированы Советом в тот день, когда Гамильтон, который должен был защищать интересы короля, тактично отсутствовал. Отправка лорда Мейтланда в Вестминстер ознаменовала конец необоснованным надеждам короля на помощь людей, которых он привел к власти в Шотландии.

Процесс, приведший к тому, что Совет в Шотландии отрекся от короля, был примером откровенности по сравнению с поведением назначенного им Совета в Ирландии. Обеспокоенное правительство в Дублине, у которого не было денег, чтобы платить войскам, одеть, обуть и вооружить их, в ожидании военной помощи смотрело на парламент, поскольку король не прислал никакой. Ирландцы могли рассчитывать только на тайную помощь двух великих европейских держав-соперниц, так как ни Франция, ни Испания не позволили бы друг другу стать единственным объектом благодарности и будущим союзником свободной католической Ирландии. Правительства обеих стран разрешили ирландским командирам и войскам, находившимся у них на службе, уйти и предоставили им транспорт, чтобы добраться до Ирландии. Испанцы, помимо этого, отправили оружие и боеприпасы. В результате, чтобы организовать своих воинственных соплеменников, летом домой вернулись два генерала. В Вексфорде на берег сошел Томас Престон, сын знатного нормано-ирландца, который дослужился до высокого поста и пользовался большим доверием в Испанских Нидерландах, а недавно снискал лавры победителя за осаду Генаппе. Более секретно на севере к берегам Лох-Свилли причалил Оуэн Рое – Рыжий О’Нил, глава клана и племянник великого Тайрона елизаветинских времен. С юности приученный к дисциплине в испанской армии, он быстро превратил диких ольстерских рейдеров в грозную армию.

За все это время король не прислал поселенцам никакой помощи, а парламент – почти никакой. Голодные войска бунтовали, город Дублин наводнили больные голодные беженцы. Небольшая морская экспедиция, которую финансировала компания купцов-мореплавателей, с трудом пробившись сквозь непогоду и едва не потерпев крушение у островов Силли, в середине июля добралась до Манстера. Экспедицию вел профессиональный шотландский солдат лорд Форбс, яростный кальвинист, набравшийся опыта в германских войнах и убежденный, что ирландцы – это недочеловеки, а поселенцы – неумелые или вероломные слабаки. Его капеллан, решительный шумный разговорчивый маленький человечек Хью Питер, недавно вернулся из Америки и относился к ирландцам во многом так же, как к краснокожим.

Форбс и его люди налетели на южное и западное побережье подобно грозовой туче. Они высадились в Кинсейле и принялись прочесывать страну, не разбирая, где друг, а где враг. В маленькой деревушке Тимолиг располагалось большое аббатство, не причинявшее никому никакого вреда. Форбс с мрачным удовольствием «сжег всю деревню вместе с ее распрекрасным аббатством» и разрешил своим людям пытать и убить двух пленных, заподозренных, что они шпионы. «Эти негодяи умерли легкой смертью, потому что мы ничего не смогли от них добиться», – написал он. Будучи приглашен в Галуэй офицером-пуританином, который был комендантом замка и сделал это в пику лорду Кланрикарду, с трудом державшему город нейтральным, Форбс разграбил город и окрестные деревни и осквернил церковь Святой Марии. Поселенцы из Трейли, осажденные ирландцами, надеялись на его помощь, но по дороге Форбс задержался, чтобы разграбить Аранские острова, и прибыл к Трейли слишком поздно. Снова поднявшись на борт, он поплыл на юг и, делая остановки на побережье острова Клэр, жег дома и уничтожал посевы, а затем отпустил своих людей в последний разрушительный рейд по долине реки Шеннон. «Его поведение, – писал мягкий Кланрикард из Галуэя, – делает подобную помощь скорее разрушительной, чем полезной для нас». А комендант Манстера лорд Инчиквин в гневе задавал дублинскому Совету вопрос: чьей властью ему вместо помощи послан этот кровожадный безрассудный дикий и бездарный человек?

«Чьей властью?» Этот вопрос сильно тревожил членов Совета в Дублине. После падения Страффорда в Совете царили раскол и смятение. Сторонники Страффорда и его ученики во главе с Ормондом не питали большой любви к своим коллегам, организовавшим его падение или поднявшимся вверх благодаря этому. Из двух лордов-судей, возглавлявших администрацию, один, сэр Джон Борлейс, был просто пустое место, а другой, сэр Уильям Парсонс, ненасытный спекулянт ирландской землей, сначала воспринял восстание с неподдельной радостью как очередной предлог отбирать у ирландцев их владения. Но дело пошло определенно не так, как надеялся сэр Уильям Парсонс, и он был не единственным из членов Совета в Дублине, кто подозревал об истинных намерениях короля. Официальные донесения от дублинского правительства по-прежнему приходили в Вестминстер парламенту, а не королю на север. 13 августа 1642 г. Ормонд написал секретарю Николасу в Йорк и рассказал о сомнениях в лояльности своих коллег. Он советовал ничего не предпринимать, поскольку положение было слишком деликатным, а раздор в Совете – слишком глубоким. Он умолял короля быть начеку.

II

К тому времени, когда письмо Ормонда дошло до Йорка, король уже официально объявил войну. Весь июль и август люди короля и люди парламента по всей стране делали все, чтобы обеспечить себе поддержку соседей, взять под контроль укрепления, склады и оружие, принадлежавшее милиции каждого графства, и по возможности драгоценные металлы – эти деньги войны. В Кембриджском университете роялисты собрали серебро для передачи королю, и одна повозка добралась до цели, но Оливер Кромвель, активно препятствовавший подобным утечкам, оккупировал город, задержал все остальные повозки и вскоре после этого арестовал и отправил в тюрьму глав нескольких колледжей. В Оксфорде студенты под предводительством одного из солдат короля сами упражнялись в использовании оружия, что вызывало раздражение мирных горожан, и, когда депутаты парламента от этого города приехали, чтобы вмешаться, их с позором выдворили вон.

В городе Уотлингтон, расположенном у подножия холмов Чилтерн, Джон Хэмпден не позволил графу Беркширу зачитать королевский указ о военном наборе. В Сайренсестере призыв роялистов к оружию заглох, столкнувшись с неприятием местного пуританского населения, но в Вустере люди проявили к нему больше сочувствия, благодаря действиям вовремя прибывших членов парламента от графства. Маркиз Хертфорд и сэр Ральф Хоптон не смогли привлечь Сомерсет на сторону короля и уехали в Дорсет, где, похоже, имели чуть больший успех. Однако в графстве образовался глубокий раскол, и в Дорчестере произошла очередная вспышка насилия, когда священник Римско-католической церкви Хью Грин был повешен в римском амфитеатре, а верующие, пытавшиеся забрать его останки, вступили в схватку за тело со своими соседями – пуританами.

В других регионах дела кавалеров шли лучше. В Нантвиче они лихо въехали в город «с громкими криками и ликованием» и не пустили туда сэра Уильяма Бреретона, который набирал сторонников парламента. Такое же фиаско постигло его и в Честере, где он тоже пытался набрать рекрутов. Вблизи Бенбери, широко известном своей пуританской суровостью, роялисту лорду Нортемптону удалось захватить пять пушек у одного из благонравных сыновей лорда Сея. В Портсмуте полковник Горинг, который успешно убедил парламент в своей верности, сбросил маску и объявил себя сторонником короля, чем сильно напугал Вестминстер. Но без военного флота ценность Портсмута была невелика, и Горинг, как только парламент заблокировал его с моря, не смог ничего сделать, чтобы решить ставшую жизненно важной для короля проблему связи с его друзьями за рубежом, от которых Карл ждал оружия, денег и людей. В то время как королева делала все, что могла, чтобы получить все это, море между ней и ее мужем усердно патрулировал подконтрольный парламенту флот, который король с такой любовью строил на собранные им «корабельные деньги».

Но он, по меньшей мере, не санкционировал сбор налогов, которые его подданные должны были бы платить на войну против него, и отказался утвердить годовые импортные и экспортные пошлины, которые ему предложили подписать в Йорке прямо перед тем, как его разрыв с парламентом стал абсолютным. Таким образом, парламент остался без какого-либо законного инструмента повышения налогов и 1 августа издал сформулированный в убедительных выражениях ордонанс, где объявлялось, что хотя никого «не принуждают», но, если люди заплатят налоги, как если бы король утвердил их, это будет расценено как «полезная услуга общественному благополучию». Средства, которые требовались парламенту на одно только содержание флота, уже составляли почти 200 000 фунтов. Но поскольку каждый лондонский торговец, независимо от его политических взглядов, знал, что торговля зависит от безопасности морей, было вполне вероятно, что эти налоги все же удастся собрать.

В начале августа принц Руперт со своим братом Морицем и группой профессиональных солдат, преимущественно англичан или шотландцев, отплыл из Голландии. Его преследовал и обстрелял один из кораблей парламентского флота. Оторвавшись от преследователя, они причалили в Тайнмуте, который вместе с Ньюкаслом стоял за короля.

Люди, проявлявшие активность, по-прежнему оставались в меньшинстве. Маленькие отряды, набранные влиятельными и пылкими людьми, захватывали склады местной милиции и сражались друг с другом за обладание оружием и укреплениями. Но многие дворяне все еще надеялись, что смогут отвести войну от своих границ. В Линкольншире, где королевский указ о военном наборе поначалу был покорно введен в силу, жители решили «не допускать в дальнейшем отправки каких-либо сил за пределы графства», а размещать их у себя. В Йоркшире, Чешире, Стаффордшире, Корнуолле и Девоне на шесть месяцев были заключены локальные пакты о ненападении – тщетные попытки обеспечить себе ограниченный нейтралитет независимо от того, что будут делать их соседи. Милиция в целом не хотела вставать на ту или иную сторону, поэтому энтузиасты с обеих сторон призывали добровольцев. Джон Хэмпден вооружил своих арендаторов, получился целый полк, одетый в темно-зеленое. Один морской капитан в отставке из Грейвсенда набрал отряд из «хорошо воспитанных крепких молодых людей». Оливер Кромвель призвал людей из болотного края взять оружие ради «свободы веры и законов страны», но обычно считалось, что они записывались добровольцами, «вероятно, потому, что надеялись, что парламент снова вернет им их болота» и обуздает спекулянтов, которые осушали и огораживали их. В регионах, где торговля уже долгое время была в упадке, среди голодающих ткачей Эссекса, а также в Лондоне и его окрестностях набор рекрутов шел хорошо, но людьми двигало скорее стремление получить новое обмундирование, обувь, а также перспектива разжиться грабежом, чем желание защитить религию и закон. В ту тревожную осень по местам, куда шла армия парламента, прокатилась волна ограблений кладовых и браконьерской охоты на оленей. К ним добавилось битье стекол в церквях, сожжение алтарных ограждений и уничтожение образов, демонстрировавшее религиозный подъем в войсках. Вскоре палате общин пришлось издать приказ, запрещавший грабить «недовольных», поскольку их дома и имущество являлись общественным достоянием и были более полезны, не будучи разрушенными. А Хэмпден, увидев в Нортамптоншире некоторые «результаты» пребывания войск, немедленно выступил с предложением ввести военный трибунал, чтобы прекратить подобные эксцессы.

Некоторые отряды вели себя более достойно. Добровольцы из Инн-оф-Корт, молодые люди из хороших семей, как, например, Эдмунд Ладлоу, Чарльз Флитвуд, и более скромные, но полные энтузиазма клерки и посыльные, как Томас Харрисон и Мэтью Томлинсон, сами объединились, организовав отряд, охранявший графа Эссекса. Этот ветеран голландских войн, трезвый, богобоязненный аристократ со своей неизменной трубкой, который стойко поддерживал партию Пима в палате лордов, в июле был назначен – и этот выбор был неизбежен – командующим силами парламента. Он был довольно странным наследником для своего отца, того буйного и страстного графа Эссекса, которого Елизавета сорок лет назад приговорила к смерти. Но король, для которого все восстания были одинаковы, постоянно сравнивал сына с отцом и приводил приговор, вынесенный графу Эссексу Елизаветой, как пример для подражания.

Что-то обманчиво сходное с феодальной семейной атмосферой витало над этой войной, поскольку все высшее командование и на суше, и на море составляли люди из одного амбициозного клана. Так, например, Уорик был сыном Пенелопы Деверю, сестры Элизабет Эссекс. Но король в этой ситуации уловил только наименее существенное. В том, что Эссекс и Уорик были кузенами, не было ничего удивительного, важно, что оба были воспитаны в елизаветинской традиции протестантизма и экспансии.

Пока лидеры, выбранные парламентом, вели подготовку на суше и на море, Пим упростил административные процедуры в центре. Недопустимо, чтобы каждое сообщение, отсылаемое на фронт, проходило обсуждение в обеих палатах. Непосредственное ведение войны следовало доверить узкому кругу людей. Для этого 4 июля 1642 г. на свет появился Комитет безопасности. Этот был орган, состоявший из членов обеих палат, выбранных при помощи голосования и в руки которого постепенно должна была перейти реальная власть парламента.

С приближением войны почти все видные роялисты покинули Лондон и его окрестности, чтобы предложить свои услуги королю. По приказу парламента их дома были осмотрены на предмет наличия оружия, и по ходу дела избавлены от всего, что могло приглянуться тем, кто проводил обыск. В Сити эта процедура практически открыто использовалось для сведения старых счетов с соперниками. Из конюшен герцога Ричмонда в Кобхэме забрали всех его прекрасных берберских лошадей, хранилища лорда Дорсета в Кноле были разграблены, а в Хертфордшире молодой граф Бедфорд нагрянул в дома своих соседей-роялистов, сэра Томаса Феншоу и сэра Артура Кейпела, и отправил все найденные там ценности парламенту.

Лондон со страхом ждал со дня на день королевского наступления, но Карл колебался. В конце июля он провел короткую рекогносцировку в Мидлендсе, после чего вернулся в Йоркшир, где обдумывал план захвата лорда Ферфакса и его сына, двух наиболее активных организаторов от оппозиции, прежде чем снова идти на юг. От этого плана король отказался из боязни восстановить против себя молчаливое или нейтральное северное дворянство. В конце концов он назначил своим представителем в северных частях страны графа Камберленда, слабого потомка некогда грозного семейства Клиффорд, и повернул на юг. Объявив графа Эссекса предателем, король начал наступление на Мидлендс. Его войска насчитывали всего несколько сот человек, но он рассчитывал, что его готовы поддержать местные магнаты – граф Нортамптон, сэр Джон Байрон, энергичный Генри Хастингс, а главное – граф Линдси, который обещал оказать серьезную помощь, поставив под ружье своих арендаторов из Ноттингема и Линкольншира. Но соперничающее влияние парламента сделало свое дело, и короля ждал холодный прием. Он надеялся поймать одного из «пяти парламентариев», сэра Артура Хаслерига, который набирал людей в своих лестерширских поместьях и, как говорили, все еще «скрывался где-то там», но Хаслериг, получив предупреждение от друзей, ускользнул от него. Вместо него король схватил в Лестере своего старого недруга, безухого Джона Баствика, пять лет назад приговоренного к позорному столбу за нападение на епископов. Карл хотел сразу же обвинить его в государственной измене, но его разубедили, поскольку были опасения, что местный суд его оправдает.

Теперь он собирался официально поднять королевский штандарт и призвать всех своих лояльных подданных вернуть то, что ему причиталось. Лорд Стрендж убедил его выбрать для этого акта Уоррингтон, город, окруженный владениями феодала-роялиста Стенли. Но Уоррингтон находился слишком далеко от помощи, которую король ожидал получить из Нидерландов от своей жены. Вместо него Карл выбрал Ноттингем, куда можно было добраться из устья Хамбера по судоходной реке Трент, завладеть мостом, важнейшим для всей дорожной сети срединных земель, и дальше, как он думал, выйти на территорию, где его сторонники смогут набрать людей. Ноттингем был городом с населением около 5000 человек, достаточно процветающим, поскольку являлся центром торговли крупным рогатым скотом в долине Трента. Городок беспорядочно карабкался по склонам двух бугристых холмов, на одном из которых возвышались развалины старого замка, и был наполнен отвратительным зловонием от кожевенных мастерских. Но сначала король опрометчиво пошел на Ковентри, намереваясь разгромить осаждавшие его силы парламента. Эти силы представляли собой недисциплинированный сброд, который браконьерствовал, крал церковную утварь, игриво уклонялся от назойливых шлюх и кричал, что они съедят «сборище кавалеров» на ужин. «Настоящие каннибалы», как одобрительно называл их один из офицеров. Отряды короля были более дисциплинированны, но численно намного меньше, и он не позволил им вступить в бой.

22 августа он отошел в Ноттингем и здесь в атмосфере скорее безразличия, чем враждебности провел официальное поднятие королевского штандарта и объявление палаты общин и их солдат предателями. Действо получилось неловким и безрадостным. Стояла тоскливая сырая погода, и король, впав в уныние, изменил текст заявления, которое получилось таким невнятным, что герольд с трудом смог его прочитать. Неделю спустя штандарт спустили. Количество рекрутов, записавшихся в королевские войска, было очень маленьким.

Отсутствие желания вступить в армию короля отчасти объяснялось временем года. Шел сбор урожая, и все сельские жители были заняты на полях. Но отчасти это была и ошибка советников Карла, убедивших его сделать еще одно, последнее мирное предложение – жест, направленный на укрепление его моральных позиций, поскольку никто не сомневался, что оно будет отвергнуто. Карл, который поначалу отказывался и уступил только со слезами, в кои-то веки оказался прав. Его сделанное в последнюю минуту обращение к парламенту было холодно отвергнуто тем, а в Мидлендсе воспринято как признак слабости, что лишило местное дворянство желания присоединяться к нему. Людей не привлекало, чтобы их нахваливали как его истинных сторонников только для того, чтобы неделю спустя бросить на растерзание многочисленным и активным соседям-пуританам, потому что король решил заключить компромиссный мир. В эти первые месяцы войны предательство, совершенное королем в отношении Страффорда, стало сильным аргументом против него.

Были у Карла и другие заботы. Принц Руперт, действуя в манере, давно принятой в военной практике Европы, потребовал от жителей Лестера 2000 фунтов – цену того, чтобы город был избавлен от грабежей. В испуге жители послали ему 500. Король осудил Руперта, но деньги оставил себе. Руперт, который учился быстро, никогда больше не повторял этой ошибки. Но сама история никуда не делась и вызвала гнев состоятельных горожан в отношении короля и его «зловредных» сторонников.

Главной проблемой короля были деньги. Оксфордские колледжи, первыми проявившие свою преданность, отправили ему большую часть своего серебра. Просьба о помощи была адресована всем богатым людям, сочувствовавшим королю. Королева купила за рубежом боеприпасы, но голландские провинции, дружески настроенные к парламенту, препятствовали движению кораблей, которые их везли, а парламентские патрули, контролировавшие восточное побережье, старались не дать им причалить в Ньюкасле или в южной части устья Хамбера. На побережье сложилась катастрофическая ситуация. Бристоль и Плимут объявили, что поддерживают парламент, а Дуврский замок был захвачен его сторонниками, несмотря на все старания друзей короля в городе. Эскадра под командованием капитана Свонли угрожающе обошла вокруг острова Уайт и выгрузила в Каузе пушки и солдат. Непреклонный губернатор Ярмута Варнава Берли вышел на мол со спичками в руках и угрожал, что скорее взорвет замок, чем сдаст его.